Этап первый: сделка по неведению
На первом этапе сказки предприимчивый и жадный мельник заключает неудачную сделку с дьяволом. Он задумал разбогатеть, но слишком поздно узнал, что цена будет непомерно высока. Он полагал, что отдаст за богатство яблоню, а оказалось, что придется отдать дьяволу дочь.
В архетипической психологии мы считаем, что все элементы сказки изображают аспекты души одной женщины. Поэтому, если подходить к этой сказке как душе женщины, нужно для начала задать себе такой вопрос: "Какую неудачную сделку заключает каждая женщина?"
Хотя в зависимости от обстоятельств ответы могут быть разными, есть один ответ, общий для всех женщин. Хотя нам очень не хочется в этом признаваться, самую неудачную в жизни сделку мы снова и снова заключаем тогда, когда отказываемся от жизни, исполненной глубокого знания, ради гораздо менее ценной: когда жертвуем своими зубами, когтями, здравым смыслом, чутьем; когда отдаем свою дикую природу в обмен на обещание чего-то такого, что кажется богатым, но оказывается пустым. Как отец из сказки, мы заключаем эту сделку, не ведая, какую печаль, боль и беду она нам принесет.
Мы можем быть умны в житейских делах, и все же дочь почти каждой матери, дай ей хотя бы полшанса, первым делом заключит неудачную сделку. Такая ужасная недальновидность обусловлена глубоким и полным смысла парадоксом. Хотя плохой выбор может выглядеть как собственно саморазрушительный акт, гораздо чаще он переходит в поворотное событие, которое приносит огромные, позволяющие преобразовать энергию инстинктивной природы возможности. Поэтому, несмотря на утраты и печаль, неудачная сделка, как и рождение и смерть, являет собой довольно утилитарный, запланированный Самостью шаг с обрыва, дабы помочь женщине погрузиться в свою дикость.
Инициация женщины начинается с неудачной сделки, которую она заключила несколько лет назад, когда еще находилась в полусне. Выбрав то, что поманило богатством, она взамен пожертвовала властью над некоторыми, а иногда и всеми элементами своей эмоциональной, творческой и инстинктивной жизни. Этот полусон женской души есть состояние, которое можно сравнить с сомнамбулизмом. Мы ходим, разговариваем и в то же время спим. Мы любим, мы работаем, но то, что мы выбираем, свидетельствует о нашем состоянии – страстные, любознательные, добрые и мятежные стороны нашей природы еще не вполне пробудились.
Именно в таком состоянии находится в этой сказке дочь. Это прелестное, невинное создание. Однако она может так и провести всю жизнь, подметая двор за мельницей, размахивая метлой туда-сюда, туда-сюда, и никогда не прийти к знанию. В ее метаморфозе отсутствует метаболизм.
Итак, сказка начинается с ненамеренного, но тяжкого предательства юной женственности, невинности [2]. Можно сказать, что отец, символ той функции души, которая должна быть нашим проводником во внешнем мире, по сути, сам совершенно не представляет себе взаимодействия внешнего и внутреннего миров. Если отцовская функция души несведуща в душевных проблемах, мы легко оказываемся жертвами предательства. Отец не осознает одной из важнейших вещей, которая является связующим звеном между миром души и миром материи: многое из того, что предстает перед нами, совсем не такое, каким кажется на первый взгляд.
Посвящение в это знание – это посвящение, которого никто из нас не желает, хотя это именно то посвящение, которое все мы получим, раньше или позже. Очень многие сказки: "Красавица и чудовище", "Синяя Борода", "Рейнеке-лис" – начинаются с того, что отец подвергает дочь опасности [3]. Но несмотря на то, что отец, не ведая о темной стороне мира бессознательного, заключает ужасную сделку, для женской души этот страшный миг знаменует драматическое начало: грядущее обретение знания и проницательности.
В этом мире ни одной душе не позволено навеки оставаться невинной. Ради нашего же процветания наша же инстинктивная природа заставляет нас принять факт, что все в мире не таково, каким кажется на первый взгляд. Эта дикая творческая природа вынуждает нас познакомиться со многими состояниями бытия, восприятия и познания. Это те многочисленные средства, которые Дикая Женщина использует для общения с нами. Потеря и предательство – первые нетвердые шаги долгого процесса посвящения, который приводит нас в la selva subtermnea, подземный лес. Там, иногда впервые в жизни, мы получаем возможность не натыкаться больше на стены, которые сами же воздвигли, а научиться проходить сквозь них.
Если в современном обществе на женскую потерю невинности часто не обращают внимания, то в подземном лесу к женщине, которая рассталась со своей невинностью, относятся по-особому – отчасти потому, что она потерпела ущерб, но главным образом – потому, что ее это не остановило, она изо всех сил старается понять, содрать слои своих впечатлений и защитных реакций, чтобы увидеть, что же скрывается под ними. В подземном мире ее потеря невинности рассматривается как ритуал перехода [4]. Здесь приветствуют тот факт, что она обрела способность видеть более ясно. То, что она выстояла и продолжает учиться, придает ей особое положение и достоинство.
Неудачная сделка показательна не только для психологии юной женщины – она характерна для женщины любого возраста, которая не получила посвящения или застряла на стадии неполного посвящения. Как женщина попадает в ситуацию неудачной сделки? В начале сказки мы видим мельницу и мельника в качестве символов. Как и они, душа перемалывает идеи, измельчает представления, превращая их в полезный продукт питания. Она вбирает сырой материал в виде идей, чувств, мыслей и впечатлений и раскрывает их, чтобы сделать пригодными для питания.
Эту способность души часто называют обработкой. Занимаясь обработкой, мы сортируем весь сырой душевный материал, все то, что мы узнали, услышали, прочувствовали и пожелали за конкретный период времени. Мы измельчаем все это и спрашиваем: "Как мне использовать это наилучшим образом?" Мы использует эти обработанные идеи и энергии, чтобы выполнять свои самые сокровенные задачи и воплощать свои творческие замыслы. Благодаря этому женщина остается бодрой и крепкой.
Но в сказке мельница не мелет. Мельник души остался без работы. Это значит, что со всем сырьем, которое ежедневно поступает в нашу жизнь, ничего не делается и что все крупицы знания, которые летят нам в лицо из мира земного и подземного, не усваиваются. Если у мельника [5] нет работы, это значит, что в чем-то очень важном душа перестала себя питать.
Помол зерна связан с творческой потребностью. По той или иной причине творческая жизнь женской души переживает застой. Женщина, которая ощущает себя подобным образом, чувствует, что она больше не благоухает идеями, не пылает замыслами, не мелет тонко-тонко, чтобы обнаружить суть вещей. Ее мельница остановилась.
По-видимому, существует естественный сон, который находит на людей в определенные периоды жизни. На опыте борьбы с собственным сном и многолетней работы с одной и той же группой одаренных детей я убедилась, что такой сон начинает одолевать детей, когда им около одиннадцати лет. Именно тогда они начинают придирчиво сравнивать себя с другими. В эту пору их ясные глаза затуманиваются, и они, как перекати-поле, находятся в постоянном движении и все же часто жалуются, что умирают от холода. Независимо от того, дерзки эти дети или слишком хорошо воспитаны, они совершенно не реагируют на то, что происходит у них в душе, и постепенно их чуткую, ясноглазую природу затуманивает сон.
Предположим теперь, что в такую пору нам предлагают что-то даром. И мы каким-то образом умудряемся убедить себя, что, если и дальше будем спать, нам что-то перепадет. Женщины знают, что я имею в виду.
Если женщина приносит в жертву свой инстинкт, который подсказывает ей, когда нужно говорить "да" и когда "нет"; если она теряет проницательность, интуицию и другие дикие качества, то оказывается в ситуации, которая сулит золото, но в итоге приносит горе. Есть женщины, которые променяли творчество на смехотворный брак по расчету или отказались от мечты всей своей жизни, чтобы стать "слишком хорошей" матерью, дочерью или девочкой, или пожертвовали истинным призванием во имя жизни, которая, как они надеялись, будет более приемлемой, удачной и, особенно, более здоровой.
Так мы теряем свои инстинкты. Вместо того чтобы наполнить жизнь возможностью просветления, мы закрываем ее от света. Наша внешняя способность прозревать природу вещей и наше внутреннее видение мирно спят, и поэтому, когда в нашу дверь стучится дьявол, мы, так и не просыпаясь, открываем и впускаем его.
Дьявол – это символ темной силы души, хищника, которого в этой сказке поначалу не узнают. Этот дьявол – архетипический злодей, который нуждается в свете, жаждет его и высасывает из других. Если предположить, что дьявол получил бы свет, то есть жизнь, а с ней и возможность любви и творчества, то он перестал бы быть дьяволом.
В этой сказке дьявол появляется потому, что его привлекает мягкий свет юной девушки. Это не просто свет, а свет девичьей души, томящейся в сомнамбулическом состоянии. Что за лакомый кусочек! Ее свет сияет щемящей сердце красотой, но сама она не осознает своей значимости. Такой свет, будь то сияние женской творческой жизни, ее дикой души, физической красоты, ума или щедрости, всегда привлекает хищника. Такой свет, к тому же неосознанный и незащищенный, всегда является легкой добычей.
Как-то я работала с женщиной, которую использовали все: муж, дети, мать, отец, чужие люди. Ей было сорок лет, и она все еще не преодолела ту стадию развития души, на которой происходит сделка/предательство. Ее доброта, теплое, приветливое обращение, приятная манера не только привлекали тех, кто таскал у нее угли, но и собирали у ее душевного огня такую толпу, что ей самой вообще не удавалось воспользоваться собственным теплом.
Неудачной сделкой, которую она заключила, была ее привычка никогда не говорить "нет" – чтобы все и всегда ее любили. Обитавший у нее в душе хищник пообещал ей золото всеобщей любви, если она откажется от инстинктов, которые говорят: "Хорошенького понемножку". Она полностью осознала, что делает с собой, когда ей приснился сон, в котором она ползала в толпе на коленях, стараясь сквозь лес ног добраться до драгоценной короны, которую кто-то забросил в угол.
Так инстинктивный слой души подсказал ей, что она утратила власть над собственной жизнью и, чтобы вернуть ее обратно, придется поползать на коленях. Чтобы вернуть себе корону, этой женщине пришлось пересмотреть время, внимание и щедрость, которые она уделяла другим.
Цветущая яблоня символизирует прекрасную сторону женщины, ту сторону ее натуры, корни которой уходят в мир Дикой Матери, где они получают питание из глубины. Дерево – архетипический символ индивидуации; оно считается бессмертным, поскольку его семена продолжают жить, его корневая система дает приют и возрождает, оно является родным домом всей пищевой цепи жизни. Как и у женщины, у дерева тоже есть свои времена года и стадии развития: у него есть зима и весна.
В северных лесных краях фермеры называют своих кобыл и собак девочками, а цветущие яблони – дамами. Фруктовые деревья – это обнаженные юные женщины весны, "первый аромат", как говорят в наших местах. Из всех примет весны благоухание цветущих фруктовых деревьев перевешивает и тройные прыжки ошалевших малиновок во дворе, и молодые всходы, торчащие из черной земли, как маленькие язычки зеленого пламени.
Еще про яблони говорят: "Вырви глаз ранний плод, а бочок словно мед". Это значит, что у яблока двойная природа. Ранним летом оно на вид круглое и румяное, будто обрызганное рассветом, а на вкус – кислое-прекислое, челюсти сводит. Но ближе к осени ешь яблоко – будто сосешь сладкую карамель. Яблоня и девушка – взаимозаменяемые символы женской Самости, а плод – символ питания и созревания нашего понимания этой Самости. Если наше знание повадок собственной души не созрело, оно не может нас питать. Как и яблоко, оно должно созреть, а корни должны как следует разрастись; должен пройти сезон, а то и несколько. Пока чувство девичьей души не пройдет испытания, в нашей жизни больше ничего не сможет произойти. Если же мы вырастим подземные корни, то сможем достичь зрелости и обеспечить питанием свою душу, Самость и психику.
Да, цветущая яблоня – метафора плодородия. Но, что еще важнее, она олицетворяет глубоко чувственную творческую потребность и созревание идей. Все это – работа la curanderas, женщин-волшебниц, которые живут в глубоких ущельях и в montagnas, горах, бессознательного, ведут там раскопки и доставляют нам свои находки. Мы перерабатываем то, что они нам дают, и в результате возникает мощное пламя, возникают чуткие инстинкты и глубокое знание, мы развиваемся и растем вглубь – как во внутреннем мире, так и во внешнем.
Здесь дерево символизирует богатство дикой и свободной природы в женской душе, однако сама душа не осознает этой драгоценности. Можно сказать, что вся душа охвачена сном и не видит огромных возможностей женской природы. Говоря о женской жизни в связи с символом дерева, мы имеем в виду цветущую женскую энергию, которая принадлежит нам и периодически приходит, уходит и вновь возвращается, поскольку в душе за зимой всегда следует весна. Без обновления этого цветущего импульса в нашей жизни надежда скрывается из виду и земля нашего сознания и сердца остается пустой. Цветущая яблоня – наша сокровенная жизнь.
Мы убеждаемся, что душа трагически недооценивает юную стихийную женственность, когда отец говорит о яблоне: "Ведь мы можем посадить другую". Душа не узнает собственную богиню-создательницу в облике цветущего дерева. Юная самость переходит в чужие руки из-за непонимания ее ценности и роли главной посланницы Дикой Матери. Однако именно неведение приводит к началу посвящения, которое становится испытанием на выносливость.
Безработный мельник, оказавшись в тяжелом положении, стал рубить дрова. А рубить дрова – работа нелегкая, ведь так? Приходится изрядно помахать топором. Но эта работа символизирует богатые душевные ресурсы, способность обеспечивать энергией свои задачи, развивать свои замыслы, осуществлять свои мечты, какими бы они ни были. Поэтому, когда мельник начинает рубить лес, мы понимаем, что душа занялась очень трудной работой – обеспечением света и тепла для себя.
Но жалкое эго всегда ищет легких путей. Когда дьявол предлагает мельнику избавить его от тяжкого труда взамен на свет сокровенной женственности, мельник по неведению соглашается. Так мы решаем собственную судьбу. Где-то в холодной глубине души мы стреляные воробьи: мы знаем, что преображения без работы не бывает. Мы знаем, что так или иначе придется сгореть дотла. А потом посидеть на пепелище того, чем мы себя считали раньше, и оттуда начать новый путь.
Но другая сторона нашей натуры – та, что больше любит мечтать, – надеется, что этого не случится, надеется, что тяжелая работа прекратится и можно будет снова погрузиться в сон. Когда появляется хищник, мы уже предназначены ему в жертву: мы с готовностью вообразили, что есть более легкий путь.
Если мы перестанем рубить лес, душе отрубят руки, ведь если душа не трудится, ее руки отмирают. Но желание отделаться от тяжкого труда так характерно для людей и так распространено, что можно только подивиться, встретив человека, который отказался бы от такого договора. Этот выбор столь обычен, что если начать перечислять женщин (или мужчин), которые предпочли перестать рубить лес и заняться чем-нибудь полегче, взамен дав отсечь себе руки – то есть власть над собственной жизнью, – процесс затянулся бы очень надолго.
Например, женщина выходит замуж из неверных побуждений и отсекает свою творческую жизнь. Женщина имеет одну сексуальную ориентацию, но принуждает себя к другой. Женщина хочет куда-то идти, кем-то быть, сделать что-то большое, но сидит дома и перебирает вырезки из газет. Женщина хочет жить полной жизнью, но собирает маленькие обрывки жизни, будто кусочки веревки… Женщина – целостное существо, но она отдает руку, ногу или глаз каждому любовнику, которого встретит. Женщину переполняет яркая творческая энергия, и она приглашает друзей-вампиров к своему источнику. Женщина должна как-то жить дальше, и что-то в ней говорит: "Попасть в ловушку – значит быть в безопасности". Это и есть дьявольское "я тебе то, а ты мне это" – сделка по неведению.
Таким образом то, что должно было быть питающим и цветущим деревом души, теряет силу, теряет цвет, теряет энергию, оказывается проданным, вынуждено расстаться со своим потенциалом, не понимая, что сделка уже заключена. Почти всегда все эти драматические события начинаются и упрочивают свою власть без ведома женщины.
Однако необходимо подчеркнуть, что именно отсюда начинается каждая из нас. В этой сказке отец олицетворяет точку зрения внешнего мира, коллективный идеал, который вынуждает женщину быть не дикой, а слабой. Но никто не будет вас винить или стыдить, если вы отдали цветущие ветви. Да, это принесло вам страдание, я в этом не сомневаюсь. Возможно, вы отдали их на годы, даже на десятки лет. Но все равно надежда есть.
Мать в этой сказке сообщает душе о том, что случилось. Она говорит: "Проснись! Что ты наделал!" И все просыпаются, да так быстро, что это приносит боль [6]. Но все равно это добрая весть, ведь нерешительная мать души, та самая, которая некогда помогала ослабить и притупить работу чувств, только что проснулась и постигла ужасный смысл сделки. Теперь боль женщины стала осознанной. Осознав свою боль, женщина может с ней что-то сделать. Она может использовать ее, чтобы учиться, стать сильнее, стать мудрой женщиной. Пройдет время, и мы узнаем еще более добрую весть: отданное можно вернуть, можно снова поместить его на законное место в душе. Вы сами в этом убедитесь.
Этап второй: отсечение
Во второй части сказки родители плетутся домой и обливают слезами свои обновки. Проходит три года, и дьявол является, чтобы забрать дочь. Она умылась и надела белое платье. Она встала в середину круга, который начертила вокруг себя мелом. Когда дьявол протягивает руки, чтобы схватить ее, какая-то неведомая сила отбрасывает его на другой конец двора. Он велит девушке больше не умываться. Она становится похожа на зверя, но потом орошает свои руки слезами, и дьявол опять не может до нее дотронуться. Он велит отцу отрубить девушке руки, чтобы она не могла на них плакать. Отец повинуется, и на этом для девушки заканчивается привычная жизнь. Но она орошает слезами обрубки рук, и дьявол, снова не сумев ее одолеть, сдается.
Учитывая сложность обстоятельств, девушка отлично справилась. И все же, пройдя этот этап, мы впадаем в оцепенение, осознав, что с нами случилось: мы подчинились воле хищника и перепуганного отца и в итоге потеряли руки.
После этого дух начинает двигаться вместе с нами, стремиться вместе с нами, ходить вместе с нами, но при этом ничего не ощущает. Мы цепенеем, когда понимаем, что произошло. Мы боимся выполнить сделку. Мы думали, что наши внутренние отцовские структуры должны всегда сохранять бдительность и чуткость и охранять цветущую душу. Теперь мы видим, что бывает, когда они не выполняют своих обязанностей.
Между заключением сделки и возвращением дьявола проходит три года. Эти три года – время, когда женщина не способна ясно осознавать тот факт, что сама является жертвой. Она – благовония, которые сожгли, чтобы ознаменовать неудачную сделку. В мифологии трехлетний период – это время набора силы, как в те три года зимы, после которых, согласно скандинавским мифам, наступил Рагнарёк, гибель богов. В подобных мифах случается тот или иной трехлетний период, после чего происходит катастрофа, а потом из руин рождается новый мир покоя [7].
Это количество лет символизирует пору, когда женщина недоумевает, что будет с ней дальше, недоумевает: а вдруг то, чего она больше всего боится – что ею полностью овладеет губительная сила, – действительно случится. Этой модели соответствует сказочная символика числа три: первая попытка неудачна, вторая – тоже. Подошла очередь третьей – теперь что-то непременно случится!
Скоро энергия наконец всколыхнется, в душе поднимется достаточно сильный ветер, чтобы унести корабль души далеко-далеко. Лао-цзы [8] говорит: "Из одного получается два, из двух – три, а из трех – десять тысяч". Ко времени, когда для нас настает "третья" сила, то есть миг преображения, атомы срываются с места и застой мгновенно уступает место движению.
То, что девушка три года остается без мужа, можно понимать в том смысле, что душа переживает инкубационный период, когда отношения были бы слишком затруднительны и к тому же отвлекали бы от главного. Задача этих трех лет – стать как можно сильнее, использовать все душевные ресурсы в собственных целях, обрести как можно большую осознанность. Это значит выйти из круга страдания и посмотреть, что все это значит, что получается, по какой схеме развивается, присмотреться к другим, кто, следуя той же схеме, сумел все это пережить, и подражать им в том, что кажется нам разумным.
Именно такое изучение ситуации и выходов из нее помогает женщине остаться верной себе, и это правильно, ибо, как мы увидим дальше, задача девушки – найти себе жениха в нижнем мире, а не в верхнем. Задним умом женщина видит, что подготовка к спуску, которая сопутствует инициации, шла долго, порой несколько лет, и вот внезапно она летит с обрыва в быстрину, чаще всего от чьего-то толчка, но иногда и сама, изящно нырнув со скалы – правда, это бывает очень редко.
Иногда этот период времени бывает отмечен тоской. Женщины часто говорят: у меня такое настроение, что невозможно приложить руку ни к чему, будь то работа, любимый человек, время, творчество. Трудно сосредоточиться. Трудно что-то сделать. Такое нервное беспокойство типично для этого этапа духовного развития. В свое время – причем очень скоро – мы придем на край обрыва, с которого необходимо упасть, шагнуть или нырнуть.
В этой части сказки мы видим фрагмент старых ночных культов. Молодая женщина совершает омовение, одевается в белое, чертит вокруг себя круг мелом. Это древний ритуал Богини: омыться – очиститься; облачиться в белую рубашку – одеяние для спуска в страну мертвых; и начертить вокруг себя круг волшебной защиты – священной мысли. Все это девушка делает в состоянии, весьма напоминающем транс, будто получив наставления из давних времен.
В жизни бывает критический момент, когда мы ждем того, что – мы в этом уверены – принесет нам гибель, кончину. Это заставляет нас, как и девушку, чутко ловить голос, доносящийся из далеких времен, голос, который учит нас оставаться сильными, сохранять простоту и чистоту духа. Однажды, пребывая в отчаянии, я услышала во сне голос, который сказал: "Коснись Солнца". С тех пор каждый день, куда бы ни шла, я стала прикасаться спиной, ступней или ладонью к солнечным зайчикам – бликам, которые солнце оставляло на стенах, на полу, на дверях. Они действовали на мой дух как источник энергии. Не могу сказать, как именно, но это было именно так.
Если мы будем внимательны к услышанным во сне голосам, к образам и сказкам – особенно тем, что приходят к нам из жизни, – а также к своему творчеству, к тем, кто жил до нас, и друг к другу, то непременно что-то получим, причем не однажды: это будут ритуалы, личные психологические обряды, которые помогут упорядочить этот этап процесса [9].
Кости этой сказки принадлежат к тем временам, про которые говорят, что тогда богини очень любили смертных женщин и расчесывали им волосы. Имея это в виду, мы понимаем, что в этой сказке спуск ведет женщину в древнее прошлое, к родовым связям по материнской линии, скрытым в подземном мире. В этом и состоит задача – через мглу времен вернуться к месту, где живет La Que Sabe, где она ждет нас. У нее есть глубокие сокровенные учения, которые во внешнем мире будут очень полезны для нас самих и для нашего духа.
В старых религиях содержание себя в чистоте и подготовка к смерти делают человека неуязвимым, недостижимым для зла. Окружая себя древней защитой Дикой Матери – меловым кругом молитвы, высочайших устремлений или заботой о благотворном для души исходе, – мы способствуем тому, чтобы, выполняя свой психологический спуск, не сбиться с пути, чтобы наша жизненная сила не пала жертвой дьявольской, враждебной энергии души.
И вот, облачившись надлежащим образом и как можно лучше защитив себя, мы ждем своей участи. Но девушка плачет, орошает слезами свои руки. Поначалу, когда душа плачет бессознательно, мы не можем ее услышать – разве что нами овладевает чувство беспомощности. Девушка все плачет и плачет. Ее слезы – ростки того, что ее хранит, очищает рану, которую она получила.
К.С.Льюис писал о пузырьке с детскими слезами, одна капля которых исцеляет любую рану. В мифах слезы растапливают ледяное сердце. В сказке "Каменное дитя" [10], которую я сложила на основе песни, полученной несколько лет назад от моей любимой эскимосской мадрины [48] Мэри Укулат, горячая слеза мальчика заставляет холодный камень разбиться и выпустить духа-защитника. В сказке «Мэри Калейн» демон, который схватил Мэри, не может войти ни в один дом, где искренняя душа пролила слезы, – демон считает их святой водой. Во все времена слезы выполняли три дела: помогали призвать на свою сторону духов, прогоняли тех, кто способен подавить и связать бесхитростную душу, и исцеляли раны от заключенных людьми неудачных сделок.
В жизни женщины бывает пора, когда она без конца плачет и не может остановиться – даже имея помощь и поддержку любимых людей, она все равно плачет. Иногда именно этот плач отгоняет хищника, отгоняет нездоровые желания или сделки, которые могут ее погубить. Слезы помогают заделать те бреши в душе, через которые энергия утекает наружу. Это серьезная неприятность, но самого худшего не произойдет: у нас не украдут свет, потому что слезы даруют нам способность осознавать. Пока плачешь, не уснешь. А любой сон, который придет потом, станет просто отдыхом для тела.
Иногда женщины говорят: "Мне надоело плакать, я устала от слез, хочу, чтобы они прекратились". Но слезы льет ее душа, они ее защита. Поэтому придется потерпеть, пока не пройдет время слез. Некоторые женщины поражаются тому количеству воды, которое изливается из организма, когда они плачут. Так будет продолжаться не всегда, а только до тех пор, пока душа не закончит таким образом проявлять свою мудрость.
Дьявол пытается приблизиться к дочери – и не может, потому что она умывалась и плакала. Он признает, что эта святая вода подорвала его силу, и велит девушке больше не умываться. Но это не вредит ей, а дает противоположный эффект [11]. Начиная походить на зверя, она наполняется силой сокровенной дикой природы, и это тоже становится ее защитой. Может быть, именно на этом этапе женщина начинает обращать меньше внимания на свою внешность или относиться к ней иначе. Она может одеваться так, что напоминает не человека, а копну сена. Когда женщина размышляет о своем незавидном положении, многие прежние заботы отступают.
"Погоди, – говорит дьявол, – вот я сдеру с тебя налет цивилизации и тогда, быть может, смогу навеки украсть твою жизнь". Хищник хочет унизить девушку, ослабить своими запретами. Он думает, что если она станет грязной и неумытой, то он сумеет украсть ее у нее же самой. Но случается обратное, ведь чумазую женщину, грязную женщину любит и безоговорочно защищает Дикая Женщина [12]. Похоже, хищник не знает, что его запреты только приближают девушку к ее мощной дикой природе.
Дьявол не может добраться до дикой самости. Она обладает чистотой, которая в итоге прогоняет бездумную или разрушительную энергию. В сочетании с ее чистыми слезами это преграждает путь злу, которое хочет ее погубить и расцвести пышным цветом.
Далее, дьявол велит отцу искалечить дочь – отрубить ей руки. А если отец не согласится, демон грозит погубить всю душу целиком: "Здесь все умрет: и ты, и твоя жена, и все поля, которые можно охватить глазом". Задача дьявола – сделать так, чтобы девушка осталась без рук, то есть утратила душевную способность схватывать, удерживать, помогать себе и другим.
Отцовский элемент души незрел: не в силах одолеть настойчивого хищника, он отрубает дочери руки. Он пытается вымолить для нее снисхождение, но цена – гибель всех творческих сил души – оказывается слишком высокой. Дочь смиряется с казнью, и свершается кровавая жертва, которая в древности обозначала полное нисхождение в подземный мир.
Оставшись без рук, женщина спускается в la selva subterranea, подземное святилище, где происходит посвящение. Будь это греческая трагедия, на этом месте хор разразился бы криками и рыданиями: несмотря на то, что жертва позволяет героине познать великую силу, при этом погибла женская невинность, и она уже никогда не вернется в прежнем виде.
Сереброгубый топор происходит из другого слоя древней дикой женственности, где серебро – особый цвет мира духов и луны. Топор называют среброгубым потому, что он выкован из стали, которая от огня чернеет, а край лезвия потом точат на оселке, пока он не приобретет яркий серебристый цвет. В древней минойской религии топор Богини использовали как знак ритуального пути, которым следовали посвящаемые, и мест, которые считались святынями. От двух старых хорватских сказочниц я слышала, что в старых женских культах маленький ритуальный топорик использовали, чтобы отсечь пуповину новорожденного – освободить младенца от подземного мира, чтобы он мог жить на земле [13].
Серебряный топор перекликается с серебряными руками, которые со временем получит девушка. Это каверзный переход, поскольку он может намекать на то, что отсечение рук могло быть ритуальным действием. В старинных женских целительских ритуалах, бывших некогда в ходу в Восточной и Северной Европе, существовало мнение, что молодое деревце следует обрезать топором, чтобы оно пышнее росло [14]. В давние времена люди питали глубокую любовь к деревьям, ценили их, ведь деревья символизировали для людей способность вновь оживать после смерти. Их ценили за все необходимое, что они давали людям для жизни: дрова для очага, прутья для колыбели, посох для ходьбы, лекарство от жара, наблюдательный пункт, чтобы смотреть вдаль, а если надо, то и убежище, где можно спрятаться от врага. Поистине, дерево было для человека великой дикой матерью.
В древних женских культах такой топор – неотъемлемая принадлежность Богини, а не отца. Эта часть сказки явно намекает на то, что к отцу топор перешел в результате смешения старой религии с более новой, причем старая оказалась искалеченной, а потом и забытой. И все же, несмотря на дымку времени и/или наслоения, скрывшие старые представления о женском посвящении, мы, разбирая подобную сказку, всегда можем извлечь то, что нам необходимо, восстановить карту, на которой указан маршрут спуска и обратный путь наверх.
Отсечение рук можно понимать приблизительно так же, как понимали этот символ древние. В Азии небесный топор использовали для того, чтобы отсечь человека от его просветленной самости. Мотив отсечения как действия, сопутствующего посвящению, – центральный для нашей сказки. Если в современном обществе для того, чтобы вернуть себе дикое предназначение, необходимо отсечь руки эго – значит, нужно с ними проститься, чтобы избавиться от всех бессмысленных соблазнов, к которым нас тянет, что бы они собой ни представляли. Ведь если мы будем вечно за них цепляться, это не позволит нам расти. Если нам суждено на время утратить руки, значит, так тому и быть. Придется с ними проститься.
Отец точит серебряное лезвие, и, хотя его терзает невыносимое сожаление, ему гораздо дороже собственная жизнь и жизнь всей души, хотя некоторые сказочники в нашей семье ясно дают понять, что больше всего он боится потерять именно свою собственную жизнь. Если воспринимать отца как организующий принцип, нечто вроде правителя внешней или мирской души, то можно сделать вывод, что явная женская самость – мирская, правящая эго-самость – не хочет умирать.
И это вполне понятно. Так всегда бывает при спуске. Некую нашу часть тянет в подземный мир, как будто там есть что-то привлекательное, таинственное, с приятной горчинкой. И в то же время мы чувствуем отторжение и готовы пересечь душевные улицы, автострады и даже континенты, лишь бы туда не попасть. Однако здесь мы убеждаемся, что цветущее дерево должно пережить обрезку. Единственный способ вынести эту мысль – заручиться обещанием, что где-то в подземном мире нас кто-то ждет – ждет, чтобы помочь, исцелить. И это действительно так. Великий Некто ждет, чтобы излечить нас, преобразить то, что пришло в упадок, перебинтовать израненные ноги.
В сельских краях, где я росла, грозу с градом называли "секущей бурей", а иногда – "косящей бурей", как Старуху с косой, поскольку эти грозы секли все живое в округе: животных, а иногда и людей, но больше всех от них доставалось растениям. После сильных гроз целые семьи выбирались из подвалов и осматривали землю: какая помощь нужна посевам, цветам, деревьям. Самые маленькие подбирали разбросанные ветки, усыпанные цветами и плодами. Дети постарше подпирали выжившие растения, побитые градом: накладывали лубки и белые полотняные повязки. Взрослые разбирали и хоронили то, что было безнадежно испорчено.
Мы увидим, что такая же любящая семья ожидает девушку в подземном мире. Метафора отсечения рук подсказывает нам: что-то из этого выйдет. То, что не может жить, попадает в подземный мир, где его расчленяют, чтобы использовать в других целях. Женщина из сказки не стара, не больна, и все же ее ожидает распад, ведь она уже не может быть такой, какой была прежде. Однако ее ожидают некие силы, готовые помочь исцелиться.
Отсекая дочери руки, отец углубляет спуск, ускоряет dissolutio, мучительную утрату всего самого дорогого, что придает жизни смысл, – утрату положения, утрату перспективы, утрату понимания того, во что и почему человек верит. Во всем мире в туземных ритуалах присутствует принцип: ошеломить обычный ум, чтобы посвящаемым было легче постичь мистическое [15].
Отсечением рук подчеркивается важность остального материального тела и его качеств, и мы знаем, что неразумному отцу – правителю души – осталось жить недолго, ибо глубинная искалеченная женщина собирается выполнить свою работу – с его помощью и защитой или без таковых. И при всей своей кажущейся на первый взгляд чудовищности эта новая конфигурация ее тела ей помогает.
Итак, именно во время этого спуска мы теряем руки души, те части своего тела, которые напоминают двух самостоятельных человеческих существ. В старину пальцы сравнивали с ногами и руками, а лучезапястный сустав – с головой. Эти существа могут петь, могут танцевать. Однажды я хлопала в ладоши, отбивая ритм Рене Эредиа, исполняющему музыку фламенко великому гитаристу. Во фламенко ладони рук говорят, они издают звуки, которые так же красноречивы, как слова: "Быстрее, красавец! А теперь плыви, глубже, почувствуй меня, почувствуй эту музыку, почувствуй то, это и все остальное!" Руки – самостоятельные существа.
Если вы повнимательнее приглядитесь к персонажам рождественского вертепа, [49] который можно увидеть в странах Средиземноморья, то заметите, что руки пастухов, волхвов, Марии, Иосифа обращены ладонями к божественному младенцу, как будто он свет, который можно получить через кожу ладоней. Это можно увидеть и в Мексике, глядя на статуи великой Богоматери Гвадалупской, которая, обратив к нам ладони, посылает целительный свет. О силе рук известно из древних летописей. В Кайенте, где находится резервация индейцев дине (навахо), есть один хоган, [50]где рядом со входом красуется древний отпечаток ладони. Он как бы говорит: «Здесь мы в безопасности».
Мы, женщины, приходим в соприкосновение со многими людьми. Мы знаем, что наша ладонь – своеобразный датчик. Обнимая, хлопая по плечу или просто дотрагиваясь до человека, мы считываем его данные. Если мы так или иначе связаны со старой La Que Sabe, то можем узнать, что ощущает другой человек, коснувши<