Как старик избавился от бородавки

Жил-был один старик с огромной бородавкой на правой щеке. Это уродство вызывало у него сильное раздражение, и он потратил значительную сумму денег, пытаясь избавиться от бородавки. Он принимал разные снадобья, делал разные примочки, но бородавка, вместо того чтобы исчезнуть, становилась еще больше.

Однажды поздно вечером, когда старик возвращался домой с вязанкой хвороста, его застигла ужасная буря, и он был вынужден искать убежища в дупле дерева. Когда буря утихла и старик собрался было продолжить свой путь, он с удивлением услышал рядом шум какого-то веселья. Выглянув из своего укрытия, старик изумился, когда увидел нескольких чертей, которые танцевали, пели и выпивали. Их танец показался ему настолько забавным, что старик, позабыв об осторожности, рассмеялся и, в конце концов, вылез из дупла дерева, чтобы все получше разглядеть. Пока он стоял и смотрел, то заметил, что один из чертей солирует в танце, более того, было понятно, что Главный Черт не выражает особого удовольствия от его очень неуклюжих ужимок и прыжков. Через какое-то время Главный Черт сказал:

– Хватит! Неужели нет никого, кто мог бы станцевать лучше, чем этот парень?

Когда старик услышал эти слова, ему показалось, что к нему снова вернулась молодость. В былые времена старик был искусным танцором, поэтому он предложил показать свое искусство и стал танцевать перед этим странным собранием чертей, которые поблагодарили его за исполнение танца, предложили чашку саке и попросили доставить им удовольствие и станцевать еще несколько танцев.

Старика очень порадовало то, как его приняли, и когда Главный Черт попросил его танцевать для них и на следующую ночь, он с готовностью согласился.

– Хорошо, – сказал Главный Черт, – но ты должен оставить нам что-нибудь в залог. Вижу, у тебя на правой щеке бородавка, она-то и послужит отличным залогом. Позволь, я ее у тебя заберу.

Не причинив ни малейшей боли, черт удалил бородавку, и, проявив столь необычную ловкость, он и его товарищи внезапно исчезли.

Старик по дороге домой все трогал свою правую щеку рукой и никак не мог поверить, что после многих лет уродства ему, наконец, повезло и он сумел избавиться от этой доставлявшей ему так много беспокойства отвратительной бородавки. Через некоторое время старик добрался до своего скромного жилища, и его старуха жена не меньше, чем он сам, обрадовалась тому, что произошло.

По соседству от этой дружной супружеской пары жил злобный и сварливый старик. У него тоже была бородавка на левой щеке, которую он много лет безуспешно пытался свести, перепробовав всевозможные средства. Когда этот старик прослышал о том, как повезло его соседу, он позвал его к себе и заставил рассказать о своем удивительном приключении с чертями. Добрый старик указал соседу, где находится дерево с дуплом, и посоветовал спрятаться в дупле прямо перед заходом солнца.

Злобный старик нашел дерево и забрался в дупло. Не прошло и несколько минут, как, к своей большой радости, он увидел чертей. Тут один из бесовской компании сказал:

– Старику пора бы уже прийти. Я ведь позаботился о том, чтобы он сдержал свое обещание.

Услышав эти слова, старик выбрался из своего убежища, раскрыл веер и принялся танцевать. Но к несчастью, он оказался плохим танцором, и его странные танцевальные коленца вызвали недовольство чертей.

– Ты танцуешь отвратительно, – сказал один из чертей, – и чем быстрее ты перестанешь кривляться, тем лучше. Но перед тем как ты уйдешь, мы вернем тебе залог, который ты оставил нам вчера ночью.

С этими словами демон прилепил бородавку на правую щеку старика, где она так прочно приросла, что ее никак нельзя было удалить. Так злобный старик, хотевший обмануть чертей, ушел с двумя бородавками – по одной на каждую щеку.

Японский Гулливер

(по переводу профессора Б.Х. Чэмберлейна)

Сикая Васобиэ, житель Нагасаки, был человеком ученым, но не любил большого скопления народа. На восьмой день восьмой луны, чтобы ему не досаждали любующиеся полной луной^[126], он сел в лодку и отплыл от берега, но небо неожиданно потемнело.

Он попытался вернуться, но ветер разорвал парус и сломал мачту. Три месяца носило беднягу по волнам, пока, наконец, он не попал в море Грязи, где чуть не умер с голоду, потому что в нем не водилось рыбы.

Через некоторое время он добрался до гористого острова, где воздух благоухал сладкими ароматами многочисленных цветов. На этом острове он нашел ручей, вода которого вернула его к жизни. Потом Васобиэ встретил Дзёфуку, который провел его по улицам главного города, где жители проводили все свое время в поисках удовольствий. На острове не было никаких болезней и смертей, но вечную жизнь многие жители считали тяжким бременем и старались избавиться от нее, изучая магическое искусство смерти и воздействие отравленной пищи, к примеру такой, как рыба-шар, посыпанная золой и измельченной плотью русалок.

Когда Васобиэ провел там двадцать лет, он тоже устал от этого острова, а поскольку все его попытки покончить с жизнью не увенчались успехом, он предпринял путешествие в Три Тысячи Миров, о которых упоминается в священных буддийских свитках. Он побывал в Стране Бесконечного Изобилия, в Стране Обманщиков, в Стране Любителей Древностей, в Стране Парадоксов и, наконец, в Стране Великанов.

После того как Васобиэ пять месяцев летел в полной темноте на спине аиста, он оказался в стране, где снова светило солнце, где деревья в обхвате достигали сотен футов, где трава была величиной с бамбук, а люди – двадцатиметрового роста. В этой необычной стране Васобиэ подобрал один великан, принес его к себе домой и накормил одним гигантским зернышком риса, подав его палочками величиной с небольшое дерево.

Несколько недель Васобиэ пытался обучать своего хозяина религиозным доктринам мира, откуда он пришел, но великан смеялся и говорил, что такой малыш, как Васобиэ, никогда не поймет образ жизни великанов, потому что их мудрость соответствует их росту.

Драгоценные слезы Самэбито

Однажды, когда господин Тотаро пересекал длинный мост через реку Сэта, он увидел странное существо. У него было тело человека, кожа чернее, чем у негра, глаза сверкали, как изумруды, а борода была как у дракона. Тотаро нисколько не испугался при виде столь необычного существа, но в изумрудных глазах была такая мольба, что Тотаро решился и спросил существо, чем оно так опечалено, на что получил такой ответ:

– Я – Самэбито, Человек-Акула, и совсем недавно был в услужении у Восьми Великих Драконов-Повелителей в качестве мелкого чиновника во Дворце Дракона. Я был изгнан из этого великолепного жилища за совсем незначительный проступок, причем меня погнали даже из моря. С тех пор я очень несчастен, без крыши над головой, без пищи. Пожалейте меня, добрый господин! Дайте мне кров и накормите хоть чем-нибудь!

Сердце Тотаро дрогнуло от несчастий Самэбито, и он поселил его в пруду своего сада, предоставив ему вдосталь еды. В этом тихом и укромном местечке странное морское существо прожило почти полгода.

Летом того же года многие женщины совершали паломничество в буддийский храм Миидэра, расположенный в соседнем городе Оцу. Тотаро тоже отправился на этот праздник и там увидал очаровательную девушку. Ее лицо было красивым и белым, словно снег, судя по прелестному рту, можно было предположить, что каждый звук, сорвавшийся с этих губ, будет таким же чарующим, как песня соловья, поющего на цветущей сливе.

Тотаро тут же влюбился в эту девушку. Он узнал, что ее зовут Тамана, что она не замужем и выйдет замуж лишь за того, кто при помолвке подарит ей ларец драгоценностей, причем драгоценных камней должно быть там не менее десяти тысяч.

Когда Тотаро узнал, что завоевать сердце прекрасной девушки можно, лишь подарив ей такой невероятный и невозможный подарок, он вернулся домой с тяжелым сердцем. Чем больше он думал о красавице Тамане, тем сильнее влюблялся в нее. Но увы! Одному только принцу по силам сделать такой подарок на обручение – десять тысяч драгоценных камней!

Тотаро заболел от горя, и когда пришел лекарь, чтобы осмотреть его, он только покачал головой и сказал:

– Медицина тут бессильна. От несчастной любви нет лекарства.

И с этими словами лекарь ушел.

Слухи о болезни Тотаро дошли и до Самэбито, и когда он узнал, что лекарь от него отказался, то вылез из своего пруда в саду и пришел в комнату своего хозяина.

О своем горе Тотаро не стал рассказывать Самэбито, он был полон заботы о морском существе, которое приютил.

– Кто же будет кормить тебя, Самэбито, когда я умру? – печально спросил он.

Как только Самэбито понял, что его добрый господин умирает, он всхлипнул и принялся плакать. Он плакал большими кровавыми слезами, но как только слезы касались пола, то превращались в сверкающие рубины.

Тотаро, увидев эти драгоценные слезы, вскрикнул от радости и с той минуты снова вернулся к жизни.

– Теперь я буду жить! Я буду жить! – кричал он в восторге. – Мой добрый друг, ты сполна отплатил мне за хлеб и кров, что я тебе предоставил. Твои чудесные слезы сделали меня несказанно счастливым.

Тогда Самэбито перестал плакать и вежливо попросил своего господина объяснить ему причину столь быстрого выздоровления.

Тотаро рассказал Человеку-Акуле о своей любви и о свадебном даре, который потребовало семейство Таманы.

– Я думал, – прибавил Тотаро, – что мне никогда не удастся собрать десять тысяч драгоценных камней, и эта мысль привела меня на грань смерти. Теперь твои слезы превратились в рубины, и с их помощью девушка станет моей женой.

Тотаро с нетерпением принялся пересчитывать рубины.

– Не хватает! Не хватает! – разочарованно воскликнул он. – О, Самэбито, будь добр, поплачь еще немного!

Эти слова рассердили Самэбито.

– Ты что думаешь, будто я могу плакать просто так, как женщина? – спросил он. – Мои слезы идут от сердца. Они – выражение искренней и глубокой печали. Я не могу больше плакать, потому что ты выздоровел. Сейчас время для радости и веселья, а не для слез.

– Если я не соберу десять тысяч драгоценных камней, я не смогу жениться на прекрасной Тамане, – сказал Тотаро. – Что же мне делать? Плачь, плачь, мой добрый друг!

Самэбито был добрым существом. Помолчав, он сказал:

– Сегодня я уже не смогу лить слезы. Давай завтра пойдем на длинный мост в Сэта и возьмем с собой побольше вина и рыбы. Может быть, если я сяду на мосту и стану смотреть в сторону Дворца Дракона, то, вспомнив о своем потерянном доме и желая вернуться туда, я снова смогу заплакать.

Следующим утром они отправились на мост в Сэта, и после того, как Самэбито изрядно выпил вина, он стал смотреть в сторону Дворца Дракона. Его глаза сразу же наполнились кровавыми слезами, и, падая на мост, слезы опять превращались в рубины. Тотаро, не слишком обращая внимание на горе своего друга, поспешно собирал драгоценности, и, наконец, у него оказалось десять тысяч сверкающих драгоценных камней.

В этот момент они услышали чудесную музыку, и из глубин вод поднялся Дворец, похожий на облако и расцвеченный всеми красками заката! Самэбито вскрикнул от радости и, вскочив на перила моста, сказал:

– Прощай, мой господин! Повелители-Драконы зовут меня!

С этими словами он прыгнул с моста и снова вернулся к себе домой.

Тотаро не стал терять время даром и отнес ларец с десятью тысячами рубинов родителям Таманы, а когда пришел сезон свадеб, женился на их прекрасной дочери.

ЗАПИСКИ О ЯПОНСКОЙ ПОЭЗИИ

Японской поэзии присуще самобытное очарование. В давние времена одной из характерных черт японской поэзии было почти полное отсутствие влияний извне. Китай, у которого она столь много заимствовала в других областях, не исключение. В книге по сравнительной поэзии Япония заняла бы одно из первых мест.

Легче описать то, чем не является японская поэзия, чем то, что она представляет собой в действительности. Начнем с того, что не существует японского эпоса, такого как «Илиада», «Калевала» и «Махабхарата» (индийский эпос), а название «нага-ута» («длинная песня») вводит нас в заблуждение, поскольку в действительности длинных японских стихотворений не существует. Философия, религия, сатира не являются темами для японского поэта; он даже заходит столь далеко, что считает, будто война – неподходящая тема для стихотворения.

Танка и хайку

В чем же тогда очарование и чудо японского Пегаса? Истинный гений нашел воплощение в танка – стихотворениях из пяти строк и тридцати одного слога. Во многих отношениях танка демонстрирует гораздо большее ограничение поэтических средств, чем английский сонет, и многословным европейским поэтам неплохо было бы попрактиковаться в поэтической форме, где на первом месте умолчание и недосказанность, а основным выразительным средством служит намек. Удивительно, что музыка стиха и настроение вполне умещаются в столь лаконичной форме. Танка – это определенно краткая форма, но она зачастую предполагает с навязчивой настойчивостью, что поэтический отрывок в действительности не имеет конца: воображение «подхватывает» его и продолжает в тысячах новых строк. Танка такая же неотъемлемая черта Японии, как и гора Фудзи. Все это невозможно понять, если не предположить, что японский поэт должен, по существу, обладать утонченным природным чутьем художника. В нем поэзия и живопись неразделимы. Японский поэт должен уметь передать всего в пяти строках метким языком те идеи, которые он желает выразить. То, что это ему успешно удается, не вызывает сомнений. Такие короткие стихи на удивление сродни японской культуре, поскольку японцы так любят все миниатюрное. Любовь, с которой они вырезают нэцкэ – небольшую фигурку на японском кисете с табаком, или разбивают крошечный сад, размером не больше суповой тарелки, – проявления того же тонкого дара.

Существует еще более миниатюрная поэтическая форма. Она называется хокку, или хайку, и в ней всего семнадцать слогов. Например:

Гляжу, опавший лист

Опять взлетел на ветку —

То бабочка была!

В Древней Японии бабочки были не просто летающими насекомыми. Появление этого ярко окрашенного существа предвещало прибытие какого-то хорошего друга. В некоторых случаях стайки бабочек считали душами погибших в сражении воинов.

«Хякунин-иссю»

Те, кто знаком с «Хякунин-иссю» («Сто стихотворений ста поэтов»), произведением, написанным до Норманнского завоевания, согласится, что древняя японская поэзия во многом зависела от умелого использования омонимов и аллюзий, постоянных эпитетов и эпиграфов (так называемые «формульные слова»). В этом искусстве практиковались не для того, чтобы вызвать смех, что было целью Томаса Худа (Гуда)^[127], а, скорее, для того, чтобы заслужить восхищение за создание умного и тонкого «словесного орнамента». Ни один перевод не может полностью передать эту сторону японской поэзии, но следующая танка Фунъя-но Ясухидэ, возможно, даст некоторое представление о такой искусной игре слов:

Она налетит,

И никнут осенние травы,

Сгибаются деревья.

Воистину горы и ветер,

Соединяясь, порождают бурю.

Изобретательность автора проявилась в том, что «яма кадзэ» («горный ветер») пишется при помощи двух иероглифов – «гора» и «ветер». Если их объединить, получается слово «араси» – «буря». Такая замысловатая игра слов употреблялась, но умеренно, поэтами классического периода, чтобы возродиться в более позднее время, когда эту традицию стали порицать, поскольку считалось, что подобная словесная демонстрация затмевает поэтическое настроение.

Любовная лирика

Японская любовная лирика существенно отличается от того, к чему мы, европейцы, привыкли. Утомительная привычка перечислять достоинства любимой женщины, независимо от того, насколько кратко или длинно это получается, к счастью, совершенно невозможна в танка. В японской поэзии нет ничего подобного чувственности Суинбурна^[128] или Д.Г. Россетти^[129], тем не менее чувства выражаются изящно и приятно. В Японии, так же как и в любой другой стране, несомненно, были любовные лирики, которые, возможно со всем пылом страсти отдающиеся любовной теме своих стихов, но в их поэзии этот пыл скорее призрачный, чем плотский, он всегда проявляется вежливо и утонченно. Что может быть более чистым и изысканным, чем эта песня «Танец цветов» из провинции Бинго?

Если хочешь встретиться со мной, любовь моя, —

Только мы вдвоем,

Приходи к воротам, любовь моя,

В солнце или в дождь,

И если люди спросят, зачем ты здесь,

Отвечай, любовь моя, что пришла

Посмотреть на прохожих.

Если хочешь встретиться со мной, любовь моя,

Только ты и я,

Приходи к сосне, любовь моя,

Пусть облачно или ясно,

Стой средь колосков, любовь моя,

И если люди спросят, зачем ты здесь,

Отвечай, любовь моя, что пришла,

Чтобы поймать бабочку.

Или вот следующая танка, написанная в XI веке чиновником Мисимасой:

Если мы встретимся наедине,

Где ни одна душа не сможет нас увидеть,

Я тихонько шепну тебе на ушко

Такие мои слова:

«Омои-таэ-наму!»

В этом стихе гораздо больше изобретательности, чем может показаться на первый взгляд. Эта танка была адресована принцессе Масако, и хотя слова «омои-таэнаму» можно перевести как «я умираю, моя любовь, за тебя», эта фраза также может означать «я забуду о тебе». Можно предположить, что эти строки были специально написаны двусмысленно на случай, если бы они не дошли до адресата, а попали в руки дворцовой охраны.

Стихи о природе

Несмотря на то что японские любовные стихи очаровательны, они не столь красивые и не столь выдающиеся, как те, что описывают какое-то настроение, природный пейзаж, ведь японские поэты прежде всего – певцы. Наш национальный гимн – далеко не поэтическое произведение. Вот как звучит японский гимн в буквальном переводе:

Правь, император,

Тысячу, восемь ли тысяч

Поколений, пока

Мох не украсит скалы,

Выросшие из щебня.

Пер. А. Лазарева

Эти слова навеяны древней песней «Кими-га-ё» из «Кокинвакасю» и, подобно всем древним песням, восхваляющим императора, выражают пожелание, чтобы император, который благодаря своему прямому происхождению от Солнца победил Смерть, жил и правил страной столько времени, сколько простой смертный себе и представить не может. В Японии скалы и камни имеют символическое значение, которое тесно связано с буддизмом. Они символизируют не просто устойчивость, но олицетворяют молитвы. Японская поэзия, описывающая природу: цветение слив и вишен, лунные дорожки в реке, полет цапли, тихое шуршание иголок голубой сосны или белую пену на гребне волны, – особенно прекрасна. Лучшие из таких стихов навевают грусть. Вот один из таких стихов, написанный Исэ:

Весною каждый год

В струящейся реке

Мне видятся цветы.

Задумаю сорвать —

Лишь намочу рукав!

Камо-но Тёмэй

Мне часто вспоминаются стихи японского отшельника Камо-но Тёмэй, жившего в XI веке. Он поселился в маленькой горной хижине далеко от столицы. Там он читал, играл на бива, прогуливался в окрестностях, собирая цветы и плоды, срывал ветки кленов, которые клал на алтарь Будды в качестве подношений. Камо-но Тёмэй был истинным любителем природы и тонко чувствовал ее настроение. Весной он любовался «волнами глициний… Словно лиловые облака, они заполняют собой весь запад»^[130]. В летнем ветре ему слышалось пение кукушки, а когда приходила осень, он смотрел на деревья, окрашенные в золото, а появление и исчезновение снежных сугробов напоминало ему о постоянно прибывающей и убывающей сумме человеческих грехов в мире: «…любуешься на снег… Его скопление, его таяние – все это так похоже на наши прегрешения!» В своей книге «Ходзёки» («Записки из кельи») – самой утонченной и захватывающей автобиографии, созданной на японском языке, – он писал: «Вся радость существования достигает у меня предела у изголовья беззаботной дремы, а все желания жизни пребывают лишь в красотах сменяющихся времен года».

Он так сильно любил природу, что с удовольствием взял бы все ее краски и запах цветов после смерти с собой в потусторонний мир. Именно это он и имел в виду, когда писал: «Но вот лунный диск земной жизни клонится к закату и близок уже к гребню «предконечных гор». И когда я предстану вдруг перед скорбью трех путей^[131], о чем придется мне жалеть?»

А вот трогательное хокку, написанное Тиё после смерти ее маленького сына:

О мой ловец стрекоз!

Куда в неведомой стране

Ты нынче забежал?

Тиё. На смерть маленького сына(пер. В. Марковой)

Души умерших детей японцы часто изображают играющими в небесном саду с теми же цветами и бабочками, с какими они обычно играли, пока были живы. Именно эта тонкая черта детского характера японцев помогает им раскрывать секреты цветов, птиц и деревьев, помогает запомнить их робкие, мимолетные тени и запечатлеть, как по волшебству, на картине, на вазе или в изящном и печальном стихотворении.

Печальное очарование вещей

В японском языке есть выражение «моно-но аварэ-о сиру» («Печальное очарование вещей или бренность бытия»), которое, видимо, наиболее точно передает смысл всей японской поэзии. Между поэтом и картиной природы, которую он описывает, существует печальное и тесное единство. Снова и снова он говорит, что весна, со всем ее богатством цветения вишен и слив, будет продолжать приходить в его страну уже после того, как сам поэт давно покинет этот мир. Почти все японцы, от крестьянина до самого Микадо (императора), – поэты. Они пишут стихи, потому что каждый день живут поэзией, точнее сказать, они жили поэзией до того, как в Японии появились европейские котелки и фраки, до того, как японцы стали мечтать об оптовой торговле европейскими товарами. Они жили поэзией, и всегда эта поэзия была пронизана тесным единением с природой. А когда в месяц седьмой луны приходит праздник Бон, многочисленные души умерших поэтов возвращаются, чтобы полюбоваться вновь на цветение Японии, чтобы побродить по старому семейному саду, пройти через красные храмовые тории или облокотиться на каменный фонарь и с упоением насладиться разгаром летнего дня, который для них слаще, чем вечная жизнь в потустороннем мире.

БОГИ И БОГИНИ

А

Адзи-сики – Адзи-сики-така (Юноша – Высокий Бог Плугов) – синтоистский Бог, которого по ошибке приняли за его умершего друга Амэ-но-вака-хико.

Айдзэн Мё-О – Бог Любви.

Амида – буддийское Божество, изначально абстракция, идеал безграничного света. Дайбуцу в Камакуре представляет этого Бога.

Амэ-еака – Амэ-но-вака-хико, или Небесный Юнец, – третий Божественный Посланник, отправленный для подготовки прибытия Божественного Внука – Ниниги.

Амэ-но-хохэ – Бог Небесного Рисового Колоса, первый из Божественных Посланников, отправленный для подготовки прибытия Божественного Внука – Ниниги.

Анан – двоюродный брат Будды, подобно Биндзуру, наделенный огромными знаниями и удивительной памятью.

Б

Бимбогами – Бог Бедности.

Биндзуру – ученик Будды, которому поклоняется низшее сословие из-за его волшебного умения исцелять все человеческие болезни. Это – покровитель больных. Считается, что если у статуи потереть то место, какое у тебя болит, то болезнь тут же отступит.

Бисямон – один из Семи Богов Счастья, Бог Богатства и Войны. Охранитель северного направления в буддийской модели мира. Изображается воином, облаченным в самурайские доспехи.

Босацу – так называют буддийских святых.

Будда – индийский принц Сиддхартха из рода Шакьев, достигший просветления, то есть ставший Буддой – «просветленным».

Бэнтэн – одна из Семи Богов Счастья – богиня любви, красоты и красноречия. Изображается с бива в руках, а иногда со свернувшейся в высокой прическе змеей – что связано с культом Белой Змеи – владычицы речных вод.

Г

Гаки – Боги Зла.

Геако Босацу – буддийское божество Луны.

Гонгэн – общее название в синтоизме инкарнаций будд. Так также называют и обожествленных героев.

Го-ти Нёрай – Пять Будд Созерцания – Якуси, Тахо, Дайнити, Асуку и Шакья.

Д

Дайкоку – один из Семи Богов Счастья. Бог богатства и удачи. Изображается в виде толстяка с большим животом, держащего одной рукой переброшенный через плечо мешок риса, а другой – волшебную колотушку.

Дайнити Нёрай – олицетворение чистоты и мудрости. Одно из Трех Сокровищ Буддизма.

Дайси – Великий Учитель – так называют многих буддийских святых.

Дарума – последователь Будды. Изображается в виде игрушки, похожей на русского ваньку-встаньку из дерева или папье-маше, обычно окрашенной в красный цвет. Вместо глаз оставляют белые пятна. Загадав желание, зарисовывают один глаз. Если оно исполняется – зарисовывают другой.

Дзидзо – Бог детей – защитник детей и путников. Его каменные статуи часто ставят у дороги.

Дзюродзин – один из Семи Богов Счастья. Бог долголетия. Изображается в виде старца с седой бородой.

Досодзин – Бог Дорог.

Ё

Ёфунэ-Нуси – Бог-Змей.

И

Ида-Тэн – защитник буддизма.

Идзанаги и Идзанами – синтоистские божества, сотворившие Японию. От них произошли все боги синтоистского пантеона.

Ива-Нага – Дева Долговечности Скал, старшая дочь Бога-Духа Больших Гор.

Инари – Богиня Риса, также божество Лисиц.

Исора – Дух Морского Побережья.

К

Кадзэ-но Ками – Бог Ветра и Сильных Холодов.

Ками – общее название всех синтоистских божеств.

Каннон – Богиня Милосердия.

Касё – один из великих учеников Будды.

Киси Бодзин – индийская богиня, почитаемая японцами как защитница детей.

Кобо Дайси – обожествленный буддийский мудрец.

Кодзин – Бог Кухни. Этому божеству приносят в дар старых кукол.

Кодомо-но Инари – детский Бог Лисиц.

Кокудзо Босацу – буддийская святая.

Компира – буддийское Божество неясного происхождения, отождествляемое с Суса-но-О, братом Богини Солнца, и другими синтоистскими божествами.

Косин (или Сарутахико) – Бог Дорог. Обожествление Дня Обезьяны, представляемого Тремя Мистическими Обезьянами.

Купи-Токо-Тати – Владыка Августейшей Середины Неба, синтоистское божество, которое появилось само по себе.

Кэнгю – пастух, возлюбленный Небесной Ткачихи (Танабата).

Кэн-ро-дзи-дзин – Бог Земли.

М

Мариситэн – в японском и китайском буддизме она выступает как Царица Неба. У нее восемь рук, две из которых держат символы Солнца и Луны. В брахмаистской теологии она олицетворяет Свет и носит имя Кришна.

Мая Бунин Мироку – мать Будды.

Миеа-Даймё-дзин – Божество, в честь которого возник Праздник Смеха.

Мондзю Босацу – Повелитель Мудрости.

Мусуби-но Ками – Бог Свадеб.

Н

Нёрай – почтительный титул, которым именуются все будды.

Никко Босацу – буддийское солнечное божество.

Ниниги – внук Ама-тэрасу, Богини Солнца.

Ни-О – два гигантских и яростных царя, которые охраняют внешние ворота храма.

Номиносукунэ – божество – покровитель борцов.

О

О-ана-моти – Властитель Большой Дыры, или Хозяин Кратера горы Фудзи.

Онамудзи, или Окуни-нуси, – сын Суса-но-О. Он правил страной Идзумо, но отрекся в пользу Ниниги.

Они – так называют всех злых духов.

Ото-химэ – Дочь Повелителя Дракона.

Охо-Яма – Дух Горы.

Р

Райдэн – Бог Грома.

Райтаро – сын Бога Грома.

Ракан – имя, которым называют совершенного святого, а также ближайших учеников Будды.

Рин-дзин – Дракон, или Повелитель Моря.

Року-Бу-Тэн – общее имя буддийских божеств – Бонтэн, Тайсяку и Си-Тэнно.

С

Сарихоцу, или Шарихоцу, – мудрейший из десяти учеников Будды.

Сарута-Хико – земное божество, которое встречало Ниниги.

Сёдэн – Индийский Ганеша – Бог Мудрости

Сита-Тэру-Химэ – Дева – Снизу Светящаяся Богиня, позднее жена Амэвака.

Сити Фукудзин – буке. «Семь Богов Счастья», т. е. Эбису, Дайкоку, Бэнтэн, Фукурокудзю, Бисямон, Дзюродзин и Хотэй.

Си-Тэнно – Четыре Божественных Правителя, которые защищают Землю от Демонов с четырех сторон горизонта. Их имена: Дзикоку – восток, Комоку – запад, Дзохо – юг, Тамон, или также называемый Бисямон, – север. Их изображения располагаются на внутренних вратах храма.

Соходо-но Ками – Божество вороньих пугал.

Сукуна-Бикона – Божество, посланное с Небес на помощь Она-мудзи, чтобы усмирить его царство.

Суса-но-О – Порывистый Бог-Муж – Брат Богини Солнца Аматэрасу.

Сэнгэн – Богиня горы Фудзи. Она также известна как Коно-хана-но-сакуя-бимэ (Дева Цветения Цветов на Деревьях) – жена бога Ниниги (Юноши – Бога Изобилия Рисовых Колосьев).

Т

Тасинаку – брахмаистское божество Индра.

Тоёкуни – имя обожествленного Хидэёси.

Тоё-Тама – дочь Дракона-Повелителя.

Тоё-Укэ-Бимэ – синтоистское Божество Земли или Пищи.

Тосёгу – имя обожествленного великого сегуна Иэясу, или Гонгэн-Сама.

Тэн – титул, эквивалентный санскритскому «дэва».

Тэндзин – Бог Каллиграфии.

У

Удзумэ – Небесная Богиня Отважная («удзуси», или «одзоси» (яп.), – значит «сильный», «мужественный»), считается Богиней Танца.

Ф

Фу Дайси – обожествленный китайский монах.

Фугэн – божественный покровитель пребывающих в экстатической медитации. Обычно изображается верхом на белом слоне по правую руку от Будды Шакья-Муни.

Фудо – Бог Мудрости. Изображается сидящим с мечом в одной руке и со свернутой кольцом веревкой – в другой, посреди языков пламени. Его священный меч символизирует мудрость, огонь – власть, а веревка, свернутая кольцом, – страстную связь.

Фукурокудзю – один из Семи Богов Счастья. Олицетворение долголетия и мудрости. Изображается старцем с огромным лбом.

X

Хатиман – Бог Войны. Бог лука и стрел. Покровитель воинов. Он – обожествленный император Одзин, покровитель клана Минамото.

Ходэри – Бог Светящий Огонь, сын Ниниги.

Хоори – Бог Пригибающий Огонь, сын Ниниги.

Хосо-но Ками – Бог оспы.

Хотокэ – так называют всех будд, но зачастую так называют всех усопших.

Хотэй – один из Семи Богов Счастья – Бог изобилия. Его легко узнать по огромному животу.

Ц

Цуки-Юми – Бог Луны.

Ш

Шакья-Муни (букв. «Святой праведник из рода Шакьев») – основатель буддизма, еще носит имя Гаутама, но более широко известен как Будда.

Э

Эбису – один из Семи Богов Счастья – Бог Удачи и Ежедневной Пищи. Покровитель честного труда. Изображается в виде рыбака, несущего в руке рыбу Тай.

Экибиогами – Бог чумы.

Эмма-О – Властитель Ада и Судья Мертвых.

Ю

Юки-Онна – Снежная Дева.

Я

Якуси Нёрай – Исцеляющий Будда.

Примечания

Цит. по кн.: Японские дзуйхицу. СПб.: Северо-Запад, 1998. С. 362.

Того Хэйхатиро (1847–1934) – военный деятель, адмирал (1913), участвовал в Японско-китайской войне 1894–1895 гг. Во время Русско-японской войны (1904–1905) командовал японским соединенным флотом. Руководил действиями флота против Порт-Артура и в Цусимском сражении.

Ояма – японский маршал, главнокомандующий сухопутной армией в Русско-японской войне 1904–1905 гг.

Немецкий врач Эрвин Баэлз находился на службе в Министерстве Двора.

Три китайских иероглифа «жи»-«бэнь»-«го» означают соответственно «солнце» – «корень» – «страна».

Иероглифы «жи-бэнь» на диалектах Южного Китая произносятся «я-пон», такое звучание и перешло потом в европейские языки. По-японски эти иероглифы читаются как «ниппон». И именно это название утвердилось, став официальным названием японского государства вместо древнего Ямато.

Ямато (яп.) – дословно «Путь Гор».

Каибара Эккэн (1630–1714) – знаменитый японский ученый.

Костры в боевом стане зажигали не с целью подать сигнал, а для устрашения противника, чтобы создать у него впечатление о многочисленности неприятельских войск. Для этого стремились зажечь как можно больше огней.

Суса – название местности в Издумо.

Страна Ёми – Царство Мертвых.

Авадзисима – префектура Хиого.

Сакаки – клейера японская – синтоистское священное деревцо.

Амэ-но Удзумэ-но Микото – Небесная Богиня Отважная («удзуси» или «одзоси» (яп.) – значит «сильный», «мужественный»).

Куси-нада-химэ – Чудесная Дева из Инада; «куси» также переводится как «гребень», «химэ» – суффикс почтительности, добавляемый к имени знатной девушки.

Амацу-куни-дама – Небесный Бог – Дух Страны.

Гонгэн – воплощение Будды. «Гогэн-сама» – посмертное имя императора Токугавы Иэясу.

Óни – черти или злые духи.

Цит. по кн.: Старинные японские повести. СПб.: Северо-Запад, 2003.

Садайдзин Дайнагон – старший государственный советник левого министра, второго по рангу министра в Древней Японии – высокое придворное звание.

Тюнагон – второй из высших чинов в эпоху Хэйан – второй государственный советник.

Тэндзиу – Индия.

Патра (санскр.) – чаша. Согласно древней индийской легенде, чаша, с которой странствовал легендарный основоположник буддийского учения Будда Гаутама (Шакья Муни), испускала лазоревое сияние.

Хорай (кит. Пынлай) – сказочная гора-остров, обитель бессмертных. Очень популярный образ в японской литературе.

Морокоси (яп.) – сорго.

Легенда об Огненной Мыши пришла из Китая. Вокруг горного хребта Куньлунь пылают Огненные Горы. В огне живет мышь ростом больше быка, покрытая шелковистой белой шерстью. Выйдет она из огня, обольет себя водой и умрет. Из ее шерсти якобы готовили ткань, которую мыли не в воде, а в пламени.

Камень, сверкающий пятицветным огнем – согласно китайской легенде, под нижней челюстью Дракона находится сверкающая жемчужина.

Раковины в Японии были средством народной медицины. Коя сугай – раковина, помогающая при родах, это разновидность ципреи, по виду напоминающая птичье яйцо. Женщина во время родов держала эту раковину в руке.

Биндзуру – буддийский святой, ученик Будды, покровитель больных. Считается, что если у статуи потереть то место, какое болит у тебя, то болезнь тут же отступит.

Кагуя-химэ поэтически сравнивается с Белой горой (Сираяма), которая находилась в провинции Kara.

Рури (яп.) – ляпис-лазурь, лазурит.

Платье из птичьих перьев, хагоромо (яп.) – сказочный атрибут небесной феи. Лишь в такой одежде она могла летать по небу.

Время с 10 часов вечера до полуночи. Профессор Чэмберлейн пишет: «Годы, дни и часы обозначались одним из знаков зодиака».

Цит. по кн.: Старинные японские повести. СПб.: Северо-Запад, 2003. С. 64.

Цит. по кн.: Старинные японские повести. СПб.: Северо-Запад, 2003. С. 64–65.

Лотос – священный цветок в буддизме, символ чистоты и райского блаженства.

Fairy Tales of Old Japan, by W. E. Griffis.

«Buddha's Cryslal» by Madame Yei Ozaki.

Легенды о странных сверхъестественных силах лисиц существуют не только в Японии. Множество примеров магических умений этих животных можно найти и в китайских легендах.

«Кицнэ» (яп.) – лисица, лиса; «цуки» от «цуру» (яп.) – прилипать, приставать.

«Камень Смерти», без сомнения, одна из самых примечательных легенд о лисах. Она рассказывает о злобной лисице, в разных жизнях принимавшей вид соблазнительной женщины. Это то появляющееся, то исчезающее существо, полное обольстительной, но разрушительной силы, разновидность японской Фата Морганы. Эта легенда взята из лирической драмы <