Взращиваем чувство оптимизма
Эта неделя положит начало вашему творческому путешествию. Вы преисполнены надежды и готовы отправиться в путь. Кто-то ощутит головокружительное предвкушение, кто-то – смутный скептицизм. Впрочем, какие бы чувства ни гнездились в душе, настала пора оптимизма. Средства, которыми вам предстоит воспользоваться, помогли уже многим, а теперь помогут и вам. Вы ощутите свободу. Станете больше и сильнее. Чтобы возродить творческое начало, необходимо вспомнить, что такое игра. Мы отпустим воображение в свободный полет. Вы ощутите, что ваше творческое начало живо. Приникните к внутреннему источнику и предвкушайте появление благодати. Настройтесь на позитив и – приступайте.
Быть новичком
Даже малейший из всех, обладая целостностью, может быть счастлив и в своем роде совершенен.
Иоганн Гете
Сегодня понедельник, мартовские иды[2]. Неделя начинается совсем по-весеннему, термометр показывает уже больше десяти градусов. Зимние пальто нараспашку развеваются за спиной у хозяев, словно плащи. Любители бега нарядились в футболки с короткими рукавами. Совсем рядом со входом в парк россыпь фиолетовых крокусов – первых весенних цветов. Одуревшие от теплого ветерка собаки суетливо нюхают землю. Смена времен года приводит их в восторг. Солнце высвободило все запахи, что так долго оставались замороженными зимой.
Весна – время начал. Сегодня после обеда у меня урок фортепиано. Я совершенный новичок в этом деле. Беру два урока в неделю и медленно, очень медленно продвигаюсь вперед. Моего учителя зовут Чейм Фрайберг. Это высокий симпатичный мужчина, добрый и с приятным нравом. Приходя на урок, он приносит крепкий кофе и домашнюю выпечку, обязательно делясь со мной глотком ароматного напитка и кусочком какого-то израильского деликатеса, приготовленного на ланч. «Мы готовы?» – спрашивает он, потому что всегда начинает урок с некой личной ноты.
Большинство людей счастливы настолько, насколько разрешили себе быть счастливыми.
Авраам Линкольн
«Давайте-ка попробуем вместе», – говорит он, подкатывает свое кресло к моему табурету и превращает простенькую мелодию в великолепный дуэт. Эти дуэты меня подбадривают.
«У вас очень хорошо получается, – уверяет Чейм, хотя, по-моему, из всех его учеников я самая старая и учусь медленнее всех. – Давайте попробуем еще раз… а вот здесь у нас ля», – ненавязчиво поправляет он.
Вот уже два года я учусь играть на пианино. Небольшой репертуар мелодий уже могу сыграть наизусть и каждую неделю проникаю на эту территорию чуть глубже. Большинство моих нот – адаптированные классические произведения. Я выбираю тему из Брамса или Дебюсси – извлеченную из цельного произведения красивую мелодическую линию.
«Давайте попробуем еще раз, – предлагает мистер Фрайберг. Он бесконечно терпелив, невзирая на все мои ошибки. – Вот эта нота должна быть чуть длиннее», – говорит он.
«Пожалуйста, сыграйте вы, а я послушаю», – прошу я. На слух я воспринимаю такие вещи лучше, чем зрением. Мистер Фрайберг играет, и тема звучит так, что просто дух захватывает.
Чейм Фрайберг не только учитель, но и композитор. Когда он хочет, чтобы я выучила новую последовательность, пишет мелодию как раз на те аккорды, которыми мне предстоит овладеть. Он записывает ее от руки на нелинованной бумаге. Ноты получаются крупные и неуклюжие. Иногда я думаю, что он специально так делает, чтобы мне было легче отыскать нужную ноту на клавишах. «Колыбельная для Джулии» – привязчивая мелодия, несущая на себе неуловимый отпечаток иудейской культуры: в этом она сродни самому мистеру Фрайбергу. Я играю «Колыбельную» и не могу поверить, что ее не играли сотни лет до меня. Но нет. Ее написали только что, вот прямо сейчас, специально для меня. Кто бы не мечтал о таком учителе?
Когда я наконец начала брать уроки фортепиано, мне было 54 года. Между 40 и 50 я твердила себе, что слишком стара для начинаний. А потом в один прекрасный день поняла, что год будет идти за годом независимо от того, научусь я играть на фортепиано или нет, и что я гораздо больше буду уважать себя, если стану самым старым новичком в мире, чем если останусь человеком, который сам перекрыл пути своей мечте. И начала искать учителя – такого, который сумел бы приспособиться к ученице моих лет, желающей учиться исключительно ради процесса, а не ради того, чтобы стать настоящей пианисткой. Я нашла объявление мистера Фрайберга, в котором он писал о своей любви к Бродвею и классике. Я тоже люблю и то и другое и потому решила, что мы можем друг другу подойти. Пока выходит, что я была права.
«У вас очень хорошо получается, – говорит мистер Фрайберг. – По-моему, вы далеко пойдете». И ему хочется верить! Я боготворю своего учителя, словно ребенок.
Лучше добыть радость в бою, нежели уступить меланхолии.
Андре Жид
Нет такого возраста, когда нельзя оставаться молодым душой. А быть молодым душой лишь означает, что вы охотно становитесь новичком. У меня есть специальная папка для нот. Я держу ее в уголке у фортепиано. Этот уголок – только для нее. Я похожа на детсадовца, которому впервые в жизни купили школьный ранец.
Чтобы начать занятия любимым делом, мне потребовалось немало отваги. Пришлось позволить себе роскошь учиться. Пришлось сконцентрироваться на процессе, а не на конечном результате. О том, сколько мне предстоит преодолеть, чтобы назваться музыкантом, страшно было даже думать. Приходилось напоминать себе, что я учусь играть на фортепиано и что главное здесь – слово «играть».
Чтобы приступить к делу, важно было отказаться от всякой мысли о соревновании. Я перестала сравнивать себя со своими образцами для подражания. Мой брат Кристофер – пианист-виртуоз. Один из друзей, Роберт Макдональд, – великолепный исполнитель классики. Когда он касается клавиш, фортепиано открывает ему все свои тайны. Когда клавиш касаюсь я, передо мной лишь неизведанные земли.
«Пиано» – значит «тихо», и в мою жизнь этот инструмент вошел тихо, в точном соответствии со второй частью своего названия. Сегодня я могу играть мелодии, которые год назад приводили меня в ступор. Занимаясь, то и дело ловлю себя на мысли: «Господи боже мой, неужели я это играю!» Мистер Фрайберг – человек очень ровный, спокойный. Порой, когда я стараюсь изо всех сил, а пальцы путаются, словно макароны, он выуживает из памяти какой-нибудь новый трюк, ненавязчиво переключает мое внимание на новую написанную им мелодию, которую, по его мнению, я вполне способна освоить.
Счастье проникает через дверь, которую позабыли закрыть.
Джон Берримор
«Назовем это “Вариации”», – говорит он, а потом терпеливо набрасывает на листке пять вариаций на простую музыкальную тему. «Ну, что вы об этом думаете?» – может поинтересоваться. Музыка, которую он пишет, всегда успокаивает. Она специально создана для того, чтобы учить, один успешный аккорд цепляется за другой, и все вместе звучит приятно и органично.
«Мне нравится», – всегда отвечаю я, и мне действительно всегда нравится его музыка. У меня есть целый сборник, в котором собрано около 25 оригинальных композиций моего учителя. В начале урока мы всегда играем мелодии его собственного сочинения, а потом переходим к традиционной программе.
«Сегодня мы с вами очень хорошо позанимались», – говорит мне иногда мистер Фрайберг. Я заметила, что очень часто «хорошие» уроки выпадают на те дни, когда внутреннее сопротивление чувствуется сильнее всего, когда я ощущаю себя очень неуклюжей. Как писатель я знаю, что хороший текст и хорошее настроение не всегда идут рука об руку. Порой в худшие свои дни я пишу лучше всего. То же самое, как видно, и с музыкой – и я велю себе помнить об этом.
Перед каждым занятием пытаюсь настроиться на большие успехи. Я стараюсь полюбить сам процесс учебы игре на фортепиано. Главное – не фортепиано, главное – я учусь, говорю я себе. Я вспоминаю свою подругу Джулианну Маккарти. Ей 77 лет, и недавно она получила степень магистра в области поэзии. «Как дела?» – спрашиваю я. А она невозмутимо отвечает: «Идут». Когда что-то «идет», на нас снисходит ощущение потока. Нас несет река жизни. Может ли что-либо быть лучше, спрашиваю я себя. На ум ничего не приходит.
Волшебная лоза
Почти у каждого из нас есть дело, которым мы хотели бы заняться, но все время откладываем. Для меня это была игра на фортепиано. Возможно, ваша мечта похожа на мою, и вы тоже хотите учиться – современным танцам, рисованию с натуры, сценическому искусству, итальянскому языку. А может быть, у вас давно отложен какой-то проект – пьеса, роман, нон-фикшн[3]. Мы говорим себе, что «слишком стары» для таких причуд, лишая себя тем самым всякой возможности побыть новичком. А быть новичком чрезвычайно полезно и приятно. Это путь к удовольствию и к самоуважению.
Возьмите ручку. Напишите о мечте, исполнение которой давно откладывали. Чем вас привлекает это дело из долгого ящика? А теперь вообразите, что берете и делаете то, о чем мечтали. Напишите об этом. Что вы ощущаете? Что придется изменить, чтобы получить возможность расти?
Пишите столько, сколько понадобится, чтобы исследовать воображаемое начало своего проекта. А потом переходите от мечтаний к делу. Проделайте всю необходимую подготовительную работу. Если ваша цель – уроки фортепиано, начинайте искать учителя. Наберитесь отваги и возьмитесь за телефон. Исследуйте вопрос ради себя самих. Сегодня от вас требуется совсем немного – начать начинать. Не стройте наполеоновских планов. Начинайте с малого.
Моральная поддержка
Заполнить час и не оставить ни единой щели… вот оно, счастье.
Ральф Эмерсон
Зима вернулась вновь. С неба сыплются мелкие обжигающие снежинки. Синоптики обещали снег с дождем и не ошиблись. В такие дни хорошо сидеть дома, но, увы, не получится. Сегодня я обедаю с Брюсом Помахаком, и повод для этой встречи особый. Ради свидания с Брюсом я, презрев погоду, отправляюсь в деловую часть города. Если повезет, поймаю такси с водителем, который не летит очертя голову. Удача на моей стороне: я ловлю такси. Виляя в потоке машин, включив на полную мощность дворники, мы добираемся на угол 29-й улицы и 8-й авеню. Здесь расположен итальянский ресторан Birrichino’s, где у нас назначена встреча.
Вот уже почти три года мы с моим соавтором музыки Эммой Ливли раз в неделю обедаем с Брюсом. И это не просто совместный обед. Мы делимся друг с другом мечтами и планами. Всякому художнику нужны вдохновители, которые будут подбадривать его в начинаниях. Для нас таким вдохновителем стал Брюс. Всегда оживленный, обладатель острого ума и умения посмеяться над чем угодно, сам композитор, а для нас – источник опыта, силы и надежды. Он занимает должность музыкального директора Rodgers and Hammerstein Organization, а значит, через него проходят все проекты компании. Это нелегкая и ответственная работа. Брюс ее очень любит. В нашем представлении он – хранитель огня, и не только того, который он поддерживает в Rodgers and Hammerstein, но и нашего собственного. Он – истинный кладезь историй из жизни Бродвея. Благодаря должности он все повидал своими глазами.
Истинное счастье возможно лишь тогда, когда растрачиваешь себя во имя цели.
Уильям Купер
Мы с Эммой работаем над собственными мюзиклами с полной самоотдачей, и у Брюса для нас всегда наготове слова поддержки и ободрения, основанные на его многолетнем опыте. Поддержка для художника бесценна. Сегодня нам особенно нужен неизменный оптимизм Брюса. Три недели назад мы организовали чтение со сцены мюзикла, над которым трудимся вот уже четыре года. Мюзикл называется «Медиум во весь рост». Чтение было «инвесторским», то есть предназначено побудить инвесторов вложиться в нашу работу. Состав подобрался звездный, сплошь ветераны Бродвея. Времени на репетицию было немного, но оба представления оказались довольно зрелищными. Мы надеялись, что в итоге обязательно придет некто с толстой чековой книжкой.
«За все годы, что я работаю в этой сфере, ваше чтение было одним из двух лучших», – заверил нас потом Брюс. Оба раза чтения шли при битком набитом зале. Инвесторы приходили и уходили, поздравляя нас. Мы были полны надежд: уже много месяцев жили надеждой «дотрубить до конца» – и этот момент настал. Мы были довольны проделанной работой, более чем довольны работой директора, актеров и музыкального редактора. Все прошло без сучка без задоринки. Никаких «а если бы было по-другому», никаких «ах, если бы только не…». Мы сделали дело и по праву им гордились. Так неужели это никого не заинтересует?
«Что же делать дальше?» – волновались мы после чтений.
«Теперь ждите, пока зазвонит телефон», – ответили нам. После многомесячной работы над мюзиклом внезапная пауза приводила в ужас. Не надо было больше бежать к пианино, чтобы наиграть мелодию. Не надо бросаться к компьютеру, чтобы набросать новую сцену. Беготня закончилась. Жребий брошен.
Инвесторам шоу либо понравится, либо нет. Оно либо подойдет им, либо не подойдет. Одна дама-продюсер написала, что шоу ей понравилось, но она предпочитает работать с более серьезными вещами. Наш мюзикл представлял собой романтическую комедию с привидениями: «Секс с привидением / Просто наслаждение…» Однако пока эта продюсер работала с постановкой, посвященной женщинам-боснийкам и угрозе ядерной войны. В общем, мы друг другу не подходили, но мюзикл ей все равно понравился. Мы постарались воспринимать ее послание оптимистично, однако оптимизм наш к тому времени успел подувять. Неужто мы проделали такую работу впустую?
Инвесторские слушания стоили нам около 15 000 долларов – аренда театра, плата директору и музыкальному директору, гонорар актерам, печать афиш и программок. Если инвестор найдется, значит, деньги потрачены не зря. Если не найдется – деньги вылетят в трубу, и точка. А ведь их не так просто было заработать.
Лучшее всегда рядом: дыхание в ноздрях, свет в глазах, цветы под ногами, дело в руках, путь божий перед тобой. Не черпай же пригоршней звезды – исполняй простые дела, что предлагает тебе жизнь, и знай, что насущные труды и насущный хлеб – лучшее, что может быть.
Роберт Стивенсон
Оказавшись перед лицом зловещей тишины, мы с Эммой старались чаще думать не о том, что отдали, а о том, что получили. Говорили себе: мы узнали, что наш мюзикл хорошо сделан; мы узнали, что наша музыка и впрямь похожа на музыку; мы узнали, что постепенное продвижение приводит к цели; мы узнали, что текст песен получился смешным…
Мы твердили оптимистичные фразы как мантры, но в дни, последовавшие за инвесторскими слушаниями, и меня, и Эмму одолевала депрессия. Показ закончился, и – все. Телефон не звонил. Почтовый ящик был пуст. Так много было людей, которым мюзикл явно понравился, – должны же они проявить хоть какой-то интерес, говорили мы себе. Но – тишина.
В поисках ободрения мы позвонили Брюсу, который деликатно напомнил, что когда Роджерс и Хаммерстайн представили свой мюзикл «Оклахома!», он не вызвал ни малейшего интереса. Авторы, что называется, пустились «по пентхаусам» – смиренно представляли свое творение 50 раз подряд, не получая за это ни цента. И это не кто-нибудь, это Роджерс и Хаммерстайн! (На тот момент Роджерс имел в активе длительное успешное сотрудничество с Лоренцем Хартом, а Хаммерстайн долго и плодотворно работал с Джеромом Керном.) Да, когда они объединились, их дуэт не был никому знаком, но должен же был хоть кто-то оценить их потенциал! Но нет, не оценили. Так почему же нам должно повезти больше? Быть может, мы просто примкнули к товарищам по несчастью.
«Вы в той же лодке, что и все остальные», – уверял нас Брюс.
Узнав, что дело не в нас самих, мы испытали некоторое облегчение. Услышав, что мы пали жертвой освященной временем традиции и что найти инвестора для шоу всегда было нелегко, мы опять подуспокоились. Было что-то освежающее в том, чтобы посмотреть трудностям прямо в лицо. Зная худшее, мы почувствовали себя лучше. Существует поверье, гласящее, что от первого замысла до завершения мюзикл в среднем созревает семь лет. По этим подсчетам мы с Эммой отлично укладывались в расписание, преодолели первую половину пути и намеревались идти до конца. Но как, как это кому-то удается? Как ухитряется человек сохранять оптимизм и отвагу? Нам требовалась помощь.
«Хорошо, что у вас есть другие проекты», – сказал Брюс. Это были слова истинно творческого человека. Он напомнил, что радость приносит процесс, а не результат. Работа – лучшее лекарство от трудностей работы.
И мы решили заняться знакомым делом: обратились к следующему проекту, который назывался «Магеллан». Стоило вновь сесть за пианино и погрузиться в творчество, как нервозность немедленно пошла на убыль. Сконцентрировавшись на работе, мы позабыли о недавних разочарованиях. Хотелось лишь одного: дописать «Магеллана», и этой задаче мы отдавали все время и силы.
И вот тут раздался звонок. Звонил продюсер, лауреат премии «Тони».
Гений делает то, что должен, талант – то, что может.
Эдвард Бульвер-Литтон
Продюсер спросил, не позволим ли мы предложить сценарий «Медиума» в Goodspeed Opera House – эдакую «грядку», на которой произрастают новые мюзиклы. Позволим ли? Позволим ли? Мы сказали, что позволим. Мы знали мюзиклы, которые ставил этот продюсер, и нам они очень нравились. Ему понравилось наше шоу – ура! «Ему понравилось! Ему понравилось!» – снова и снова восклицали мы с Эммой. Значит, не такое уж это было и безумство! Мюзикл и впрямь так хорош, как нам казалось. У нас теперь есть доказательство. И мы подготовили для продюсера все материалы.
Вскоре после этого звонка нас стал прощупывать другой продюсер. Потом еще один. Один хотел получить синопсис сценария. Другой – распечатку текстов и демонстрационный диск, чтобы показать партнеру. Никто не говорил с ходу – «я в деле», – но по крайней мере некоторый интерес мы ощутили.
«Держитесь, – сказал нам Брюс за обедом в этот раз. – Вы сейчас на том этапе, когда многие испытывают разочарование и прекращают работу. Хорошо, что у вас есть другой проект. Ждать вообще тяжело. В нашей области легко не бывает, нет, не бывает…» Брюс умолк и отломил корочку итальянского хлебца. Он симпатизировал нам, но не хотел скрывать правду. Одно его присутствие уже напоминало, что мы ввязались в долгое дело.
Погрузившись в себя, мы обнаруживаем, что владеем именно тем, чего желали.
Симона Вейль
За окном ресторана по-прежнему бушует буря. К снегу с дождем добавился пронизывающий ветер. Мы с Брюсом и Эммой заказываем по тарелке горячего горохового супа. Я вдобавок прошу принести домашних сосисок.
«Что же нам теперь делать?» – спрашиваю я Брюса, хотя думаю, что сама знаю ответ.
«Не терять веры, – отвечает он. – Не терять веры». С этими словами он подносит ко рту ложку супа. Я тоже пробую. Суп горячий и вкусный. Внезапно и буря начинает казаться не такой страшной, и день не таким тусклым. Брюс сумел вернуть нам оптимизм. Пожалуй, мы сохраним веру. Быть может, инвесторские чтения прошли не впустую.
Волшебная лоза
Возьмите ручку и составьте список тех, к кому можете обратиться за моральной поддержкой. Эти люди станут вашим «волшебным зеркалом». Пусть сами они не творцы – неважно. Лишь бы они были оптимистами и верили в то, что жизнь прекрасна. Вы – часть этой жизни, а значит, они верят и в вас. В них вы, как в зеркале, видите свои способности и потенциал. Они всегда на вашей стороне, они привносят в беседу оптимизм и надежду. Обязательно постарайтесь регулярно общаться с этими людьми. Возможно, с кем-то из списка вы давно потеряли контакт. Беритесь за телефон. Позвоните им или черкните смс. Обсудите с «волшебными зеркалами» текущее положение дел. Возможно, вам захочется рассказать, что вы работаете по этой книге и теперь будете общаться чаще.
Концентрация
Чтобы пребывать в мире с самим собой, музыкант должен играть музыку, художник – рисовать, поэт – писать стихи. Человек должен быть тем, кем может.
Абрахам Маслоу
Прошлым вечером я вела занятия в Сохо. Студенты сдали мне каталожные карточки, на которых записали, куда ходили на творческое свидание за прошедшую неделю. «Я ходил на выставку Чака Клоуза в Метрополитен-музее». «Я ходила в магазин кружев и лент в районе, где торгуют тканями». «Я впервые пошел на занятия йогой». Чего только не найдешь на Манхэттене, если верить этим карточкам! «Я ходила на фильм про самураев». «Я одна, без детей, ходила на детское шоу фокусов». «Я посетил цветочный рынок на 28-й улице». «Я ходил на “Продюсеров”». Преподавая на Манхэттене, я ощущаю его ауру, мимолетно касаюсь тех жизней, которые можно здесь прожить.
Но у меня только одна жизнь, и ее следует целиком и полностью устроить так, чтобы художник во мне процветал. Иногда трудно окунаться в жизнь Манхэттена. Я скучаю по Нью-Мексико, по иззубренным сиреневым горам, по бескрайним лугам серебристо-зеленого шалфея. Мне не хватает ветра, напоенного ароматом сосен. Я скучаю по поросшим елями каньонам.
Манхэттенские каньоны сложены из бетона. Красиво, но, чтобы увидеть их красоту, приходится себя приучать. Прошлым вечером водитель такси, который вез меня на занятия, выбрал путь через Гринвич-Виллидж. Шел снег, и из окна машины я увидела уставленную цветами стойку корейской зеленной на углу. Сквозь серебристую пелену снега соцветия полыхали необычайно ярко.
«Как красиво!» – ахнул мой спутник. И это действительно было красиво – если остановиться на миг и приглядеться. Мне пришлось силой заставить себя сконцентрироваться. Взяв себя за воображаемую шкирку, встряхнула: «Вот! Смотри!»
Я творец. Я обязана уметь остановиться и увидеть. Взгляд человека искусства не должен замыливаться. Мне, как художнику, вредно быть настроенной исключительно на внутренний канал и вечно смотреть всевозможные «ах, если бы только», которые показывают на внутреннем экране. («Что если бы я не стала продавать ранчо в Нью-Мексико?» «Ах, если бы у меня остались лошади!»)
Фокус в том, что когда мы что-то совершаем, пусть даже в воображении, то на самом деле мы торжествуем, сознавая, что внутри нас скрывается бесчисленное множество возможностей.
Дэниел Дэй-Льюис
«Что если бы» и «если бы только» – яд для творца. Эти мысли отбрасывают нас в прошлое. Они притупляют нашу способность видеть кипящую вокруг жизнь. А ведь именно в ее течении нас поджидает вдохновение. Чтобы художник жил полной жизнью, чтобы работа не стояла на месте, первым делом надо жить здесь и сейчас. Я это знаю, но чтобы это проделать, в последнее время приходится прикладывать усилия. Если вместо «сейчас» я живу в «тогда», мой творческий колодец пересыхает. Слог теряет живость и силу, становится невнятным и невыразительным. И я уже не замечаю ведра нарциссов, сияющих золотым светом в сырой городской ночи.
В последнее время внутреннее кино занимало все мое внимание. Я ощущала, что некий отлив тянет меня прочь от реальной жизни, в сумеречный мир страхов и сожалений. Трудно было сохранять оптимизм. Я чувствовала, что ускользаю от той жизни, которой живу, ухожу в полумир жизни, которой я жила бы, если бы… Если бы я только выбрала это, а не то… Если бы я только лучше выбирала…
Я обеспокоена – это может быть первым отблеском на клинке депрессии. Чувствую, что разум подбирается все ближе к краю, и мне становится страшно. В моей семье были депрессии. Отец много раз лежал в больнице с маниакальной депрессией. Маму тоже госпитализировали с депрессией, вот так-то. Мои родители были люди уязвимые, одаренные, и порой кажется, что от них я унаследовала и уязвимость, и одаренность. Чтобы поддерживать оптимизм, приходится прикладывать усилия, цепляться за приятные мелочи: гулять с собаками, покрывать бумагу буквами, подолгу сидеть за фортепиано. Мне нельзя браться за крупное и сложное: это слишком трудно.
Пережив три срыва, я вынуждена была научиться проживать каждый день очень старательно. Нужно писать. Нужно ходить. Нужно молиться. Нужно отмечать каждый шажок вперед. А главное – нельзя скатываться в страдания и отчаяние, как я это делала в свои мрачные 20 лет, когда пила напропалую. Сегодня я – непьющий алкоголик. Но для того чтобы не пить и сохранить здоровье, я каждый день должна что-то делать. Жалея себя, я проторяю дорожку к стакану. Я не могу окунаться в жалость к себе, потому что сразу после этого окунусь в бутылку.
Ни одна птица не парит слишком высоко, если она парит на собственных крыльях.
Уильям Блейк
Волшебная лоза
Мы вольны выбирать, о чем думать – о хорошем или о плохом. Вольны выбирать, что хотим видеть – красоту или уродство. Мы говорим, что «тренируем глаз» на то или это, и понимать это следует вполне буквально. Мы способны натренировать собственные глаза так, чтобы они видели те области жизни, которые даруют нам красоту и благодать.
Возьмите ручку. Напишите в столбик числа от одного до пяти. Составьте список из пяти красивых вещей, которые вы недавно приметили. Может быть, видели у своего дома белую собачку. Или мраморного дога. Звездчатые лилии у корейского магазинчика. Золотисто-желтое дерево гинкго в центре квартала. Поднимающийся над горизонтом молодой месяц. Каждый день несет с собой столько красоты, что на один короткий список вполне хватит. Быть может, вам захочется писать такие списки каждый вечер.
Устоять на ногах
Звездная ночь. Даже на Манхэттене, где огни небоскребов спорят с созвездиями, звезды видны так отчетливо, что наш мир в их скопище кажется просто пылинкой. Окно моей манхэттенской квартиры – одна светящаяся точка из миллионов. В масштабах галактики же Манхэттен – не более чем горстка огоньков на боку планеты, которую зовут Землей. Все дело в том, откуда смотреть. Я сижу за письменным столом, гляжу на мерцающие звезды и силюсь не утратить оптимизма, чувства, что, как я ни мала, в моих масштабах мои усилия что-то все же значат.
Скука не конечный продукт. Ее можно уподобить, скорее, ранней стадии жизни и творческого процесса.
Скотт Фицджеральд
Оптимизм – это отчасти счастливый выверт психодинамики, а отчасти выученная реакция. Бывают люди, которые словно рождаются оптимистами. Всем остальным приходится немного поработать над собой. У меня есть несколько способов поддержания оптимизма, и один из них – разговоры с другом, Ларри Лонерганом. Ларри – медиум-спирит. Одной ногой он стоит в этом мире, второй – в том. Оптимизм он черпает из Духа и тщательно соблюдаемых спиритических практик. Когда мне нужно взбодриться, я набираю номер Ларри и получаю свой заряд оптимизма. Взгляд Ларри всегда обращен вдаль: он пронизывает будущее.
«Ты ведь сейчас на грани? – сказал мне Ларри сегодня днем. – Много незаконченных дел, нерешенных вопросов. Сохраняй веру, и пусть дела идут своим чередом». К сожалению, Дух не в ладах со временем. «Духи говорят, что это будет скоро, но никогда не уточняют, что значит “скоро”», – с сожалением заметил Ларри. Он словно чувствовал вину за то, что его потусторонние друзья не захотели высказаться более определенно. Впрочем, «скоро» – это уже немало. Это и есть та поддержка, которая мне сегодня нужна.
Для меня «скоро» означает, что надо продолжать попытки. Не сдаваться, потому что в следующий миг может произойти чудо. Продолжать писать книги. Продолжать упражняться на фортепиано. Стиснуть зубы и сосредоточиться. Я работаю над мюзиклом под названием «Магеллан»: надо уделять ему больше внимания. Надо прислушаться и добавить музыки там, где требуется. Если я сяду за фортепиано, музыка придет. Надо лишь захотеть и опустить руки на клавиши.
Нельзя сдаваться только потому, что сейчас нелегко. «Скоро» станет интереснее. Я должна быть готова к грядущим интересным событиям, должна хранить веру. А значит – противостоять подступающему разочарованию. Верить, что мои 58 лет не просто возраст, а годы, наполненные бесценным опытом. Как нелегко бывает поддерживать в себе это состояние!
Взрослым необходимы маленькие дети. Каждый новый ребенок – словно начало всего: чуда, надежды, мечты о будущих возможностях… Дети – практически единственное звено, связующее нас с природой, с миром всего живущего, из которого происходим мы сами.
Эда Ле Шан
Наша культура ориентирована на молодость. Телевизор и СМИ приучают смотреть на тех, кто молод. Наши поп-звезды – совсем дети. У них огромные состояния и светлое будущее. О творческой жизни старшего поколения мы и читаем, и слышим очень мало. Образцов для подражания, у которых мы могли бы учиться тому, что до лжно, мало, и картина не спешит меняться.
Я дружна с пианистом, который давно и активно делает, по всей видимости, долгую и блестящую карьеру. Сейчас ему за 50. Раньше он с удовольствием ездил в турне, но теперь сами поездки стали его утомлять. Он по-прежнему ездит много и долго, однако распоряжается своей энергией значительно осмотрительнее, нежели в 20, 30 и 40. Когда его накрывает джетлаг[4], он говорит себе: «Это чисто химический процесс. Жизнь вовсе не так плоха, как кажется». Зрелый исполнитель, давно привыкший быть на виду, он научился говорить сам с собой. Когда его охватывает сильнейшая усталость или ощущение бессилия, он сам себе читает лекции: «Не руби сгоряча. Не выходи из себя. Стоит ли случившееся твоих нервов?» В тех или иных выражениях говорит себе одно и то же: «Смотри на картину в целом. Смотри в будущее». Когда мы беседуем, он и мне советует поступать так же.
Смотреть в будущее проще, если у нашего духа есть какая-то опора. Так, ощутить нечто большее и отличное от нас самих помогает медитация. Мой друг-пианист занимается бегом и плаванием – и то и другое можно назвать формами активной медитации. Еще он считает медитацией долгие часы за роялем: в это время он ощущает связь с высшими мирами. Когда мне нужен совет свыше, я решаю пройтись. Кроме того, у меня есть утренние страницы – они позволяют установить связь с Высшими Силами и с тем, что можно называть высшим замыслом, неким подобием высшей благодати, на которую я полагаюсь, когда дела идут неважно.
Когда я была младше, даже не подозревала, как часто дела могут идти неважно. Сейчас я писатель в годах, но работать предпочитаю над крупными проектами, которым для того, чтобы прорасти и дать плоды, нужны не недели и не месяцы, а годы. Петля мгновенной обратной связи здесь отсутствует. Нет никаких признаков, которые часто и внятно говорили бы: «Ты все делаешь правильно». Чтобы получить поддержку, я нуждаюсь в духовных практиках – утренних страницах, творческих свиданиях, прогулках – и в разговорах с друзьями. Я звоню Брюсу или другу-пианисту. Когда моя вера дает осечку, цепляюсь к ним на буксир. А моя вера и впрямь дает осечку.
Она дает осечку, и когда я исполнена наилучших намерений и скрупулезнейше соблюдаю все положенное. Трудно сохранять веру, когда ты устал. Трудно сохранять веру в бесконечной круговерти дел. Трудно сохранять веру, когда слишком много или слишком мало пребываешь в одиночестве. Точно так же влияют на нас голод, избыток работы, да что угодно, если оно в избытке. Вера произрастает из рутины. Чтобы понять это, достаточно взглянуть на уклад жизни в любом монастыре. Вера живет там, где изо дня в день совершается необходимое.
Великое произведение искусства – это внешнее выражение внутренней жизни художника; из внутренней же его жизни рождается его собственный взгляд на мир. Никакое остроумие и изобретательность не могут заменить собой такую важную вещь, как воображение.
Эдвард Хоппер
Нынче мне живым примером для подражания по части веры служит моя сестра Либби. Она художник-анималист. Либби почти год страдала от травмы рабочей руки, которую заработала, когда ее сбила с ног испуганная лошадь. Животное было напугано видом обыкновенного крупного пуделя в снежно-белом защитном воротнике (пудель тоже был нездоров). Сестра не винит ни лошадь за пугливость, ни пуделя за то, что он эту лошадь напугал, – просто говорит, что ей на руку внезапно рухнула тысяча фунтов живого веса. Ослепленная страхом лошадь налетела прямиком на сестру, и рука у той выгнулась под странным углом.
«Было очень больно, – вспоминает сестра. – Я думала – перелом». Ей сразу же сделали рентген. Все-таки правая рука, рабочая – как без нее обходиться? По мнению врачей, хуже всего пришлось локтю. Сестре велели пить ибупрофен и заниматься лечебной физкультурой. Либби лечилась год, но это не помогло: стоило начать рисовать, как через несколько минут рука принималась подрагивать. Сестра пробовала работать с рукой на перевязи. Пробовала надевать лангету. И все же в иные дни она едва удерживала кисть.
Рисование было единственным источником ее дохода, и потому сестре не раз приходилось бороться с паникой. Либби звонила мне и говорила: «Я твержу себе, что надо прожить этот день, не заглядывая в будущее». В голосе ее слышались страх и тревога. «Сегодня я немного поработаю, а потом дам руке отдохнуть».
Наконец, по совету своего друга, человека в годах, она обратилась к мануальному терапевту, и тот сказал, что все дело отнюдь не в травме локтя – боль идет из плеча. Плечо сместилось, оно было выбито из правильного положения. Мануальный терапевт вправил плечо, и ситуация улучшилась – однако не до конца. Возможен разрыв капсулы плечевого сустава. Сейчас Либби ждет результатов МРТ, которую следовало сделать с самого начала. «Теперь я могу по полчаса работать», – говорит она.
Из искусства рождается жизнь, рождается интерес, рождается чувство важности… И я не знаю ничего, что могло бы заменить собой силу и красоту искусства.
Генри Джеймс
Либби привыкла проводить за мольбертом многие часы, поэтому полчаса для нее – это только раскачаться. И все же она сумела подстроиться и продолжить работу. Сестра каждый день работает над заказами – понемногу, по чуть-чуть, но работает, и заказы каким-то образом оказываются выполнены, хотя она и не может избавиться от страха не успеть.
Кроме того, когда у Либби внезапно образовалось свободное время, которое можно было заполнить разве что переживаниями, она решила начать новую страницу в жизни и принялась писать книгу. «Мне нужно было куда-то направить творческую энергию, не то меня разорвало бы, – говорит она. – Не знаю, что из этой книги выйдет, но по крайней мере я делаю нечто осязаемое».
Делать нечто осязаемое независимо от результата – тоже акт веры. Делать нечто небольшое, если большое не под силу, – это, пожалуй, тем более акт веры. Верить – значит идти вперед изо всех имеющихся сил.
«Просто сделай то, что следует», – советует программа реабилитации алкоголиков. Совет этот прекрасно подходит и художникам. Для алкоголика быть трезвым означает воздерживаться от спиртного каждый новый день. Точно так же строит творческую карьеру художник. Моя сестра каждый день по шажку движется к завершению очередного портрета. Это все, что она может, и все, что ей нужно сделать. Девиз «поспешай медленно» подходит ей в точности так же, как человеку, который сражается с алкоголизмом, именно сегодня, и так – каждый день.
Над городом встает молодой месяц – тонкий серебряный проблеск надежды. Говорят, что он благословляет новые начинания. Я в это верю. Моя сестра в городе Расине смотрит на этот месяц, льющий серебряный свет на поля. Я смотрю, он встает над Манхэттеном, над крышами особняков, и звоню сестре.
«Продолжай продолжать», – говорю я ей и себе. Передо мной – чистая страница, перед ней – чистый холст. Юный месяц встает в окне студии. Сестра готовит холст, чтобы начать новый портрет. Она верит.
Волшебная лоза
Чтобы устоять, бывает достаточно самого малого, самого незаметного. Внимательно и заботливо управляя собственной жизнью, мы бываем вознаграждены умиротворением и достижением. Что поможет устоять? Возможно, утренние страницы, а еще полезно застелить постель. Ежедневно записывать все прекрас<