ПУТЬ МЕЧА — ВЕЛИЧИЕ МУДРОСТИ МУСАСИ

Мусаси оставил два сочинения о правильном Пути использования меча. Первое, «Тридцать пять статей по искусству фехтования», было написано по просьбе его господина Тадатоси незадолго до кончины последнего. Второе же, «Книгу пяти колец», он закончил уже перед самой смертью. Эти две книги позволяют нам хотя бы отчасти проникнуть в то, как Мусаси понимал принципы искусства меча, которые, по его собственным словам, он искал двадцать лет. Мы приведем лишь один фрагмент из «Тридцати пяти статей», который показывает, как Мусаси уже в зрелые годы рассматривал столь необходимое каждому хорошему фехтовальщику чувство проницательности :

«Большинство людей предпочитают смотреть в глаза противнику. В таком случае, глаза должны быть уже, чем обычно, но разум должен быть широк.

Зрачки должны быть неподвижными. Когда противник рядом, смотри так, как если бы глядел вдаль. И тогда сможешь видеть не только лицо противника, но и все его тело, что позволит предугадать любой атакующий выпад с его стороны. Я считаю, что существует два типа глаз: одни просто смотрят на вещи, а другие смотрят вглубь вещей и проникают в их внутреннюю природу. Глаза первого типа не должны быть напряжены (чтобы видеть как можно больше), а глаза второго типа — сосредоточены, (дабы ясно различать разум противника). Иногда человек по глазам может прочесть разум другого. В фехтовании можно позволить глазам выразить предельную решимость, но никогда не позволяй им выдать свой разум».

Таков стиль Мусаси, да и любого хорошего фехтовальщика — подавить противника своей волей к победе и несокрушимым духом, и в то же время быть внимательным и «прислушиваться» к разуму противника и его возможной тактике. В целом же сочинение представляет собой своеобразный учебник по фехтованию, в котором содержится много советов технического характера.

«Книга пяти колец» — совершенно иная. Это в большей степени философия и психология фехтования, описание «стратегии» искусства меча, да и вообще любой стратегии. Вновь и вновь Мусаси подчеркивает, что читатель обязан «постигать», то есть не просто читать, а тщательно обдумывать и впитывать в себя написанное им, «поглощать» содержание своим разумом и телом. «Книга пяти колец» — это не описание технических приемов, а методология духа.

Мусаси критикует большинство школ фехтования своего времени за то, что они говорят лишь о технике, а не о том, что является самым главным, не о духе фехтовальщика. Ведь именно этому его научил поединок с Ганрю, который превосходил Мусаси в мастерстве и, кроме того, сражался настоящим мечом. Но Мусаси даже со своим деревянным «мечом» одержал верх, ибо решающее преимущество ему дало внутреннее наитие. Он оказался мудрее в выборе тактики и момента для нападения. В течение двадцати лет он неустанно совершенствовал это внутреннее чувство, пока к пятидесяти годам не постиг представленный в «Книге пяти колец» Путь стратегии полностью. Вот лишь несколько из его стратегических, или интуитивных, принципов:

«Стратегия против только техники

С ранних лет мое сердце склонялось к Пути стратегии. Я полностью отдавал себя тренировке рук, закаливанию тела и обретению духовного совершенства в фехтовании. Если посмотреть на представителей других школ, рассуждающих о принципах, но уделяющих главное внимание лишь технике рук, то даже если они внешне выглядят весьма искусными, на самом деле они ни в малейшей степени не обладают подлинным духом.

Уничтожающий удар

Если вы с противником атакуете одновременно, одним движением руби ему голову, руки и ноги. Если ты смог одним ударом поразить сразу несколько целей, это — "непрерывный удар".

Стремись нанести удар

Когда бы вы ни скрестили мечи с противником, думай не о том, ударить его с силой или нет; думай просто о том, чтобы нанести удар и убить его. Ставь перед собой одну-единственную цель — убить врага... В любом случае. Путь стратегии заключается в том, чтобы убить врага, и этот Путь не нуждается в изяществах.

Следуй собственному ритму, старайся разрушить ритм, противника

В противоборстве стратегий следуй за противником. Атакуй, когда дух его слаб; ошеломи и напугай его, вызови его раздражение. Если ритм врага нарушился, воспользуйся преимуществом, и тогда сможешь победить. Не кричи, когда размахиваешь длинным мечом. Кричи во время поединка, чтобы поймать его ритм.

Старайся проникнуть в замыслы противника

"Стать врагом" значит мысленно поставить себя на место врага.

Будь гибким

Я не люблю закрепощенности ни в длинном мече, ни в руках. Закрепощенная рука — мертвая рука. Пластичная рука — живая рука... Как бы ты ни держал меч, главное — чтобы можно было нанести удар в соответствии с ситуацией, местом и положением по отношению к врагу.

Путь Пустоты

Когда дух твой не замутнен, когда ты свободен от малейшей тени замешательства, тогда подлинная Пустота воплощена... Пустотой я называю то, что не имеет ни начала, ни конца. Обрести этот принцип значит не обрести этот принцип. Путь стратегии — это Путь природы».

Как мы должны понимать Мусаси, когда он в стиле «просветленного» дзэнского наставника говорит, что к пятидесяти годам постиг Путь стратегии? В одном из последних пассажей своей книги он выражает это еще более величественно: «Используйте стратегию широко, верно и открыто. Когда вы задумаетесь о вещах в широком смысле и выберете Пустоту в качестве Пути, вы постигнете Путь как Пустоту». Таким образом, Мусаси утверждает, что через искусство фехтования он обрел всепро-ницающее знание космического принципа Пустоты, реализация которого есть основание подлинной мудрости.

Если попытаться выделить главную цель, которую упорно и настойчиво проповедует «Книга пяти колец», то ее можно сформулировать так: научить воина-самурая побеждать противника в стиле Ни-то Ити, намного превосходящем стили всех других школ фехтования. Для Мусаси Путь воина — это Путь Пустоты: «Люди должны совершенствовать свой собственный Путь». «Путь воина заключается в том, чтобы овладеть добродетелью (особыми качествами) оружия». Вселенная реализуется через особенное — в данном случае через меч. Поэтому подлинный Путь самурая состоит в том, чтобы через культивирование в фехтовании свободы Пути Пустоты стать насколько возможно более совершенным мастером меча.

Мусаси заявляет, что он, после того, как полностью постиг Путь стратегии (меча), более не следовал никакому «конкретному Пути». Он не прибегал «ни к закону Будды, ни к учению Конфуция». Можно ли верить ему? Или какие-то элементы даосизма и дзэн-буддизма столь глубоко проникли в японскую культуру в целом — и самурайские традиции в частности — что в своем «Пути» Мусаси почти бессознательно воплощал их сокровенную сущность? И сохраняются ли сегодня в японском отношении к жизни эти даосско-дзэнские элементы?

В дальнейшем мы поговорим и об этом, а пока, в следующей главе, мы попытаемся выяснить, какую на самом деле роль играл дзэн в подготовке самурая к сражению и что в связи с этим можно сказать о природе самого дзэн-буддизма.

БУСИДО: ЦЕННОСТИ САМУРАЯ

По самым разным причинам — островное положение страны, горные цепи, отделяющие один район от другого, сильные семейные и клановые связи, наконец, специфика исторического развития — японское общество в течение длительного времени оставалось сословно-замкнутым. Начиная еще с эпохи Хэйан, все слои населения — от придворной аристократии до париев, все сословия и профессиональные группы подчеркивали и охраняли присущие собственно им и только им отличительные черты, причем порой весьма агрессивно. Но именно в период Токугава, когда в стране господствовали самураи, замкнутость и кастовость, всегда занимавшие в мировоззрении воина одно из первых мест, стали частью философии общественной жизни и управления и достигли своего наивысшего воплощения.

О мироощущении самурайского сословия мы можем судить по дошедшим до нас сочинениям, которые большей частью представляют собой внутренние уставы и «правила» домов и кланов. Эти обрывчатые «завещания», написанные высокопоставленными вассалами и главами домов, отражают понимание их авторами места самураев в обществе и сущности воинского духа. По форме они представляют собой сугубо доверительные «советы» и наставления, часто изложенные в виде максим. Естественно, что различный социальный статус и личные воззрения конкретных людей привели к появлению разных концепций и идей относительно того, что значит быть самураем. Определенное влияние на эти сочинения накладывало время и место их создания, хотя в них во всех прослеживается ряд общих тем. Так, например, когда при Токугава в стране воцарился мир и вчерашним воинам суждено было стать управляющими, счетоводами и секретарями, самураям пришлось переосмысливать и свои ценности, и свою роль в обществе.

Некоторые из этих сочинений, изначально не предназначавшихся для чужих глаз, впоследствии были опубликованы, и именно по ним мы можем судить о том, что самураи думали о самих себе. Пожалуй, самое знаменитое из подобных сочинений — «Хагакурэ» (любимая книга великого писателя и самурая двадцатого века Мисима Юкио (1925-1970)), написанное в начале восемнадцатого столетия преданным вассалом одного из влиятельных западных даймё. В это время, век спустя после воцарения Токугава, самурайское сословие усиленно приспосабливалось к непривычной для себя мирной роли, старалось не утратить и «аутентичного» самурайского духа.

Еще одно сочинение — «Будосёсинсю», или «Кодекс самурая». Оно было создано за тридцать-сорок лет до «Хагакурэ» и принадлежит кисти Дайдодзи Юдзана Си-гэсуки. Наиболее же известной западному миру является книга Инадзо Нитобэ «Бусидо: душа Японии». Именно благодаря ей слово «бусидо» вошло в западный лексикон. Она написана в начале нашего столетия и рисует несколько романтизированный и идеализированный портрет самурая, одновременно пытаясь «подогнать» традиционные ценности самурая под западные этические стандарты.

На основе доступных нам документов и исторических материалов можно с достаточной степенью уверенности утверждать, что называть ценности самурая «кодексом», как это сделал Нитобэ, пожалуй, слишком сильно. Они не были едиными для всех, и никогда никем «официально» не утверждались; ценности самурая в огромной степени зависели от клана, которому он служил, и времени, в которое он жил. В лучшем случае, существовали какие-то общепринятые правила поведения в обществе. При режиме Токугава некоторые самурайские обычаи, например, ритуалы и «установления», связанные с сэппуку (самоубийство), стандартизировались. К этому можно добавить существовавшую еще с незапамятных времен предрасположенность японской культуры к тщательной регламентации социального этикета в целом.

Данную модель поведения едва ли можно называть собственно этикой, как это пытается делать Нитобэ. Гораздо более точным суждением о природе бусидо нам представляется характеристика, данная Роджером Эй-мсом:

«Бусидо, сущностью которого является решимость умереть, нельзя считать этической системой в строгом смысле слова... По сути, оно не выражает ни какой-либо особенной модели поведения, ни нормативных стандартов. Наоборот, бусидо свободно от каких бы то ни было скрытых предписаний в отношении заданных верований или ценностей. Конечно, следовавший бусидо самурай выбирал ту линию поведения, которая наиболее соответствовала господствующей морали, или, точнее, он рождался в такой социальной обстановке, когда выбор этот был предопределен».

Таким образом, само слово «бусидо», «Путь воина», нуждается в пояснениях. «Буси» изначально называли воинов, принадлежавших к высшим слоям общества. Соответствующая китайская идеограмма состоит из двух компонентов, общий смысл которых интерпретировался по-разному. В любом случае, в Китае данный термин обозначал принадлежность к высшей «касте», в руках которой находилось управление. И в Китае, и в Японии необходимыми составляющими облика «благородного человека» считались два начала — ученость и военное искусство. Слово «буси» впервые появляется в «Секи Нихонги» (завершена в 797 году) в следующем пассаже:

«Светлейший владыка (император) сказал: "Ученые люди и воины — это те, кого ценит народ"». Слово же «бусидо» как официальное обозначение должной модели характера и поведения воина, которое иногда кратко определяют как «верность, самодисциплина, хладнокровие», вошло в обиход лишь в конце шестнадцатого столетия, перед началом мирной эпохи Токугава.

Термином «самурай» — которым уже в наше время стали называть всех воинов подряд — начали пользоваться в десятом веке. Тогда так называли профессиональных солдатов невысокого звания, находившихся на службе у государства, но отнюдь не всадников-аристократов, описанных в «Хэйкэ моногатари». Однако со временем, когда изменились и социально-политический климат, и армия в целом, слово «самурай» практически полностью вытеснило слово «буси». К периоду Токугава (1600~1867) — эпохе единоличного правления сёгуна (верховного полководца) и его сторонников — самураем называли всякого, кто имел право носить два меча, за исключением разве что самураев высшего ранга — даймё.