Не могут существовать по отдельности. Они – две стороны одной медали. Задача энгелов – следить, чтобы добро перевешивало, и по необходимости вмешиваться в жизнь.

“Настанет миг - я отомщу за рай. Когда-нибудь… и совсем даже неважно, сколько пройдет лет и сколько воды утечет. Все равно, в одну и ту же реку дважды не зайти! Ты вспомнишь, вселенная, кем я была.

Аква, прости меня. Прости и отец! Пока мне не удалось разобраться с Гадесом, мне не следует возвращаться домой. Иначе придется чувствовать себя побежденной, а это нам, хранительницам юдоли, стражам бытования, заповедано, воспрещено самим мирозданием!

Простите, потоки метеорные, простите, звездные дожди… аж сотню раз простите! Прости! Прости! Прости!”

Находясь на Земле, в несовершенном, “тлеющем” мире, Нимфа меняла свое восприятие прекрасного. Её параллели, стоящие промеж психоанализа и полной безразличности, уводили в “тлеющую” хлябь, отдаляя красавицу от всего божественного, и зарождали интерес к своему человечьему началу.

Видя перед собой добро, богиня бежала так быстро, словно боялась отстать, потому что знала – добра много не бывает, и каждое малейшее добропроявление должно цениться наравне с самой жизнью, поскольку жизнь без добра сравнима с Аидом, если не хуже.

“Мне определенно стоит расслабиться и хотя бы на время забыть о божественности. Спуститься на Землю в прямом смысле слова” – нередко Элль посещали правильные мысли, которым только достаточно последовать и многое повернётся в лучшем направлении. Нередко Нимфа самоудивлялась…

Там, куда отправились Аверилл и Лоррейн, вовсю шло какое-то неистовое празднование. Позабывшие обо всём на свете, бросившие насущные дела, люди танцевали. Их безрассудству, точнее, их бездельничанью, не было ни края, ни конца: брызги спиртного летели во все стороны; преглупый смех, ворчанье, гам захлестывали разум; потеря способности понимать окружающее распространялась по принципу вируса.

Профессор моментально утонул в этой зоне комфортности и утащил Хант с собой. Вокруг слышались одни лишь неразборчивые вопли. Пляски продолжились относительно недолго. Очень скоро Хоулмз возмужал, предложил даме уединиться в каком-нибудь укромном уголочке, где бы их никто ни застал, и немало удивился, когда Лоррейн, равнодушно отмахнувшись, принялась привлекать внимание. Ученому, естественно, это не понравилось.

- Что с вами? Вам… нехорошо? – не желая допускать, что дева поостыла и впредь не тяготеет к компании самца, Хоулмз прикинулся придурком, ничего не понимающим. И надо признать, данный образ очень ему соответствовал, - Эй!

- Все нормально… - неожиданно успокоилась Хант, - Я просто… да всё со мной в порядке! Не заморачивайтесь!

Ученый предположил, мол, как всегда, виновато шампанское, и не наблюдал иных факторов. Относительно поведения Лоррейн, ни о какой стабильности говорить не приходилось. Никогда! Девушка-красавица-аристократка всегда была мягкой, жизнерадостной, тщательно ухоженной, но чудаковатой. Главное, природу её “чудаковатости”, помпезно-дивной странности, было адски тяжело сформулировать даже книжному червю, коим прослыл Хоулмз еще в дальней юности.

В конечном итоге, джентльмен не решился напирать. Вариант последить за поведением около-подружки с целью подмечания прочих закидонов казался наиболее оптимальным и не сулил ничего отрицательного. Крылатая фраза, такая, как “в любви и на войне все средства допустимы”, была б здесь очень кстати.

Люди с начала времен любят праздники. По крайней мере, их превосходствующий процент! Двадцатитрехлетний Милберн Уокер, чья жизнь сложилась не самым сладким образом, был лишен большинства земных привилегий и, появившись на балу, не сразу их воспринял. Приодетый и причесанный, парень выглядел вполне привлекательно и, тем не менее, оставался в душе хулиганом-сталкером без гиперболизированных пафосных качеств, без привычки раздувать кадило во имя желчной выгоды, без намеков на прелюбодеяние (если бы господин Милберн числился в тандеме с какой-нибудь девчонкой). Весьма очевидно, молодой человек был имманентно неблизок здешней ментальности, главным “загадкам” которой лучше оставаться неразгаданными. Опять же, так чувствовал сам гость, чей интерес умещался в рамках, сопряженных с обманчивой магией Нимфы.

“Я пришел сюда лишь по одной единственной причине. Я здесь из-за твоего желания меня видеть. Из-за моего желания видеть тебя. Покажись. Пожалуйста. Прошу.

Слишком часто люди, получая то, чего хотят, больше это не держат. Они просто поднимаются в собственных глазах. И это в норме вещей. Но только не в моем случае. Благодаря тебе я поверил в связность прошлого, настоящего и будущего” - любое начало всегда состоит из ожиданий и ничего не творится легко. Милберн имел в виду именно это, поэтому запасся терпением, прежде чем ступить на “чужую землю”, притвориться сынком какого-нибудь аристократа с твердыми политическими взглядами и начать вежливо кивать каждой проходящей мимо “юбке”. Впрочем, господин Уокер был не первым пацаненком, сумевшим одновременно играть обе роли, что вызывало огромное раздражение консервативно настроенного люда. Кто-то даже начал ревновать…

- Боюсь, что огорчу, но сейчас мне, наверное, необходимо побыть в одиночестве… - неожиданно сказала Лоррейн. Неожиданно для Аверилла, надумавшего себе очень многое! Этот карточный домик рассыпался, толком не собравшись, и ветру не пришлось даже дуть на него.

Казалось бы, не прошло и мгновения, как профессор расплылся в извинениях. Его язык работал активней его мозга:

- О, я не хотел вас ни к чему принуждать! Не подумайте ничего предосудительного! Ничего ужасного я не планировал… хотя, конечно, с какой стороны посмотреть…

- Ничего не нужно! – отвязалась Лоррейн.

Можно сказать, Аверилл остался не у дел. Вечер, богатый на сюрпризы, потенциально выдающийся праздник, должен преподнести что-то, о чем будет приятно вспоминать. И вся беда в том, что он ни фига не преподнес. Ни фига, кроме очередной упущенной возможности!

“Пожалуй, я навсегда останусь верен мнению, что мифы предпочтительнее женщин. Лично для меня. Возможно, окажись все совершенно иначе, я бы иначе считал. А пока остается признать, что в обществе хвастунов и глупцов с алчностью, перевешивающей все прочие достоинства и чувства, мне делать нечего. Более того, я, скорее всего, отсюда уйду. Но не раньше, чем получу хотя бы иллюзию удовлетворения и смогу считать этот вечер прошедшим не зря” – подвыпивший Аверилл напыщенно поправил галстук-бабочку и стал стрелять очами в женщин, выискивая одиночек, чтобы закокетничать. В нём разыгрался настоящий аппетит, сравнимый с животными инстинктами. Бесконтрольный и неподавляемый!

Первые полчаса протекли незаметно, также незаметно протёк еще час, но богиня так и не соизволила явиться глазам Милберна. Нимфа ни разу не мелькнула, хоть парень и пытался разглядеть её в каждой танцевавшей. Чем дольше она не появлялась, тем больше это походило на манию. Уокер уже было засомневался в её существовании, как и в своей адекватности(( На воспалённый ум повторно пришла мысль о любовной магии, и страх невозможности отворота овладел пареньком едва ли не сильнее страха не встретить свою Нимфу.

“Если ты не покажешься – мне тут нечего делать” – парень до последнего верил в благополучное завершение дня и на неудачу старался не настраиваться. Оптимизм бегал, прыгал и перемещался с резвостью ветра по всем закоулкам сознания Милберна Уокера, по всем его извилинам.

…Этой же ночью произошло преступление неподалеку от места, где пирствовали крезы. Когда на улице окончательно стемнело, облака над Лондоном сомкнулись и полился дождь, наружу выползла разная “живность”, в основном питающаяся гинеями и соверенами. Каждый англичанин, оставаясь один на один с грабителем и вором, капля за каплей терял остатки храбрости, становясь послушным через смирение. Преступники отличались честностью и совсем не скрывали, что используют самый подлый из приёмов – приём “страха”. В этом заключалась своя непререкаемая логика: ложь бы им только мешала шиковать. Так было всегда…

Вот и сейчас. Заметив первого встречного, вероятно, господина преклонных годов, разбойники не упустили возможность докопаться:

- Дедок, а ты часом не заплутал? Может, тебе стоит помочь отыскать выход? – преисполненные слепой самонадеянности, бандиты вытащили ножи и решили, похоже, застращать дедулю до смерти, - Давай, соглашайся! Мы поможем! Только если ты с нами поделишься! Пха-ха-ха-ха!

Раздался идиотский ржач, сотрясающий вечернюю прохладу. Дождь пошел на крещендо, пошел по восходящей, а лужи расширялись всё быстрее под громовой аккомпанемент. Веселясь от души, подонки игнорировали скверную погоду и продолжали вести себя в прежнем духе.

- Ну, что, дедок? Где нажитый тобою мусор? Показывай, что прячешь!

Подозрительно спокойный для того, кого собираются ограбить, словно не воспринимающий угрозу, “старик” сбросил капюшон с неожиданно бледного лица и с презрительной надменностью уставился на сорвиголов. Те призаткнулись, озабоченные трудностью глотанья слюны, на цыпочках приблизились к бледному, чтобы получше рассмотреть и в чём-то убедиться.

В тот же миг сатана сказал бессовестным грешникам:

- Ваши души… лакомы! Ваша совесть нечиста! Раскаяние вам не поможет! Разрешите, я полакомлюсь вами! Лак-лак-лак-лак-лак-лак! Лак-лак-лак-лак-лак-лак! Разрешите…

Неудачливые бандюганы бормотали проклятия, будучи не в состоянии пошевелиться толи испуга из-за, толи под действием магии! “Демон, трогающий души - души вырывает”. Сатана прикоснулся к каждому из них и каждый потерял самое ценное, что можно потерять – свою суть, свой темперамент, свой характер, свою… душу.

- Так-то лучше! Dkjfkrtr akkfkf tktktrk mmooe! Так-то лучше! tktktrk mmooe - сатана (Гадес если хотите) дождался, когда все их бездыханные тела с грохотом попадают в лужи, и устремился прочь с распутного двора, чтобы больше не встречаться ни с кем взглядами. Смертные были ненавистны ему, привыкшему ко всему сверхъестественному. Но эта ненависть, пожалуй, служила творцу стимулом: всякий, кто ему попадется, обязательно окажется заблудшей овцой. А поскольку грешники = основной источник энергии предателя Каина, он волен подкармливаться ими, ведь грех = элемент питания для того, с кого грехи начались.

“Я уже близко, Элль. Я уже близко…”

После очередного удара молнии фигура в капюшоне куда-то испарилась, а тела бандитов продолжили плескаться в мокром углублении. Их еще долго никто не замечал…

…Бал длился, становясь всё шумнее, всё оживленнее. Танцующие меняли партнеров, как перчатки, двигались медленно и плавно, как топляки в боковом рукаве речки. Музыка совершала промах за промахом, спотыкалась о саму себя и часто не могла предугадать потребности/ожидания разжиревшей публики. Ну да это было не столь важно и на общую картину происходящего почти не влияло.

…Все еще выискивая Нимфу, Милберн Уокер столкнулся лбом с каким-то джентльменом, который на всех парах мчался навстречу. Видимо, к одной из скучающих дам. Молодой человек оказался порядочнее некуда и тотчас извинился:

- Ой, простите. Тут столь ярко, что я успел ослепнуть. Право, мне жаль…

Это красиво прозвучавшее оправдание, закономерно вытекшее из предпосылок праздника, так понравилось спешившему мужчине, что он не устоял и тоже извинился:

- Ничего страшного! Да и вы меня простите! Порой не знаю, что со мной происходит. Нежданно боль пульсирует в виске. И неизвестность до безумия доводит, когда спешу к своей жене… - оказавшись тем еще поэтом, бегущий незнакомец похлопал Милберна трижды по плечу, затем исчез в толпе, как и подобает влюбленному дятлу без тормозов.

…Тем временем один из наиболее преданных лакеев Водяной Нимфы поднялся на второй этаж и направился прямиком в покои госпожи, чтобы сообщить ей о приходе мистера Уокера. Прежде чем раскрыть рот, он несколько раз поклонился, а затем ощутил себя виноватым, поняв, что появился позже, чем следует:

- Всемилостивая владычица моя, превышающая всех в святости и пресвятая, я умоляю вас простить меня, умоляю, как Бога... умоляю со слезами на глазах! – прислуга уже почти было опустился на колени, но госпожа велела “стоп” и тот пребыстро выпрямился.

До того, как наказать, Нимфа узнавала, в чем повинен смертный. Так выражалась незаурядная мудрость акванки, так пела красота её души, она же привораживающая прелесть.

- Воспой, удосужься пояснить, за что ты извиняешься?

Воспой, лакей, слуга, еще раз поклонился и вымямлил с порога.

- Тот, кого было велено мне ждать, по-видимому, явился на бал уже давно, а я, это… пропустил, отвлекшись на флирт с барышнями. Он там, моя владычица, осматривается…

“Что…?” - !!! Нимфа разозлилась, не скрывая эмоций, но ругать, обламывать рога не стала. Воспой обошелся внушительным предупреждением и поклялся впредь не подводить. Прошла парочка мгновений и англичанин исчез с порога так же быстро, как и появился. !!!

Вновь оставшись одна, богиня подумала о бальном этикете и принялась искать платье поуместнее, чтобы встретить мальчишку в достойном виде, а не абы как. Подобные, казалось бы, мелочи всё ещё заботили её.

Всё ещё заботили…

- Водяная Нимфа, Водяная Нимфа, Водяная Нимфа.