Из карманного еженедельника 1914 года
[Конец марта 1914 г.]
Сюжет для кабаре
«По болезни» — пьеса, в которой заболевают исполнители и их в каждом новом действии (явлении?) заменяют другими:
1. сказка;
2. лгут;
3. у больного;
4. выкуривают;
5. репетиция пьесы для синематографа;
6. дома готовят урок;
7. в провинции, на сцену;
8. по объявлению в брачной газете;
9. в ресторане;
10. давно не видались;
11. «Летучая мышь»;
12. [Нрзб.] деньги на спор.
[Начало апреля 1914 г.]
Искать водевиль через трагедию. Искать трагедию через водевиль.
Из опыта
Требовать в каждом отрывке бодрости, если даже играют пониженность.
Из опыта
Публикуется впервые.
Автограф.
Музей Театра им. Евг. Вахтангова. № 26/Р.
ЭПИГРАММА
НА Б. Л. ИЗРАИЛЕВСКОГО
Май 1914 г.
Киев Сатир визажем,
Мозгами Кант
{370} И, прямо скажем:
Душою — Бранд.
В кругу друзей он музыкант
В оркестре он Сатирикон.
Публикуется впервые.
Автограф.
Музей МХАТ. Фонд Телешевой. Без номера.
Е. Б. ВАХТАНГОВ — С. В. ХАЛЮТИНОЙ
14 мая 1914 г. Киев
Многоуважаемая Софья Васильевна,
Мне не удалось переговорить с Вами.
Если я нужен Вам, то считайте меня в числе преподавателей по-прежнему.
Я думаю, что К. С. Станиславский разрешит мне. (У меня теперь новое условие: без его разрешения я не имею права нигде работать[166].)
Пользуюсь случаем засвидетельствовать Вам свое почтение.
Уважающий Вас
Е. Вахтангов
Публикуется впервые.
Автограф.
Музей МХАТ. Ф. 355. Оп. 1. Без номера.
КОММЕНТАРИИ:
ИГРА В «УЧЕНУЮ ОБЕЗЬЯНУ»
Михаил Чехов:
Театр совершал гастрольную поездку по южным городам России[167]. Мы с Е. Б. Вахтанговым условились жить вместе, в одном номере гостиницы. Не помню, что задержало меня в Москве, но я должен был приехать в тот город, куда направился театр, одним днем позже. Приехав в чужой город, я с вещами подошел к извозчику и сказал ему адрес гостиницы, в которой остановились наши актеры.
— Вы племянник Антона Павловича Чехова? — вдруг неожиданно, наклонившись ко мне, спросил извозчик.
— Я! — ответил я с изумлением.
— Пожалуйте‑с!
Я был так поражен, что даже не пытался разгадать, что значило это происшествие. Денег с меня извозчик не взял. У дверей гостиницы меня встретил швейцар.
— Вы племянник Антона Павловича Чехова?
— Я!
{371} — Пожалуйте‑с!
Меня провели в большой номер. Там сидел Вахтангов и хохотал. Кто проделка удалась блестяще. Мы поселились вместе с Вахтанговым. Несмотря на наши дружеские отношения, наша совместная жизнь протекала не без некоторых осложнений. Виной тому был я. Я увлекался в то время Шопенгауэром и имел постоянно отсутствующий и мрачный вид. На лице моем было написано, что я знаю нечто такое, чего не знает никто, не читавший Шопенгауэра. Это, по-видимому, раздражало Вахтангова. Он чувствовал неестественность моего поведения. Я целыми днями лежал на кровати с томами шопенгауэровских сочинений в руках. Вахтангов достал две мандолины и выучил меня играть по нотам. Мы играли с ним дуэты, но пессимизм мой не убавлялся, и Вахтангов имел в моем лице тяжелого и скучного сожителя. Но тяжесть наших отношений еще больше усилилась, когда я купил на улице у какого-то оборванного человека большую черную таксу, заплатив за нее рубль. Такса оказалась больной, и все мое внимание было сосредоточено на ней. Вахтангова раздражала моя такса. Она скулила дома и в театре, куда я брал ее с собой.
И вот в результате наших натянутых с Вахтанговым отношений у нас как бы сама собой возникла игра особого рода. Она называлась игрой в «ученую обезьяну». Заключалась она в том, что мы каждое утро по очереди варили кофе. Причем тот, кто варил кофе, и был «ученой обезьяной». Он вставал с постели первым и на четвереньках должен был проделывать все, что связано с приготовлением кофе. Тот же из нас, кто не был в это утро «обезьяной», имел право бить обезьяну за все, что казалось ему достойным наказания. Обезьяна должна была безропотно сносить все побои и ждать следующего утра, когда обезьяной становился другой и когда можно было отомстить за все нанесенные обиды. Легко догадаться, что с. каждым днем наши актерские темпераменты разгорались все больше и больше. Пускались в ход коврики, свернутые в трубку, стулья и т. п. Но мы терпели все. Никто из наших товарищей не знал об этой игре в «ученую обезьяну». У нас образовалась своя этика, обязывающая нас не только терпеть, но и хранить молчание. Наши накопившиеся страсти разразились, наконец, небольшой катастрофой. Не помню, кто из нас был на этот раз «ученой обезьяной», но «обезьяна» взбунтовалась, и начался жестокий бой. Один из ударов Вахтангова пришелся мне по лицу и выбил зуб. Оставшимся осколком зуба я буквально распорол себе язык, но бой не прекратился, и через несколько секунд мне удалось зажать голову Вахтангова у себя под мышкой, и я крепко сдавил се. Пользуясь его беспомощным положением, я решил немного передохнуть. Случайно взгляд мой упал на лицо моей жертвы: Вахтангов почернел и задыхался. Я отпустил его. Бой кончился, и вместе с ним окончилась и наша «вражда». Я долго не мог есть, мой рот распух, и Вахтангов заботливо ухаживал за мной. Потом, когда я спросил Вахтангова, почему он не сказал мне, что он задыхался, когда я сжал его голову, он ответил, что в первую минуту он не хотел просить пощады, так как до сих пор никто из нас не делал этого, но потом он уже не мог ничего сказать, так крепко сдавил я его шею. Но, как ни странно, как ни трудно поверить этому, но наши бои, несмотря на всю грубость их, были вовсе не так грубы! Помимо спортивного характера в них было много веселья и молодого задора, о которых теперь приятно вспомнить. Такие, больше чем интимные отношения наши не мешали мне смотреть на Вахтангова как на старшего товарища и учителя в театральном деле.
Чехов. Т. 1. С. 71 – 74.
КОММЕНТАРИИ:
{372} ИЗ ПИСЬМА Л. А. СУЛЕРЖИЦКОГО С. Г. БИРМАН
20 мая 1914 г. Евпатория
Серафима Германовна, где же Вахтангов?
Я его уже давно поджидаю, а между тем о нем даже и не слышно. Удивительная, ей-Богу, манера — условиться, а потом, не выполняя условий, не предупреждать. Чудак, право! Погода замечательная в Крыму, он болен, ему надо серьезно заняться желудком, а он где-то пропадает. Может быть, я что-нибудь напутал? Но ведь «Мысль» в Киев не поехала?[168] Значит, он после Петербурга свободен. Мы, насколько я помню, условились, что он приедет в Евпаторию прямо после петербургских гастролей.
Ничего не понимаю, волнуюсь и жду. Может быть, он раздумал ехать ко мне? Пусть бы сообщил тогда. Дело в том, что тут будет интересная поездка, и я его поджидаю. Вообще надо знать.
Очень прошу Вас, окажите услугу, сообщите, если сами знаете, где он и что с ним? Пишу Вам, потому что совсем не могу понять, поехала ли Лидия Ивановна [Дейкун] в Киев или нет? Если она в Киеве, то очень прошу Вас, передайте ей это письмо, пусть она ответит мне, даст его адрес, чтобы я мог повлиять на него, если он где-нибудь застрял по глупости и как-нибудь случайно и теряет такую важную вещь, как летний отдых и возможность вылечиться от своей болезни. Уж не болен ли он? Очень прошу Вас, если нет Лидии Ивановны, ответить мне на все эти вопросы. Меня беспокоит, что случилось с Вахтанговым. Жалко каждого дня, который он теряет для себя. <…>
Автограф.
Музей МХАТ. Фонд Сулержицкого. Без номера.
Впервые опубликовано: Сулержицкий. С. 500 – 501.
КОММЕНТАРИИ:
Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
8 июня 1914 г. [по штемпелю]
Евпатория
Таксу получил. Здесь очень жарко. Здесь Николай Григорыч [Александров] с женой. Здесь Грибунин. Здесь еще нет Массалитинова. Здесь А. М. Сац с детьми. Здесь еще не видал Красковскую. Здесь пробудем до 15‑го. Здесь я очень обжегся. Здесь очень тоскливо. Здесь мечтается о тихом Каневе. Здесь не хочется уж больше быть. Здесь у меня койка на балконе у Сулержицких. Здесь же приписываю привет милой Анночке.
Здешний Ж.
Сейчас получил вторую открытку. Анне опустил открыточку до востребования.
Е. Вахтангов
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 5.
{373} Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
11 июня 1914 г. [по штемпелю]
Евпатория
Скучно здесь. Сулер нервничает и меня не любит пока. Я почти целый день с Николаем Григорычем [Александровым]. Пью фосфат[169]. Аппетит хуже. Становлюсь апатичнее. Плохо стало действовать море. Малокровным нельзя купаться — Миша прислал письмо, что долг переведет. От Колина нет еще ничего. Массалитинов не приедет. Он остался в Севастополе. Скучно здесь. Сулер нервничает и меня не любит пока.
Е. Вахтангов
Анне тоже есть открытка до востребования.
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 6.
КОММЕНТАРИИ:
Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
13 июня 1914 г. Евпатория
Все то же и то же. Тоска. Скука. Однообразие монотонное. Предельный срок выезда на [нрзб.] 17‑е. Сейчас Сулер на 2‑3‑4 дня уехал к Станиславскому в Севастополь. Вернется, и мы двинемся. Надоело не море. Его я люблю. А те, что возле моря. Может быть, такие же нудные, как и я. Моя личность держит себя в одиночестве и вдалеке от пляжа. За день только и скажешь: спасибо… да… хорошо…
Лежу все да лежу.
Женя
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 7.
Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
15 июня 1914 г. [по штемпелю]
Евпатория
До сих пор послал Вам и Анне до востребования по 3 открытки. Сегодня получил первое письмо с адресом.
Эх, кого-нибудь убил бы.
Жарко, сухо, дует ветер.
Ах, от скуки бы купил бы,
Если б мне попался сеттер!
Е. Вахтангов
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 8.
{374} Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
16 июня 1914 г. Евпатория
Сулер опять опоздал. Так что выедем, наверное, уже 18‑го. Приехал Бурджалов. Видел Красковскую — детку. Все поет малороссийские песни. «Ах, жалко, что нет Хмары, — сказала она, — мы с ним так хорошо спелись». Прошу передать это Фаине [Шевченко].
Женя
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 9.
Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
19 июня 1914 г. [по штемпелю] Канев
Напишите мне Ваш точный адрес. Пишу на этой открытке наугад. Думаю, что Вы уже приехали в деревню.
У нас все по-прежнему. Хорошо. Отдохнуть можно. Мой товарищ приехал вчера. Подожду от Вас письма о том, что Вы приехали, и тогда напишу. Сулер кланяется.
Е.
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 11.
Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
21 июня 1914 г. Кременчуг
Завтра эдак часов в 5-6 будем в Каневе. С нами Кира [Алексеева] и Игорь [Алексеев]. Едем хорошо. Друг другу не мешаем. Сулер добродушно ворчит. Ночь хорошая. Небо ласковое. Спал целый день, а теперь вот и не хочется.
Начал третью банку фосфата. Анне предъявлю счет.
Привет всем, которые женщины. Бабье царство!
Колин не прислал.
Е.
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 10.
{375} Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
6 июля 1914 г. Канев
Может быть, Вы уже приехали? Тогда приветствую Вас. Напишу по получении от Вас весточки с нового местожительства. У нас все то же. Скучновато. Однообразновато.
Е.
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 13.
Е. Б. ВАХТАНГОВ — Н. М. ВАХТАНГОВОЙ
8 июля [1914 г.]
Наконец-то, радость моя, Наденька моя, я могу написать тебе закрытое письмо. Сегодня праздник, работ нет, стол поставлен, перья и бумага приобретены, и я могу спокойно писать.
Что я отвечу тебе на твои два последних письма?
Что скажу тебе о том, что ты для меня?
Чем докажу, что люблю тебя сердцем своим глубоко-глубоко?
Горжусь тобой.
В который раз повторить, что нет у меня ничего дороже, чем твоя и Сережина жизни?
Ответь мне, что я пожалел из того, что у меня есть, для Вас.
Укажи мне, в чем я могу отказать Вам.
Не с Вами я сейчас.
И прошлое лето. И позапрошлое.
Чем же я виноват, что до сих пор не мог отыскать способа отдохнуть?
Что я уставал — это ты видела.
Что мне нужен отдых — ты видела. Что я искал его — ты видела.
Искал в театральной работе (Северский).
Искал в одиночестве (Швеция).
Нашел в деревне. Почему я не с Вами?
В позапрошлом году я был нищ.
В прошлом хотел быть абсолютно один. В этом не отдохнул бы без Сулера.
А если я и в этом году не окрепну — прощай, зима.
Халютина не пригласит наверное: не нужен ей такой непрактичный преподаватель, который может чему-нибудь научить, но не может под соусом показать ученика антрепренеру.
Уроков частных не предвидится.
Адашев не пригласит, ибо он помирился с Болеславским. В Студии прибавили жалованье и займут больше.
(Мне в театре дали 900, в Студии 480 + 1380.
В месяц значит 115 руб. Это очень хорошо и для меня неожиданно: прибавили почти 500 руб. Никому не говори ничего. Отцу я сказал, что получаю полторы тысячи. В общем, конечно, не соврал, если принять во внимание, что 120 руб. всегда набегут различными наградными, дивидендом Студии и пр.)
{376} Театр, Студия и Михайловский кружок — вот основное и верное. Остальное надо искать. Шора я не считаю — у него еврейское жалованье, да и школа, кажется, закроется.
Словом, мне будет работка.
Буду жить аккуратнее.
Рестораны и, по возможности (не совсем, Наденька), извозчики — долой.
Стол должен быть роскошный и здоровый. Все эти котлетки долой. Нужно побольше зелени (больше, чем мяса). Комнату хорошую и дорогую. Когда приедешь, сразу же занять дорогие номера до отыскания квартиры.
Все это много значит для хорошего состояния на душе.
Надо избегать жалкого положения. Оно только нервит.
Я подсчитал свои заработки. Вместе с летом в среднем вышло 250 руб. в месяц — неужели нельзя жить очень хорошо на эти деньги, если считать, что от отца в крайнюю минуту можно взять подспорье.
Будет хорошо, мамочка моя маленькая.
Буду с Вами всегда, буду таскать тебя за собой, чтобы ты убедилась, как неправа ты, когда говоришь, что я «стыжусь тебя». Боже мой, господи, какая нелепость! Я горжусь тобой, а ты говоришь, я избегаю бывать с тобой где-нибудь. Поверь мне, ну, поверь, Наденька моя, что у тебя больная фантазия. Что ты опять начала эти идиотские вымышления безмозглых господ про
Щербин и Дейкун! Прихожу в ярость от бессильной злобы. И, главное, ничего не могу поделать. Опускаются руки, в голове все мешается. Рвать все на себе хочу от бешенства. Какая сволочь (прости) все это сочиняет.
Наденька — я дик, я телепень, я не умею ухаживать. Я стесняюсь. Я бегу от женщин. Я дураком чувствую себя в их обществе. Мне приходится наигрывать что-то, чтобы не выдать, до чего я неопытен и нелеп. У меня прилипает язык к гортани. Я вообще не переношу отношений, где я должен быть не то что неискренним, а должен занимать, разговаривать. Вот почему я не люблю визитов, встреч с людьми, с которыми у меня только формальное знакомство, ухаживаний за девами и пр.
С женщиной у меня может быть только товарищеское отношение, точно такое как к мужчине. Тогда я не замечаю даже, что она женщина. И если кому-нибудь вздумалось нарисовать картину других отношений, то я испытывал бы физическую тошноту и омерзение, как если б мне попробовали вспомнить, что моя мать или сестра, или кухарка — женщины. Как ни один сын не видит в матери и в сестре женщину — так я просто не замечаю, что данная женщина, к которой я хорошо почему-либо отношусь, — другого пола.
Мне даже на мысль не может прийти что-нибудь нехорошее. И противно-то невероятно, если б кто-нибудь, ну, предложил бы представить, что ли, другие отношения с нею.
Я как-то не умею точно сказать это. Ну, вот разве приходят тебе мысли о том, что Леонид мужчина по отношению к тебе, разве не вывернет тебя всю, если ты представишь что-нибудь эдакое противоестественное.
Вот такое у меня чувство к женщине-товарищу, или как там назвать, по работе. И общий интерес исчерпывается только работой, и только о работе я могу говорить с ней.
Разберись-ка с этим. Чувствую, как неясно говорю. Не умею я сейчас. Словом, для меня противоестественно чувствовать к товарищу то, что к общему делу не относится. У меня никогда не бывает частных отношений, моих личных, как бы это сказать. Романов у меня не бы‑ва‑ет, что, может быть, и очень печально, ибо печально сознавать, что сердце твое перестало быть молодым.
{377} Да и на меня до сих пор никто не заглядывался, хотя я, по твоим словам, «собою хорош».
Вот видишь, заговорился, бумаги исписал много, а о том, как живу, подробно не рассказал. В следующий раз.
Целую Вас, мои маленькие. Зацелуй Сереньку.
Твой Женя
Отцу послано заказное. Прошу тебе сейчас 150 и себе 50. Мне не хватит расплатиться с Сулером и выехать. В Москве же на первое время у меня есть 50 руб. — жалованье с 1 по 15 августа. В Москве буду 15‑го августа.
Как получить от отца тебе — не знаю. Наверное, тебе надо пойти к нему и прямо сказать. Если он не даст, я напишу матери и займу под проценты. Если же ты не поедешь на море, я умру, задохнусь.
Публикуется впервые.
Автограф.
Семейный архив Вахтанговых.
Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
12 июля 1914 г. [по штемпелю]
Канев
Я получил Ваши открытки с дороги и письмо из деревни. Странно, что Вы имели последние [письма] только из Кременчуга. Я писал и отсюда несколько раз. К следующей почте напишу о житье-бытье. Совсем не пишется здесь, так как все не приспособлено к письму.
Всего. Пока.
Е.
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 12.
Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
22 июля 1914 г. Киев
Сижу у Гладенюка за тем же столиком. Подает тот же Иван.
А здесь мы потому, что Сулер выехал в Москву. И мы с ним. Жить буду у Зеланда. Чтоб достать билеты 1‑го класса — на единственный, может быть, последний поезд в Москву, пришлось нанять 4‑х артельщиков, поставить их с 8 утра и уплатить им 30 рублей. Советую сидеть и ждать, ибо одна Вы ни за что не уедете сейчас. Столпотворение вавилонское[170]. С дороги и из Москвы буду писать. В Киеве все внешне спокойно. Все как было. Вот только шашлычная закрыта.
Е.
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 14.
КОММЕНТАРИИ:
{378} Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
23 июля 1914 г. [по штемпелю]
Брянск
Нет возможности сказать о том, что делается. И не думайте выезжать: грызут, рвут и давят. Крики. Стоны. Дети. На станциях нет ничего. Завтра доедем. Встретили Лазарева.
Е.
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 15.
Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
28 июля 1914 г. [по штемпелю]
Москва
Добрались до Москвы; как мы ехали, я сообщал в прошлой открытке из Брянска. Устроился пока у товарища, с которым жил летом.
Видел Колина, Адашева.
Многих берут на войну. О театре пока ничего не известно.
Е.
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 16.
ИЗ ТЕТРАДИ 1914 – 1919 ГОДОВ
16 августа 1914 г.
12 ч. дня. Нижнее фойе
Владимир Иванович Немирович-Данченко:
Я — на несколько минут. Хочу поставить несколько вопросов, на которые хотел бы иметь ответ молодежи к завтрашнему дню, когда соберется весь театр. Мне хотелось бы выяснить настроение Студии, с которым она приступает к сезону. Чувства настоящего времени не дадут нам того настроения, которого требует искусство. Возникает вопрос — что должно делать искусство в такое время, как война. Должно ли оно развиваться или должно умолкнуть. Играть патриотические пьесы… Может быть, патриотические спектакли и нужны, но мы не умеем играть их. Наше искусство не выработало актера той гибкости, с которой можно играть в короткий срок различные роли.
Второй вопрос — как работать.
Работа должна идти усиленнее. Я говорю работать, о спектакле не может быть пока речи. Может замолчать выработка новых форм, но зачем останавливать то, что есть, что найдено. Наверное, не все пьесы можно будет играть. «Коварство и любовь», например, придется отложить. Дело, конечно, не в том, что автор немец, и не в угоду публике это делается. Но как же прозвучат слова роли: «я германский юноша»… Затем, даже Чехова… Я как-то чувствую, что скорее можно играть «Три сестры», чем «Дядю Ваню», хотя «Три сестры» грустные. Тут есть что-то, отвечающее чувствам времени.
{379} Третий вопрос — какую помощь мы все сможем принести во время войны. У нас кое-что говорилось по этому поводу, но мне хотелось бы знать желания молодежи. Я знаю, что вы доверяете своим руководителям, но, может быть, у вас явятся свои собственные желания.
Предлагаю Вам все обсудить вместе, чтоб к завтрашнему собранию у меня был Ваш ответ.
22 августа 1914 г.
7 ч. веч. Фойе Студии
Владимир Иванович Немирович-Данченко:
Мне кажется, что у актера главную роль играют нервы. Я утверждаю, что ни один актер не переживает на сцене чувства так, как он переживает их в жизни.
Я не понимаю, что значит «жить таким-то чувством».
Есть нервы.
Заразительные и незаразительные.
Он улыбается — и все улыбаются; это заразительные нервы.
Он плачет — а мы нет; это не заразительные.
Горев, Стрепетова, Заньковецкая, Мочалов — у них была необыкновенная заразительность нервов. Нервы без пищи — пьяные, алкоголичные, они не слушаются вас. Нужно дать им пищу. Пища нерва — мысль. Если нерву дана не та пища, не та мысль, нерв работает не в нужном направлении. Отсюда — необходимость отыскания верного содержания куска роли.
Публикуется впервые.
Тетрадь 1914 – 1919 гг. Автограф.
Музей Театра им. Евг. Вахтангова. № 79/Р‑17.
ПРОТОКОЛЫ СОБРАНИЙ СТУДИИ
25 сентября 1914 г.
8 1/2 ч. вечера
Кабинет Леопольда Антоновича
Читаем «Изнанку жизни» Х. Бенавенте[171].
Читает Е. Б. Вахтангов.
26 сентября 1914 г.
1 1/2 ч. дня
Большой зал Студии
Чтение комедии «Седьмая заповедь» Гейерманса.
Читает Е. Б. Вахтангов.
27 сентября 1914 г.
1 час дня
Мужская уборная
Общее собрание
Вахтангов читает пьесу Зайцева «Пощада». I и II акты, III акт читает В. В. Тезавровский.
{380} Большинством голосов пьеса отвергается[172].
30 сентября 1914 г.
1 час дня
Средняя комната
Председательствует Е. Б. Вахтангов.
Относительно пьесы «Изнанка жизни» Вахтангов обещает переговорить с Леопольдом Антоновичем о возможности занять в этой пьесе безработных.
Леопольд Антонович говорит о том, что вопрос об «Изнанке жизни» — вопрос большой важности. Решение его откладывается до вечера — заодно надо подумать, нельзя ли использовать Гауптмана, Ибсена и Гамсуна.
Публикуется впервые. Музей Театра им. Евг. Вахтангова. № 2964/Р.
КОММЕНТАРИИ: