Перформанс для изысканных Петербургских рыб

Галерея Anna Nova похожа на аквариум. Панорамные стёкла, занимающие первый этаж здания, самым нелепейшим образом вписываются в фасад архитектурного Петербурга. Зато, если не помешает слепящее отражение солнечных лучей, то уже стоя снаружи, легко можно наблюдать за действом, происходящим внутри. Люди–рыбы, мерно «проплывающие» по помещению, либо совсем не обратят внимания, либо, может быть, кинут пару высокомерных взглядов, призванных спугнуть зевак, неприлично рассматривающих их. Чтобы преодолеть статус простого наблюдателя до непосредственного участника событий и войти в галерею, сегодня необходимо предоставить пригласительное письмо на VIP открытие выставки фотохудожницы Юлдус Бахтиозиной (Uldus) «Сотворенная жизнь». К счастью, такое у нас имеется.

Внутри «аквариумное» чувство не отпускает, а лишь наоборот — усиливается. В строгом минимализме помещения, в окружении белых стен, пола и потолка, гости неловко расползаются по пустому пространству, занимая углы и подпирая стены между теми немногими экспонатами, что представлены внизу. На второй этаж подниматься пока нельзя. Вежливая девушка, в которой мы позднее узнаем саму владелицу галереи — Анну Нова, встречает только что прибывших, на французский манер расцеловывая щеки знакомых. Сегодня, на закрытом вернисаже, соберутся многие известные сливки современного творческого Петербурга. Среди них — дочь исполнителя Сергея Шнурова, Серафима, которая прибывает буквально за нами и, вовлеченная в разговор каких-то молодых деятелей искусства, удаляется к барной стойке за фужером шампанского.

— Где же Юлдус? — тревожно, с наигранной ноткой беспокойства интересуется мужчина, только что обменявшийся любезностями с хозяйкой галереи.

— Наверху, доделывает последние штрихи, — Анна загадочно улыбается и в заговорщическом жесте едва склоняется к своему собеседнику, — нас всех ожидает сюрприз!

Буквально через мгновение главная героиня вечера спускается вниз по винтовой стеклянной лестнице. Ещё до того, как большинство гостей замечает её, их оглушают приветственные аплодисменты, которые в мгновение нарастают и заполняют-таки холодную пустоту пространства галереи.

Юлдус Бахтиозина — молодая фотохудожница, признанная лучшим фотографом в 2016 году по версии журнала Vogue Италия, где её работы не единожды публиковались. Юлдус так же является победителем всероссийского ежегодного проекта «Лучшие фотографии России» по мнению Винзавода, а в 2014 году она стала первым участником международной конференции TED из России, где представила проект «Отчаянные романтики», проводящий параллели между картинами эпохи прерафаэлитов и сценами из жизни современной молодежи. О неповторимом стиле, который сама автор называет «татарским барокко», в этом году заговорили в апрельском журнале «Собака.ру», который и был посвящен Юлдус — ее автопортрет украсил обложку номера. Персональная выставка «Сотворенная жизнь», официальное открытие которой состоится завтра, 17 мая, посвящена визуальному воплощению излюбленных Юлдус фольклорных образов через так называемую тему эскапизма, «последнюю форму магии, которая существует». На её фотографиях — русалки, девы в кокошниках, мадонны, тут же безумный Петрушка и бараньи рёбра в жемчуге. Она и сама, будто только что сошедшая с одной из своих работ, выглядит совершенно эфемерно и волшебно, словно не из этого мира.

— Я так рада, что вы все пришли, — Юлдус расплывается в искренней улыбке и пытается поздороваться с каждым, хотя бы взглядом или кивком головы.

Через мгновение её небольшая фигурка в синем бархатном кимоно скрывается в толпе — кто-то самый ловкий успевает выкрасть главную героиню вечера на приватный диалог или же на фотографию.

Внимание гостей, как и сами гости, полностью переходит на второй этаж галереи, где, помимо основной инсталляции, их ожидает обещанный сюрприз. Посередине такого же пустого помещения в белом цвете — невысокий пьедестал, на котором знаменитый герой многих фоторабот Юлдус, модный Петербургский манекенщик Ангел Ульянов, в образе Петрушки. Полностью выбеленный, в кружевной шутовской шляпе и с живыми полевыми ромашками в руках, он привязан десятками нитей прямо к потолку, иллюзорно напоминая неживую куклу. Стоит только гостям выставки окружить его, Петрушка оживает, одаривая каждого своей безумной улыбкой. Двигаясь точь-в-точь как подобает управляемой кукле, он даже протягивает по цветку некоторым смущенным и одновременно восторженным дамам. К слову, ажиотаж вокруг прелестнейшей живой инсталляции не сбавляет обороты до самого завершения вернисажа. Столько внимания не будет уделено ни работам фотохудожницы, ни молодому музыканту, играющему здесь же на сверкающей виолончели, ни даже напиткам и необычному молекулярному мороженному, предлагаемым гостям за барной стойкой.

— Ангел — одна из моих любимых муз, — слышится голос вновь возникшей рядом Юлдус. Она разговаривает с Михаилом Овинниковым, директором музея Фаберже, который, задумчиво сведя брови, занят разглядыванием креплений нитей, визуально поддерживающих героя инсталляции в стоячем положении.

В программе вечера — перформанс, разыграть который художница заранее попросила своих приглашённых моделей. Ровно в обговорённое время около двадцати человек окружают одну из центральных фоторабот, представленных на выставке, — «Возникающую Венеру». Как на некогда осуществлённом перформансе в Лувре со знаменитой «Джокондой», люди поворачиваются спиной к «Венере» и вытягивают руки с телефонами, делая бесчисленное количество селфи. Цель перформанса — показать столкновение современных интересов, их, по сути, нелепую и заметную только со стороны театральность. Сценка продолжается около пяти минут, после чего, под гул аплодисментов и многочисленные вспышки фотокамер, модели невозмутимо убирают телефоны и расходятся в разные стороны от работы.

— В этом что-то есть, определённо свежий взгляд на фешн-провокацию, — растягивая слова, со знанием дела произносит Сергей Кондрашкин, знаменитый петербургский скульптор и член Союза Художников.

Он, в компании актрисы Натальи Гончаровой и арт-критика Сабины Миналто, неспешно передвигается от одной фотоработы к другой. Тему искусства «милой Юлдус» в их кругу быстро сменяет разговор о стартующих в Петербурге съёмках кинофильма «Сибирь», для которых сам Киану Ривз должен прибыть в Россию. На одном искусстве не зацикливается ни одна из формируемых тут и там групп, члены которых, словно по какому-то канону приличия, не задерживаются дольше десяти минут, сменяя собеседников по кругу. Каждый из именитых гостей должен обломиться хотя бы парой слов со всеми присутствующими, если не знаком — представиться. Больше всего внимания, конечно же, уделяется автору выставки: в её кругу состав меняется медленнее всего, а некоторые члены, вроде хозяйки галереи Анны Нова и близкой подруги и во многом партнерши Юлдус — дизайнера Алисы Гагариной, и вовсе не думают уступать как занятое пространство, так и внимание.

— А где же Петрушка? — слышится вопрос публики где-то ближе к завершающей части вечера.

Пьедестал по середине комнаты, который, кажется, вот-вот занимала живая инсталляция, — пуст. Волнение проносится среди гостей галереи в форме удивленных переглядываний и осторожных улыбок, расползающихся на лицах от предвкушения чего-то.

— Петрушка! Петрушка-а-а! — сквозь улыбку — другую, точно знающую, — зовёт Юлдус свою музу.

— Здесь я, здесь, — впервые за всё время подаёт голос оживший герой не писанных сказок, — неужели могли потерять меня?

Ангел, то есть Петрушка, появляется среди людей также внезапно, как исчез парой минут назад. Теперь его почти не отличить от всех них: некогда почти полностью обнаженное выбеленное тело теперь скрыто под модными клетчатыми брюками, рубашкой навыпуск и белыми «найками». Его выдаёт разве что знакомая шутовская шляпа и всё та же безумная улыбка. Кажется, очередной перформанс пришёлся по вкусу аплодирующей публике. Шут стал одним из них при помощи одного лишь костюма... Иронию определённо уловили не все. А если и уловили, то, по тому же канону приличия, виду не подали.

С очевидным успехом Петрушка вжился в коллектив: с бокалом красного полусухого он успел побеседовать о «высоком» едва ли ни с каждым гостем выставки. Юлдус, в сотый раз отвечающая на стандартный о вопрос о её новых проектах или в очередной раз позирующая для фотохроники «Собаки.ру», лишь изредка бросала довольный взгляд на «любимую музу». Взгляд художника — единственного, кто мог постичь истинный смысл своего творения.

Репортаж №5

Уходим в леса

Рано или поздно в жизни наступает момент, когда ты понимаешь, что срочно обязан рвануть автостопом в леса Екатеринбурга на какой-то музыкальный фестиваль. Прямо завтра. С палаткой, спальником, двумя друзьями и полупустым рюкзаком – все по классике из книг Керуака.

В том, что это может оказаться не такой уж плохой идеей, на собственном опыте убедилась корреспондент «Первой линии». По крайней мере, она жива, чтобы об этом рассказать – а это уже шах и мат всем тем, кто ее убеждал, что автостоп в России ведет к неминуемой смерти.

Проходит десять минут, и я устаю держать руку на весу. В голове робко начинает биться паникерская мысль о том, что если нас никто сейчас не подберет, то это будет великое позорное пятно на еще не существующей карьере автостопщика. Путешествие завершится, не начавшись - какой бесславный конец!

Конечно, автостопщики могут стоять в ожидании чуда и пятнадцать, и двадцать, и пятьдесят минут, но это слабое утешение, когда провожаешь машины взглядом сам. От нашей Тюмени до Екатеринбурга всего 330 километров – на машине это около четырех часов. Но автостоп занимает куда больше времени, чем простая поездка, так что мы решаем выйти еще в шесть утра, чтобы точно успеть на фестиваль к шести вечера – сначала доехать на автобусе до деревни Зубарево, а уже там дойти до трассы. Любые возможные промедления пугают.

Так что, когда по прошествии десяти минут какой-то водитель наконец останавливается, я готова благодарить всех богов. Радость автостопщика, который замечает, что машина вот-вот начнет тормозить – какой-то совершенно особый вид радости, сравнимый, разве что, с выигрышем в лотерею или с удачно вытянутым билетом на экзамене – невероятная удача или карма, выражение благосклонности Вселенной в чистом виде. Все втроем радостно бежим к машине.

Водитель оказывается молодым человеком лет двадцати пяти с открытым и по-хорошему простым лицом. Говорит, что сам был автостопщиком, поэтому теперь всегда из солидарности подбирает таких как мы. Едет не в Екатеринбург, но обещает, что километров на сто подбросит. И встревоженно добавляет:

- Только молоком воняет, но это ничего, да?

Уверяем его, что, разумеется, ничего: какое тут молоко, нас наконец-то подобрали! Запах, впрочем, действительно есть – молочными бутылками заставлен весь багажник. Когда мужчина представляется Сергеем и предлагает из пакетика конфеты, не только не отказываемся, но и просим две: некоторые люди настолько лучатся добром, что им невозможно не доверять.

Сергей оказывается фермером, какое-то время жившим в Тюмени, а потом переехавшим в соседнюю, больше похожую на деревню Талицу – устал от шума и суеты. И абсолютно счастлив: с искренней нежностью рассказывает про недавно появившихся жену, коров и кур.

- Да зачем вам этот университет? Езжайте в деревню, там лучше. Вот мы с женой коров разводим, молоко продаем. Можно такой бизнес сколотить! – добродушно агитирует Сергей, услышав, что мы хотим поехать учиться в Питер. Что ж, может, он и прав – вечное противостояние города и деревни, которое, наверное, не закончится никогда.

Напоследок он раскрывает нам небольшой автостопный секрет: лучше всего останавливаться на заправках и ловить большие фуры. Так и безопаснее, и быстрее: у дальнобойщиков, которые едут куда-то по работе, просто нет времени завозить несчастных путников в лес, и расстояния они обычно выбирают дальние. На одной из таких заправок Сергей нас и высаживает, и мы благодарно решаем последовать совету.

Наевшись в чудесном придорожном кафе гречки всего за 27 рублей, снова выходим на дорогу. Но подбирает нас не фура, а легковушка - да и то всего на 50 километров.

Водитель, разговорчивый мужчина лет тридцати, тоже считает подвозить автостопщиков делом чести. Почему-то он решает, что у нас есть трава - даже жаль его разочаровывать. Поддерживаем светскую беседу о фестивалях и наркотиках, в которых наш водитель, кажется, разбирается профессионально.

- Вот приедете в Екатеринбург на фестиваль «Огни», я вас такой травой угощу! – мечтательно тянет он.

Уверенные, что с такими-то связями мы точно не пропадем, снова высаживаемся. Теперь мы где-то посередине между Тюменью и Екатеринбургом, и это вселяет надежду: больше не страшно, что не подберут – пути назад в любом случае нет.

Главная валюта автостопщика и того, кто его подвозит – разговоры. По какому-то негласному, но чувствующемуся закону становится понятно, что нельзя всю дорогу молчать или угрюмо смотреть в окно, даже если очень устал: за бескорыстное позволение ехать в чужой машине надо платить атмосферой и рассказами о себе, а то и просто умением слушать. Со временем как-то сам собой вырабатываем правило и очередность: кто сидит впереди, тот развлекает водителя.

На этот раз мы наконец-то в фуре. На руке дальнобойщика - портрет какой-то девушки с красноречивой ажурной подписью: «Любовь не любовь без страданий». В совокупности с ослепительно лысой головой и простым, но слегка грубоватым лексиконом новый водитель навевает смутные и стереотипные, но настойчивые ассоциации с зэками.

Ехать на фуре гораздо приятнее, чем на легковушке. Есть что-то особенное в том ощущении полета, когда фура плавно и смело съезжает с возвышения, а ты смотришь, как бесконечно тянется впереди ровная лента дороги. Но вот разговор в какой-то момент поворачивает немного не туда: отвечать на предложения подвезти после фестиваля куда-нибудь еще не очень хочется. В поисках поддержки решаю обернуться на заднее сиденье и проверить, почему молчат остальные.

Строгое постановление спать по очереди (одна спит, двое следят за ситуацией), принятое военным советом перед выездом, наглым образом попрано: устав за целый день, обе мои попутчицы вповалку спят. Со вздохом отворачиваюсь и морально готовлюсь к тому, что, в случае чего, спасать нас от форс-мажоров придется в одиночку.

Ничего такого, к счастью, не случается: вскоре фура высаживает нас уже на самом подъезде к Екатеринбургу. Напоследок получаю бесплатный мастер-класс по закрыванию никак не поддающейся двери в кабину:

- А ты представь, что открыла холодильник, а там пусто!

Думаю о том, что это неплохая подготовка к студенчеству – пожалуй, полезнее, чем многие профориентационные лекции. Школа жизни!

Последнюю машину мы ловим уже возле самого города. На этот раз наш спаситель – старообрядец в традиционной русской рубахе с узорами, с каноничной бородкой и улыбчивым круглым лицом. Он настолько подходит под общепринятые стереотипы о том, как выглядят люди его веры, что это даже кажется удивительным: как будто перед тобой не старообрядец, а актер, играющий старообрядца. О том, что Дмитрий – старовер, с охотой рассказывает не только он сам, но и весь салон: с лобового стекла смотрят какие-то не совсем привычные иконы, а радио сообщает что-то о Троице.

- На фестиваль едете? Автостопом? Неужели отвезти было некому? – сочувственно спрашивает мужчина и с добродушной укоризной покачивает головой, но подбросить до центра соглашается.

А когда все рассаживаются и машина трогается, вдруг наклоняется близко-близко к оказавшейся на переднем сиденье Маше и убийственно спокойным голосом уточняет:

- Тыщу накинешь?

В воздухе явственно зависает общая мысль: кажется, это гоп-стоп и нам все-таки конец. Маша ответит мужчине через пару секунд, но в лучших традициях голливудских фильмов они кажутся по меньшей мере минутой.

Кое в чем, правда, в Голливуде наврали: вся жизнь перед глазами не пролетает. Может, и хотела бы пролететь, но ее тяжелым облаком придавливает флегматичное осознание, не оставляющее места для всех остальных мыслей: вот и наступил тот момент, о котором предупреждали все говорившие, что мы обязательно умрем. Мельком успеваю поразиться абсурдности ситуации: быть ограбленными не знатоком наркотиков и не татуированным дальнобойщиком, а старообрядцем, который едет в храм – это надо иметь талант. Нашариваю лямку рюкзака, на всякий случай сжимаю ее покрепче и сочувствую Маше, которой, если придется прыгать из машины, повезет как-то меньше всех.

- У меня нет, - наконец пищит Маша, как будто с большим трудом разрывая эти бесконечные две секунды.

Какое-то время Дмитрий остается все в том же положении, а потом выпрямляется и совершенно невозмутимо заявляет:

- Ремень, говорю, накинь, а то сама штраф тыщу рублей платить будешь.

И заливается счастливым смехом, видимо, очень довольный своей шуткой. Не то чтобы было очень смешно, но через какое-то время присоединяемся и изрядно ошалевшие от таких сюжетных поворотов мы.

Остаток пути проходит в идиллии - мы смотрим на постепенно вырастающий за окном Екатеринбург, а Дмитрий сокрушается о временах и нравах: мало того, что девки нынче в штанах ходят, так еще и в рваных! Услышав о том, что о нашем путешествии не в курсе родители, он расстраивается совершенно и даже выдает пророчество:

- Все равно же узнают. Все тайное становится явным.

К слову, он окажется прав. Но не будем о грустном: это все будет потом.

А пока нас ожидает маленький атмосферный фестиваль в екатеринбургских лесах, где хромает аппаратура и все наезжают на звукача, звукач наезжает на всех и подпевает номерам в микрофон, в импровизированной столовой подают кирпичные, но от этого не менее восхитительные печеньки, а по ночам у костра поют «Бременских музыкантов».

Но это уже совсем другая история.

Репортаж №6

Вид на…

Облупленная створка изъеденного временем вагона стремительно смыкается за спинами входящих граждан. У граждан на лицах утомление и усталость; граждане растекаются по пригороду, неровным строем растворяясь в сонно задремавших у Балтийского электричках. Граждане ждут.

Справа от нас – весьма задумчивая девушка и не лишенный галантности кавалер, чинно везущий кота (собаку? кошку?). Её волосы собраны в небрежно уложенный пучок. Он бессмысленно рассматривает свои ногти. Они преимущественно молчат. Сзади нас – полный вагон таких же парней, девушек, старичков и женщин, молча созерцающих разные плоскости. Напротив садится кудрявый, лет 20, брюнет, окидывает пространство все тем же классически томным русским взглядом невысказанной тоски, быстро улыбается и торопливо открывает блокнот, скользя по бумаге шумным, жирным штрихом.

- Выбирай: поедем на автобусе или до Универа?

- А где через лес?

- Ясно, - она понимающе смеется, зажигая лицо улыбкой. – Значит, до Универа. Главное – не Калище.

- Чем тебе конечная не угодила?

- Доехать ты, конечно, можешь. Вопрос в том, вернешься ли оттуда, - и она снова рассыпается на смешинки, греясь, кажется, в своей причастности к большой махине студенчески-свободной жизни. Я пытаюсь игнорировать розовеющее облако горизонта, вмазанное в движение электричной ветки. КАД, рассредоточенный по своей длине табличками и реброподобными дугами, сияет величием доисторического ящера.

Самое приятное в пригородных электричках то, что они похожи на поезд. А это – дорога домой. В зеленеющие окраины. Как называет их Д. и сейчас, кивая на покосившиеся сарайки, плюнутые кем-то в клумбу спонтанных грядок, «русская смерть».

- Мне Т. говорила раньше, когда ехала здесь, что глаз не может оторвать от вербы. А я думаю, ну какая верба, когда такой развал.

Проехав длинную череду пугающе одинаковых домиков микрорайона, похожего, по уверениям, на самарский «Кошелёк», мы добираемся-таки до места. Прохладно. Много студентов (собственно, это не очень-то удивительно, учитывая специфику моего путешествия). Два парня, идущие впереди, негромко переговариваются о насущных делах парней. Один лениво побрасывает перед собой баскетбольный мяч. На резко осиротевшей платформе становится необычайно тихо.

- Я бы тебе не советовала стоять на шпалах, - Д. с опаской приподнимает бровь, застыв в незавершенности улыбки, пока я делаю фотографию – не могу удержаться, слишком уж чистый воздух. Есть в светлости осенних вечеров, как говорится (а впрочем, хорошо, что совсем не осень).

Улицы, если можно так обозначить асфальтированные подмостки, ведущие к монументальному возвышению учебных корпусов, необычайно пустые. Куда все исчезли? Спрятались по комнатам общежитий, засев за пухлые от письма тетради? Гуляют в центре? И зачем он, этот центр?

- Красиво здесь у вас. Очень. Маленькая жизнь внутри жизни.

- Да, наверное, - она с сомнением оглядывает изрядно потасканные фасады. Корпус физиков, спрятав во внутреннем дворике парочку не самых изысканных автомобилей, приветливо горит ячейками просторных окон. Какой-то мужчина, запустив ладонь в волосы, неторопливо, но ощутимо напряженно разговаривает по телефону, изредка поглядывая на часы.

- А вот этот корпус я ненавижу, - Д. с неожиданным энтузиазмом кивает в направлении длинного ряда обглоданно-серых плит общежитий матмеха. Здание глухо принимает в себя обиду. – Уродец!

Ещё несколько длинных, похожих на языкастые змеи дорожек, петляющих между кусочков зеленых и кирпичных сочетаний. Развилка, уходящая то ли в «Березовку», то ли в другой подобного типа лагерь/турбазу/санаторий. Дышится полной грудью: успокоенно и устало. Мимо стайками пробегают спортивного вида (или не очень) девушки.

Контрольно-пропускной пункт безапелляционно мигает всё тем же, как и в метро, рядом турникетов. Бетонный забор, окаймляющий периметр территории с этой стороны, выглядит сурово и неприступно – как и подобает забору.

- А это двадцатки. Если честно, понятия не имею, где начинается одно здание и заканчивается другое – они просто есть, - Д. заметно ускоряется, забегая вперед и поражаясь моей готовности восхищаться. – «Эй, студенточка с красивыми ногами, кончай настирывать руками! Береги руки для российской науки», - это прачка.

Только лишь миновав небольшой просвет, мы, наконец, попадаем в самое настоящее сердце студенческой жизни: заколдованный круг высоких, облицованных кирпичом общежитий с одинокой черемухой, уже распустившей свой сладкий запах на всю округу. Мимо на полусогнутых пробегает кошка. Поговаривают, их здесь вообще немало. Грозное тучное небо, силясь сдавить тисками плоские однотипные крыши, осекается, встречаясь на горизонте с запоздалыми пятнами свежести уходящего в прошлое дня. Мигает электронное табло «Шайбы». Невдалеке как-то уж слишком банально сияет «Лента».

- Вон там - «Андрюша», - это Д. про излюбленный магазин студенческой детворы. – Вот тут Лара, Катя. Слава. Когда я жила в «пятнашке» летом, то нам с подругой казалось, что это круглое поле – явно какое-то нехорошее, а осенью оно зацвело подсолнухами…

На асфальте написано «Счастья». Почему-то хочется застыть среди этого великолепия маленькой пародийности на большую и взрослую, и никуда-никуда не двигаться. Просто стоять, наполняясь свободой, льющейся от искушающих белых цветков на весеннем дереве, думать о том, как здания тихо шкварчат студентами.

Я подхожу к окну неширокой комнаты, блиновидной вытянутой бежой обоев. Окно тихонько поскрипывает картинкой, искажая изображение. Взгляд падает на гирлянду в таком же огонечке света, как наше, но только выше – в соседнем здании.

- Не нравится мне мой вид. Помойка.

- Да где?

И тут я замечаю.

Репортаж №7

Время героев

На сцену начали выходить претенденты на победу. Первым появляется 11-летний мальчик Антон, нервно прижимающий к своей груди шахматную доску. За ним следуют полицейские Светлана и Дмитрий. У мужчины нет указательного пальца, обрубок от него держит в своей руке женщина. Рядом с ними становятся молодожёны Вася и Ксюша. У невесты красное распухшее лицо от слёз и такой же распухший безымянный палец. И последней на сцену выбегает пятилетняя Катя. Она шуршит своим праздничным платьем и весело, не по-детски уверенно смотрит на зрителей.

Реальные участники конкурса становятся перед своими персонажами. Все они ждут объявления победы. Первые, чтобы получить грант в размере 450 000 рублей на реализацию своего короткометражного фильма. Вторые, чтобы с помощью этого фильма стать чем-то более реальным, чем бумажной выдумкой.

Всё это – Открытый питчинг сценарного конкурса короткометражных проектов Potential. Уже четвёртый год молодые сценаристы пишут сотни историй, создают тысячи персонажей, чтобы позже через победу родить своих героев в собственном фильме. Кажется, победа даёт многое: денежный грант, помощь в съёмках профессиональных продюсеров и режиссёров, свой кинопродукт. Но главным критерием для этой победы является нечто непростое: интерес. На финальном этапе конкурса участникам необходимо так представить свои сценарии, чтобы и у экспертов, и у зрителей возникло непреодолимое желание увидеть их экранизацию.

В 2017 году финалистами питчинга становятся четырнадцать работ. Все участники уже в зале. Они активно готовятся к презентации своих персонажей: полушёпотом репетируют речь, рассказывают гостям сценарии, уже сейчас пытаются воссоздать в воображении окружающих образы героев. В большинстве случаев у них это выходит. Вот, где-то в углу сидит молодой изобретатель из небольшого села. На столе он вместе со своим автором разложил самодельную ракету. Вместе они скотчем пытаются вернуть на место отвалившуюся деталь. Творение не выглядит безопасно, поэтому все обходят парней стороной.

В другом конце зала над шахматной доской склонились два пожилых человека. За партией внимательно наблюдает Антон. В душе он болеет за своего дедушку, вот только вида не подаёт, чтобы не обидеть другого игрока. Их автор повторяет речь и не мешает им. Эта компания пока остаётся без внимания окружающих.

По всему помещению гуляют ещё десятки персонажей. Дед Мансур подходит к одному из гостей:

– Мы всю жизнь вместе прожили. А ни одного доброго слова так друг другу и не сказали. Только и делали, что спорили и ругались. Когда я на здоровье жаловался, она мне говорила: «Что б ты сдох», а я ей отвечал: «Да ты скорее меня подохнёшь». А теперь она с кровати не встаёт, и я не знаю, как теперь без неё быть. Мы ведь...

– Да, фильм будет называться «Мать», – громко произносит сценарист Александра Соколовская, информируя при этом всех вокруг. – Это самый лучший вариант. Вы только взгляните на неё, – женщина указывает на свою героиню, – учёный 40-50 лет, не жената, уход за собой ограничивается лишь мытьём и расчёсыванием, девственница. И неожиданно узнаёт, что беременна! Это же непорочное зачатие, конечно, она именно мать, а не мама, маманька, матушка или кто-либо ещё. К тому же в современных условиях эта история приобретает интересный контекст, так что самая адекватная реакция, которая может последовать от женщины, это «Твою мать!». Я считаю, что названия идеальное.

– А вы уверены, что церковь не воспримет ваш фильм в штыки? – отвечает собеседнице режиссёр Алексей Нужный. – Использование такой известной библейской истории может вызвать большой резонанс.

– Я думала об этом. Но в фильме не говорится прямым текстом, что это было непорочное зачатие, к тому же конец там очень хороший и совершенно непошлый. Я думаю, церкви не будет никакого дела до моей короткометражки. В принципе, как и мне нет никакого дела до церкви.

– Здесь я бы не стал быть таким категоричным. Я, например, с большим уважением отношусь к РПЦ, потому что больше всего в жизни люблю «не сидеть».

К этому времени ведущий объявляет начало. Все рассаживаются по местам, авторы замолкают, и за этим молчанием они прячут всех своих персонажей. Время героев наступит теперь только на сцене, потом, если повезет, во время собственной победы, а в этом случае они уже будут жить до конца.

Истории сменяют друг друга с бешеной скоростью. Персонажи показывают себя, описывают, красочно рассказывают свои истории. Сценаристы сделали для презентации всё: они показывают максимально похожие референсы, пробные дубли, актёрский состав, доказывают свою профессиональность. Эксперты не отстают. Они спорят, хвалят, указывают на ошибки. Часто ведущие прерывают их на полуслове, потому что пятнадцатиминутный регламент –условие хоть и неприятное, но обязательное.

Каждые 15 минут выглядят по-разному. Большинство уподобляется самой длинной стрелке на настенных часах и окрашивается в голос очередного автора, а порой минуты расширяются до описываемого двора или магазинчика. Именно это, например, происходит, когда наступает очередь сценария «Шахматист». На сцену выходит парень азиатской внешности, Александр Мадуев. После первых же его слов появляется знакомый мне Антон. Он рассказывает, как проводит лето в городе вместе с дедушкой Борисом и его другом дядей Витей. Старые товарищи днями напролёт играют в шахматы, но когда с дедушкой случается приступ, он больше не может ходить, а партия прерывается. Мальчик становится единственной ниточкой, связывающей стариков, и пробуждает в них жизнь. История трогает в зале всех, и хотя её автор не взял главный приз, он становится победителем зрительского голосования. Что ж, 11-летний Антон обеспечил дедушке Боре и дяде Вите долгую жизнь на киноэкране.

В какой-то момент череду придуманных героев сменяет реальный человек. Ведущий представляет сценарий «На приёме у Мурки». Забавный рассказ молодожёнов Васи и Ксюши зрители приняли с большой теплотой, но человека, придумавшего его, аудитория полюбила ещё больше. Дарья Федотова оказывается самым молодым сценаристом на конкурсе, она невысокая, худенькая, в простых джинсах и чёрной футболке с непонятной надписью:

– Мне 18, – начинает она. – Я только заканчиваю первый курс в университете кино и телевидения. Вы можете меня спросить: «Какого чёрта ты сюда пришла? Ты не умеешь нормально снимать, у тебя нет никакого реального опыта, а деньги большие. Не зажралась ли ты, девочка?». И знаете, что? Да, я зажралась! Я хочу снять свой фильм. И мне плевать, сколько мне в этот момент лет.

Девушка рассказывает о своих персонажах с любовью, но с большой долей юмора, из-за чего эксперты и зрители порой смеются в голос. Это простота рассказа скоро объясняется:

– История основана на реальных событиях, – поясняет Даша. – Моя знакомая и правда накануне свадьбы прищемила себе палец. Тот так распух, что кольцо перестало налезать. Что сказать? Пользовались всеми народными способами снятия опухоли: от лопуха до лечебной кошки. В итоге что-то помогло, и родственники дружно поверили в целебные способности Мурки. Это неудивительно, действие происходило в настоящей российской глуши. Не буду говорить название, оно вам ничего не скажет, но это крошечный город в Сибири, в центре которого стоят не часа, а дозиметр с уровнем радиации.

На удивление, ближе к концу все как будто только оживают. Повышению интереса способствуют и рассказ старика, уверенного, что он – Сталин, и Дед Мансур, и пятилетняя Катя. Все они заслуживают победы, потому что каждая история впечатляет, а значит – должна быть услышанной.

Но вот уже наступает время объявлять победителя – сценарий «Гололёд». Кажется, девушки-авторы, Елизавета Тихонова и Мария Шульгина, не ожидают этого, и уж в особенности это удивляет главных героев – полицейских Свету и Диму. Их любовная история имеет грустный конец: развод, разбитое сердце для одной, потеря работы для другого. Но именно она победила, и именно её увидят зрители в конце лета.

Многих сценаристов поощряют призами, которые всё-таки позволят им снять свой фильм, хоть и не в рамках основного конкурса. Однако большинство персонажей исчезают, их авторы быстро собирают вещи и уходят. Остаются только те герои, которые хоть кому-то запомнились. К ним и обращается в самом конце режиссёр Павел Руминов:

– Наш мозг сегодня работал в верном направлении. В России кино находится не на очень высоком уровне, но именно с вас всё начинается. Изменяйте страну, изменяйте атмосферу. Развлекайте своими фильмами и собой. Не бойтесь быть клоунами. Это не стрёмно, потому что именно такие, как вы, будут идти и менять.

Репортаж №8