Суждения лоуренса о романе - мораль и роман - лоуренс и традиция - лоуренс о русской литературе
В жанре романа созданы его основные произведения Э Билл справедливо подчеркнул, что для Лоуренса роман — это не только явление литературы, но и движущая сила жизни3
Место и назначение романа в читературном процессе Лоуренс определял исходя из категории морально-этического характера, и в этом отношении он был связан с традицией английского ро манаXIX века Однако сам он видел свою задачу в разрушении викторианской традиции умолчания, проявлявшейся при изобра жении, а вернее в отказе от изображения интимных отношении людей Лоуренс одним из первых в анпиискои литературе напи сал откровенно об отношении полов, ломая пед предрассудков и ханжества
В послевоенные годы написаны статьи Лоуренса о романс — «Мораль и роман», «Роман и чувство», «Почему роман имеет зна-
' Lawrence D H The Collected Letters - N Y 1962 - V 2 - Р 681
2 Ibid -V 2 -Р 713
' Lawrence D H Selected Literary Criticism Ed by A Beal L 1960 — P XI
jjiiii l r^put-pl 'I(.^p h(-
чение > Не составчяя завершенную теорию высказанные в этих статьях суждения о романе и его функциях помогают поить эсте тичсскую программу писателя
«Мы не знаем ничего или почти ничего о нас самих» — эги ми словами Лоуренс определяет направление своих рассуждении о задачах романиста в статье «Роман и Чувство» Познать неизве- данный мир чувств заключенных в каждом из нас, — вот что счи- тает Лоуренс самым важным Что пользы в знаниях по географии экономике или технике, если человек не знает себя9 Самопозт ние — долг человека, а романист помогает его выполнить, помо- гает вглядеться в тьму таящихся в наших глубинах африканских джунглей»
Смыслом нашего существования Лоуренс считает саму жизнь во всей полноте и многогранности ее проявлении, а роман на- зывает «книгой жизни» В этом смысле он и Библию называет «великим всобъемлющим романом» Он ставит романиста выше ученого, философа, проповедника и даже поэта, поскочьку каж дыи из них тракгует «какую-то часть человека, но не может ох- ватить его в целом»' Всеобъемлющего понимания человека в его отношениях с окружающим миром может достишуть лишь ро- манист, ибо он знает, что в человеке значите 1ьно все — нс только интеллект и не только дух, но и его течо его руки, пальцы Романист пробуждает «инстинкт жизни» Каким образом можно сделать это9
Лоуренс отвечает на этот вопрос надо отказаться от каких бы то ни было схем, догм, заранее сконструированных шаблонов, лак как они убивают жизнь, вечно изменяюшуося, находящуюся в постоянном движении Передать это движение, эти изменения — вот что важно «Мои слезы сегодня не ie, что вчера, и мое сегод- няшнее «да» странным образом отличается от вчерашне! о И если та, которую я люблю остается неизменяющейся, я перестану ее любить Ведь только потому, что меняясь сама она изменяет ме- ня, преодолевает мою инергность, и сама изменяется под моим влиянием, — только потому я продолжаю тюбить ее>
Из всего, чго может случиться с человеком С1мым сграшным Лоуренс считает превращение его в живого мертвеца, а происхо- дит это, когда творимую ими схему чюди принимают за настоя- щую жизнь Можно есть спать и даже люЬигь но не быть при этом живыми, а роман помогает человеку <быть живым быть жи-
вот что самое главное»3
вым человеком
' La vrence D H Selected Literary Critic sm — P 105
Ibid - P 106 ^bid P 107
Модернизм Английская и ирландская литерагура
Стремление к обновлению романа, к обогащению его изобра- зительных возможностей проявилось в творческом использовании Лоуренсом художественных открытии живописцев. В этом отноше- нии он продолжил национальную традицию взаимодействия лите- ратуры и живописи, которая всегда был сильна в культуре Англии. Лоуренс был наделен талантом восприятия жизни в ярких зри- тельных образах. Его новаторство во многом основано на использо- вании достижений художников. Для него важное значение имели полотна Констебля и Тернера, Ван Гога и Сезанна. Так же, как Блейк и Рёскин, Лоуренс считал живопись тем видом искусства, который с наибольшей полнотой и выразительностью запечатле- вает самые существенные изменения в эмоциональной жизни лич- ности. Он с вниманием относился к деятельности прерафаэлитов, к новаторству импрессионистов, к исканиям экспрессионистов и дерзкому вызову футуристов. Сезанн и Ван Гог были его учителями и наставниками после пережитого увлечения Констеблем и Терне- ром. Под их влиянием складывалась поэтика романов «Белый пав- лин» и «Сыновья и любовники», а затем обогащалась система изо- бразительных средств в «Радуге». Он восхищался «Подсолнухами» Ван Гога, как о великом реформаторе, утвердившем новое виде- ние мира, писал о Сезанне. Они оба дороги ему своим умением передать трепетное движение жизни, складывающиеся в опреде- ленный момент отношения между художником и предметом его изображения.
Героями двух ранних романов Лоуренса являются художники. В «Белом павлине» — это Сирил, в «Сыновьях и любовниках» — Пол Морел, в эволюции которого Лоуренс выделяет такие этапы, как близость к прерафаэлитам, обращение к реалистической живопи- си, увлечение импрессионизмом. Лоуренс и сам был художником.
Лоуренс не раз обращался к вопросу о достижениях, утратах и современном состоянии романа. Исчерпаны ли возможности это- го жанра? Имеет ли он будущее? Какие пути для его дальнейшего развития наиболее перспективны? Есть ли основания считать, что роман вступил в период кризиса? Все эти вопросы поднимаются в статьях Лоуренса. В статье «Исцеление или гибель романа» (1923) Лоуренс говорит о романах Пруста, Джойса и англичанки Доро- ти Ричардсон как о явлениях кризисных. Проявление кризиса он видит в «болезненно углубленном самоанализе», в излишнем вни- мании к переживаниям и чувствам, мало значительным. Путь воз- рождения романа Лоуренс видит в слиянии его с философией. «Приходится сожалеть о том, что философия и художественная литература разъединились, — пишет он. — Они были единым це- лым со времен мифов, а затем взяли и разошлись, как повздо- рившая супружеская пара... В результате роман становится обеск-
Дэвид I ерберт Лоуренс
ровленным, а философия абстракгно сухой. Они должны снова соедини гься»'.
Лоуренс никогда не писал для избранных, он обращался к ши- роким читательским кругам; он нс хотел быть, подобно Джойсу, «высоколобым», как он не раз его называл, его не увлекали экспе- рименты Гертруды Стайн или футуристов. «Мне они нравятся, толь- ко я в них не верю. Я согласен с ними, когда речь идет об отжив- ших традициях, инертности. Но я не согласен с ними в вопросах лечения и освобождения... Их искусство вовсе не искусство, а уль- транаучная попытка создать диаграммы, отражающие определен- ное физическое и психическое состояние. Оно ультра-ультра ин- теллектуально, превосходит в этом и Метерлинка и символистов. В их произведениях нет ни капли наивности, хотя ее очень много в самих авторах»2.
Глубже XIX века в своих работах о судьбах романа Лоуренс не заглядывал, а среди романистов XIX столетия выделяет Бальзака, Дж. Элиота, Льва Толстого и Томаса Гарди; его любимый драма- тург — Ибсен, любимые поэты — Шелли и Суинберн. «Читайте, мой друг, читайте Бальзака, Ибсена и Толстого и думайте над ними... все они были великие люди», «Бальзак прекрасен и ве- лик»3, — утверждает он. «Безжалостный реализм» Бальзака поко- ряет его. В годы молодости он восхищался «Евгенией Гранде», счи- тал это произведение лучшим из тех, что ему приходилось читать. Вспоминая сцену с сахаром, он обращает внимание на мастерст- во использования деталей, раскрывающих особенности характе- ров героев романа.
И все же, сколь бы ни ценил Лоуренс своих предшественни- ков, он звал современных ему романистов освободиться от их вли- яния, называл их «выдохшимися». Только для Гарди из всех англи- чан делал он исключение. Томас Гарди всегда оставался ему бли- зок, а герои романов Гарди импонировали ему присущей им импульсивностью, той полнотой жизни, которая никогда не ос- тавляла Лоуренса равнодушным.
Томасу Гарди Лоуренс противопоставлял Джона Голсуорси, ни один из героев которого не является, с его точки зрения, живым существом. Форсайты — «существа социальные», — утверждает Ло- уренс, ибо деньги заменяют им жизнь и ограждают от нее.
Лоуренс жил в эпоху, когда интерес англичан к русской куль- туре и особенно литературе был силен. Россия, как уже было отме- чено, привлекала Лоуренса и происходившими в ней переменами.
' Lawrence D.H. Selected Literary Criticism. — P. 117.
1 Lawrence D.H. The Collected Letters. — V. 1. — P. 280.
'Ibid.-P 182.
S5
Модернизм. Am тиская ii lip laincxii'i .iiiicparypa
Поездка в Россию, к которой он готовился, не состоялась, но зна- комство с творчеством русских писателей продолжалось. В 20-е го- ды Лоуренс читает В. Розанова и Л. Шестова и Россия видится ему такой, как она представляется на страницах их книг; в них счышит он «истинно русский голос».
Лоуренс читал в переводах Л. Толстого, Достоевского, Турге- нева, Чехова, Куприна, Андреева, Горького; он любил Бунина и помогал своему приятелю Котельянскому переводить на англий- ский язык «Господина из Сан-Франциско», считая этот рассказ лучшим у Бунина.
Русские писатели воспринимаются Лоуренсом «как сама жизнь». Его влечет, а порой отталкивает Достоевский. Его привлекает и покоряет присущая романам русского писателя стихия страстей. Суждения Лоуренса о Достоевском противоречивы. «Он великий человек, и я восхищаюсь им, — пишет Лоуренс в апреле 1915 го- да»'. А через два месяца он говорит: «Я не люблю Достоевсого»2. То он пишет о беззаветной любви Достоевского к существам загуб- ленным и опустившимся, то утверждает, что в его душе нет ни капли любви, а лишь ненависть.
В одном из своих писем 1916 года, адресованном писательнице К. Мэнсфилд и ее мужу, критику Д. Мидлтону Марри, Лоуренс дает интересную классификацию героев Достоевского, отмечая при этом присущую русскому писателю черту: доводить особенности личностей героев до предела, до той высшей точки их проявления, которая граничит с бесконечностью. Таковы князь Мышкин, братья Карамазовы. Таким представляется Лоуренсу и сам Достоевский. В Дмитрии Карамазове, в Рогожине, в какой-то мере в Ставрогине воплощены начала чувственные; начала духовные полнее всего вы- ражены в князе Мышкине, Алеше Карамазове и в том же Ставро- гине. Третья группа героев, воплощающих начала рациональные, включает Ивана Карамазова, Петра Степановича и Гаврилу. И ес- ли в романе «Идиот» раскрыта высшая ступень христианской са- моотверженности, то история Дмитрия Карамазова — выражение беспредельного эгоизма и чувственности. Экстаз самопожертвова- ния оборачивается помешательством, экстаз чувственности порож- дает преступления, а люди рациональные, воплощающие «соци- альное сознание», превращаются в существа механические, утра- чивая человечность.
В 1926 году Лоуренс писал: «Недавно я думал о том, что при- шло время вновь перечитать Достоевского: не как художествен- ную литературу, а как жизнь. Я так устал от этой английской
' Lawrence D.H. The Collected Letters. - V. 1. - Р. 332. 2 Lawrence D.H. Selected Literary Criticism. — L., 1960. — P. 229.
Дзвил [epucpi Ло>рснс
манеры читать все только как литературу. Я обязательно закаж\ «Братьев Карамазовых»'. Лоуренс всегда воспринимал роман как книгу жизни.