Уходя от единственного ответа

Но есть ли единственно правильный ответ на тест, подобный приведенному на рис. 3.7? Даже если твердо следовать инструкциям, я могу предложить несколько в равной степени правильных ответов для этой конкретной рисуночной аналогии. Я согласна, что отсчет времени является функциональным подобием между песочными и наручными часами, но столь же обоснованное функциональное подобие состоит в том, что песочные часы позволяют некоторому веществу (песку) перемещаться из верхнего резервуара в нижний точно так же, как это происходит с жидкостью в кофеварке. Далее, лопата перемещает песок из одного места в другое (в ведро), и ту же функцию могут выполнять песочные часы. Кроме того, горелка посредством нагревания вынуждает жидкость покинуть пробирку и уйти в атмосферу, как и сила тяжести заставляет песок перемещаться из одной части песочных часов в другую. И так далее.

Потом тем же пациентам был предложен другой тест с картинками. Он иллюстрирует проблему с еще большей очевидностью (рис. 3.8):

Составитель задает вопрос: «Который из четырех предметов справа связан с центральным предметом справа таким же соотношением, как верхний предмет слева связан с нижним предметом слева?»

Сам исследователь в этот момент, по-видимому, признал, что что-то идет не так, если судить по противоречивым утверждениям в его статье: «Когда я ни применяю этот тест (на коллегах и студентах), я получаю гораздо больше ответов, чем хотелось бы». Тем не менее он продолжает: «Семантической связью, которую я хотел бы, чтобы вы увидели здесь, является одинаковая температура. И утюг, и горящие дрова горячи, в то время как мороженое и вода со льдом холодны». Это, по-видимому, и есть «правильный» ответ, и снова пациенты набирают очень мало очков.

Но минуточку! Как я это себе представляю, на этот раз так называемый «правильный» ответ вовсе не правильный! Утюг-то явно холодный — ведь он не подключен к розетке и лежит гладкой стороной на поверхности. Никто не ставит горячий утюг плоской стороной вниз; следовательно, он должен быть холодным. Аналогия, таким образом, здесь должна быть такая: горячий к холодному. Огонь, который безусловно горяч (поднимается дым), относится к холодному утюгу, как горячий чай (он показан явно горячим — поднимается пар) относится к холодной воде с кубиками льда в стакане. Ответ составителя теста, по крайней мере на мой взгляд, решительно не соответствует представленной мне визуальной информации.

Мне кажется, что кем бы ни был тот человек, что составлял этот тест, он проигнорировал всю эту сложную визуальную информацию и фактически сказал следующее: «Меня не интересует, что могут показывать картинки; я настаиваю на том, чтобы вы игнорировали тот факт, что утюг не включен в розетку и что он лежит плоской стороной вниз; не обращайте внимания на пар, поднимающийся над чашкой чая. Вы должны понять мою идею, идею, сидящую в моем мозгу: семантическую связь, категорию. Все эти рисованные детали нематериальны. Не видьте того, что вы видите. Огонь всегда горячий, и утюги всегда горячие, а остальное к делу не относится».

Подобная негибкость отупляет, и мне кажется, что конечным ее воздействием на тестируемых учащихся будет то, что они будут стараться не видеть того, что находится перед их глазами, а вместо этого стремиться к абстрактным вербальным понятиям, которые могут на самом деле противоречить их визуальному восприятию. Кроме того, у людей с повреждением левого (вербального) полушария мозга могло возникнуть нарушение, при котором они были неспособны видеть приемлемым образом, но их ответы посчитали ошибочными как раз за то, что они все-таки увидели. Когда я поняла это, мне в голову пришла мысль, что современная система образования в значительной степени проповедует именно такой тип мышления, по умолчанию допуская деградацию непосредственного восприятия.

«Бывают случаи, когда одно слово стоит тысячи изображений».

Профессор Дон Дейм Факультет изобразительного искусства Калифорнийского университета в Лонг-Бич

«Интеллект, как он мнится психологам, произвел на свет очень вредное для общества представление о том, что то, что они якобы измеряют, есть нечто особенное — своего рода Золотое Яйцо, которое мы должны высоко ценить, демонстрируется оно, измеряется и испытывается примитивного вида тестами, которые не стимулируют воображение (да и не помышляют это делать).

Хуже всего, что предполагается, что этот интеллект, необходимую предпосылку для всякого рода навыков и понимания, нельзя развить никакими мыслимыми усилиями, хотя он стал Золотым Яйцом, которое мы чтим как нечто самое драгоценное. Представляется более чем вероятным, что социальные беспорядки, недостаток уверенности в себе у отдельных людей и жизненно важные решения, касающиеся образования и профессиональной деятельности, базируются на иллюзорном Золотом Яйце интеллекта, которое было создано мистикой тестов на коэффициент интеллекта».

Р. Л. Грегори «Разум в науке», 1981

«Рисование поворачивает творческий разум к его плодам. Рисование раскрывает сердце визуального мышления, сращивает дух с восприятием, вызывает к жизни воображение; рисование — это род медитации».

Эдвард Хилл, «Язык рисования», 1966

Видеть или не видеть

Почему? — спросила я себя. Какая может быть польза в том, чтобы не видеть? Как долго это не-видение продолжается? Сколько этого не-видения вобрала в себя я сама, пройдя через систему образования, которая поощряет не-видение? Если, как я полагала, видение как-то связано с творчеством, то как влияет на творчество не-видение?

Конечно, можно предложить аргументы в пользу фильтрации визуальных данных. Два плюс два категорически будет четыре, как бы ни менялось изображение цифр; и пристальное внимание к вариациям во внешнем виде букв алфавита, разумеется, было бы контрпродуктивным. Произношение слов, стоимость различных монет и банкнот, распознавание предметов, людей и мест — все это более эффективно осуществляется посредством жестких лингвистических категорий.

Но что происходит, если опыт образования на протяжении всей жизни человека состоит почти целиком в экранировании визуальной информации и принятии исключительно лингвистических концепций? Не потеряет ли такой человек, выражаясь фигурально, окончательно способность видеть? Или имеет место частичная потеря, действующая избирательно? Какие отличия в моем образовании позволяют мне, как и пациентам, подвергшимся тестированию, видеть зрительную информацию, по крайней мере, иногда, а порой даже против воли? А как насчет тех людей, которым нелегко научиться трюку с подавлением визуальных данных в пользу вербальных категорий? Какие решения принимаются за них, касающиеся их потенциальных способностей, их жизненных возможностей, их будущего?