Сновидения как художественные произведения
Определения сновидений и искусства совпадают. Особенно в отношении искусства Достоевского.
Вот говорит черт («Братья Карамазовы)»: «В болезненном состоянии сны отличаются часто необыкновенною выпуклостью, яркостью и чрезвычайным сходством с действительностью. Слагается иногда картина чудовищная, но обстановка и весь процесс всего представления (! - Ю.К.) бывают при этом до того вероятны и с такими тонкими, неожиданными, но художественно соответствующими всей полноте картины подробностями, что их и не выдумать наяву этому же самому сновидцу (СНОВИДЕЦ КАК ХУДОЖНИК. – Ю.К.), будь он такой же художник как Пушкин или Тургенев»[103].
Художественно - именно это состояние ИРРЕАЛЬНОЙ РЕАЛЬНОСТИ или РЕАЛЬНОЙ ИРРЕАЛЬНОСТИ (ср. подзаголовки – «Фантастический рассказ»[104]. А еще «Фантастический реализм Достоевского», вспомнить, чья формула, кажется - Гроссмана). Но тут небольшая, но крайне важная поправка: подробно провести, исчерпывающе РАЗЛИЧЕНИЕ у Достоевского МЕЖДУ «ПОЭТОМ» И «ХУДОЖНИКОМ» (собрать все до единого определения Достоевского на этот счет, начиная: с ключевого, вначале с черновиков к «Подростку» и из письма Майкову и кончая признанием Страхову – «поэт во мне всегда превышал художника». Рассказ-признание в любви Анне Григорьевне, - роман о художнике[105]. Плюс муки Мышкина о «форме»...).
Выходит, по Достоевскому (да и по жизни), что КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК – «поэт», т.е. в душе - художник, особенно в своих снах. Все ясновидцы - художники, осуществившиеся на какое-то мгновение. Наяву - другое.
«Поэт»= человек, способный сильно переживать (почти все герои Платонова – поэты). «Поэт» - БЕРЕТ. «Художник» - это способность адекватно отдать. У неразвитого, но очень ушибленного человека происходит смешение одного с другим. Записав пережитое, он искренне думает, что он художник. Тогда как он остался стихийным поэтом. «Поэт» - заражается, художник - ЗАРАЖАЕТ. Неразвитый поэт, неразвитый художник может заразить лишь подобных себе, но даже, порой, тронуть и гения.
Почему, однако, простых смертных трогает гений? Да потому, что есть и в нас, в каждом из нас какая-то струна, которая откликается, звучит. Иначе, другим словом, чем СОВЕСТЬ я не могу определить эту струну.
Религия (religare) = совесть. Связь каждого со всеми и всех с каждым.
Искусство… Де ведь тоже самое, особенно русское и особенно русская литература. Тоже - religare.
Опять- таки и сюда должны пойти те удивительные совпадения в эпитетах, определениях Достоевским (до полного тождества, и количественные и качественные) Христа с одной стороны, Гомера, Шекспира, Сервантеса, с другой[106].
Сновидения. Искусство. Религия… А ведь есть общий « знаменатель», ведь все вместе - это А П О К А Л И П С И С, О Т К Р О В Е Н И Е. Ведь и сам первый Апокалипсис, первое, самое первое Откровение - в сущности сон. Но и - искусство. Он же записан человеком. Человек записывает свой сон, в котором ему явился Бог. В Апокалипсисе - пересечение всех трех линий. Точка их пересечения.
А что такое «Сон смешного человека»? Ведь тоже такая точка пересечения. И сны Раскольникова? Да и сама «Речь о Пушкине» Достоевского, если угодно...
Посмотреть под этим углом - сновидцы, сновидения у других (Гончаров, Пушкин, Л.Толстой, Шекспир… что-то не помню снов в Дон Кихоте и у Данте, хотя вся «Божественная комедия» - тоже своего рода откровение, тоже своего рода апокалипсис).
И в понимании сновидений Достоевский является (должен быть) не поставщиком материала для иллюстраций, а настоящим первоисточником для всех Фрейдов, Фроммов...
Сновидения. Совесть, спящая наяву, просыпается во сне. Но ведь то же самое - и с «поэтом». Поэт - художник, забытый, заснувший, убитый наяву, вдруг просыпается во сне. А еще - при встрече со смертью, с любовью, с болью, с бедой...
В каждом - художник, т.е. совесть, и крик совести. Сон, пусть на мгновение, восстанавливает цельного, совокупного человека, разорванного на части там, наверху, наяву. Точнее: не «наверху»», а именно – «внизу». «Наверху» - ведь это подъем, возвышение...
Сам процесс творчества Достоевского (и не только его) - это как бы работа над сновидением, над ЯВИВШЕМСЯ, ЯВЛЕННЫМ. Это - страшно мучительное воспоминание о сновидении. Об апокалипсисе, об откровении. И вся работа - труд воспоминания. Наверное, здесь - та же ОБРАТНАЯ ПЕРСПЕКТИВА ВРЕМЕНИ, как (если я прав) и в сновидениях: сначала в абсолютно неуловимое мгновение сновидец видит - предчувствует главное, видит-предчувствует финал, ответ, а потом тоже в неисчислимо малое мгновение «подгоняет» под этот ответ доказательства, сюжет и пр.
Музыка. И само сотворение ее, и влияние ее на слушателей, «заражение» ею ... все выше сказанное - применить сюда, учтя, что музыка, может быть, еще больше сходна со сновидением. Здесь, как ни в каком другом виде искусства, перескакиваешь через законы рассудка, через законы бытия, через «пространство и время». Здесь, как ни в чем, «ВРЕМЯ ИСЧЕЗЛО», «ВРЕМЕНИ НЕ БУДЕТ» (Апокалипсис, кувшин Магомета...).
Не противоречит ли все это пушкинскому определению вдохновения и, особенно, «ПЛАНУ»...? Определение это относится к ТРУДУ ВОСПОМИНАНИЯ... «План», да еще какой план! - ЕСТЬ в сновидениях. Только его невероятно трудно вспомнить.
Достоевский - Майкову: «Я не остановился бы тут ни перед какой фантазией». Ведь и в самом деле это - как сновидение. Это - как план воспоминания о сновидении.
Сновидения (художественные, сочиненные и - реальные: РАЗЛИЧАТЬ).Время большое и малое («t и Т») в религии, в искусстве, в сновидениях. Внутри реального времени - вечность. Невероятное, небывалое сжатие времени почти во всех произведениях Достоевского (дать полный, исчерпывающий расчет; сравнить с другими).
Хронотопы в религии, в искусстве, в сновидениях. Ничто так не скрывает, не таит и не открывает тайну времени (т.е.: соотношение времени маленького и большого, времени и вечности, времени внешнего и внутреннего), как музыка и сновидения.
Красота мир спасет.Это - настолько общепринятая мысль, что как всегда и бывает, при общепринятости, она оказалась банальной фразой.
Тем не менее, наверное, все-таки, надеюсь, нет ни одного человека, которого она не задела бы когда-то, когда-нибудь за живое.
ФРАЗА - обсмеянная. Ну, где, когда, кого она спасала?! А все-таки в чем ее - все равно, неистребимая притягательность?
Почему вдруг расплавляется броневая скорлупа наша и хочется, очень хочется поверить во что-то миллион раз оплеванное и загаженное, «возвышенное и прекрасное»? Почему? Потому. Потому, что хочется. И это - неистребимо.
И все-таки никуда не денешься от этой замызганности, «как-то неудобно», почти неприлично - ее цитировать: дурачком прослывешь...
Но почему же - хочется. Я сто раз пытался «перевести» ее: красота совести, красота ума, красота порядочности... Можно все добродетельные существительные употребить здесь и все равно остается что-то не то...
Недавно, только что – «пробило»: да вот, Достоевский. Вот 30 томов. Вот все, что он умел создать, пережить. И вот же - создал. Один. Предельно. Вот это и есть красота. Спас ведь не только себя, может и не мир весь, но скольких...
Не путать (это почти всегда невольно путается): мерзость героев и красота их понимания, ТО ЕСТЬ: преодоление. Это и есть та красота, которая - спасает мир. Нельзя, нельзя спасти мир - сразу, «вдруг» и в целом, можно только – «по кусочкам». Первый «кусочек» - ты, я, сам.
Достоевский сделал свое дело. Сделайте хоть капельку и вы – сделайте СВОЕ (я не говорю уже о том, чтобы - больше Достоевского) А потом, может быть, получите право - нападать на него. Хотя, чего б вы ни достигли, на самом деле вы не имеете никакого, ни малейшего права критиковать кого бы то ни было, не разобравшись с самим собой. А на это, на «разборку» с самим собой, как выяснилось, - одной жизни, как правило, не хватает.