Судебная контора. мартин и князь сенжер

После туманной и дождливой ночи неожиданно проглянуло солнышко и высушило грязные мокрые улицы. У пробудившейся пасторши; спавшей каким-то необычным для неё сном, было радостно и легко на сердце. Её не давила леденящая тоска, которая стала теперь её верным спутником с самой смерти пастора, что она, кстати, тщательно скрывала от Дженни.

Не сразу сообразила леди Катарина, где она. И только когда Дория распахнула окно в сад и в комнату ворвались солнечные лучи, аромат цветов и щебетанье птиц, она поняла, где она, и вспомнила всё пережитое минувшей ночью. К её удивлению, эти воспоминания не вызвали в ней уже привычного страха и отчаяния. Ни поведение Бонды, ни клятва, которой её связал Браццано, не смутили её души, точно между нею и им встала какая-то заградительная стена.

Совершив свой туалет и одевшись с помощью Дории в скромный и элегантный чёрный костюм и чёрную шляпу с траурным крепом, леди Катарина совершенно четко в первый раз поняла, что носит траур, который они с Дженни сбрасывали уже много раз, что она вдова и уже немолодая женщина. Её вчерашние морщины и повисшие щёки несколько разгладились за ночь, и она уже не была так страшна, как вчера, когда сидела у камина. В её рыжих волосах появилась седина, отчего они потеряли свою кричащую яркость. И в этой смягчённой раме лицо её выиграло - пасторша всё ещё была красива своеобразной красотой.

- Ну, вот мы и кончили завтракать, леди Катарина, перейдём теперь в соседнюю комнату, скоро к вам выйдет Ананда.

- "Ананда, Ананда", - как бы силясь что-то вспомнить, повторила за Дорией пасторша. - Кто этот Ананда? Это имя мне что-то говорит, и вместе с тем никакой образ не связывается в моей памяти с этим именем.

- Ананда очень большой друг лорда Бенедикта. Он поедет с вами в судебную контору. Да вот и он сам.

Приветливо поздоровавшись с обеими женщинами, Ананда передал Дории просьбу лорда Бенедикта пройти к леди Цецилии, где она найдёт Алису и его самого. Услышав имя леди Цецилии, пасторша вскрикнула, пошатнулась и упала на стул, не имея сил удержаться на ногах. - Что вас так испугало? - спросил Ананда. - Нет, ничего, просто я так измучена всевозможными горестями за последнее время, что имя, произнесённое вами и не имеющее, конечно, ко мне никакого отношения, заставило меня что-то вспомнить.

- Не знаю, право, как такая добрая и смиренная душа, как сестра вашего мужа, могла доставить кому-то тяжесть и скорбь. Но что её встреча с вами, как и ваша встреча с Алисой очень важны для вас, - в этом нет сомнения.

- Значит, мой муж был прав, разыскивая свою сестру? Значит, она действительно у него была?

- Почему же вы не верили своему мужу? Ведь ещё в Венеции, когда вы были невестой, ваш муж рассказывал вам о печальном исчезновении из дома его сестры.

- Да, да, он говорил мне. Но... но... Браццано мне объяснил, что у Эндрью Уодсворда никогда сестры не было, что это психический заскок, своего рода ненормальность.

Лицо пасторши выражало полное недоумение, она смотрела на прекрасного собеседника, словно прося его помочь разобраться в истине.

- Вам ведь, леди Катарина, ваши любовь и доверие к Браццано принесли немало горя. По всей вероятности, вы не раз имели возможность убедиться в его лживости и жестокости к вам, равно как и к вашим дочерям. Пусть же встреча с сестрой вашего мужа и племянником Генри будет для вас рубиконом в жизни. Воочию убедившись во лжи Браццано, отрекитесь от него и всей его шайки вместе с Бондой.

- Если бы вы только знали, мистер Ананда, как разрывается на части моё сердце! Я больше ни минуты не могу жить подле этих гнусных людей. Но ведь я сама их призвала и своими собственными руками отдала им своё любимое дитя.

Как же мне теперь жить? Как вырвать у них Дженни?

- Прежде чем думать об этом, надо самой утвердиться на какой-то нравственной платформе, чтобы цельность мысли и чувства могла настроить на творчество ваш организм. За двумя зайцами погонитесь, - без всего останетесь. Соберите все силы вашей любви, чтобы помочь нам сейчас спасти Алису. Найдите в себе не раскаяние в том, что были неверной женой, плохой матерью, а радость, что можете возвратить вашему мужу часть верности, передав Алисе свою запоздалую помощь и заботы.

У Дженни - вам это лучше других известно - есть живой отец, и он ни перед чем не остановится, чтобы доказать свои права на неё. Если вы прежде не понимали, что Дженни унаследовала довольно отцовских качеств, то за последнее время должны были в этом убедиться. Чувствуете ли вы ещё в себе мучительную связь с Браццано?

- Нет, нет! На мне точно пуды тяжести лежали, как вериги давила ужасная клятва, данная Браццано. Но стоило мне провести одну только ночь в доме лорда Бенедикта, и всё ушло, точно мне развязали крылья, мне теперь легко, я перестала его бояться.

- Если это так, то вам сейчас следует думать не о борьбе с Браццано, а как защитить Алису. И первым делом должна быть ваша радостная встреча с леди Цецилией, ваше признание её полноправной владелицей капитала, переданного ей по завещанию вашим мужем.

- Бедная моя голова, мистер Ананда. Я, конечно, не собираюсь соглашаться с ложью Браццано, намерений которого до сих пор не понимаю. Но как же я могу её признать, если никогда её не видела?

- Важно ваше желание не спорить с очевидностью. Важны ваши верность и стойкость, если вы убедитесь, что леди Цецилия не может не быть вашей родственницей. Важно, чтобы в вас не было половинчатости и сомнений.

Остальное предоставьте нам.

Ананда встал и предложил леди Катарине спуститься вниз, где он познакомит её с леди Цецилией и ещё кое с кем. Они прошли по залитой ярким солнцем боковой лестнице вниз, и леди Катарина, ослепленная бившими ей прямо в глаза солнечными лучами, не сразу могла разглядеть, кто стоит перед ней в тени комнаты. Но одну фигуру она увидела ясно, это была её дочь в траурном платье. "Алиса", - крикнула мать, протягивая к ней обе руки.

- Я здесь, мамочка, - услышала она сзади голос дочери. Повернувшись и очутившись между двумя Алисами, пасторша закрыла рукой глаза и прошептала: - Матерь Божья, да что же это такое? Уж не чары ли это? - Успокойтесь, леди Катарина, - сказал лорд Бенедикт, - леди Цецилия в самом деле разительно похожа на вашу дочь, но всё же только через двадцать лет Алиса будет видеть себя такою в зеркале.

Пасторша почувствовала, что лорд Бенедикт взял её под руку. Она благодарно взглянула на него и сама удивилась, как ей стало легко и непривычно радостно и какая сильная привязанность рождалась в ней к этому человеку, так недавно казавшемуся всех страшнее.

- Позвольте познакомить вас, - продолжал лорд Бенедикт, - с вашей родственницей, леди Цецилией Уодсворд, по мужу - леди Ричард Ретедли, баронессой Оберсвоуд. А это её сын Генри, ваш племянник. Это брат мужа леди Ретедли, капитан Джемс Ретедли. Остальных вы знаете.

Лорд Бенедикт, продолжая держать под руку пасторшу, подошёл снова к леди Цецилии, взял и её под руку и усадил обеих женщин в кресла по обе стороны от себя.

- Вы всё ещё не можете опомниться от изумления, леди Катарина, что фамильное сходство может быть таким очевидным. Я думаю, любому эксперту было бы достаточно увидеть вместе этих женщин, - прибавил он, уступая своё место Алисе.

Поговорив о чём-то с Анандой, лорд Бенедикт вышел из комнаты.

- Алиса, простишь ли мне когда-нибудь мои грехи перед тобой? - взяв ручку дочери и глядя в её прелестное лицо, тихо спросила мать.

- Мама, дорогая, - опускаясь перед ней на колени и прижимая её руки к своим губам, отвечала Алиса, - вы так страдали, что волосы ваши поседели, лицо осунулось, а меня не было рядом, чтобы за вами ухаживать и вас защищать. Боже мой, кто измерит грехи дочери, покинувшей мать в беде!

Из глаз Алисы готовы были брызнуть слёзы. Она не отрываясь смотрела в новое для неё, страдальческое и постаревшее и такое тихое, без всегдашнего раздражения лицо матери.

- Где же были мои глаза, дочка, что я не видела, как ты прекрасна? Как спало моё сердце, что не слышало, как звучит твоя любовь? И подумать только, ведь что же я должна была сделать через час,- в ужасе говорила пасторша.

- Встань, друг Алиса, - раздался голос лорда Бенедикта. - Я хочу познакомить вас всех с моими друзьями, приехавшими сегодня ночью. Вот это сэр Ут-Уоми, которого некоторые из вас уже знают. А это дядя Ананды, князь Сенжер. Оба они принимают близкое участие в судьбах всех, кто собрался здесь сейчас. Приободритесь, друзья. Перестаньте плакать. В данную минуту нет иных возможностей провести в жизнь завещание пастора, нежели мужественно собрать все свои силы, спокойствие и радость любви к нему. Ни в какие мрачные или трагические моменты жизни нельзя забывать самого главного: радости, что вы ещё живы, что можете кому-то помочь, через себя принеся человеку атмосферу мира и защиты.

Каждый из вас сейчас вступает на новую ступень жизни. А в этот миг вам предстоит встретиться со злом. Не с тем абстрактным злом в образе сатаны, о котором вам рассказывали бабушки. Но с тем обычным злом, которое ходит среди нас на двух ногах, таких же как и ваши, и плетёт сеть лжи, раздражения, предательства и лицемерия.

Что главное для вас при этой встрече? Полное бесстрашие, такт и самообладание. Но силы эти совсем не то, что является результатом вашей воспитанности. Это аспекты той живой ЛЮБВИ, что вы носите в себе. Идите же бороться и побеждать любя. Сострадание к лжецам и обманщикам, точно такое же, как и ко всем страдающим добрым людям, это вовсе не слёзы. Сострадать - значит прежде всего мужаться. Так мужаться, чтобы бесстрашное ваше, чистое сердце могло свободно изливать свою любовь. А любовь, пощада и защита - далеко не всегда ласковое, потакающее слово. Это и укор, и поднятие чужой мысли через себя в более высокие сферы, это и удар любящей руки, чтобы, видя, как падает дух человека, своей силой подкинуть ему огня.

Сейчас мы едем в судебную контору. Вас, леди Катарина, повезут мой друг Ананда вместе с Дорией. Прошу вас, не отпускайте руки Ананды ни на миг. Вот вам браслет, он защитит вас от каверз Бонды, когда вы будете ставить свою подпись под заявлением у адвоката. Остальные знают, как себя вести, и поедут со мной и сэром Ут-Уоми. Через четверть часа мы двинемся в путь.

Леди Катарина, Алиса и Цецилия с Генри, а также Джемс Ретедли объединились вокруг Ананды, словно это был их общий центр, остальные - подле князя Сенжера, сэра Ут-Уоми и лорда Бенедикта.

Проснулась вскоре и Дженни в то светлое утро, но проснулась она от стука в дверь. На вопрос сонного Армандо, в чём дело, слуга отвечал, что дядя просит своего племянника немедленно прийти по очень важному делу, совершенно неотложному. Чертыхнувшись, Армандо всё же стал сейчас же одеваться, так как хорошо знал, что Бонда не будет беспокоить его без серьёзных на то оснований. Ему было досадно покидать молодую жену, в которой он нашёл больше, нежели ожидал. На вчерашнем обеде он заключил с Дженни безмолвный союз, поняв и оценив её хитрость, ум и коварное притворство. Он не сомневался, что хотя Дженни его и не любит, но будет заодно с ним сейчас, ненавидя Бонду с яростью тигрицы, что связывает её с союзником-мужем крепче любви.

Молодожёны, перекидываясь шутками в адрес Бонды, лениво поднялись и, полуодетые, решили выпить шоколаду. Но первое супружеское утро им не удалось провести в мире и тишине. Не успели они приняться за шоколад, как к ним ворвался Бонда.

- На каком основании вы переехали? Что за своеволие? Вы ждете, вероятно, чтобы я поучил вас послушанию, - принялся орать Бонда, подражая Браццано.

Глаза Дженни засверкали, но это была уже не та бешеная и не владевшая собой Дженни, которая сидела в карете день назад. Она сжала руку мужа, утихомиривая его, весело засмеялась и сказала:

- Неужели вам, дядюшка, охота быть смешным? Посмотрите на себя в зеркало.

Вы как будто всю ночь бродили в тумане по грязи.

И Дженни, продолжая смеяться, показала Бонде пятна грязи на его плаще.

Бонда, по рассеянности охвативший тот же плащ вместо другого, приготовленного ему слугой, подозрительно и зло посмотрел на Дженни.

- У вас всё глупости на уме. Где бы я ни бродил, - это никого не касается. А вот где бродит ваша маменька - никому неизвестно.

Дженни, обеспокоенная этими словами, скрыла своё волнение.

- Что же тут удивительного, наверное маме стало скучно в одиночестве, и она уехала к кому-нибудь из своих друзей.

- Скажите пожалуйста, любящая мамаша соскучилась без своего ненаглядного детища! Быть может, она отправилась к лорду Бенедикту, желая повидать своё брошенное дитя?

- Да возможность для неё проникнуть в дом лорда Бенедикта абсолютно равна возможности сделаться вам статуей Мадонны, - хохотала Дженни.

Бонда, успокоенный таким категорическим заявлением, всё же старался показать, что он очень обеспокоен.

- Не понимаю вас, дядюшка,- говорила Дженни, брезгливо морщась от запаха винного перегара, распространяемого Бондой. - Чего вы волнуетесь? Мама так ненавидит всех Бенедиктов, что вытащит оттуда Алису из одной только мести.

Ну, а я знаю достаточно мамин характер. Если уж она что-то решит, - умрёт, а до конца дойдёт. А тут и для неё, и для меня - её идола - вопрос жизни и смерти.

На лице Дженни мелькнуло выражение такой беспощадной вражды, что жестокий Бонда, и тот внутренне усмехнулся и поздравил себя с верным союзником, в которого он успел превратить упрямую и своевольную Дженни.

- И вы уверены, очаровательная племянница, что ваша маменька будет точна во всём, что касается моих указаний?

- Думаю, что она будет там раньше вас, а тем более нас, особенно если вы будете продолжать мешать нам одеваться, - всё так же мрачно отвечала Дженни.

- Ухожу, через полчаса зайду. Мы поедем вчетвером, Анри будет тоже. А весёлый Марто займется другим, не менее весёлым делом, - нагло хохоча, прибавил Бонда.

- Неужели вы не оставили, дядюшка, своей вздорной мысли о нападении на особняк лорда Бенедикта? - досадливо морщась, спросил Армандо.

- Я не обязан отчитываться перед тобой в своих действиях, мой милый. И в мои распоряжения не вмешивайся.

- Мой муж совершенно прав. Стремиться проникнуть в дом лорда Бенедикта среди белого дня, против его воли, это просто смешно. Да и что вам там нужно, раз Алиса будет в конторе?

- Вот если бы вы и ваша маменька были женщинами тактичными, я не должен был бы разыгрывать комедию нападения на пустой дом. Просто одна из вас могла бы оставить там кое-что, что мне необходимо.

- Ну, а вы, я повторяю, если вы не будете тактичны и не покинете нас сию же минуту, мы опоздаем, - зло огрызнулась Дженни. - И не возьму в толк, почему непременно ехать всем вместе? Если что-то помешает нам, - вы-то будете вовремя. И наоборот.

- Нет уж. Мы вместе будем в конторе, таков мой приказ. Без мужа вы теперь неправомочны. А ваша маменька, конечно, не решится действовать без вас и будет ждать, как бы мы ни опоздали.

Множество мыслей мелькало в голове у Дженни. Её собственное поведение по отношению к матери сейчас казалось ей не только чересчур жестоким, но и небезопасным. Дженни перебирала в уме знакомых матери и решала, куда бы могла пойти пасторша. Нечто похожее на жалость и раскаяние мелькнуло в её эгоистической душе. Подгоняемая мужем, Дженни одевалась, совсем забыв о трауре и о том человеке, завещание которого она собиралась теперь оспаривать. Она надела серый костюм с апельсиновой отделкой, что вовсе не шло к её рыжим волосам и делало её бледнее и старше. Но страсть к ярким расцветкам победила протесты Армандо, советовавшего жене одеться в чёрное.

Наконец вся компания уселась в карету и покатила. Армандо, посмотрев на лица своих спутников при дневном свете, был потрясён их помятыми щеками, тусклыми глазами и вялостью. Переведя взгляд на Дженни, он даже отодвинулся, так она была неинтересна в ошейнике из апельсинового рюша и в спускавшихся со шляпы лентах, широких и ещё более ярких. Обладая природным вкусом, Армандо дал себе слово взять в руки свою супругу в этих делах.

Не проделала коляска и полдороги, как что-то случилось с одной из лошадей. Длительная задержка вывела из себя Бонду. Он предлагал дойти пешком до первого кэба, но Дженни не желала мокнуть под дождём, сменившим утреннее солнце. Они явились в контору, опоздав на полчаса.

Старый адвокат, возмущённый таким нарушением порядка и приличий, по совету лорда Бенедикта всё же сдержал свой вспыльчивый характер и не сделал замечания неаккуратным клиентам. Более воспитанный Армандо принёс извинения адвокату, объяснив опоздание тем, что лошадь, запряжённая в их карету, упала. Анри тем временем впился глазами в свою будущую жену, пораженный её красотой. Привыкнув слышать, что Алиса дурнушка, он искал другую подходящую женскую фигуру, боясь, что красавица, стоящая рядом с высоченным красавцем, окажется не Алисой. Дженни тоже уставилась на сестру, необычайно интересную в своём простом траурном платье. Её злоба вспыхнула вновь, она раскаивалась, что не надела траура, и еле ответила презрительным кивком на ласковый привет Алисы. И всё оглядывалась по сторонам, не обнаруживая матери.

Бонда, такой грубый, властный и самонадеянный всего минуту назад, стал выглядеть каким-то оробевшим, стоило ему встретиться взглядом с лордом Бенедиктом. Он вспомнил свою беспомощность перед дверью пасторского дома, и ему почудилось, что опасность исходит именно от этого великана, которого Браццано обрисовал ему как ничтожного английского глупца.

- Разрешите, лорд Бенедикт, начать, - обратился старый адвокат к Флорентийцу, поклонившись ему, как главному лицу.

- Я протестую, - заявил Бонда. - Нельзя начинать дело о завещании, когда нет главного заинтересованного лица, жены пастора.

- Вы ошибаетесь, - вежливо ответил ему адвокат. - Леди Катарина Уодсворд давно здесь. И только её любезности вы обязаны тем, что мы всех вас ждем.

Она сказала нам, что её дочь Дженни вчера вышла замуж, и по сути дела она уже не имеет права голоса в сегодняшнем разбирательстве, но...

- Если она не имеет, - перебил его Бонда, - по весьма умным английским законам, то муж её, мой племянник, имеет это право. И от его имени я протестую.

- Во-первых, вашему племяннику не нужен опекун, потому что он совершеннолетний и может сам говорить за себя. Во-вторых, в той части, которая будет разбираться сегодня, завещание касается дочерей лорда Уодсворда только до их замужества. Такова воля завещателя. И дочь его Дженни, вышедшая замуж, не имеет права голоса в признании наследницей леди Ретедли, урождённую Цецилию Уодсворд. Повторяю, мы ждали вас только по желанию леди Катарины и Алисы Уодсворд. А так как последняя несовершеннолетняя, то с согласия и любезности лорда Бенедикта, её опекуна.

- Я не вижу здесь своей матери, если мои глаза вообще что-нибудь видят, - иронически заметила взбешенная Дженни, уязвленная в самое сердце шуткой, сыгранной с нею Бондой, который уверил её, что сила её влияния в решении вопроса о завещании удвоится с момента её выхода замуж.

Бонда, очевидно, не ожидал такого поворота дела, поспешив связать Дженни с Армандо узами нерасторжимого английского брака.

- Я здесь, Дженни, - послышался слабый голос, так мало походивший на могучий голос пасторши. И к столу адвоката подошла поддерживаемая Анандой и Дорией тень той, что Дженни привыкла звать матерью.

У Дженни и всех её спутников вырвались испуганные восклицания. Увидев вместо матери седое привидение, Дженни не смогла удержать дрожи страха и раскаяния. Ища выхода этим чувствам, она обрушилась всей силой ненависти на лорда Бенедикта, считая его причиной такой перемены в матери. А Бонда и оба его приятеля, увидев Ананду, почувствовали, как плохо держит их земля. Когда адвокат спросил пасторшу, признаёт ли она леди Цецилию единственной наследницей капитала, завещанного ей пастором, и отказывается ли она от процентов с него, леди Катарина ответила, что против очевидного спорить не может.

- Да неужели же вы, мама, не видите, что вас одурачили? На кого вы похожи? Где вы были всё это время? Вы, верно, провели ночь в аду. Какую ещё леди Цецилию вам подсунули эти люди?

Дженни была уже так одержима раздражением, что никакие старания мужа привести её в чувство не помогали. Адвокат попросил мистера Тендля пригласить из соседней комнаты сестру пастора Уодсворда и её сына Генри.

Через минуту в комнату вошла леди Цецилия Уодсворд под руку с сэром Ут-Уоми, рядом были Генри и капитан Джемс Ретедли. Увидев входившего сэра Уоми, Бонда тяжело опустился на стул. А Дженни застыла в безмолвном изумлении, когда увидела двух Алис, стоявших рядом, только разного возраста.

- Я повторяю свой вопрос, леди Катарина Уодсворд, признаёте ли вы леди Цецилию Ретедли тем самым лицом, которому ваш муж завещал капитал? Отказываетесь ли вы от процентов, на которые заявили свои права?

- Признаю и отказываюсь, - тихо и внятно произнесла пасторша.

- Опекун несовершеннолетней Алисы Уодсворд, лорд Бенедикт, признаёте ли вы и ваша подопечная леди Цецилию Ретедли родной сестрой пастора и согласны ли на вручение ей немедленно всего завещанного ей капитала?

- Я признаю леди Цецилию своей родной тёткой и прошу вручить ей давно принадлежащий ей капитал, - ответила Алиса.

- Я же, как опекун Алисы Уодсворд, даю вам юридическое право на немедленное вручение леди Цецилии всего капитала.

В бешенстве Бонда бросился к пасторше, чтобы схватить её за руку, но тотчас же отлетел в сторону и едва устоял на ногах, споткнувшись о табуретку. Бонда отлично понял, что табуретка тут ни при чём, что именно толчок, исходивший от Ананды, заставил его покачнуться в тот момент, когда он хотел схватить руку пасторши, чтобы накинуть на неё ожерелье для Алисы.

Помня, как печально окончилась для Браццано его борьба с сэром Уоми в Константинополе, Бонда не решился больше действовать сам. Он сунул ожерелье в руки Дженни и приказал ей, стараясь говорить как можно тише, подойти к Алисе, приласкать девушку и набросить ей ожерелье на шею. Зная цену висевшего на её собственной шее собачьего ошейника Бонды и ненавидя сестру со всей злобой, на которую она была способна, Дженни очень хотела выполнить его приказание.

- Алиса, подойди, пожалуйста, ко мне. Мне надо тебе кое-что сказать, да и обнять тебя хочется. Мы так давно с тобой не виделись.

Видя, что Дженни сделала несколько шагов по направлению к Алисе, пасторша выказала явные признаки беспокойства. Но лорд Бенедикт продолжал держать Алису под руку, та не трогалась с места, и пасторша успокоилась и даже улыбнулась Алисе.

- Я очень рада, милая Дженни, что ты хочешь со мной поговорить. Но я не считаю уместным беседовать с тобой здесь. Ты можешь посетить меня в доме моего опекуна, и мы с тобой проведём там времени столько, сколько ты захочешь.

Дженни сделала ещё несколько шагов, но на лице её уже читался страх.

- Подойдите сюда и перестаньте так бояться этих людей, стоящих за вашей спиной, - сказал лорд Бенедикт. - Здесь, в моём присутствии, никто из них ничего сделать вам не может.

Дженни послушно подошла к Алисе, глядя на лорда Бенедикта.

- Действуйте же, - крикнул ей в бешенстве Бонда. Он хотел сам подбежать к Дженни, но сэр Ут-Уоми стоял на его пути. Армандо и Анри тоже пытались было к ней приблизиться, но взгляд Ананды не давал им двинуться с места.

- Протяните мне обе ваши руки, несчастная Дженни, - снова раздался голос Флорентийца. - Держите ту отвратительную вещь, что дал вам Бонда, превращая вас в одну из самых злобных и гнусных предательниц.

Когда Дженни протянула руки, в которых сверкало ожерелье Бонды, Флорентиец коснулся его палочкой. Оно свернулось, точно горящая бумага, бесшумно разорвалось пополам и упало на пол, превратившись в порошок. Бонда, Армандо, Анри - все издали крик ужаса.

- Вы видите, Дженни, чего стоят уверения ваших приятелей и чего стоит самая их власть, - снова сказал лорд Бенедикт.

Несчастная Дженни схватила собственное ожерелье, стала его рвать во все стороны, натирая свою нежную шею. Бонда и Армандо, оба хотели броситься на несчастную, и выражение лиц достаточно ярко передавало их чувства и намерения. Но взгляд Флорентийца пригвоздил их к месту, всего в шаге от бесновавшейся Дженни.

- Сейчас вы убеждаетесь, Дженни, как ничтожна для силы света власть тьмы и зла. И тем не менее вас она держит в плену и владеет вами, как жалкой рабой. Одно мгновение любви и самоотвержения помогло вашей матери перешагнуть ту ужасную черту, за которой гибнете вы. Перестаньте терзать этот страшный ошейник. Его сила в вашей злобе. Если бы ещё минуту назад, когда этот злодей дал вам то, что теперь превратилось в кучку серой золы, вы пожалели бы ни в чём неповинную сестру, я мог бы ещё спасти вас. Теперь же, только во имя любви и чистоты того человека, в доме которого вы выросли и которого звали отцом...

Слова лорда Бенедикта были прерваны диким хохотом Бонды и раздирающими рыданиями пасторши. От прикосновения Ананды её рыдания стихли. А хохот уродливо раскрывшего рот Бонды внезапно оборвался. В наступившей тишине лорд Бенедикт продолжал:

- Защита пастора, его мольбы о вашем спасении - всё рушится перед стеной вашей собственной злобы, зависти и раздражения. Всё, что во имя того чудесного человека, которого вы звали отцом, я могу еще сделать для вас, это не оставить вас навеки рабой в руках этих людей. Я могу дать вам возможность и надежду вырваться из сетей зла, если когданибудь сердце ваше откроется для любви и доброты. Повернитесь ко мне спиной.

Когда Дженни повернулась, лорд Бенедикт вложил в руку Алисы свою палочку и сказал ей:

- Хочешь ли, Алиса, помочь сестре и открыть ей путь в твой дом, когда отчаяние пробудит в её сердце любовь и она станет взывать к милосердию?

Алиса ответила утвердительно. Тогда лорд Бенедикт взял её руку с палочкой в свои и коснулся ожерелья на шее Дженни. Дженни громко вскрикнула, вздрогнула, и в тот же миг её ожерелье оказалось на полу в виде кучки битого стекла. - Повернитесь ко мне и подойдите ближе, Дженни. Дженни почти вплотную подошла к Алисе. Лорд Бенедикт, всё так же держа руку Алисы в своих, велел ей коснуться концом палочки груди Дженни и медленно, глядя ей в глаза, сказал:

- Любовь сестры и любовь пастора защищают вас от вечной гибели. Помните о Свете на пути каждого человека даже в самые мрачные минуты его жизни.

Помните, что жизнь - это доброта и милосердие. Достигают истинных результатов в жизни только с их помощью. Нет для человека безнадёжности, милосердие не знает пределов и у пощады нет отказа. Ничья злая, жадная и наглая рука никогда не положит на вас ярма. Вы не будете её рабой. И всякая злоба найдёт в вас сообщницу и рабыню только тогда, когда вы сами выберете её в спутницы, допуская в свои дела и привлекая её своим раздражением, предательством и ложью.

Идите. Вы выбрали себе путь добровольно, трижды оттолкнув руку помощи, что я вам протягивал. Вы связали себя с вашими сообщниками более крепкими канатами, чем это ожерелье, которому вы приписывали магическую силу.

Магической силой было ваше злое сердце. Идите, защищенная от вечного порабощения. Но помочь себе вы можете только сами, привлекая подобное.

Перестаньте бояться гадов, вертящихся вокруг вас. В близком будущем они задохнутся в кольце собственного зла. Но вся ваша жизнь станет адом, если вы не поймёте, что постоянная фальшь вашего поведения, ваша ненависть или полное равнодушие к людям делают вас рабой собственных страстей.

Дженни стояла, безмолвно глядя в лицо лорда Бенедикта. - И всё же я ненавижу Алису, ненавижу даже мать, изменившую мне для вас, и... ненавижу вас. Не верю ни в какую вашу силу. Просто ваши штуки сильнее, чем фокусы Бонды. Но Бонда не самый главный член в своей акционерной компании, а простой исполнитель, как и ваши клерки вроде мистера Тендля. - со злобным сарказмом заключила свою тираду Дженни, поглядев на горестно слушавшего её Тендля.- Вы не сомневаетесь, конечно, - минуту помолчав, запальчиво продолжала Дженни, - что я никак не могу оказаться в роли прислужницы, исполняющей чужую волю. Вроде моей сестрицы и всех этих безвольных людей, окружающих вас в сию минуту. Я сама буду иметь штат собственных слуг.

Снова хохот Бонды прервал Дженни, но одного жеста лорда Бенедикта было достаточно, чтобы он замолчал и скорчился.

- Знайте же, Дженни, что во имя любви и прощения пастора оскорбленный и столь презрительно разглядываемый вами Тендль будет тем человеком, который когда-нибудь спасёт вас и приведёт к Алисе. В том, чьей слугой вам придется быть и какой ужас ждет вас там, куда вы попадёте, Дженни, очень скоро в этом вы убедитесь сами. Помните только, что закон пощады защитит вас тогда, когда вы начнёте творить любя, а не ненавидя, как делаете это сейчас. Лорд Бенедикт повернулся к Бонде и его спутникам: - Чтобы вы не смогли позабыть, как склонились перед силой добра, идите отсюда прочь, непрестанно кланяясь в пояс. И до тёмной ночи изображайте китайских болванчиков. Бойтесь новой встречи со мной или с кем-либо из тех, кто близок мне. Что же касается купленной вами банды, то ей проникнуть в дом не удалось, конечно.

И за попытку ворваться в мою личную комнату ваш, Бонда, пьяница Мартин уже дорого поплатился. А чтобы не нарушать ничем тишины, - говорить иначе, как шёпотом, и не смейте.

Внезапно Дженни и трое её спутников стали кланяться в пояс. Их усилия преодолеть сгибавшую их спины силу выражались в такой комической форме, что Генри, за ним Тендль, все клерки, наконец, сам старый адвокат и капитан - все покатились со смеху. Алиса и леди Цецилия в ужасе закрыли лицо руками.

Дория успокаивала бившуюся в истерике пасторшу.

В одно из мгновений, когда ему удалось разогнуться и он решил, что внимание Ананды ослаблено, Бонда бросил верёвку, как лассо, в сторону пасторши. Но верёвка, не коснувшись её шеи, была поймана Анандой и отброшена назад: она охватила шею Бонды, его руки, талию. Бонда вскрикнул, упал, терзая на себе верёвку, так же как терзала здесь же недавно Дженни своё ожерелье.

- Иди, злодей, в этом украшении. И пусть оно давит тебя, как символ того зла, что натворил ты в жизни. Один только Браццано теперь сможет снять её с тебя. И то потому, что чистая душа дала ему слезу милосердия и поцелуй любви. Вот эта-то капля чистого милосердия и сможет тебе помочь. Но сумел ли ты выслужиться перед Браццано так, чтобы он захотел тебе помочь, - это уже твой вопрос.

- У лорда Бенедикта нам пощады не будет, - взмолилась рыдающая Дженни.

Она протянула руки к сэру Уоми. - Пощадите нас вы. Не делайте меня и людей этих посмешищем в первый же день моей супружеской жизни. Я... я...

ненавидеть вас не могу. Мне смотреть в ваши глаза страшись, точно в них я читаю весь ужас своей судьбы. Но... я преклоняюсь перед вами, я молю вас, помогите.

- Скажите, бедняжка, можете ли вы вспомнить хотя бы одно существо, которому вы помогли? - спросил сэр Уоми. Его голос, и всегда ласковый и нежный, походил теперь на звуки мелодичной арфы. - Знаете ли вы, что человек это арфа Бога, струны которой славят мировую Жизнь. Знаете ли вы, что слёзы и скорби людей это пыльца Господня, превращающая человека в чудесный цветок.

Знаете ли вы, что каждая встреча это крылья, предназначенные для того, чтобы собирать пыльцу Господню в чашу своего сердца и изливать её как любовь, как отклик радости на скорбящую землю.

Пусть сегодня, в чаше моего сердца, смешается яд вашей злобы и слёз с моим состраданием. И пусть ужас той минуты, когда жалкое существо назовет вас дочерью, вступит в моё сердце и в нём найдёт утешение. Идите. Я взял на себя - во имя безмолвных просьб вашей матери, сестры и тётки - ваше наказание. Но я сам освободить вас от него не могу. Мой брат и Учитель Флорентиец, молю тебя, разреши мне принять участие в борьбе Ананды и пощади ещё один раз этих несчастных, - низко кланяясь лорду Бенедикту, сказал сэр Уоми.

- Да будет, как ты желаешь, мой друг и брат, - возвращая ему поклон, ответил Флорентиец. - Но если хоть один ещё раз кто-то из ваших приятелей, Дженни, осмелится коснуться Алисы или вашей матери, то и вы, и они иначе чем на четвереньках передвигаться не смогут до конца своих дней. Ступайте. Ты же, злодей, - обратился он к Бонде, - молчи сегодня весь день. И говорить будешь потом только шёпотом. Сними свою верёвку и брось её в камин.

Отерев пот, градом катившийся с их лиц, Дженни и её спутники поспешили покинуть контору.

Выполнив все необходимые формальности, поддерживая до крайности потрясённых Алису и леди Цецилию и почти лишившуюся чувств пасторшу, обитатели дома лорда Бенедикта возвратились к себе.

За эти несколько часов их отсутствия всегда тихий и спокойный дом превратился в лагерь, осаждаемый со всех сторон. Не прошло и получаса с момента отъезда лорда Бенедикта, как к главному крыльцу особняка подкатили три большие кареты с людьми в маскарадных костюмах. У когото из ряженых были в руках музыкальные инструменты, кто-то пел песни - словом, карнавальная сценка была разыграна так удачно, что полисмены не остановили шумную компанию, решив, что это знать развлекается столь оригинальным способом.

Весёлая компания принялась стучать в двери не только дверным молотком, но и палками и кулаками, барабанить в окна холла, выказывая нетерпение.

Одновременно у других дверей толпились нищие, якобы привлечённые весёлым праздником в надежде получить щедрую милостыню.

Князь Сенжер приказал слугам оставаться на своих местах. Амедея и Сандру он поставил в холле у самых дверей и дал им пульверизаторы, сказав, что если снаружи будут очень уж безобразничать, то следует брызнуть в замочную скважину. Смеясь, он объяснил, что для жизни и здоровья жидкость абсолютно безвредна, но запах её невыносим. Кроме того, картон и бумага расползутся и руки почернеют. Это перепугает хулиганов.

Артура князь Сенжер поставил у боковой двери, дав ему такой же пульверизатор, и велел завернуть болты на железной двери чёрного хода. Сам он стал рядом с Артуром, словно чего-то выжидая.

Среди нищих особенно выделялся монах; то моля о корке хлеба, то кощунствуя и хохоча, он потешал собравшийся вокруг сброд. Подговаривая оборванцев шуметь как можно больше, он стал перелезать через железный забор.

Толстый прут был вырван из каменного фундамента заблаговременно принесёнными с собой инструментами, и оборванец в рясе очутился в саду. Приказав спутникам орать ещё громче, он стал красться вдоль стены к кабинету лорда Бенедикта, будучи, очевидно, очень хорошо осведомлён о его расположении.

Князь Сенжер велел Артуру обрызгать ближайших бродяг и повторить маневр, когда их сменят другие. Сам же отправился в кабинет Флорентийца, подошёл к окну и укрылся за портьерой. Его тонкий слух различал сквозь толстые стены крадущиеся шаги. Сквозь небольшую щёлку между портьерой и окном князь Сенжер видел, как бродяга прильнул к стеклу, убедился, что в комнате никого нет, и через миг в его руке сверкнул алмаз, которым он стал вырезать стекло. Быстро и ловко справившись с этой задачей, он влез внутрь. Прислушиваясь, бродяга стал осматривать прекрасную комнату. Затем он снял грязные туфли и подошёл к двери, ведущей в соседнее помещение. Вытащив из кармана связку отмычек, он приготовился уже открывать замок, как вдруг тихий и властный голос пригвоздил его к месту:

- Остановись, несчастный, кинь то, что держишь, в камин и стой там, если не желаешь, чтобы тебя сейчас же раздавила плита, которая на тебя спускается.

Вскинув голову, бродяга едва успел отскочить и хотел было броситься на стоявшего посреди комнаты невысокого стройного человека. Но тут же схватился за горло, как будто его что-то душило, и поспешно направил свои шаги к камину. Там он сел на медную решётку, не имея сил держаться на ногах.

Бродяга попытался спрятать отмычки в карман, но огненный взгляд тёмных глаз незнакомца жёг его. Весь дрожа, он послушно положил связку в камин, но всё ещё не теряя самообладания и бормоча какие-то заклятия, стал шарить у себя на груди и вытащил из-под рясы какой-то треугольник, направив его остриём во всё так же спокойно стоявшего посреди комнаты князя Сенжера.

Держа свой треугольник, в котором чтото сверкало, он почувствовал себя увереннее и осмелился взглянуть на своего визави. И был огорошен тем, что незнакомец добродушно смеется. Бешенство вырвалось десятком грязных ругательст