Сентября 1942 г.(публикуется впервые)

Все тяжелее осознавать, что мы никогда не можем выйти на улицу. И

испытывать постоянный страх, что нас обнаружат и расстреляют. Не очень

веселая перспектива!

Воскресенье, 12 июля 1942 г.

Дорогая Китти!

Как все были ласковы ко мне месяц назад, в день моего рождения! А

сейчас я чувствую каждый день, как отдаляюсь от мамы и Марго. Например,

сегодня я много работала, и все не могли мной нахвалиться, а пять минут

спустя я им снова чем-то не угодила.

С Марго обращаются совсем по-другому, чем со мной! Вот, например, по

вине Марго сломался пылесос, и к тому же мы целый день сидели без света. А

мама всего лишь сказала: "Ах, Марго, ты не привыкла к уборке, откуда тебе

знать, что пылесос нельзя тянуть за шнур". Марго что-то ответила, и история

на этом закончилась.

А я сегодня хотела переписать заново мамин список покупок, ведь у нее

такой неразборчивый почерк. Но мамочка этого не пожелала и задала мне

основательную взбучку, и все ее поддержали.

Я чужая в своей семье, особенно в последнее время. Они так

сентиментальны друг с другом, а мне лучше всего одной. При этом они часто

повторяют: как уютно нам вчетвером, как хорошо вместе. Им и в голову не

приходит, что я так вовсе не думаю. Только папа иногда понимает меня, но

чаще он заодно с мамой и Марго. Не могу вынести, когда они в моем

присутствии рассказывают что-то обо мне посторонним, например, что я недавно

плакала или какая я разумная. Или, что ужаснее всего, говорят о Морши. Мне

очень не хватает Морши -- ежедневно, ежеминутно, и когда я думаю о нем, то

часто не могу сдержать слез. Я так люблю милого Морши, что иногда строю

несбыточные планы его возвращения к нам.

Мечтаю я здесь порой славно, ну а действительность такова, что сидеть

нам в Убежище до окончания войны. Мы и думать не смеем, чтобы выйти на

улицу, и можем лишь принимать гостей: Мип Гиз, Беп Фоскейл, господина

Фоскейла, господина Куглера, господина Кляймана, да еще его жену, но она

никогда не приходит, потому что боится.

Сентябрь 1942 г. (публикуется впервые)

Папа всегда такой милый. Он полностью понимает меня, и так хотелось бы

откровенного разговора с ним, который бы не закончился, как обычно, моими

слезами. Вероятно, виноват мой возраст. Об этом я могла бы много написать,

да скучно.

До сих пор я записывала в дневнике свои мысли, и никак не доходят руки

до забавных рассказов, которые когда-то будет приятно зачитывать вслух. С

этих пор постараюсь быть не такой сентиментальной и больше писать о нашей

повседневной жизни.

Пятница, 14 августа 1942 г.

Дорогая Китти!

Я тебя покинула на целый месяц. Но событий и новостей у нас не так

много, чтобы писать ежедневно. 13 июля вселились Ван Дааны. Мы их ждали

четырнадцатого, но ситуация для евреев становилась все опаснее. Между 13 им

16 июля ожидалось большое количество новых повесток, поэтому Ван Дааны

решили уйти на день раньше.

Утром в пол десятого, когда мы еще завтракали, явился Петер Ван Даан,

довольно неуклюжий, застенчивый и скучный. От его соседства многого ожидать

не стоит. Полчаса спустя пришли госпожа и господин Ван Дааны. Госпожа ужасно

рассмешила нас, когда извлекла из шляпной коробки большой ночной горшок.

"Без него не представляю жизни", - заявила она, и горшок стал первым

предметом, занявшим место под ее кроватью. Ее муж горшка не принес, зато

притащил чайный складной столик.

В первый вечер мы обедали вместе, и через три дня уже казалось, что мы

всегда так и жили: всемером, одной семьей. После нашего ухода в Убежище Ван

Дааны еще целую неделю жили обычной жизнью, так что им было, что рассказать.

Особенно нас интересовала наша квартира, и как к нашему исчезновению отнесся

Гольдшмидт.

Вот, что рассказал господин Ван Даан: "В понедельник в девять часов нам

позвонил Гольдшмидт и попросил прийти к нему. Я прибыл тут же и застал его в

большом волнении. Он показал оставленное вами письмо и сказал, что

собирается исполнить вашу просьбу о передаче кота на попечение соседей. Я,

разумеется, одобрил его действия. Гольдшмидт очень боялся обыска, поэтому мы

вместе прошли наспех по всем комнатам, понемногу убрали разбросанные вещи и

привели в порядок обеденный стол. Вдруг я заметил на столе госпожи Франк

открытый блокнот, в котором был записан адрес, где-то в Маастрихте. Я,

конечно, знал, что блокнот был оставлен намеренно, тем не менее,

отреагировал изумленно и испуганно и попросил Гольдшмидта немедленно сжечь

‘улику'. До этого момента я постоянно делал вид, что ваше исчезновение для

меня полная неожиданность. Но блокнот с адресом навел меня на хорошую идею.

'Господин Гольдшмидт, -- сказал я, -- я догадываюсь, чей это адрес! Примерно

полгода назад к нам в контору зашел офицер какого-то высокого чина,

оказавшийся другом детства господина Франка. Этот офицер, кстати,

проживающий в Маастрихте, обещал Франку помочь в случае нужды. Думаю, он

сдержал слово, и теперь с его помощью Франки переберутся в Бельгию или

Швейцарию. О последнем можете рассказать всем интересующимся друзьям и

знакомым, только, пожалуйста, не упоминайте о найденном нами адресе!' После

этого я удалился. Слухи, очевидно, распространились быстро: я потом сам от

разных людей имел честь услышать мой же рассказ".

Мы нашли все это очень забавным, но еще больше смеялись над силой

воображения некоторых знакомых. Например, по показаниям семьи с площади

Мервердеп мы, все четверо, проезжали рано утром мимо их дома на велосипедах.

Другие видели своими глазами, как мы глубокой ночью садились в военный

автомобиль.

Анна

Пятница, 21 августа 1942 г.

Дорогая Китти!

Наше пристанище стало истинным убежищем. Сейчас часто устраивают обыски

в поисках спрятанных велосипедов, поэтому господин Куглер решил ради

безопасности установить на двери в нашу часть дома шкаф. Этот вращающийся

шкаф, собственно, и стал нашей новой дверью. Смастерил его господин Фоскейл,

которого уже посвятили в нашу тайну. И с тех пор он всячески старается

помочь. Теперь, чтобы попасть вниз, надо сначала наклониться, а потом

прыгнуть. В результате мы все с непривычки к низкой двери ходим с синяками

на лбах. Чтобы смягчит удары, Петер прибил к стене валик. Посмотрим,

действительно ли он поможет!

Занимаюсь я мало, ведь до сентября у меня каникулы. Потом папа

намеревается давать уроки, но сначала необходимо приобрести учебники. Ничего

особенного у нас не происходит. Сегодня Петер вымыл голову, но разве это

событие? У меня часто размолвки с господином Ван Дааном. И я не могу

вынести, что мама обращается со мной, как с ребенком. А вообще наша жизнь

постепенно налаживается. Петера я по-прежнему нахожу мало симпатичным:

зануда, лентяй. Валяется целый день в кровати, иногда немного столярничает,

и снова -- на покой. Вот балбес!

Мама прочитала мне сегодня утром очередную гадкую проповедь. У нас

совершенно противоположные взгляды на жизнь! Папа -- сама доброта, но

случается, что и он сердится на меня.

Погода теплая и солнечная, и вопреки всем невзгодам мы нежимся в

шезлонгах на чердаке.

Анна