Покорение московитами Пскова

(1510 г.)

Затем Василий III покорил древний Псков. Карамзин так характеризовал этот город-государство:

«Более шести веков Псков, основанный славянами-кривичами, имел свои гражданские уставы, любил их, не знал и не хотел знать лучших; был вторым Новым Городом, называясь его меньшим братом, ибо в начале составлял с ним одну державу и до конца — одну епархию. Подобно ему бедный в дарах природы, деятельною торговлею снискал богатство, а долговременною связию с немцами художества и вежливость; уступая ему в древней славе побед и завоеваний отдаленных, долее его хранил дух воинский, питаемый частыми бранями с Ливонским Орденом»…

Каким-то чудом эта республика не разделила ужасную судьбу Новогорода при Иване III. У нее еще сохранилось народное правление (вече) и немалая толика свободы. Но, восклицал Карамзин, «могла ли уцелеть она в системе общего самодержавия?» Пример Новгорода ужасал псковитян; тем не менее, обольщая себя наивными иллюзиями, они рассуждали следующим образом:.

«Иоанн пощадил нас: может пощадить и Василий. Мы спаслись при отце благоговением к его верховной воле: не оскорбим и сына. Гордость есть безумие для слабости. Не постоим за многое, чтобы спасти главное: то есть свободное бытие гражданское, или по крайней мере долее наслаждаться оным».

По мнению Карамзина, именно такие мысли были основанием их политики. В ответ на произвол наместников великого князя, псковитяне жаловались московскому государю, боясь применить силу против самодурства его сатрапов. Так, ненавидя князя Ярослава, они снова приняли его к себе наместником: ибо этого хотел Иван, который лишь отложил до удобного случая уничтожение вольности Пскова. Но войны, внешние опасности, а может быть и старость помешали ему исполнить это намерение.

Василий III завершил дело отца: он легко нашел предлог. Псковитяне отличались значительно большей «смиренностью» в своих внутренних делах, чем буйные новогородцы, однако, как во всех феодальных республиках, тоже страдали от внутренних распрей. Еще при Иване у них произошел мятеж, в ходе которого один посадник лишился жизни, а несколько других чиновников бежали Москву. Тогда же землевладельцы вокруг Пскова отказались платить дань горожанам. Собралось вече и решило их наказать. В качестве обоснования была найдена в архиве древняя уставная грамота, свидетельствовавшая, что они всегда считались данниками города. Узнав об этих событиях, Иван обвинил псковитян в самовольстве, им с трудом удалось смягчить его гнев молением и дарами.

Василий назначил своим наместником в Пскове князя Ивана Михайловича Репню-Оболенского. Получив соответствующие инструкции, он повел хитрую политику: с одной стороны, раздувал вражду между «старшими» и «младшими» горожанами; с другой — жаловался великому князю на их строптивость, особенно на посадников и дьяков, которые будто бы ущемляли его права и вмешивались в его судопроизводство. Для Василия этого оказалось достаточно.

Осенью 1509 года он поехал в Новгород вместе со своим младшим братом Андреем, с касимовским «царем» Летифом, коломенским епископом Митрофаном, знатными боярами и детьми боярскими. Цель его путешествия не знал никто. Везде народ приветливо встречал государя: он ехал медленно и с величием. Новгород, давно пребывавший в унынии, приобрел на время оживленный вид благодаря появлению великокняжеского двора и войска. Псковитяне отправили к великому князю многочисленное посольство — 70 самых знатных горожан и бояр — с приветствием и с даром 150 рублей. Главный среди них, псковский посадник Юрий, сказал ему:

«Отчина твоя, Псков, бьет тебе челом и благодарит, что ты, царь всея Руси, держишь нас в старине и милостиво обороняешь от всех иноплеменников. Так делал и великий твой родитель: за что мы готовы верно служить тебе, как служили Иоанну и вашим предкам. Но будь правосуден: твой наместник утесняет добровольных людей, псковитян. Государь, защити нас!»

Это обращение свидетельствует, что жители Пскова по-прежнему считали свой край автономной территорией, а себя — «вольными людьми», имеющими право жить согласно своим традициям и обычаям. Василий милостиво принял дар, выслушал жалобы, пообещал разобраться с жалобами. Послы вернулись и передали вечу его слова. Но, как отметил летописец, «мысли сердечные (т. е. тайные — А. Т.) известны единому Богу».

Василий приказал своему окольничему, князю Петру Шуйскому «Великому», отправиться в Псков вместе с дьяком Долматовым и на месте выяснить истину. Вскоре они донесли ему, что горожане винят наместника, а наместник горожан; что их примирить невозможно и что лишь сам великий князь может решить тяжбу. Тем временем к Василию прибыли новые псковские послы, умоляя его заменить Репню-Оболенского кем-то другим. Василий лицемерно ответил им, что неприлично менять его без суда; что он велит ему приехать в Новгород вместе с теми псковитянами, которые считают себя обиженными, и сам разберет их жалобы.

В данной связи псковский летописец обвинил своих правителей в неосторожности: они письменно дали знать по всем волостям, чтобы недовольные наместником ехали судиться к великому князю. Их нашлось множество. Были немало и таких, в том числе знатных людей, кто поехал в Новгород жаловаться московскому государю друг на друга. Данное обстоятельство сыграло роковую роль. Ведь раньше в Новгороде именно внутренние раздоры, вкупе с апелляцией части новгородцев к Ивану III «о заступничестве», позволили ему уничтожить их вольность. Но псковитяне поначалу об этом не думали.

Василий потребовал от псковских посадников и купеческих старост прибыть к нему для очной ставки с князем Репней-Оболенским. При этом он приказал сообщить, что если те не явятся, то «вся земля будет виновата». Псковитяне содрогнулись: только сейчас до них дошло, что им грозит. Ослушаться они не посмели: девять посадников и купеческие старосты всех торговых рядов отправились в Новгород.

Василий приказал им ждать суда, который назначил на 6 января 1510 года. В тот день был церковный праздник Крещения. Московские вельможи объявили псковитянам, чтобы все они шли в архиерейский дом к великому князю. Посадников, бояр и купцов ввели в палату; менее именитых горожан оставили на дворе. Они готовились к суду с наместником; но Василий уже решил их судьбу. Думные великокняжеские бояре вышли к ним и сказали: «Вы пойманы Богом и государем Василием Иоанновичем». Знатных псковитян тут заключили в подвал, а «младших горожан», переписав, отдали новгородским детям боярским под стражу.

Один псковский купец ехал тогда в Новгород. Узнав неподалеку от города о случившемся, он бросил товар и помчался в Псков с известием, что посадники и все именитые люди брошены в темницы. Ужас объял псковитян. В псковской летописи сказано:

«От трепета и печали засохли наши гортани, уста пересмягли. Мы видали бедствия, язву и немцев перед своими стенами; но никогда не бывали в таком отчаянии».

Немедленно собралось вече. Были поданы разные предложения, в том числе идти войной на Василия, пока он сидит в Новгороде, и о приготовлении к защите города от осады. Однако победила «партия мира». Ее сторонники рассуждали так:

«Война будет для нас конечною гибелию. Успех невозможен, когда слабость идет на силу. И всех нас немного: что же сделаем теперь без посадников и лучших людей, которые сидят в Новгороде?»

В итоге решили послать гонца к великому князю с такими словами:

«Бьем тебе челом от мала до велика, да жалуешь свою древнюю отчину; а мы, сироты твои, и прежде и ныне были оттебя, государя, неотступны и ни в чем не противились. Бог и ты волен в своей отчине».

Вполне удовлетворенный таким смирением псковитян, Василий велел привести всех арестованных именитых псковитян в палату архиерейского дома. К ним вышли князь Александр Ростовский, конюший Иван Андреевич Челяднин, окольничий Петр Шуйский и целая толпа других вельмож. Они огласили следующий указ:

«Василий, Божиего милостию царь и государь всея Руси, так вещает Пскову: предки наши, отец мой и мы сами доселе берегли вас милостиво, ибо выдержали имя наше честно и грозно, а наместников слушались; ныне же дерзаете быть строптивыми, оскорбляете наместника, вступаетесь в его суды и пошлины. Еще сведали мы, что ваши посадники и судьи земские не дают истинной управы, теснят, обижают народ. И так вы заслужили великую опалу.

Но хотим теперь изъявить милость, если исполните нашу волю: уничтожите вече и примете к себе государевых наместников во Псков и во все пригороды. В таком случае сами приедем к вам помолитвся Святой Троице и даем слово не касатвся вашей собственности. Но если отвергнете сию милость, то будем делать свое дело с Божиего помощию, и кровь христианская взыщется на мятежниках, которые презирают государево жалованье и не творят его воли».

Загнанным в угол представителям псковитян не оставалось ничего иного, как благодарить великого князя за «неслыханую милость» и целовать крест с клятвой верно служить ему, его детям и наследникам, «до конца мира». После этого Василий пригласил их к себе на обед и сказал, что вместо войска пошлет в Псков своего дьяка Третьяка Долматова, и что они могут передать письмо к горожанам. С этим письмом от имени всех схваченных в Новгороде псковитян поехал один из них, богатый купец Онисим Манушин. Письмо гласило:

«Пред лицом государя мы единомысленно дали ему крепкое слово своими душами за себя и за вас, братья, исполнить его приказание. Не сделайте нас преступниками. Буле же вздумаете противиться, то знайте, что великий князь в гневе и в ярости устремит на вас многочисленное воинство: мы погибнем и вы погибнете в кровопролитии. Решитесь немедленно: последний срок есть 16 января.»

Долматов явился в Псков вместе с Манушиным. От имени великого князя он потребовал, чтобы они немедленно упразднили вече, сняли вечевой колокол и дали согласие принять великокняжеских наместников. Дьяк завершил свою речь открытой угрозой: если откажетесь, придут войска и усмирят «мятежников». Сказав все это, Долматов сел на ступени вечевого собрания и долго ждал ответа, ибо горожане не могли говорить от рыданий. Наконец, они попросили его дать им время на размышление до следующего утра.

Карамзин пишет:

«Сей день и сия ночь были ужасны для Пскова. Одни грудные младенцы, по словам летописи, не плакали тогда от горести. На улицах, в домах раздавалось стенание: все обнимали друг друга как в последний час жизни. Столь велика любовь граждан к древним уставам свободы Уже давно псковитяне зависели от государя Московского в делах внешней политики и признавали в нем судию верховного; но государь дотоле уважал их законы, и наместники его судили согласно с оными; власть законодательная принадлежала вечу, и многие тяжбы решились народными чиновниками, особенно в пригородах: одно избрание сих чиновников уже льстило народу. Василий уничтожением веча искоренял все старое древо самобытного гражданства Псковского, хотя и поврежденное, однако ж еще не мертвое, еще лиственное и плодоносное.

Народ более сетовал, нежели советовался: необходимость уступить являлась всякому с доказательствами неопровержимыми… На рассвете ударили в вечевой колокол: сей звук представил гражданам мысль о погребении. Они собралися. Ждали дьяка московского. Долматов приехал. Ему сказали:

«Господин посол! Летописцы наши свидетельствуют, что добровольные псковитяне всегда присягали великим князьям в верности: клялися непреложно иметь их своими государями, не соединяться с Литвою и с немцами; а в случае измены подвергали себя гневу Божию, гладу, огню, потопу и нашествию иноплеменников. Но сей крестный обет был взаимным: великие князья присягали не лишать нас древней свободы; клятва та же, та же и казнь преступнику. Ныне волен Бог и государь в своей отчине, во граде Пскове, в нас и в нашем колоколе! По крайней мере, мы не хотим изменить крестному целованию, не хотим поднять руки на великого князя. Если угодно ему помолиться Живоначальной Троице и видеть свою отчину, да едет во Псков: мы будем ему рады, благодаря его, что он не погубил нас до конца!»

13 января 1510 года горожане сняли вечевой колокол у церкви Святой Троицы и, смотря на него, долго плакали по своей утраченной свободе. Долматов вечером того же дня поехал в Новгород с этим колоколом и с донесением, что псковитяне покорились. Обрадованный Василий немедленно отправил в Псков бояр с воинской дружиной. Они должны были привести к присяге ему горожан и сельских жителей; подготовить для него двор наместников, а для размещения вельмож, дьяков и многочисленных телохранителей выгнать жителей из так называемого Среднего города (надлежало перевести его жителей в Большой город).

20 января он выехал из Новгорода в Псков в сопровождении всей свиты и большей части войска. Многочисленная депутация псковитян встретила его в двух верстах от города. Увидев великого князя, они упали на колени. Василий лицемерно осведомился об их самочувствии. Старейшины ответили: «лишь бы ты, государь, здравствовал!» Народ безмолвствовал.

Въехав в город 24 января, Василий отправился в церковь Св. Троицы, где епископ Колменский, отпев молебен, возгласил ему многолетие и громко произнес:

«Слава Всевышнему, который дал тебе Псков без войны!»

Тут все горожане, бывшие в церкви, горько заплакали.

В воскресенье, 27 января, он приказал собраться всем знатным псковитянам на своем дворе. К ним вышел окольничий, князь Петр Шуйский: держа в руке список, он перечислил всех чиновников, бояр, старост, купцев, людей житьих и велел им идти в большую судебную избу. Там вельможи объявили им «царскую волю»:

«Знатные Псковитяне! Великий князь, Божиего милостию царь и государь всея Руси, объявляет вам свое жалованье; не хочет вступаться в вашу собственность: пользуйтесь ею, ныне и всегда. Но здесь не можете остаться: ибо вы утесняли народ и многие, обиженные вами, требовали государева правосудия. Возьмите жен и детей, идите в землю Московскую и там благоденствуйте милостию великого князя».

Их всех, пораженных этим указом до глубины души, немедленно взяли под стражу. Той же ночью в Москву увезли на санях и в возках 300 семейств, в том числе жен и детей тех псковитян, которые все еще оставались под арестом в Новгороде. Им разрешили взять с собой только то, что было на теле. Люди одели по две — три шубы, спрятали в белье золотые монеты. Но все это было лишь ничтожной частью их богатства. Все остальное присвоили себе пришлые московиты.

Прочих горожан («средних и младших») отпустили по домам, уверяя, что ссылка им не грозит. Тем не менее, ужас господствовал в Пскове и плач не умолкал. Многие, не веря больше обещаниям и опасаясь ссылки, постриглись в монахи, чтобы умереть на родине.

Василий назначил наместниками в Пскове боярина Григория Федоровича Давыдова и конюшего Челяднина, а дьяку Мисюре передал дела приказные, Андрею Волосатому дела ямские. Он также определил воевод, тиунов и старост в пригороды.

Был также введены новые чеканы для монет и торговая пошлина, ранее не существовавшая в Псковской земле, где купцы всегда торговали свободно и не платили ничего. Деревни сосланных псковитян раздал московским боярам. Всем жителям Застенья (Среднего города), где находилось около 1500 дворов, приказал перебраться в иные места, а в их домах поселились его чиновники, тысяча «детей боярских» и 500 пищальников. На эти преобразования ушел месяц.

Наконец, усталый, но чрезвычайно довольный собой и полным успехом своего гнусного плана, Василий уехал в Москву, куда вслед за ним отправили из Новгорода и вечевой колокол. Взамен высланных горожан в Псков были переселены 300 купеческих семейств из десяти низовых городов.

Великий князь сделал лишь одну подачку псковитянам. Велел выбрать из их числа 12 старост, чтобы они вместе с московскими наместниками и тиунами судили в бывших двенадцати пригородах по изданной им тогда же Уставной грамоте. Из этой затеи ничего хорошего не вышло. Карамзин писал:

«Но сии старосты не могли обуздывать хищности сановников великокняжеских, которые именем новых законов отягчали налогами горожан и земледельцев, не внимали справедливым жалобам и казнили за оные, так что несчастные жители толпами бежали в чужие земли, оставляя жен и детей. Пригороды опустели. Иностранцы, купцы, ремесленники, имевшие дома в Пскове, не хотели быть ни жертвою, ни свидетелями насилия, и все выехали оттуда».

Псковитяне еще очень долго вспоминали свою былую вольность, но жаловаться перестали. Как и всем другим подданным Москвы, отныне им пришлось собирать войско по приказам московских государей.

Война Василия III с Литвой

(1512–1522 гг.)

«Вечный мир» между Москвой и Литвой продержался всего четыре года. Как написано в русской летописи, в мае 1512 года «двое сыновей Мангли-Гиреевых с многими толпами напал и на украйну, на Белев, Одоев, Воротынск, Алексин, повоевали, взяли пленных». Василий III выслал против них войско, но татары отступили с большой добычей, а московские воеводы их не догнали.[84]

Осенью 1512 года в Москву пришло сообщение от крымских «доброхотов», что, дескать, поход крымских царевичей стал следствием договора, заключенного между Менгли-Гиреем и Сигизмундом. Василий немедленно послал Сигизмунду грамоту, упрекая его в подстрекательстве Менгли-Гирея против Москвы и в оскорблении своей сестры Елены (вдовы Александра).

Елена вскоре умерла. Хитрый интриган Елинский тут же подал князю Василию записку, в которой уверял, будто бы его сестру уморили по приказу виленского каштеляна Юрия Радзивилла. Якобы он подкупил служанок, чтобы те ее отравили.

Затем Михаил Елинский, хорошо разбиравшийся в европейской политике, убедил Василия III вступить в союз с германским императором Максимилианом. В феврале 1514 года в Москву прибыл императорский посол Синцен Памер и заключил договор, предусматривавший переход земель Тевтонского ордена из вассального подчинения Польше в подчинение Священной Римской империи, а Киева и Смоленска — в состав великого княжества Московского.

* * *

Еще до заключения этого договора, в ноябре 1512 года, Василий III отправил в поход к Смоленску войско под командованием князя Ивана Михайловича Репни-Оболенского и конюшего И. Челяднина. Оно должно было сжечь посады Смоленска, а затем двигаться в район Орши — Друцка. Туда же для соединения с ним из Великих Лук шло войско князя В. С. Одоевского.

Сам Василий выступил к Смоленску 19 декабря 1512 года, вместе с братьями Юрием и Дмитрием; своим зятем (мужем сестры Евдокии), крещеным татарским царевичем Петром; с Михаилом Глинским и князем Д. В. Щеней.

Как сказано в летописи, шесть недель простояв под городом, великий князь назначил приступ. Псковские пищальники, получив от Василия III три бочки меда и три бочки пива, хорошо выпили для храбрости и в полночь атаковали крепость вместе с пищальниками других городов. Всю ночь и весь следующий день «бились они из-за Днепра и со всех сторон, много легло их от городского наряда (пушек)». Однако все приступы московской рати были отбиты, и после шести недель безуспешной осады, Василий III в марте 1513 года вернулся в Москву ни с чем.

Той же поздней осенью 1512 года князь Михаил Кислица «с новгородскою силою и со всеми псковскими детми боярскими были под Полотском». Но взять Полоцк ему не удалось и тогда «от Полотска поидоша Литовскою землею под Смоленск».

14 июня 1513 года Василий опять выступил в поход. Сам он остановился в Боровске, а к Смоленску послал воевод боярина князя Репню-Оболенского и окольничего Андрея Сабурова. Смоленский наместник Юрий Сологуб встретил их войско за городскими валами и дал бой, но потерпел поражение и затворился в крепости — «сел в осаду».

Тем временем рать В. Шуйского (до 20 тысяч человек) действовала в землях вокруг Полоцка; еще 8 тысяч — под Витебском; 14-тысячная группировка осадила Оршу. Все — безуспешно.

Вскоре под Смоленск прибыл сам Василий III. К городу были доставлены несколько десятков осадных орудий и около двух тысяч пищалей. Но литвины храбро защищались. Все, что пушки разрушали днем, они исправляли ночью. В ноябре Василий ушел, предварительно опустошив окрестности.

Оба похода из-за угрозы нападения крымского хана ему пришлось устраивать осенью, когда «корму конского скудно было». Не хватало и мощных осадных орудий.