Чтобы выучить язык, надо знать не только принцип, но и подробную ТЕХНОЛОГИЮ его применения.

Изложение самого принципа займет несколько строчек. Вся остальная часть работы посвящена описанию технологии.

На наш взгляд, если бы советская педагогическая наука уделяла больше внимания не скрупулезному поиску в трудах классиков марксизма-ленинизма доказательств истинности своих методов, а занималась тщательной разработкой техноло­гий, то все остальные методы изучения иностранных языков (обучение во сне, сублимационные способы запоминания, ритмическое заучивание и т. д.) были бы если не лучше, то, по крайней мере, также эффективны как и наш метод. Этим мы хотим подчеркнуть, что метод, на который вы решились затратить патологически неконвертируемую валюту, не лежит в стороне от психологической науки. Он отличается лишь более отработанной технологией.

Если вы по-прежнему надеетесь найти в этой методике что-то сверхнеобычное, прочитайте название и первую главу еще раз.

Глава II.

Все лучшее — у детей!

«Я русский бы выучил...» (В. Маяковский)

Очевидно, желание Владимира Владимировича не осуще­ствимо по той причине, что он уже знает этот язык. Но родной язык мешает нам и в том случае, если мы хотим выучить другой, иностранный. А мешает он только потому, что мы не­правильно его используем. Мы с вами все страшные логики и рационалисты. Нас пугает утверждение, которое ниоткуда не вытекает и из которого ничего не следует. Поэтому одной из оценок, которую предлагаемый метод получает из уст слишком «взрослых» и серьезных людей, являются слова «детский, глупый». Но именно в этих словах авторы и склонны видеть золотой ключик к успеху.

Вопрос о том, почему дети хорошо запоминают как родной, так и иностранные языки до сих пор не решен единогласно. Единственное, что объединяет психологов,— это признание внелогического мышления детей. Только в 3-летнем возрасте мы можем сказать, что «солнышко прячется за тучку, потому что сильно устало». В школе за подобное утверждение нам, пожалуй, поставят два балла. В институте, мы, используя набор подобных фраз применительно к социальной и политической жизни нашего общества, сойдем за отсталого, а на предприятии или в учреждении — за неблагонадежного. Мы начинаем мыс­лить штампами, избитыми фразами и стереотипами. Из нас целенаправленно изгоняют «злой дух» нелогического мышления. И вот после всего этого мы пробуем изучать иностранный язык и поражаемся, почему наша захламленная голова работает Хуже, чем в детстве.

Представьте себе 2-летнего ребенка, которому «надо запом­нить» впервые услышанное слово родного языка, например, «карандаш» и аналогичное слово из квази-иностранного языка, допустим, «абдрапапупа» (в действительности это слово приду­мано ЭВМ). Для ребенка совершенно все равно, какое из них запомнить. Он готов запечатлеть в своей памяти даже сразу оба слова, так как запоминание происходит в результате образования условной связи между этими новыми словами и старыми, которые ребенок уже усвоил: карандаш — бумага, карандаш — стол и т. д., абдрапапупа — бумага, абдрапапупа — стол т. п. Эти две связи конкурируют, так как имеют одина­ковый возраст, а следовательно, и силу; они не стирают друг друга. При этом отсутствует рациональное объяснение этих связей. Ребенок не стремится образовать логическую цепочку между старым и новым, он просто ставит их рядом.

Теперь вернемся из детства и попробуем запомнить список иностранных слов. Это мы делаем обычно двумя способами. Либо через рациональную, либо через механическую связь. При первом способе мы начинаем сознательно или неосознанно объяснять себе, что «абдрапапупа — это то, чем рисуют на бумаге», пытаясь таким способом образовать рациональную связь «абдрапапупа — бумага». Но чем заканчиваются такие попытки в большинстве случаев? Если мы не обладаем уникаль­ной природной памятью, то происходит самое обычное забы­вание. При этом мы работаем с КПД паровоза — 20%.' Дело в том, что связь «абдрапапупа — бумага», которую мы пытаемся образовать, легко вытесняется старой, а значит, и более сильной связью в родном языке «карандаш — бумага». Вот такую услугу нам оказывает наше «взрослое, серьезное» логическое мышление. Если же мы пытаемся механически заучить перевод, то есть насильно заставить свою память образовать связь «абдрапапупа — карандаш» (учим по списку как в шко­ле), то из-за ограниченного объема нашей кратковременной памяти, которая может хранить от 2 до 26 единиц информа­ции, происходит ее быстрое насыщение, что ведет к прекраще­нию процесса запоминания, утомлению и отвращению к ино­странному языку. Кроме этого вытесняющее действие по-прежнему оказывают старые связи. Таким образом, классиче­ские способы запоминания скорее приведут к появлению негативного отношения к языкам, чем к овладению ими.

Теперь после детального описания двух тупиковых ситуа­ций наша задача беспредельно упрощается. Нам остается только найти в запутанном лабиринте всевозможных способов запоминания метод, который бы отличался отсутствием привычной логики.

Но поскольку главная задача авторов убедить проница­тельных читателей не в новизне метода, а в необходимости неукоснительного соблюдения определенных правил, то на дол­гом пути к основному принципу запоминания они ставят еще одно препятствие — главу о памяти.

ГЛАВА III.

Память.

«Труднее всего поверить в очевидное»

(наскальная надпись)

«Скажите человеку, что на небе 5374893218835402312 звезды, и он поверит. Но скажите ему, что эта скамейка покрашена, он обязательно потрогает ее пальцем»

(из наблюдений психиатра)

Мы бы с удовольствием опустили эту главу. Однако, все так устали от голословных утверждений о превосходных качествах того или иного явления нашей жизни, что теперь на каждый фунт очевидного факта мы непременно требуем жирный дове­сок из «объективной» теории. Именно поэтому, боясь показаться любителям иностранных языков бездоказательными, мы приводим теоретические и эмпирические данные, выявленные советскими и зарубежными психологами в области памяти.

В свое время когнитивная психология разделила человече­скую память на три блока: сенсорный регистр, кратковремен­ную и долговременную память.

Основная функция сенсорного регистра — продлить время действия кратковременного сигнала для его успешной обработ­ки мозгом. Например, укол пальца иглой сохраняется гораздо дольше, чем непосредственное воздействие иглы. Сенсорный регистр способен запоминать очень большие объемы информа­ции, значительно больше, чем человек может проанализиро­вать, то есть этот вид памяти не обладает избирательностью. Поэтому большого интереса для нас он не представляет.

Для нас гораздо важнее следующий блок — кратковременная память. Именно она принимает на себя те удары, которым ученики и студенты подвергаются на занятиях иностранного языка. Именно ее насилует человек, пытаясь механически за­помнить огромные объемы информации.

В 1954 году Ллойд и Маргарет Петерсоны провели очень простой эксперимент, который, однако, дал удивительные ре­зультаты. Они просили испытуемых запомнить всего 3 буквы, а спустя 18 секунд воспроизвести их. Этот эксперимент кажется совершенное незначительным.

Наши рекомендации