Действительное состояние противоположно «вероятным намерениям»

Определив значение противника как элемента, влияющего на маневр, мы постараемся далее доказать необходимость учета, противника как «живого» фактора. Он самостоятелен и может действовать по своему усмотрению. Он свободно проявляет свою волю, он не ограничен в выборе метода действий. В пределах времени и местности противник располагает всеми возможностями для своих действий.

В практике военных игр и тактических занятий в школах мы даем слушателям сведения о положении противника в данный момент. Почти всегда решение слушателя базируется на этих данных, а не на том, каким может быть положение противника через двенадцать часов, через сутки, когда слушатель будет претворять свое решение в жизнь. Это серьезная ошибка, допускаемая в подготовке командиров.

Намеченный маневр не должен основываться на данных обстановки только сегодняшнего дня. Он должен определяться и возможными действиями противника завтра.

Если мы рассмотрим положение противника в определенный момент, то станет ясным, что его способности, т. е. комплекс различных действий, которые он способен предпринять в данной обстановке на такое‑то определенное время, основаны на данных конкретно сложившейся обстановки. Ясно также, что при оценке обстановки командир должен сравнить возможности противника с возможностями и способностями своих войск. Такое сравнение позволяет командиру решить, что намечаемый им тот или другой маневр не может быть успешным, если противник вмешается в такой‑то форме; подобный маневр создает для него определенную опасность. Избранный в конечном счете метод действий собственных войск даст необходимые результаты потому, что из всего того, что может предпринять противник, нет ни одного маневра, которым он мог бы парировать действия наших войск. Такое сравнение возможностей сторон может оказаться ценным лишь в том случае, если оно делается с учетом возможных изменений в будущем.

Необходимость предвидения возможностей противника в будущем очень ясно сознавал еще Наполеон, когда он оценивал методы войны, применяемые австрийцами: «Австрийские планы основаны на донесениях, которые, даже если они и правильно освещали обстановку в тот момент, когда составлялись планы, переставали быть таковыми на следующий день или через два дня, т. е., когда планы проводились в жизнь».

Можно не сомневаться в том, что Наполеон считал абсурдом базировать план действий только на донесениях о положении противника, независимо от того, насколько всесторонне эта обстановка была известна в момент составления плана. Именно так, хотя и не сознавая этого, поступаем мы в нашей повседневной учебной работе в военных школах: план действий должен основываться на данных, которые будут соответствовать действительности в тот момент, когда план будет осуществляться. Смысл формулы «что есть» значил бы мало, если бы за ней, как естественный вывод, не возникала формула иного смысла: «что будет».

Операции августа 1914 г. дают нам множество примеров планирования без учета того, что может предпринять противник, о котором имелось много данных. Даже действия некоторых наших дивизий в 1918 г. в Аргоннах, к сожалению, указывают на наличие той же тенденции и могут создать у исследователя впечатление, что нашими войсками руководили австрийские генералы прошлого столетия.

Предположения о возможностях противника в будущем мы можем сделать только на основе данных о существующем положении противника. Эти данные и должны явиться базой для определения метода действий. При этом ясно, что если мы будем основывать нашу деятельность на неконкретных данных, то и все выводы, сделанные нами, включая и оценку командиром возможных действий его собственных войск, будут несостоятельны. Отсюда возникает вопрос: возможно ли составить точное представление о возможных в будущем действиях противника, пользуясь точными данными об обстановке в прошлом?

Да, это всегда возможно, если будут приняты меры к сбору достаточных для этого сведений. На возражения об относительности и небольшой пользе такой оценки противника следует заметить, что перечень возможных действий противника должен быть настолько полным, чтобы охватить все возможные варианты, не пропуская ни одного из вероятных путей, по которому могут развиваться действия противника.

Практически все военные авторитеты сходятся на том, что положение противника на данный момент является логической базой, на основе которой могут быть определены предстоящие его действия. Между тем, именно процесс перехода от того, что известно о противнике, к определению его действий в будущем является причиной ошибок, допускавшихся ранее в нашей системе обучения.

Наша послевоенная доктрина в области разведки, господствующая в офицерской школе Генерального штаба и нашедшая отражение в инструкциях военного министерства, пренебрегает необходимостью учета и оценки некоторых относительных данных о противнике, стремясь к обманчивой точности. Современная наша система, признающая значение точности в знании противника, отказывается от попыток определить с самого начала «наиболее вероятные действия противника». До 1932 года наши разведывательные органы определяли «вероятные действия противника» на основании данных, которые, возможно, были предназначены для дезинформации, или путем чисто академических рассуждений. Старый метод оценки обстановки создал такие формулы, как «вероятная задача противника», «вероятные намерения противника». Вся оценка здесь основывалась на старании определить «задачи и намерения» противника.

«Намерения» противника, определенные старыми методами, ложились в основу оценки, и на их базе устанавливали, что противник будет своими действиями благоприятствовать выполнению наших намерений. Все, что требовалось в таком случае, — это поставить себя на место противника и решить, что он предпринял бы в подобной обстановке, — вот что подразумевалось под «наиболее вероятными действиями противника». Узнав таким образом точно, что именно противник намерен делать, совсем нетрудно прийти к довольно четкому решению относительно собственных действий. Единственная трудность этого метода заключается в том, что в девяти случаях из десяти противник будет действовать совершенно иначе, чем мы определили.

По нашей современной доктрине все предположения о возможных действиях противника сводятся в небольшое количество подробных и четких гипотез. Эти гипотезы определяют возможности противника и учитываются командиром при оценке обстановки. При этом важно, чтобы ни одна из возможностей противника не была упущена. Этот метод, конечно, не только не упрощает задачи, а, наоборот, крайне усложняет ее, но в то же время он устраняет случайности или догадки.

Многие исторические примеры доказывают ошибочность теории, предусматривающей возможность определить «вероятные намерения противника». Многие случаи внезапных действий противника являлись результатом того, что побежденный строил свою операцию на отгадывании «вероятных действий противника».

Чтобы не вводить новой обстановки для доказательства нашего положения, мы используем операцию преследования, проведенную 1–й германской армией.

Возьмем обстановку, сложившуюся к концу августа и началу сентября в том виде, как она представлялась генералу Клуку.

Англо — французские войска продолжали отступление в юго — западном направлении. В первые дни сентября направление их отхода отклонилось на юг. Исключая контрнаступление, предпринятое 5–й французской армией против 2–й германской армии у Гиз 29 августа, отступление проходило безостановочно.

Клук, как и все высшие офицеры обеих сторон, был сторонником метода определения «намерений противника».

Он, несомненно, придерживался в этом отношении взглядов вдохновителя этой школы — Мольтке — старшего. Последний дал следующую обобщающую характеристику своей школы: «Необходимо при любых обстоятельствах принимать обстановку такой, какой она представляется в данный момент, вызывающей сомнения и таящей в себе много неизвестного, затем оценить здраво то, что известно, предугадать то, что неизвестно, быстро принять решение и действовать соответственно, без колебаний».

Клук, для того чтобы «здраво оценить положение противника», обращается — возможно, несознательно, — к известным ему фактам, рассуждая так: «Французы и англичане потерпели поражение в позиционных сражениях». Отсюда, по мнению Клука, их отступление не является добровольным, а под давлением силы. Следовательно, их войска расстроены — их моральное состояние подавлено.

Гипотеза о том, что противник отступал по своей собственной воле или потому, что его высшее командование, в целях перегруппировки сил для нового маневра, приказало отступать, — это предположение, по — видимому, не принималось им во внимание. Он воспринял гипотезу, которая казалась ему «наиболее основательной», и которая больше ему льстила. Желание породило мысль: «Французы и англичане отступают в панике».

Нарисовав себе истинную, как считал Клук, картину обстановки и положения противника, он выбрал из массы возможностей, которыми располагал противник, наиболее, как ему казалось, «основательную». И вот перед нами образец применения метода «наиболее вероятных намерений» в его чистом виде.

Клук поставил перед собой вопрос: что бы он делал на месте противника в подобной обстановке? Отступить к Парижу и остановиться здесь на позициях, возведенных вокруг города? — Нет, это было бы нарушением элементарных правил оперативного искусства. Ни один здравомыслящий человек этого бы не сделал. Отступить южнее Парижа, оставляя город на волю судьбы? — Да, это было бы наиболее «благоразумным».

2 и 3 сентября стало очевидным, что союзники отходят южнее Марны. Этот факт еще более убедил Клука, что он разгадал намерения противника. И если у него и мелькнула ранее мысль о возможности перехода союзников в контрнаступление, то теперь он ее отбросил совершенно, как «неосновательную». Мысль, — если она вообще приходила ему в голову, — о том, что укрепления вокруг Парижа могут не только служить в качестве оборонительного рубежа, но и явиться исходными позициями для перехода в контрнаступление, его не беспокоила.

Все было подготовлено им для «стратегического сюрприза» 6 сентября. Движение войск, намеченное приказом Клука, должно было помешать противнику выполнить приписанные ему намерения.

1–я германская армия должна была быстро продвинуться на юг, восточнее Парижа, с целью обхода левого фланга противника. Этим маневром она не только ставила свой правый фланг и тыл под угрозу удара со стороны Парижа, но и открывала возможность контрнаступлению англичан. В опасном положении могла оказаться германская армия также и при переправах через Марну, имея на северном берегу для прикрытия коммуникаций лишь один 4–й корпус.

В действительности во французских войсках не было растерянности. Союзники отходили в порядке по приказу верховного командования. С каждым днем отхода они накапливали свои силы, что дало им возможность сформировать 6–ю армию. Моральное состояние их укрепилось после перехода в контрнаступление 5–й французской армии у Гиз. Французами эта операция правильно расценивалась как победа. Французские войска, в частности 5–я армия, ожидали лишь приказа для перехода в контрнаступление на противника, по отношению к которому они чувствовали свое моральное превосходство.

6 сентября произошли события, совершенно неожиданные для германцев, явившиеся в значительной мере результатом определения намерений противника на основе догадок.

Установка на то, что «необходимо принимать обстановку такой, какой она представляется в данный момент, вызывающей сомнения и таящей в себе много неизвестного, затем оценить здраво то, что известно, предугадать то, что неизвестно», явно несостоятельна. Командир, который будет ее придерживаться и, исходя из этого, определит «вероятные намерения противника», воспримет сведения о противнике так, что они подкрепят его предвзятое мнение. Клук счел отступление союзников южнее Марны за «намерение» французов оставить Париж, за «намерение» продолжать отступление.

Мы постараемся доказать наши выводы еще одним не менее убедительным примером, приведенным французским полковником Берни.

2–я ГЕРМАНСКАЯ АРМИЯ 27 АВГУСТА 1914 г.

(схема 2)

После сражения у Шарлеруа 2–я германская армия под командованием генерала фон Бюлова направилась на юго — запад, преследуя 5–ю французскую армию. Вечером 27 августа 2–я армия занимала следующее положение:

7–й корпус 14–я пехотная дивизия в Ле Балле Мюлатр

10–й резервный корпус 2–я гвардейская дивизия в Вассиньи

19–я резервная дивизия в Этре

10–й корпус 19–я дивизия в районе Ла Невиль, Дорэнь

20–я дивизия в Л'Ешелль

Гвардейский корпус 1–я дивизия в Бюиронфосс

2–я дивизия в Ла Капелль

За правым флангом армии находился кавалерийский корпус фон Рихтгофена, состоявший из 5–й и Гвардейской кавалерийских дивизий. Они располагались в районе Фесми, Ле Сар, Катильон. В тылу этого корпуса находились 2–я дивизия 7–го корпуса и 13–я пехотная дивизия, оставившая одну бригаду в Мобеж.

Западнее 2–й армии находилась 1–я германская армия. Выступив на день раньше 2–й армии, она выдвинулась на линию Комблэ, Ле Катэле, Ионкур.

Левее 2–й армии, на одной линии с ней, находилась 3–я германская армия (фон Гаузен). Эта армия достигла рубежа: Овиллер, Л'Ешелль, Лонни. На стыке между левым флангом 2–й и правым флангом 3–й армии образовался разрыв в 32 км.

Противник

Несколько обычных во время войны столкновений с французскими и английскими арьергардами не дали внятной информации о противнике. Фон Бюлов, однако, предполагал, что англичане отступают в направлении Сен Кантэн, а 5–я французская армия находится южнее р. Уаза, между Гиз и Ирсон.

Задача 2–й армии

После сражения у Шарлеруа германское высшее командование не ставило новых оперативных задач. Однако, когда приказ от 27 августа прибыл, 2–я армия уже фактически исполняла его, на основании решения, принятого командующим армии. Главное командование предписывало преследовать отступающего противника в направлении Ла Фер и Париж. Западная граница полосы наступления армии проходила через Сен Кантэн, Юсси, Нуайон, р. Уаза (все исключительно), а восточная включала линию Вервэн, Лаон, Суассон, Ла Ферте — Милон.

Планы генерала фон Бюлова

Первое решение (17 ч. 30 м.) (схема 2). В указанной обстановке необходимо было принять решение. Что должен был делать командир? Преследовать? Он предполагал, что французы находятся южнее р. Уаза. Это вынуждало форсировать реку двумя левофланговыми корпусами. Опыт, извлеченный из действий на р. Самбре, подсказывал, что это обойдется очень дорого. Казалось, операция была бы упрощена, если бы оказала поддержку 3–я армия, находящаяся слева. Река Уаза не представляла собой значительной преграды для 2–й армии: наступая, она обходила бы одну за другой позиции, на которых французы могли оказать ей сопротивление. К сожалению, разрыв между этими двумя армиями был так велик, что 3–я армия вряд ли смогла бы оказать поддержку ранее 29 августа.

Фон Бюлов решил «оставить свои четыре корпуса на месте расположения весь день 28 августа, чтобы дать 3–й армии время для ликвидации разрыва на левом фланге».

Это решение было сообщено германскому главному командованию по радио в 17 ч. 30 м. 27 августа.

Второе решение (20 ч. 30 м.) (схема 3). Приняв это решение, фон Бюлов начал рассуждать о возможных последствиях его.

Фон Клук, командующий 1–й армией, уже продвинувшейся вперед на целый переход, доложил Бюлову, что он намерен 28–го продолжать движение в юго — западном направлении, что привело бы к увеличению разрыва между двумя армиями. Пока фон Бюлов, ожидавший подхода 3–й армии для совместного форсирования р. Уаза, не хотел терять контакта с 1–й армией.

Желая сохранить связь с 1–й и 2–й армиями, даже ценой разъединения своей армии, он решил сократить интервалы у себя на левом и правом флангах, создав разрыв в центре расположения своей армии. Принятое фон Бюловым в 20 ч. 30 м. второе решение гласило: «Выдвинуть вперед два правофланговых корпуса небольшим переходом в юго — западном направлении, оставляя два левофланговых корпуса на месте». Приказ, реализующий это решение, уже был заготовлен.

Третье решение (23часа) (схема 4). В 20 ч. 50 м. 2–й армией была перехвачена радиограмма из 3–й армии, адресованная Главному командованию. Радиограмма сообщала, что 28–го 3–я армия выдвигается вперед, но не в юго — западном, а в юго — восточном направлении. Пришлось отказаться от намерения оставить на месте два левофланговых корпуса, так как это не помогло бы ликвидировать разрыв между 2–й и 3–й армиями. В 22 часа фон Бюлов получил донесение от левофлангового гвардейского корпуса, сообщавшее о том, что передовое охранение 2–й гвардейской дивизии попало под артиллерийский огонь у Фруа Дестрэ, что выход на север из деревни Этреопон забаррикадирован и что высоты южнее Отрепп и Этреопон удерживались противником. Это сообщение убедило фон Бюлова в том, что французы окажут сопротивление на переправе через р. Уаза.

Поскольку 3–я армия не могла подоспеть, он решил форсировать реку наличными силами. Ясно, что эту операцию нельзя было предпринимать до получения более полной информации о противнике. Кроме того, он считал необходимым изменить направление действий двух левофланговых корпусов к западу. Такое перестроение требовало некоторого времени.

В результате, в 11 час. вечера фон Бюлов принимает третье решение, по которому гвардейский и 10–й корпуса должны сосредоточиться между Ирон и Бюиронфосс и ожидать приказа для переправы через р. Уаза; 7–й и 10–й резервные корпуса (правофланговые) должны быстро выдвинуться на линию Сен Кантэн, Этавэ, Ле Пти Верли.

Четвертое решение (9 час. 28 августа) (схема 5). Утром 28 августа, пока проводилось в жизнь вышеприведенное решение, фон Бюлов получил дополнительную информацию, содержавшую сведения о противнике и о 3–й германской армии. Радиограмма сообщала о том, что 3–я армия, как это предусматривалось ранее, будет продолжать движение в юго — западном направлении и, следовательно, гвардейский и 10–й корпуса могли ожидать поддержки с этого направления. Воздушная разведка, произведенная между 7 и 8 час. утра, сообщала, что у наблюдателя сложилось «впечатление, что противник имеет лишь слабые арьергарды в долине р. Уаза».

Это донесение побудило фон Бюлова полностью изменить свою оценку положения противника. Он уже не рассчитывал на сопротивление противника южнее р. Уаза.

В отступлении противника фон Бюлову было нетрудно увериться, так как подобная оценка соответствовала его желаниям. Он уже больше не нуждался во взаимодействии с 3–й армией для форсирования р. Уаза. Он легко мог опрокинуть «слабые арьергарды» противника, продолжая преследование. Соображение о том, что противник может усилить арьергарды или даже перейти в наступление (неслыханное дело!) и поймать в момент переправы левый фланг германцев, ему и в голову не приходило, а если бы и пришло, то подобная мысль была бы отброшена, как «невероятная».

Четвертое решение сформулировано в приказе, отданном в 9 час. утра 28 августа: два правофланговых корпуса должны были выдвинуться на линию Флюкийерэ, Серокур, выслав разведку в южном направлении до Ам и Сен Симон; двум левофланговым корпусам было приказано выйти на линию Рибемон, Сен Ришомон. Предполагалась простая операция на преследование, проводимая корпусами самостоятельно.

Таким образом, между 17 час. 27 августа и 9 час. утра 28 августа фон Бюлов исходил из четырех «вероятных намерений» противника, вполне самостоятельных и вполне отличных друг от друга.

Первое решение. В 17 ч. 30 м. — 2–я армия должна была оставаться на месте.

Второе решение. В 20 ч. 30 м. — 2–я армия должна была сомкнуться с 1–й армией, а два левофланговых корпуса должны были оставаться на месте.

Третье решение. В 23 часа — 2–я армия подтягивает левый фланг к правому.

Четвертое решение. В 9 час. утра 28 августа — 2–я армия должна перейти к преследованию по всему фронту.

Первые два из этих намерений были воплощены в приказы, которые не были исполнены. К выполнению третьего приступили, а в жизнь было претворено четвертое решение.

Предположим теперь, что разведывательный отдел штаба 5–й французской армии попытался бы определить намерения германцев 28 августа. На чем он мог основывать свое суждение? Исходить из расположения 2–й германской армии он не мог, так как последнее не было ему известно. Сам фон Бюлов не знал, каковым оно будет на следующий день. Нельзя было основываться и на тех нерешительных и запутанных передвижениях германцев, которые французская воздушная разведка могла заметить в районе к северу от Ирон 28 августа. Французские. передовые пеленгаторные станции могли перехватить телеграмму фон Бюлова, поданную в 17 ч. 30 м., выражавшую его намерение оставаться на месте 28 августа. Эти сведения подтвердила бы французская авиация, которая могла заметить утром 28 августа, что германцы роют окопы севернее Ирон (1–я гвардейская дивизия фактически окапывалась). Трудно вообще найти другой пример — на войне или в учебных занятиях— обстановки, столь ясно показывающей «намерения» противника оставаться на месте, и все‑таки мы знаем, что «намерения» фон Бюлова утром 28 августа были совершенно иными.

Любая операция, которую предприняла бы 5–я французская армия, основываясь на данных, совершенно ясно как будто раскрывающих намерения противника, привела бы к самым неожиданным результатам. Все это говорит о том, что любым иным способом, даже гаданием, можно было бы вернее уяснить себе план маневра, чем путем определения «намерений» противника.

ГЛАВА III

МЕТОД ОПРЕДЕЛЕНИЯ НАМЕРЕНИЙ ПРОТИВНИКА НА ПРИМЕРЕ ДЕЙСТВИЙ 5–й ФРАНЦУЗСКОЙ АРМИИ

Генерал Ланрезак, командовавший 5–й французской армией, которая находилась южнее верховья р. Уаза, знал, что его положение ненадежно (схема 6). Между его армией и 4–й французской армией, расположенной справа, существовал значительный разрыв. К тому же английские войска уже переправлялись через низовья р. Уаза юго — западнее Ла Фер, обнажая его левый фланг. Оценивая обстановку, Ланрезак отдавал себе отчет в том, что 1–я и 2–я германские армии могли сосредоточить на фронте 5–й армии превосходящие силы.

Взвесив все, он решил 28 августа отойти на линию Рибемон, Марль, Монкорнэ (схема 7). Когда он получил указания Главного командования перейти в контрнаступление на севере, то в развитие этого решения уже были отданы соответствующие приказы. Сначала Главное командование установило одно направление для контрнаступления, и было решено, что 5–я армия будет наступать прямо на верховья р. Уаза (схема 8), но пока отдельные корпуса этой армии передвигались, обеспечивая необходимую перегруппировку войск, был получен второй приказ Главного командования, который изменял направление контрнаступления, нацеливая его на северо — запад, — на Сен Кантэн. Направление было изменено почти на 90°, и Ланрезаку пришлось срочно предложить своим корпусам произвести необходимые изменения направления для контрудара на Сен Кантэн (схема 9).

Мы уже видели, что фон Бюлов в течение 18 часов три раза менял свои намерения. Почти за такой же отрезок времени и Ланрезак два раза изменил свои намерения, заменив отступление на юг контрнаступлением — сначала на север, а затем в западном направлении.

Фон Бюлов знал, как определять «намерения противника». Он был хорошим учеником Мольтке — старшего! Но раньше, чем разбирать действия фон Бюлова, познакомимся с информацией, которая была получена германским гвардейским корпусом вечером 27 августа. Вот эта информация:

«Передовое охранение 2–й кавалерийской дивизии было обстреляно артиллерийским огнем у Фруа Дестрэ; северный подступ к Этреопон забаррикадирован; высоты южнее Отрепп и Этреопон сильно укреплены противником».

Основываясь на этих данных, фон Бюлов пришел к выводу, что противник окажет упорное сопротивление у р. Уаза. Однако, как мы знаем, в тот момент, когда германцами были получены эти сведения, командующий 5–й французской армией собирался продолжать, отступление, и утром 28 августа фон Бюлов получил такое сообщение от авиации: «В долине р. Уаза остались лишь слабые арьергарды».

Получив такие сведения, он пришел к заключению, диаметрально противоположному тому, которое он сделал накануне, на основе данных информации, представленной гвардейским корпусом.

Он рассудил, что наличие лишь слабых арьергардов говорит о намерении французов продолжать отступление. И в тот момент, когда фон Бюлов пришел к такому заключению, 5–я французская армия, как мы уже знаем, спешно готовилась к контрудару в северном направлении.

Этот пример наглядно показывает, что порой «отгаданное» намерение противника прямо противоположно действительному положению вещей. Как же можно определить намерение командования войск противника, пока оно не воплощено в действия, если сам противник не расскажет нам об этом? Пойдем дальше. Допустим, мы имеем некоторые признаки, — явные или скрытые, но так или иначе говорящие о намерениях противника, — можно ли утверждать, что мы в состоянии определить «наиболее вероятные действия противника»? — Конечно, нет. Это будет более претенциозно, чем заявить, что мы определили его «намерения». Но разве есть еще что‑либо, в такой же степени подверженное изменениям, как намерения? — Есть! Допустим, что мы установили намерения противника и определили их правильно. Однако командование может изменить свое решение как по собственной воле, так и в порядке выполнения приказа свыше.

Можно ли в самом деле достоверно определить его «наиболее вероятные действия», когда множество исторических примеров показывает, как часто одни намерения сменяются явно противоположными, в результате чего действия противника развиваются совершенно по иному пути? Тем более что внезапность редко достигается без дезинформации, без маскировки. Нам известно много исторических примеров диспозиций, единственной целью которых было ввести противника в заблуждение, заставить его поверить в «вероятность наших действий».

Даже допуская, что противник «не желает» вводить нас в заблуждение, и что мы имеем сведения о его намерениях, можно ли быть уверенным в том, что его намерения осуществятся в строгом соответствии с желаниями?

Выполнят ли точно намеченный командованием план действий все подчиненные ему части? Бригада, совершающая 20- или 25–километровый марш, может изменить направление ночью и произвести обходный маневр на рассвете; она может ночью заблудиться и отойти на 15–20 км в сторону от намеченного направления. Если это случится, стоит ли обвинять противника в том, что он не придерживается правил ведения войны!

ГЛАВА IV

МЕТОД ОПРЕДЕЛЕНИЯ СОСТОЯНИЯ ПРОТИВНИКА

Итак, невозможность точно определить намерение противника является правилом.

Опытный командир будет планировать свои действия, основываясь на том, что противник может сделать, на что он способен. В любой обстановке некоторые варианты возможных действий противника могут быть сразу отброшены как бесспорно невыполнимые. Другие можно не принимать во внимание потому, что они никакого влияния на наши действия оказать не могут. Сокращая, таким образом, постепенно цепь данных, можно придти к уверенности в том, что не будет опущен ни один из путей, по которым могут развернуться действия противника или который может оказать влияние на наши планы.

Мы хотим привлечь внимание читателей к одному из методов суждения, охотно применяемому многими командирами. Они пренебрегают планом противника по следующим соображениям:

1. «План не логичен! Он показывает, что противник не обладает здравым рассудком».

2. «Он не представляет для нас наибольшей опасности».

3. «Мы бы не приняли такого плана, будучи на месте противника».

* * *

То, что «А» считает логичным, «В» может счесть за нелепость, ибо:

1. Никогда нельзя поставить себя целиком в положение противника, полностью представить себе его умственное и физическое состояние.

2. Даже если это и было бы возможно, ваша логика никогда не будет совпадать с логикой противника, потому что вы и ваш противник — два разных человека. То, что может вам показаться «здравым смыслом», он может принять за глупость. Противник может оказаться более сообразительным, чем вы, или наоборот. Он может быть более или менее упорным, чем вы. Вообще все его способности, от которых зависит формулировка решения, могут быть прямо противоположны вашим.

Далее, можно ли поставить себя в положение противника? Свое положение вы знаете. Но известно ли вам, насколько много знает противник о вашем положении? А ведь у него могут оказаться некоторые сведения, относящиеся к вашей диспозиции. Вами эти сведения могут считаться незначительными, а в его представлении они могут иметь большое значение. Когда вы пытаетесь поставить себя в положение противника, всегда начинайте с вопроса: «Насколько я, выступающий в роли противника, знаю обстановку на своем фронте?» Вопрос о том, разумным ила неразумным является маневр противника, не имеет значения. Главное заключается в том, возможен или невозможен этот маневр.

Вариантов возможных действий противника, которые командиру следует принять во внимание, может быть слишком много, для того чтобы каждый из них сопоставлять с нашими намерениями. Но все эти варианты можно разбить на ряд определенных групп, из которых каждая будет иметь общее для всей группы влияние на наш план.

Соответственно этому и производится группировка. Тогда командир может сопоставлять свои планы не с каждым из вариантов возможных действий противника в отдельности, а только с несколькими обобщенными вариантами.

Эти обобщенные варианты должны включать каждый возможный план действий противника, который может оказать влияние на наш план или, при отсутствии его, — вообще на ваше положение.

Оценивая обстановку, командир должен сопоставить указанные выше обобщенные варианты действий противника с различными вариантами своего плана. После этого он избирает план действий, обещающий наилучшие результаты, независимо от того, каковы будут действия противника. Разрабатывать, естественно, приходится несколько вариантов плана или такой план, в котором в процессе выполнения его, в зависимости от реакции противника, предусмотрены возможные изменения намеченных действий.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ