Союзная интервенция в Сибири. 2
- 18.—
и военных событий, и в своих записках он отчасти (к сожалению, только отчасти) изображает эту закулисную жизнь. Отметим наиболее важные моменты в разоблачениях английского полковника.
Прежде всего бросается в глаза его сообщение о том, что первый приказ о переброске его баталиона из Гонконга, где тот стоял, во Владивосток, полковник Уорд получил в ноябре 1917 г. Лишь в силу целого ряда случайных причин действительная высадка его баталиона на русской территории совершилась 3 августа 1918 г. Данное сообщение с несомненностью свидетельствует о том, что планы интервенции в русские дела родились у британского правительства тотчас же после Октябрьской революции и явились его непосредственным ответом на захват власти в России рабочими и крестьянами. Это следует хорошенько запомнить русскому читателю.
Другим не менее интересным моментом является роль английской миссии в Сибири во время и после колчаковского переворота^ Я очень хорошо помню, что в Омске в тот период (я был тогда в Сибири) открыто говорили о весьма активном участии английской миссии и в частности ее главы, ген. Нокса, в перевороте 18 ноября. Рассказывали, что накануне переворота на собрании офицеров-заговорщиков, арестовавших членов Директории, присутствовал представитель ген. Нокса, который благословил заговорщиков на задуманное ими дело. Не знаю, верны ли все эти подробности, но Зато знаю очень хорошо, что сущность тогдашних омских разговоров вполне соответствовала действительности. В этом меня в особенности убеждают записки полковника Уорда, несмотря на то, что он несомненно в них кое-чего не договаривает. Однако, даже и то, что он сообщает, с несомненностью свидетельствует, что ген. Нокс был
— 19 —
духовным патроном переворота 18 ноября и что ему Колчак обязан своим возведением на трон верховного правителя. Права была шансонетка, которую в 1919 г. широко распевали по Сибири:
Фасон английский, Товар японский, Пог.он российский— Правитель омский.
Действительно Колчак пытался все время рядиться в английский костюм. И не случайность, конечно, что в наиболее критические моменты он оказывался под защитой английского конвоя и английского флага.
В высшей степени интересны также те сведения, которые Уорд сообщает об отношениях, господствовавших между представителями различных держав Антанты в Сибири, а также о мотивах их участия в интервенции.
Здесь мы прежде всего сталкиваемся с чрезвычайно красочным изображением поведения японцев на Дальнем Востоке» Автор записок рассказывает, что, когда Япония высадила свой первый дессант во Владивостоке, она обратилась к командующему русскими войсками на Дальнем Востоке с предложением уплатить ему 150 миллионов рублей золотом, взамен чего тот должен был подписать соглашение, предоставляющее Японии «владение всеми береговыми и рыбными правами вплоть до Камчатки, вечную аренду Инжильских копей и все железо (исключая принадлежавшего союзникам), находящееся во Владивостоке». Так как командующий возражал, ссылаясь на то, что он не имеет полномочий говорить от имени русского правительства, японские представители заявили: «Берите наши деньги и подписывайте соглашение, а риск относительно законности поделим
2*
— 20 —
пополам». Мотивы японской интервенции здесь выступают яснее ясного.
Когда в конце 1918 г. во Владивостоке поднят был вопрос об отправке иностранных войск на Уральский фронт для поддержки Колчака, Япония, по словам Уорда, .систематически саботировала осуществление этого предложения. Уорд следующим образом объясняет ее поведение: «Крепко утвердившись в столь желательных ей приморских провинциях, Япония смотрела без энтузиазма на предложение покинуть то, что ей более всего было нужно, в целях ослабления давления на фронте, в котором она не была нисколько заинтересована (имеется в виду западный фронт во Франции. Я. M.), То, что Париж может пасть под ударами германцев, не имело для нее никакого значения по сравнению с американским контролем над Восточно-Китайской жел. дорогой или присутствием «Бруклина» (американский броненосец) во Владивостоке».
Так как Колчак в первый период своего правления, ориентируясь главным образом на Англию, сопротивлялся японским требованиям на Дальнем Востоке, токийское правительство стало поддерживать атаманов Семенова и Калмыкова в их неподчинении Омскому правительству. Полковник Уорд в целом ряде мест совершенно определенно указывает, что возникшая в силу этого политическая анархия в Забайкальи и Приморской области входила в расчеты японского правительства. «Я видел многое, убедившее меня,—пишет он,—что страна Восходящего Солнца была в то время более заинтересована в поддержании беспорядка, как наивернейшего средства для укрепления своих собственных честолюбивых намерений».
Все это не составляет тайны для современного русского читателя. И все же, свидетельство полковника Уорда, полностью
— 21 —
подтверждающее обвинения Советской России против хозяйничанья Японии на Дальнем Востоке, нельзя не признать весьма ценным: ведь оно исходит не от врага Японии, а от ее друга.
Не менее любопытно то, что автор записок сообщает об отношениях, существовавших на Дальнем Востоке между японцами с одной стороны, и англичанами—с другой. В августе-сентябре 1918 г. эти отношения были крайне напряженными. Японцы, по словам Уорда, твердо верили в победу Германии, которой они сочувствовали, и старались на каждом шагу проявить свое недоброжелательство к Великобритании. Японские солдаты не отдавали чести английским офицерам. Японское командование заставляло британских полковников ездить в скотских вагонах. Японская контр-разведка без всяких оснований задерживала поезда английской миссии. Когда полковнику Уорду на станции Манчжурия потребовались два классных вагона для проезда с Дальнего Востока в Омск, ему пришлось добывать их почти буквально с помощью оружия. Японцы требовали даже, чтобы он снял с своего поезда английский флаг, — на том основании, что в оккупированном ими районе не допускается никакой иной флаг, кроме японского. Только после разгрома Германии японцы в Сибири изменили свое поведение и стали заискивать перед представителями британской короны. При таких условиях нисколько не удивительно, что в действиях оккупационных властей на Дальнем Востоке не было должного единства, что они на каждом шагу подставляли друг другу ножку, и что в силу этого, к счастью для местного населения, нажим интервенции сказывался слабее, чем он мог бы быть.
Чрезвычайно ярким примером последнего обстоятельства может служить рассказываемая Уордом история о поведении американских войск на Дальнем Востоке. По словам автора
— 22 —
записок, американские войска под командой ген. Гревса были присланы во Владивосток не столько для борьбы с большевиками, сколько для наблюдения за действиями японцев в Приморской области и в Забайкальи. В соответствии с этим американцы старались, чем можно, портить дело японцам. С этой целью они объявили Сучанский округ нейтральной зоной, которую не может переходить ни та, ни другая сторона, и тем самым помогли красным партизанским отрядам оправиться от нанесенных им ранее поражений. Далее американцы вступали в различного рода соглашения с партизанами, заключали с ними договоры и условия, и вообще, к великому ужасу Уорда, вели себя с ними «как равные с равными». Не берусь судить, насколько точны все подробности, сообщаемые по этому поводу автором записок, но несомненно во всяком случае одно: в пику японцам американцы вели на Дальнем Востоке свою особую политику, которая сильно затрудняла объединенное выступление всех интервентов.
Эта конкуренция между Представителями отдельных союзных держав принимала подчас совершенно анекдотические формы. Трудно представить себе что-нибудь более комичное, чем история с конвоем колчаковского поезда, которую рассказывает Уорд. Колчак отправлялся из Омска на Уральской фронт. Полковник Уорд предложил ему дать в качестве конвоя 50 английских солдат. Предложение было с благодарностью принято, но когда представитель Франции ген. Жаннен узнал о происшедшем событии, он страшно вознегодовал на столь явное умаление своего престижа и потребовал, чтобы конвой был составлен поровну из французских и английских солдат. Уорд согласился. И тогда решено было, что каждая из двух «великих держав» пошлет для охраны Колчака по 25 человек. Но когда это решение состоялось, Жаннен заявил, что 25 французских солдат у него налицо
— 23 —
нет, и что при максимальном напряжении своих сил он может командировать только 9 человек. Уорд и тут пошел ему навстречу и, по обоюдному соглашению, было постановлено, что конвой Колчака будет состоять лишь из 20 человек—по 10 человек (включая офицера) с каждой стороны. Однако ген. Жаннен оказался не в состоянии выполнить даже и это взятое на себя обязательство. На вокзал не явился ни один французский солдат, и поезд Колчака так и ушел под одной английской охраной. Рассказанный эпизод воистину достоин кисти Щедрина.
Борьба между различными иностранными державами являлась одним из основных элементов сибирской интервенции 1918—19 гг., причем на Дальнем Востоке борьба эта шла главным образом между японцами и американцами, а в Омске—между англичанами и французами. Страницы, посвященные описанию данной борьбы, принадлежат к числу лучших и наиболее ценных частей записок Уорда. Их можно порекомендовать для чтения каждому, кто интересуется участием иностранных держав в нашей гражданской войне.
И. Майский.
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА.
Написанный сначала для личного пользования моего сына в случае моего невозвращения, этот рассказ о событиях, связанных с экспедицией в Сибирь, должен по необходимости страдать отсутствием многих из тех элементов, из которых строится история. Я описывал события, как они происходили, и отмечал соображения и мотивы, руководившие участниками.
Много прошло с тех пор событий, указывающих, что не всегда мы были на высоте в оценке окружавших нас сил. Вещи не всегда таковы, какими кажутся, и это, повидимому, более всего справедливо в области русских дел, чем какихнибудь других. Конечно, относительно было бы не трудно изменить текст записок и округлить его результатами опыта, но это нарушило бы основную цельность рассказа.
Государственный человек и солдат редко пишут историю; их несчастье в том, что они творят ее. Ведь очень просто быть пророком после того как известны результаты. Обычно очень нетрудно судить, что данный народ предпримет в данных обстоятельствах; но когда вы имеете дело с государственной политикой, на которую влияют события и обстоятельства, часто не имеющие даже и отдаленного отношения к затронутому вопросу, невозможно строить какие бы то ни было предположения относительно поведения людей даже в самом элементарном случае.
Недавние трагические события, разыгравшиеся на обширных пространствах Сибири, в сущности обязаны случаю. Определенно можно утверждать, что адмирал Колчак никогда бы не отправился в Сибирь, никогда бы не стал во главе русского конституционного движения и правительства, если бы он не был вынужден на это советами и настояниями Союзников. Он полу-
— 26 —
чил самые категорические обещания на искреннюю помощь и немедленное признание со стороны Союзников, прежде чем принял на себя опасный долг главы Омского правительства. Если бы все эти настояния и обещания были выполнены от доброго сердца, то в настоящее время в Москве заседало бы Учредительное Собрание, выковывая федеративную конституцию для мощи Русской Республики или же гарламентарную систему на подобие нашей.
В ответ на декларацию правительства Колчака, генерал Деникин, генерал Дутов, генерал Говарт и Северно-Русские правительства передали свою власть Омску. Выход намечался сам собой—террористы в Москве, конституционалисты в Омске. И если при этом стечении обстоятельств Союзники претворили бы свои обещания в дело— от скольких несказанных страданий были бы избавлены Россия и Европа.
Простой акт признания произвел бы удивительное впечатление на сознание русских и кроме того дал бы в руки Союзников рычаг для направления событий и для создания устойчивого положения на Балтийском море; он укрепил бы положение русских финансов и облегчил бы коммерческие сношения, завязавшиеся тогда с наиболее здоровой частью русских владений.
Переустройство России, о котором так развязно говорили Союзники, совершилось бы совокупностью естественных усилий, которым не помешали бы даже союзные препирательства. Омское правительство могло бы получить деньги на лучших условиях, чем кто-либо из Союзников, так как, будучи принято в общество наций, оно представило бы лучшие гарантии, чем любая союзная держава, включая сюда и Америку. Европа была бы накормлена, Россия была бы одета и весь мир был бы избавлен от величайшей трагедии. Все это—и еще больше того—естественным образом воспоследовало бы в результате простого выполнения наших обещаний.
Но мы сделали нечто худшее, чем это. Неисполнение обещания—только отрицательное преступление. Союзники ударились в другую крайность: их помощь приняла характер прямой, преднамеренной обструкции. Японцы няньчились с Семеновым и Калмыковым, а американцы, поддерживая и организуя врагов, лоставиЛи Омское правительство перед невозможностью под-
— 27 —
держивать свой авторитет и существование. Самое большее, на что можно было бы рассчитывать, состояло в том, что как японцы, так и американцы во-время заметят всю опасность своей политики для того, чтобы предотвратить крушение. Японцы так действительно и поступили; что касается американцев, то они дали злу разростись, увеличиваться, пока оказались не в состоянии справиться с ним. Колчака погубили не столько действия его врагов, сколько глупость и небрежность его союзных друзей.
Джон У орд.
ИЗ ГОНКОНГА В СИБИРЬ.
25-й батальон Миддльсекского полка имел на своей памяти уже столько путешествий и замечательных приключений, что было вполне в порядке вещей, когда однажды утром, в ноябре 1917 г., я получил приказ приготовиться и подготовить людей для следования в неизвестном направлении. Во время совещаний обнаружилось, что батальон подлежит отправке в очень холодный климат, а затем выяснилось, что мы едем во Владивосток.
Но когда все приготовления к этому были закончены, в январе 1918 г., военное министерство посылает распоряжение, отменяющее все ранее сделанные приказы. Так дело продолжалось до июня 1918 г., когда вдруг пришел приказ грузиться для немедленного отправления. Наконец, в одну из суббот, в июле, после ненужного шума и спешки, мы погрузились на борт «Ping Suie» и двинулись в путь.
Тщательные приготовления были сделаны для нашего приема в виду того, что мы были первым контингентом союзных войск, которые ожидались во Владивостоке. Рано утром 3 августа, в сопровождении двух японских истребителей, мы подошли к Владивостоку, где союзные военные суда были ярко разукрашены по этому поводу.
К 10 часам утра на набережной собрались для нашей встречи: батальон чешских войск, с оркестром и почетным караулом от корабля «Суффольк», под начальством командора Пэна; М.Ходгсрн, британский консул; председатель Земской Управы, и, наконец, русские и союзные офицеры.
Наши бараки помещались в предместьи города, в так называемом Гнилом Углу; они были ужасно грязны, с санитарными
— 30 —
приспособлениями самого примитивного свойства, хотя, мне кажется, местные британские власти потратили немало и времени и денег, пытаясь придать им более жилой вид. Офицерские помещения были не лучше, и я со своим штабом должен был спать на грязном и вонючем полу.
5 августа я участвовал на совещании союзных командиров. Тут обсуждалось не мало вопросов высокой политики, но особенно интересен был один пункт. Главнокомандующий чешскими войсками генерал Дидерихс сделал доклад освоенном положении на Манчжурском и Уссурийском фронтах. Условия на Манчжурском фронте были не блестящи, но положение Уссурийского фронта можно было признать критическим; туда требовалась немедленная помощь, без которой командующий фронтом должен был отступать, не имея возможности удержать за собой позиций. Уссурийские силы состояли всего из 3.000 плохо вооруженных чехов и казаков. В день моей высадки произошла сражение, закончившееся поспешным отступлением на 12 верст за Краевск. Союзные войска численностью до 2.000 человек не могли выдерживать дальнейшего напора соединенных сил большевиков. Если произойдет дальнейшее отступление Уссурийского отряда, то оно неизбежным образом будет сопровождаться крупными потерями, как в людях, так и военном материале. Ближайшая позиция может быть расположена позади местечка Спасское, имея на левом фланге в виде прикрытия озеро Ханку, а на правом—болотистую лесистую местность. Если эта позиция не будет удержана, то подвергнется опасности железнодорожный узел в Никольске, с угрозой перерыва сообщений между войсками, оперирующими по Забайкальской железной дороге и у Иркутска, и Владивостоком. В виду этих обстоятельств, совещание решило добиться разрешения военного министерства отправить мой батальон на Уссурийский фронт, чтобы насколько возможно облегчить создавшееся положение. Я естественно указал, что мой батальон принадлежит к гарнизонным войскам и не приспособлен для несения службы на передовых линиях, что солдаты уже утомлены службой на других фронтах, и наконец упомянул, что из моего распоряжения изъято около 250 человек перволинейных войск, неуместно откомандированных от меня распоряжением верхов-
— 31 —
ного командования в Сингапуре для несения гарнизонной служив в Индии. Я продолжал отстаивать эту точку зрения, пока мне не было приказано из Лондона принять на себя эту задачу. Тем не менее, я уведомил Совет, что в виду отчаянного положения, й котором оказался Уссурийский фронт, я готов оказать всякое содействие в пределах моих сил.
Около 2 ч. пополудни ко мне зашел командор Пэн и показал мне полученную им каблограмму из Лондона от военного министерства. Последняя разрешала отправку половины моего батальона на фронт. Что касается меня, то оставалось дать необходимые для этого распоряжения. В эту же самую ночь, 5 августа, я двинулся через Владивосток для посадки своего отряда в поезд. Мой отряд состоял из 500 хорошо вооруженных пехотинцев, с пулеметной командой из сорока трех человек.
Мы прибыли в Никольск рано утром, но на платформе толпились уже жители и два почетных караула—чешский и казацкий, с оркестром, который вместо национального гимна сыграл «Rule Britannia». Для солдат был устроен завтрак местными войсками, а мы воспользовались гостеприимством британского вице-консула Лидвардса и его энергичной жены. Затем мы двинулись через город для того, чтобы показать жителям, что долго ожидавшаяся помощь Союзников, наконец, действительно прибыла.
Оказывается, несколько месяцев тому назад тут побывал какой-то очень сангвинический-французский офицер, надававший кучу обещаний о помощи Союзников, что, кажется, совпадает с первыми приказами о выступлении, полученными в Гонконге к концу 1917 г. Союзники гораздо раньше решили сделать попытку для восстановления русского фронта против германцев, но, подобно всем усилиям Союзников, их действия в этом направлении были парализованы несогласием и неразумным национальным соперничеством.
Только под влиянием угрозы Фалькенгайна бросить полумиллионную армию, разгромившую Румынию, на западный фронт, они решились на нашу запоздалую экспедицию в Сибирь.
Так же радушно нас встречали и на других станциях, пока мы не прибыли, наконец, в Свиягино, последний большой город перед Краевском, который уже находился в сфере дей~
— 32 —
ствия неприятельской артиллерии. Здесь также прошла полная программа встречи, с чешским оркестром, церемониальным маршем и речами английских и русских командиров. Речь моя соответствовала полученным мною инструкциям и состояла в следующем: «Мы, британцы, вступаем на территорию Святой Руси не как завоеватели, а как друзья. Союзники смотрят на власть большевиков просто как на часть общей германской угрозы, одинаково враждебной британской и русской демократии. Мы пришли для того, чтобы помочь, воскресить и восстановить все устойчивые элементы русской жизни, и если последние примкнут к нам в нашем крестовом походе, мы обещаем, что не прекратим наших усилий, пока наш общий враг не будет окончательно раз* громлен»1).
На следующее утро, 7 августа, я с моим переводчиком посетил Краевск и долго совещался с командующим фронтом капитаном Померанцевым. Я лично» осмотрел боевую линию на правом фланге, при чем было решено, что я направлю туда 243 человека с 4 пулеметами для занятия позиции на угрожаемом пункте нашего правого фланга. Так как я был старше чином, капитан Померанцев передал мне командование над фронтом, обещав при этом свою помощь 2).
* Таким образом полковник Уорд становится командующим Уссурийским фронтом. Остальная часть главы повествует о его энергичных шагах для подготовки наступательной операции
*) Во всех этих строках проявляется характерный для У орда взгляд на причины, ход и следствия русской революции. В русской революции он усматривает только немецкие интриги, а в гражданской войне, вспыхнувшей в России, видит не борьбу социальных сил и экономических интересов, а продолжение войны с германской коалицией тех слоев русского общества, которые остались верными Союзникам. Незнакомство автора с исторической подпочвой социального переворота в России и непонимание им психологии русского народа неоднократно сказываются на стра-. ницах его записок. (Прим. перев.).
3)Краевский разъез д—почтово-телеграфный и железнодорожный пункт по Уссурийской железной дороге, на линии Владивосток—Хабаровск, в 275 верстах от Владивостока; тут же поселок с населением в 600 душ.
Свиягино (в транскрипции автора Svagena), называемое автором городом,—большая железнодорожная станция перед Краевском, в 19 верстах к югу от него (256 верст от Владивостока). (Прим. перев.).
— 33 —
против левого крыла красных войск. Все приготовления к атаке были закончены, как вдруг из Владивостока получается приказание от политического представителя приостановить всякие наступательные попытки и держаться только оборонительной тактики. В досаде Уорд замечает: «Я был убежден, что это небольшое усилие произведет решительное военное и политическое впечатление в Восточной Сибири. Но «политики» в мундирах не всегда отличаются смелостью, а в данном случае они в самом деле оказались чрезмерно робкими, благодаря чему наше положение ухудшалось со дня на день».*
Союзная интервенция в Сибири.
УСПЕХИ БОЛЬШЕВИКОВ.
Обходное движение неприятеля, которое я предполагал^ как только принял командование над фронтом, и которому я собирался противопоставить свой план контр-атаки, теперь было' в полном ходу, но пока еще не нанесло удара нашей основной* позиции.
Генерал Дидерихс посетил фронт и сообщил мне, что Союзный Совет решил поручить командование этим фронтом майору Пишону из французского отряда, который ожидается на следующий день. После личного осмотра генерал выразил свое удовольствие моими диспозициями и указал, что я должен был бы сохранить командование за собой, а решение, принятое относительно* назначения майора Пишона, следовало бы пересмотреть в^виду найденных им изменившихся условий. Но мне казалось, что> пересмотр решения Союзного Совета может задеть французское самолюбие и поставить как Совет, так и командующего в ложное положение. Поэтому я попросил генерала Дидерихса не предпринимать никаких шагов к изменению решения Союзного Совета, и сказал, что я охотно буду служить под начальством майора Пишона или какого-нибудь другого командира, избранного1 Советом. Британский престиж, прибавил я, укреплен достаточно» хорошо, чтобы стоило заниматься такими пустяками, когда единственный смысл нашего пребывания здесь заключается в помощи нашим друзьям—чехам и русским. Он, однако, добавил,, что ^невозможно позволить, чтобы британский полковник был подчинен французскому майору, и что мое командование необходимо рассматривать как независимое.
Майор Пишон прибыл 18 августа, и я формально передал ему командование. Он попросил меня считать себя одинаково ответ-
— 35 —
ственным с ним за положение на фронте и предложил время от времени совещаться относительно предполагаемых операций. Он оказался как воспитанным, так и рассудительным человеком, вникавшим в различные вопросы в связи с командованием; действительно он был джентельменом, с которым было приятно встретиться и работать. Батальонным командиром у него был майор Малле, тоже воспитанный человек, и все вместе мы представляли довольно счастливую комбинацию.
Весьма выдающейся личностью на этом фронте был капитан Стефан, командир 8-го чешского батальона. По профессии пивовар из Праги, он с началом войны должен был поступить в ряды австрийской армии, где служил солдатом, пока не попал в плен к русским; революция освободила его из лагеря военнопленных, и он был одним из тех, кто организовал своих земляков и предложил свои услуги делу Франции и Союзников, веря, что с победой английского оружия будет освобождена его обожаемая Богемия. Я спросил его, почему он предоставил свою шпагу Франции, на что он ответил: «Конечно, великую Англию мы считаем своей спасительницей, но германские полчища находятся во Франции: повстречаться с нашим врагом на поле битвы всегда бцло и будет нашей первой гордостью, ибо если Англия заявляет что мы—нация, то мы знаем, что будем таковой».
Я должен сказать, что был польщен той почти детской верой, которую поляк, чехи русский питают к имени и чести Англии. Без сомнения мы представляем единственную нацию, из всех представленных на этом фронте и вообще в Сибири, против которой не направлено ни одного слова подозрения. Я естественно ожидал, что французы сохраняют большой престиж в России, особенно в виду своего давнего союза, но из ближайшего ознакомления со всеми слоями русского общества я вынес впечатление, что трудно сказать, кому больше всего не доверяют русские—Франции, Америке или Японии. Однако, присутствие французских солдат и вежливость французских офицеров могут содействовать возрождению более теплых'чувств в России по отношению к Франции. Напротив, присутствие солдат Восходящего Солнца, манеры и общее поведение его офицеров к сибирскому населению несомненно превратит страх в общую ненависть к ним.
*
— 36 —
* Между тем на правом фланге боевого участка обнаружился упорный нажим красных войск, который повлек за собой потерю позиций у Антоновки и Руновки и отступление к Краевску *). Превосходство неприятельской артиллерии заставило Уорда обратиться к содействию пушек броневых поездов, но и это не спасло положения. Чехи первые стали отходить с правого фланга в тыл. За ними потянулись британцы, французы и казаки атамана Калмыкова. Положение на фронте, так неудачно сложившееся для Союзников, радикально изменилось только с прибытием крупных японских сил. *
*) Боевой участок тянулся от восточного берега озера Ханки, пересекая Уссурийскую железную дорогу между разъездом Краевском и станцией Шмаковской (293 версты от Владивостока) й упираясь затем в болота, расположенные по р. Уссури. Антоновка и Руновка—деревушки к северо-востоку от Краевского разъезда.
(Прим. перев.)
ЯПОНИЯ ВМЕШИВАЕТСЯ.
Необходимо напомнить, что диверсия в Россию была непосредственно решена на Парижском Совете, как вернейший способ ослабить давление на французский фронт *). Повидимому англичане первые решили участвовать в ней. Хотя бесспорно Япония находилась в самом благоприятном положении для оказания скорой помощи, однако, были известны такие обязательства ее по отношению к Германии, которые исключали всякое ее руководительство во всем том, что являлось в это время скорее борьбой с тевтонами, чем защитой русских интересов. Японская печать была явно германофильской, оставаясь такой во все продолжение войны, и как ни старался токийский кабинет сохранить верность англо-японскому договору, тем не менее и он должен был прислушиваться к голосу общественного мнения страны. Если бы дело шло только об английской экспедиции, Япония едва ли бы вынудила себя на вмешательство. Но когда телеграммы из Америки стали сообщать о спешной организации Соединенными Штатами грандиозной экспедиции в Сибирь, японское правительство, начавшее готовить еще более внушительные силы, чтобы затмить американцев и принять участие со своей стороны в готовящихся событиях, получило полное оправдание даже в глазах самых ярых пропагандистов германской ориентации. Уже несколько месяцев ранее японские подозрения были возбуждены телеграммой, посланной в Сибирь одной частной строительной железнодорожной компанией с предложением помочь России
*) В начале ноября 1917 г. состоялась Конференция в Рапалло, на которой союзники для объединения командования решили создать Верховный Военный Совет, состоявший из главных министров Антанты, ежемесячно заседавших в Париже. (Прим. перев.)
— 38 —
реорганизовать железнодорожную сеть. Эта компания широкой благотворительности, оказанная народам Дальнего Востока, заслужила признательность со всех сторон. Но действительные успехи американского предприятия на этом пути возбудили в умах японцев сомнение в правильности политики, предоставлявшей американцам свободно проникать на восток. В виду всего этого японцы поспешили со своими приготовлениями, и несколько дней спустя после того, как я принял командование на Уссурийском фронте, 12-я дивизия под командой генерала Ои высадилась во Владивостоке. Он сразу же расположил свою главную квартиру в Никольске, и начальник его штаба генерал Канака занял свою позицию позади наших линий у Свиягино, пользуясь ими как прикрытием для развертывания своих сид *).
•Далее Уорд рассказывает о нескольких мелких стычках между союзными и красными силами, причем первые терпели частые неудачи, благодаря несогласованности и неналаженности командования над разноязычными и разноплеменными отрядами, с одной стороны, и непрекращавшемуся соперничеству между начальниками—с другой.* Японцы во всяком случае держали себя господами положения. Наконец, 23 августа ночью Уорд получил следующий приказ:
\
Полковнику Уорду, командующему резервом. Приказ об операции генерала С. Ои, командующего 12-й дивизией. Свиягино. 23/10 августа 1918 г.
1. Все неприятельские атаки сегодня отбиты. Мы захватили два пулемета и пять пленных.
2. Союзные войска атакуют неприятеля сегодня утром, 24 августа, чтобы причинить ему решительный урон.
3. Японские войска начнут атаку утром, 24-го, в 3 часа.
4. В резерве останутся британские и французские войска, казаки Калмыкова, а также несколько японских рот под коман-
А) Станция Никольск-Уссурийск в 102 верстах от Владивостока. О других пунктах см. примечания на стр. 32 и 36.
(Прим. перев.)
— 39 —
.дои японца. Полковник Инагаки прибудет на северо-западную часть Духовской завтра в 2 ч. утра.
Подписано: С. Ои, генерал-лейтенант, командующий 32-й дивизией.
•Следующая глава: «Бой у Духовской и Краевского» подробно описывает развитие этой местной операции, закончившейся отступлением красных сил на север по р. Уссури, по направлению к Иману и Хабаровску. Таким образом угроза, нависшая над Никольским узлом, где пересекаются на пути к Владивостоку Восхочно-Китайская и Уссурийская железные дороги, была окончательно ликвидирована в результате этой операции.*