Глава восемнадцатая. Под стук колес

Дели—Потанкот

В Индии душа предрасположена к мистическому или, как сказал бы незабвенный Веничка, к сверхдуховному. Потому что просто духовного здесь — ешь не хочу! Оно повсюду: в храмах, в монастырях, в горах и на океане, мерцает золотыми слитками буддизма и индуизма — сегодня, как тысячи лет назад. Но главное в Индии все-таки люди! Каких только сумасшедших святых и святых сумасшедших не встретишь на дорогах Индостана! Чего не наслушаешься в плацкартных вагонах индийских поездов! Но и среди этих удивительных встреч и разговоров бывают особенные — такие, что волосы начинают шевелиться сами собой и хочется ущипнуть себя за мочку уха, чтобы проверить, не сон ли это.

О Веничке я вспомнил не случайно. Он для меня и всегда-то был мерилом духа, а тут еще не без его участия случилось у меня необычное знакомство.

Стремясь укрыться от адской апрельской жары, я купил билет из Дели до Потанкота. Оттуда я рассчитывал добраться автобусом до Дхарамсалы и дальше, в Гималаи. Нормальные путешественники ездят по Индии в «слипперах». Ближе всего это к нашей плацкарте, но при этом существует как минимум двадцать восемь отличий — именно столько я насчитал, когда ехал из Карвара в Дели. Главное среди них то, что в каждой секции индийского вагона помещается не шесть полок, как у нас, а восемь — по три друг над другом в купе и две боковые. При этом число пассажиров вовсе не должно равняться восьми — их там ровно столько, сколько влезет.

Зная такую особенность индийской железной дороги, я пришел на вокзал в Дели за полчаса до отправления, разыскал свой вагон и устроился на нижней полке. Поезд понемногу наполнялся людьми. Надо мной устроилась нестарая жительница Потанкота. Я перекинулся с ней несколькими фразами и заручился обещанием довести меня в Потанкоте до автобусной станции. Еще выше, на самом верху, разместились две девушки-студентки. С каждой минутой шум в вагоне становился все громче. Надо сказать, что обычно воспитанные и невредные индийцы в поездах становятся настоящими исчадиями ада. Если они садятся среди ночи, то обязательно включают свет и галдят так, словно никого, кроме них, во всем составе нет, и при этом сами они все как один глухие. Если же их поездка выпадает на светлое время суток, то они, рассевшись на нижних полках, орут еще громче, чем ночью. Удивительно, что раздражает это только европейцев.

Мне иногда кажется, что у индийцев рецепторы устроены как-то иначе, чем у белых людей. К примеру, на ночных дорогах при появлении встречной машины никто и не думает выключать дальний свет. Едут, смотрят и улыбаются! Через десять минут такой езды я напрочь терял зрение, а водитель Саид безмятежно вел свой «амбассадор», ежеминутно фехтуя лучами света с такими же, как он сам, бесчувственными коллегами. А еще мне не раз доводилось наблюдать, как индийцы, налив в стеклянный стакан с огня масала-чай [Масала-чай — чай со специями; в разных регионах Индии применяют имбирь, корицу, гвоздику, кардамон и др.], обхватывают его всей ладонью и при этом даже не морщатся. Крик, превышающий все мыслимые децибелы, воспринимается ими с таким же равнодушием…

Я намеревался продолжить свои размышления о толстокожести индийцев, но в этот момент в купе ворвались пятеро юных аборигенов. Юноши плюхнулись на сиденье передо мной, вжались друг в дружку и отчаянно загалдели. Чтобы как-то отгородиться от веселой компании, я достал из рюкзака книгу и принялся читать. И за чтением пропустил, как возник еще один пассажир. Судя по всему, в вагон он вошел в самый последний момент, когда поезд уже трогался. Каким-то таинственным способом мужчина расчистил себе место и уселся как раз напротив меня. Был он коренаст и некрасив. Мало сказать некрасив! Он был отмечен тем сократовским уродством, которое делает человека значительным и заставляет относиться к нему всерьез. На мгновенье наши глаза встретились, но я тотчас же снова уткнулся в книгу.

В путешествии по Индии книги занимают особое место. В первые несколько недель читаешь то, что взял из дому, а потом запасы кончаются. В ближайшем городе отправляешься в книжный магазин, где с досадой обнаруживаешь, что какой-нибудь Кришнамурти писал совсем не на том английском, которому учили в школе. А кроме того, стоимость книжки равна трем дням проживания в Индии. В результате выходишь из магазина расстроенный и духовно необогащенный. К счастью, когда не работают товарно-денежные отношения, на помощь приходит натуральный обмен! В гостинице вдруг замечаешь несколько книжных полок, из которых торчат корешки изданий на всех языках мира. Правила просты: отдай пару своих книжек и забирай ту единственную, что приглянулась. Чего здесь только нет! В Варкале на подобном книжном развале я отыскал «Пособие для молодого фрезеровщика», изданное в Воронеже в 1962 году. А в Бангалоре наткнулся на украинский раритет времен перестройки и гласности под названием «Дорога до Бога». На последней странице обложки, там, где обычно публикуют выдержки из прессы, был напечатан всего один отзыв. Помню его почти дословно, хоть и в русском изложении.

«Ты держишь в руках ту единственную книгу, которую должен прочесть каждый живущий на Земле. Она станет главной в твоей жизни и сделает твое существование осмысленным. После нее у тебя не останется вопросов о том, зачем ты пришел в этот мир и что тебе надо делать. Потому что это лучшая из когда-либо написанных книг обо Мне».

Строкой ниже стояла подпись: «Бог».

«Пособие» и «Дорога» представляли собой два наиболее популярных типа книг, встречающихся на гостиничных полках: первая относилась к руководствам к действию, вторая — к нравоучительно-мистическим произведениям. К этим последним следовало отнести и книгу, которую я читал в поезде. Называлась она «Величайшее чудо». Судя по первым страницам, таким чудом автор считал собственное произведение. Моя оценка книги была не столь высока. Больше всего меня расстраивало то, что выменял я ее на куда более полезные «Тибетскую книгу мертвых» и «Как открыть третий глаз»! Так или иначе, другого чтива у меня не было, и оставалось через силу читать о косматом старьевщике, через которого автор постигал смысл жизни.

Неожиданно сосед напротив обратился ко мне.

— Вы читаете по-русски? — спросил он, перекрикивая хохочущих соседей. У него было подчеркнуто правильное британское произношение.

— А вы что, знаете русский язык? — Я удивился: до сих пор русскоговорящие индийцы встречались мне лишь в Гоа.

— Пытался учить по самоучителю, но дальше алфавита дело не пошло.

— Ну, наш алфавит, кажется, намного проще вашего, — вежливо (насколько возможно вежливо кричать) заметил я и, посчитав, что разговор закончен, без особого желания вернулся к чтению. Но сосед, похоже, не намеревался сворачивать беседу. Он кашлянул и, явно смущаясь, вновь обратился ко мне:

— Хочу поговорить о вашей литературе… Не возражаете?

Я молча кивнул и приготовился слушать признания в любви к «Войне и миру» или «Преступлению и наказанию». Но уже следующая фраза вывела меня из состояния благодушия и заставила удивленно взглянуть на собеседника.

— Вы бывали в Петушках? — произнес он и уставился на меня, словно от моего ответа зависело его будущее. Для верности я переспросил, идет ли речь о «Петушках» Ерофеева. Индиец подтвердил.

Признаться, при всей моей любви к Веничке, я почти ничего не знал об истории создания его удивительного произведения. И самого автора видел лишь однажды, почти случайно попав в Донской монастырь на его отпевание. Как пошло это ни прозвучит, в тот раз Венедикт Ерофеев поразил меня своей красотой. Он лежал в гробу и совсем не был похож на того Веничку, чей образ я создал в воображении, слушая по Би-би-си главы его книги. Смерть не исказила черты его лица — они были чисты и правильны. Челка, словно отказываясь подчиниться законам небытия, своевольно падала на высокий лоб, а кожа была столь светла, что мне почудилось сияние над головой покойного. Что до Петушков и прочих географических реалий поэмы, то я никогда не задумывался, существуют они на самом деле или попросту выдуманы автором.

Обо всем этом я и рассказывал любознательному индийцу, а тот восторженно слушал. Так продолжалось до тех пор, пока я не дошел до своих сомнений в существовании Петушков. Тут собеседник нахмурился и перебил меня странным вопросом.

— Отчего, — спросил он, — вы верите в реальность Кремля, хотя для Венички он явно нематериален и вообще продукт иного мира, но при этом допускаете, что он выдумал Петушки?

Я не нашел, что ответить.

— Вам может показаться странным, но Веничка мне видится русским Вивеканандой, а его Петушки — аналогом южной оконечности Индостана, мысом Канья-Кумари, куда великий учитель пешком шел через всю Индию. При многих различиях, по сути Веничка — такой же, как Вивекананда, монах! И слова ангелов для него понятнее тех, что произносят соседи по вагону и вообще люди. А знаете, что для автора Кремль?

Я смотрел на соседа во все глаза. Тот был так возбужден, что у него непроизвольно подергивалось веко. Чувствовалось, что он говорит о том, что давно занимает его мысли. Его возбуждение передалось остальным пассажирам. Затихли юноши, свесилась с полки надо мной еще не старая жительница Потанкота, обещавшая довести меня до автобусной станции, и совсем уже из-под потолка выглядывали два внимательных личика подружек-студенток. Казалось, и в других отсеках прислушиваются к нашему разговору.

— Так вот, Кремль для Венички — олицетворение материального мира. Того самого мира, что ловил и не поймал украинского философа Сковороду. Помните? — Индиец торжествующе посмотрел на меня. — Только Веничка не бежит от мира, а сам безуспешно ищет с ним встречи. Вот бы узнать, зачем она ему… Зачем ему Кремль, когда все его помыслы заняты небесными Петушками? Для него же и пьянство — освобождение от земных пут и упадание в небо. И сам он при этом — один из величайших мистиков и пророков — выбирает поезд. И мы с вами тоже выбрали поезд… У каждого свои Петушки… Под стук колес…

Язык соседа начал заплетаться. Казалось, вот прямо здесь, за разговором, он умудрился незаметно заглотить полбутылки водки. Но я-то точно знал, что этого не было! И оттого вдруг мелькнула мысль, все ли в порядке у меня с головой. Я уже не слушал собеседника, но неотрывно смотрел в его меняющееся на глазах лицо. Оно втягивало меня, как водоворот, в глубине которого сквозь безобразные составляющие проявлялись новые черты: светлый спадающий на лоб чуб, серые смеющиеся глаза, прямой нос… Это не могло быть ничем иным, как гипнозом. Я знал верный способ уйти из-под власти гипнотизера: надо было о чем-нибудь спросить его.

— Кем вы работаете? — обратился я к почитателю Венички. Мой вопрос, похоже, прозвучал слишком резко — собеседник вздрогнул и не сразу ответил.

— Учителем… Учителем ботаники. Разве это имеет отношение к книге?

— Не знаю, — сказал я, радостно наблюдая, как лицо собеседника возвращается к привычному уже уродству. Теперь надо было увести разговор подальше от злосчастной поэмы, и я тоном психиатра спросил о том, с какими еще произведениями русской литературы знаком необычный пассажир.

— Я прочитал всего Платонова, — немедленно отозвался мужчина. — Но особенно люблю «Чевенгур». Помните сцену, когда колхозники, чтобы стать лучше, берут вместо старых новые имена? Там еще образцами для подражания они выбирают Гракха Бабефа, Бебеля и других революционеров... Вы не думаете, что Платонов был хорошо знаком с индийским учением об аватарах?..

Веко у соседа снова дергалось и расстояние между глаз, казалось, сделалось в полтора раза шире.

До Потанкота мы добрались под утро. Учитель ботаники вышел часа за два до этого на небольшой станции, название которой я не запомнил. Он не попрощался и вообще постарался исчезнуть как можно незаметнее, словно сделал что-то неприличное или совершил какой-то проступок. Несколькими неделями позже, в Дхарамсале, в итальянском кафе, я познакомился с известным переводчиком тибетской литературы на русский. От него я узнал о литературных медиумах — людях, настолько глубоко вживающихся в книги, что способных заимствовать черты любимых персонажей на физическом уровне. Необычность случая, происшедшего в поезде Дели—Потанкот, по словам моего нового знакомого, была в том, что медиум вживался не в Махабхарату или Упанишады, как это происходит чаще всего, а в русские книги.

— При этом у вашего попутчика, похоже, отличный вкус! — заметил переводчик, делая крошечный глоток ароматного кофе, какой только и варят в Индии в итальянских кафе. — Быть может, в прошлой жизни он был вашим соотечественником. А если нет, то это еще одно доказательство величия русской литературы!

Карта путешествия

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора