Калейдоскоп перемен в Европе
Изучая континент, на котором он собирался утвердиться, Сулейман напрягал воображение, чтобы представить обстановку за горными хребтами Венгрии. Да, он старательно изучал философию Аристотеля и Маймонида, но не имел никакого представления о современной жизни в Европе. Там был всего лишь один его посол в городе, расположенном на полпути к Венеции.
Не будучи купцами, турки не располагали торговыми факториями на Европейском континенте. Их корабли держались по-прежнему ближе к азиатским берегам, к портам на побережье Черного моря или, скажем, Египта. Что касается западных судовладельцев, устремляющихся в бухту Золотой Рог, то их интересовала одна лишь прибыль, которую можно получить в обмен на такие товары, как шелк, слоновая кость и пряности. И хотя Сулейману доносили об их разговорах на берегах бухты, но чему в этих разговорах он мог верить? Кое-что случилось узнать от Франжипани, побывавшего у него с особой миссией, а посол Меммо годился лишь на то, чтобы посоревноваться с ним в хитрости.
Поэтому султан, обдумывая в уединении европейские дела, стал требовать от Ибрагима, чтобы тот собирал информацию у иностранцев. В свою очередь визирь, поддерживавший связи с Луиджи Гритти, предложил султану сходить вместе с ним к нему. Согласившись, Сулейман еще раз нарушил старый обычай. Казалось, на террасе дворца изгнанника они могут спокойно побеседовать, не опасаясь того, что кто-нибудь их подслушает. Но конечно же их заметили, и благочестивые мусульмане опечалились тем, что Господин двух миров пришел как обычный смертный в дом христианина, бравшего взятки и пившего вино.
Двое из трех собеседников, сидевших на террасе, выходившей на Босфор, воспользовались счастливым случаем. Ибрагим скрывал от Сулеймана, насколько интенсивно он пользовался услугами Гритти. Оба убеждали султана в важности тесного союза с Венецией. (Гритти поступал так из побуждений личного характера, а Ибрагим, вынашивавший планы развития внешней торговли, задумал привлечь иностранных купцов для эксплуатации морских торговых путей из Азии через Константинополь в Европу. Для этого он нуждался в венецианских купцах и их флоте.) Венеция, разъясняли они вполне резонно султану, является сейчас естественным врагом Габсбургов и опасается роста их могущества. Французам тоже необходимо дать торговые концессии в Египте в знак доброй воли Сулеймана.
Сулейман не все понимал в проблемах, которые занимали его соперника Карла. Например, почему король Испании Карл соперничает с португальцами в освоении Нового Света, откуда к нему приходят корабли, груженные серебром.
Португальцы, разъяснил Гритти, совершают также морские экспедиции и на восток, кружат у турецких владений в поисках способов нажиться на доставке из портов Восточной Азии в Европу экзотических товаров.
Не мог понять султан и того, почему такой могущественный монарх, как Карл, в долгу у семьи банкиров Фуггеров.
Потому что императору не хватает живых денег для оплаты многочисленной армии, разъяснили ему.
Если Карл на самом деле считается другом великого папы, то почему же его войска вторглись в Рим, сделав папу узником в замке Святого Анджело?
В ответ Сулейман услышал, что армии Карла разграбили папскую резиденцию в поисках денег. Эти армии состояли в основном из швейцарских наемников-пикадоров и немецких ландскнехтов. После того как турки вернулись из Буды, армии Карла смогут свободно грабить всю Италию. Немецких наемников к тому же оплачивает Фердинанд, брат Карла.
Если папа действительно верховный глава христиан, то почему он не воспрепятствовал вторжению незаконных вооруженных банд Карла? Потому что у папы нет собственной армии. Разобрав весь этот калейдоскоп амбиций и насилия, Сулейман дал согласие поощрить венецианских купцов и египтян, торгующих с французами. Таким образом, у него будет две дружественные державы на море. Что касается положения на суше, то оно было ему не совсем ясно. Надо подождать, чтобы выяснить, как будет складываться обстановка в Венгрии во время его отсутствия. Молчаливо султан признал, что Карл весьма способный правитель.
Сулейман был так увлечен европейскими проблемами, что летом не стал лично заниматься подавлением мятежа в Анатолии, к которому тюркские племена подтолкнули проповеди дервишей.
Терпение султана было вознаграждено. И хотя ему было трудно понять, почему христианская армия разграбила Рим, он без труда разобрался в обстановке, сложившейся в Венгрии после его возвращения в Константинополь.
В незащищенный коридор ворвались братья Габсбурги. Едва Сулейман оставил позади себя Дунай, как с одобрения Карла его младший брат Фердинанд был провозглашен одним из спасшихся епископов королем оставленной турками территории. Упрямый и недалекий, Фердинанд подкрепил свои претензии на венгерский трон при помощи своей супруги Анны, сестры погибшего короля Лайоша II.
Таким образом, в середине континента сформировалась под властью императора «крепость Европа», окружавшая Вену. В нее входили бастионы из германских земель на западе и Богемия с венгерской равниной – на востоке.
Однако часть Венгрии не принадлежала Габсбургам. В ее юго-восточной горной местности все еще находилась армия Януша Заполяи, воеводы Трансильвании, состоявшая из простонародья. Януш Заполяи, в свою очередь, тоже короновался венгерским королем.
Сулейман в присущей ему неспешной манере начал поход против европейской крепости Габсбургов. Он действовал настолько медленно, что поначалу о походе никто не догадывался. Причину этого раскрывает свидетельство одного итальянца: «В городе среди турок живет много евреев или „маррани“ (мавританцев), изгнанных из Испании. Они научили или учат турок полезным ремеслам, торговле, так как владеют большинством торговых лавок. На базарах эти маррани продают и покупают различные виды тканей и такие турецкие товары, как шелк, полотно, серебро, изделия из золота, луки, рабов и лошадей. Короче говоря, на рынке можно обнаружить все, что имеется в Константинополе».
Точно так же поощрялось занятие традиционными ремеслами островитян на Родосе. В Мореа, южной провинции Греции, земледельцы предпочитали жить под властью турок, нежели страдать от поборов венецианских синьоров. В руках армян, другой народности, находилась большая часть торговли.
Иностранцы пользовались привилегиями в морской торговле. Греческие судовладельцы получали прибыль от прибрежной торговли. Вернувшийся в Константинополь Франжипани добивался новых привилегий для французских купцов.
Очевидно, что султан Сулейман предоставлял в падишахстве убежище всем людям, спасшимся от войны. И постепенно стабильность его режима стала признаваться на Западе. Вместо «турецкого террора» хроникеры начали чаще говорить о «паке Турсика», турецком мире, который противостоял охваченной внутренними конфликтами Средней Европе. Нецивилизованный турок входил в дипломатическое сообщество Европы весьма деликатно.
Но пока еще никто не разгадал истинного намерения султана.
В Венгрии, теперь ничейной земле между Османами и Габсбургами, он не показывался со своей армией три года. Вместо этого направлял в горы, тянувшиеся вдоль берегов Дуная от белградских ворот, своих миссионеров. На восток, в Трансильванские Альпы, контролировавшиеся отрядами Януша Заполяи, – бродячих дервишей. На запад, в горы, где обитали строптивые предводители боснийцев и хорватов, – колонны турецких пограничных войск под командованием санджакбеев, которые перекрывали дороги через долины, не трогая горных деревень. Сулейман позаботился об этом, следуя советам Франжипани, посланца французского королевского двора, происходившего из хорватов.
Поступая таким образом, султан прибавил к своему ядру лояльных придунайских народов, которые скорее были обращены в турецкую веру, чем завоеваны, валахов, болгар и сербов. Осознавая это, Луиджи Гритти и сделал с полным основанием свое неожиданное замечание:
– Возможно, только он обеспечит мир на Земле.
В последующие годы Сулейман доверит управление падишахством, правда под своим контролем, высокообразованным хорватам, выпускникам его школы.
Ожидая развития событий в Венгрии, он терпеливо осуществлял внутри падишахства перемены, потому что не мог одним махом освободить турок от отживших обычаев.
Законы и нужды людей
Довольно неожиданно Сулейман удалился с заседаний Дивана.
Диван собирался после полудня в небольшом помещении под сторожевой башней второго дворика. На нем председательствовал визирь, который сидел среди подушек в центре на возвышении, напротив двери. Через эту дверь начальник курьерской службы приводил посетителей с прошениями, жалобами, апелляциями или иностранцев, пришедших обговорить свои дела. Рядом с председателем находились два армейских судьи, другие паши и секретарь-казначей.
Снаружи под выгоревшей от солнца галереей, подобно кочевникам под покровом палатки, толпились те, кто добивался слушания своего дела. В этом небольшом помещении для заседаний Дивана обсуждение дел слышали все, кто хотел их слышать. Заседания проводились четыре дня в неделю.
К полудню помещение освобождалось от посетителей на короткий перерыв. Заседатели Дивана обедали за столиками, поставленными и накрытыми перед ними. Визирю подавалась после обеда чаша с шербетом, остальные довольствовались водой из фонтанов.
Со времен правления Мехмета Завоевателя султаны, посещая заседания Дивана, сидели рядом за решетчатой перегородкой, откуда могли наблюдать за их ходом и при надобности в них вмешиваться.
После полудня, когда заканчивалось обсуждение дел, султан удалялся в свою приватную комнату. Там заседатели Дивана лично докладывали ему свои соображения, командиры янычар и сипахи представляли на его рассмотрение свои прошения. Часто последний посетитель Дивана задерживался в нем до заката.
После того как Ибрагим стал визирем, Сулейман изменил эту практику. В торцовой стене позади ряда заседателей Дивана было вырезано окошко, закрытое толстой решеткой. Сидя за ним, он мог следить за работой заседающих, которые не знали о его присутствии. А если уходил с заседания, это не оказывало сколько-нибудь заметного влияния на работу Дивана, разве что подчеркивало высокий статус Ибрагима во властной иерархии.
Причины, по которым Сулейман стал все реже посещать заседания Дивана, нельзя было объяснить лишь его нелюбовью к переполненным помещениям и шуму. Возможно, и Мехмет Завоеватель отгородился от Дивана решеткой потому, что человек – даже такой деятельный и выносливый, каким был он, – не мог вникать во все мелочные дела, которые заседатели разбирали по шесть и более часов в день, и одновременно решать важные государственные проблемы падишахства. Султаны нередко работали и днем и ночью.
Завоевания Селима в Азии почти удвоили размеры территории империи. Кроме того, Селим привез с собой из Мекки мантию пророка. Вследствие этого османские султаны стали очевидными преемниками ранних халифов. Теперь они были обязаны охранять святыни ислама и заботиться о ежегодном паломничестве верующих в Мекку. Сулейман должен был прислушиваться к доводам блюстителей безопасности святых мест в Иерусалиме, Аль-Кудсе, священном городе, где также находились по соседству христианские церкви и еврейские гробницы. Эти другие обладатели Священной Книги сами совершали паломничество в Иерусалим. У них с древних времен были особые права на Оливковую и Синайскую горы, за которые они крепко держались и из-за которых у них часто возникали конфликты. Сулейману приходилось разбирать странные споры о правах на скалы и оливковые рощи, где когда-то обитал Давид и собирались христианские апостолы.
Иногда казалось, что обладание участком земли и право доступа в святое место значило для христиан больше, чем многие важные проблемы. Это Сулейман мог понять. Религия была выше обычного права. И по их представлениям, писаные законы должны служить людям. Нельзя жертвовать живым человеком ради писаного слова. У Сулеймана было собственное мнение о своде законов, Кануне.
Что касается Иерусалима, то вскоре ему пришлось вынести вердикт: «Христиане должны мирно жить под нашей защитой. Им должно быть разрешено ремонтировать свои дома, без помех пользоваться своими молельнями и жилищами. Никому не разрешается чинить им препятствия в этом».
Неожиданно перед султаном предстали со своими просьбами гонцы из Азии. Из-за степей, над которыми господствовал крымский хан, из безвестного города Москвы прибыл необычный посланец с подарками в виде соболиных шкурок – Иван Морозов, чтобы заключить договор о взаимопомощи в обороне между Сулейманом и господином гонца – Великим князем Московским. Сулейман отказался от этого договора, зная, что крымский хан, присягнувший ему на верность, имел обыкновение совершать набеги на Московию, платившую ему ежегодную дань. Османский султан не стал связывать себя обязательствами перед московитами, служившими источником ежегодного дохода для крымского хана. Вместо договора султан предложил помочь московитам наладить торговлю мехами с падишахством.
Со времени Мехмета Завоевателя обеспечение прав частных лиц выросло в весьма сложную проблему. Ответственность за это составляла своеобразие османского режима. На нем лежала забота о правах крестьянина, лавочника, кочевника, моряка, образованного адвоката или врача. После смерти имущество лица, состоявшего на государственной службе, возвращалось в казну. Семейное наследование запрещалось. Те, кто служили Сулейману, были единственными владельцами своего имущества, другие прав на него не имели. В результате в падишахстве отсутствовал класс богачей или узкая группа могущественных сановников.
Когда Пири-паша ушел в отставку, он превратился в обыкновенного старца, жившего своей жизнью. После смерти его имущество было описано секретарями-казначеями.
Однако Сулейман постоянно сталкивался с необходимостью заботиться о малоимущих и бедняках. Обезличить своих служителей султан не мог даже самыми суровыми законами. В субсидиях на прожитье нуждались вдовы. На часть имущества своего родителя имели моральное право дети. Сулейман разрешал таким детям пользоваться большей частью имущества их отцов.
Достойных мест в государственной иерархии можно было добиться только благодаря собственным способностям. В отличие от Европы, семейная и посторонняя протекции здесь были бессильны. Постоянный отбор людей, способных к государственной службе, распространялся даже на янычар. По закону, сыновья янычар не могли претендовать на особое право вступать в их боевое братство. Янычары не должны были даже заводить семьи, хотя многие из них делали это тем или иным способом. Сулейман постарался облегчить участь янычар, разрешив части из них брать жен. Но после этого стало труднее ограничивать прием в янычары сыновей тех, кто состоял в братстве.
Поскольку семьи владели кое-каким имуществом, родственники были склонны помогать друг другу. По закону чиновник, например талантливый дефтердар, казначей Мехмет Челеби, не мог назначать родственников на должности в сфере своей административной власти. Челеби мог взять к себе в помощники Соколли, хорвата, окончившего закрытую школу, но не собственного сына. Среди турок не допускался непотизм. Даже сам султан не мог принять на государственную службу родственника. Его сестры и дочери отдавались в жены выдающимся деятелям, которым не разрешалось иметь жен, в жилах которых не текла султанская кровь. Мужчинам от таких браков разрешалось служить в государственных учреждениях или простыми армейскими офицерами, хотя обычай запрещал им претендовать на высшие государственные посты, чтобы между ними не возникало конфликтов по поводу наследования таких постов. Этот неписаный закон неукоснительно соблюдался. Например, дети Ибрагима не могли рассчитывать на то, чтобы приблизиться к трону при содействии отца. (Нет ничего достоверного в часто повторяемых историях, будто любимые женщины султана отдавались в жены евнухам, дабы предупредить рождение у них детей. Это всего лишь злонамеренные выдумки иностранцев о султанских гаремах).
Таким образом, после смерти султан не имел наследников, кроме единственного из его выживших сыновей. Другие сыновья в то время умерщвлялись в соответствии с безжалостным законом, введенным Мехметом Завоевателем.
Насчет этого закона у Сулеймана тоже были свои соображения. Он обрекал на смерть лишь по одному мальчику из потомства Гульбехар и Роксоланы. Остальные оставались живы. Однако неумолимый закон пережил бы султана, если бы перед смертью он не нашел способ от него избавиться.
Между тем Роксолана продолжала возвышаться в гареме.
* * *
С каждым годом русская затворница все больше овладевала сердцем султана. Она подарила ему двух сыновей, которых он назвал именами своего отца и деда – Селимом и Баязидом. Теперь Сулейман довольно часто переходил коридор, отделявший гарем. Он нуждался в общении с сообразительной русской женщиной даже больше, чем в ее ласках.
Роксолане, как ее называли европейцы, удавалось каким-то образом меняться к каждому визиту султана. То она надевала золотистую тюбетейку, то перехватывала распущенные русые волосы лентой из жемчугов. То представала перед ним стройным отроком в доломане, то танцовщицей в облачении из тонкой ткани, сквозь которую просвечивали груди и бедра. В отличие от нее Гульбехар, первая любовь султана, всегда была одной и той же, даже если подкрашивала веки краской или заплетала в длинные косы цветы граната.
Таким же способом русской удавалось держаться обособленно в гареме (хотя при ней был штат служанок-рабынь, чтобы обслуживать ее, и черных евнухов, чтобы информировать о происходящем за пределами гарема). Мать султана, Хафиза, терпела Роксолану, поскольку та не оспаривала ее власти. Кроме того, славянка всегда была в веселом расположении духа.
И еще. Сулейман глубоко уважал свою мать, как это было в традициях сыновей турок. Роксолана никогда не пыталась изменить деликатный баланс чувств между затворницей-матерью и знаменитым сыном. Обособившись от власти валиды над гаремом, она полагалась на великодушие султана, даже в вопросах карманных денег. Обитатели гарема называли ее Хассеки Хуррам, Любимая Веселая.
До сих пор, согласно строгой иерархии турецкого гарема, мать султана осуществляла верховную власть над женской половиной. Гульбехар была на втором месте как первая кадын – мать Мустафы, сына, родившегося первым, наследника. Роксолана занимала третье место, как вторая кадын.
Черкеска и славянка неизбежно вели между собой хотя и молчаливую, но беспощадную борьбу. Во всяком случае, достоверно известно, что однажды они подрались. При этом более хрупкая Роксолана пострадала больше. Несколько дней после этого она под разными предлогами уклонялась от встреч с Сулейманом, но ни разу затем не пожаловалась, благодаря чему завоевала еще большие симпатии султана.
Более того, она открыто заявила, что опасается за жизнь двух своих сыновей, беззащитных малышей, игравших у фонтана во дворике матери султана. Сын Гульбехар достиг половой зрелости и совершеннолетия, что позволяло отправить его на воспитание за пределы гарема.
И получилось так, что, когда Мустафу отправили в одну из провинций овладевать военным искусством, Гульбехар тоже покинула сераль, чтобы его сопровождать. Она понимала, что Сулейман отдаляется от нее. Мустафа, который должен был наследовать власть Сулеймана, оставался единственной ниточкой, связывающей ее с султаном.
В тот год Брагадино, венецианский дворянин, писал относительно Гульбехар, что «ее господин перестал обращать на нее внимание».
Прибытие первых послов
И вот появились первые плоды ожидания султана. В декабре 1527 года венгры сами прислали к нему гонцов с просьбой о помощи.
В Венгрии, как и следовало ожидать, начался конфликт между двумя соперничавшими королями.
Фердинанд Габсбург, лучше вооруженный и опирающийся на поддержку непримиримых богемцев, в короткое время оккупировал Буду и вторгся на равнину, вытесняя армию Януша Заполяи.
Потерпев поражение на поле боя, Заполяи обратился за помощью к Сулейману. Обращение обрадовало султана, но и вызвало раздражение. Ибрагим резко отчитал гонца из Венгрии:
– Ты прибыл слишком поздно. Надо было приехать до коронации твоего господина. Как посмел твой господин считать себя хозяином Буды? Разве он не знал, что ею владеет мой господин? Земля, на которой отпечатались копыта коня султана, навечно остается за ним… Брат, ты прибыл сюда от слуги султана. Если ты привез дань, отдавай ее, в противном случае разговаривать бесполезно.
Гонцам от Габсбургов был оказан иной прием. Многоликий Ибрагим сыграл перед ними другую роль – обходительного хозяина, позволяющего высказаться каждому из гостей. (Он хотел знать намерения и силу Габсбургов).
Оба немца, Хаборданакц и Вайксельберг, удостоились церемониала встречи по высшему разряду. Мимо них прошел торжественным маршем строй янычар. Все паши Дивана сидели во время приема гостей в парадном облачении. Со своей стороны немцев сопровождал отряд из четырехсот рыцарей, закованных в латы. На встрече царил дух имперского величия. Ибрагим потешил душу, расспрашивая гонцов короля Богемии и Германии – он не упоминал Венгрии, – хорошо ли они доехали, удобно ли разместились и что собирался передать через них король.
Хоборданакц сказал, что он счастлив от сознания того, что король Венгрии и турецкий султан являются непосредственными соседями.
Ибрагим:
– Разве вы не знаете, что султан побывал в Буде? Хоборданакц (грубо):
– Там осталось немало следов его пребывания. Ибрагим:
– Но замок, что с ним?
Хоборданакц:
– Стоит целым и невредимым.
Ибрагим:
– И знаете почему?
– Потому что этот королевский замок расположен за городом.
– О нет. Он невредим потому, что султан пожелал сохранить этот замок для себя. Он владеет им по воле Аллаха.
Хоборданакц:
– Мы знаем о замыслах султана. Но ведь даже Александру Великому не удалось осуществить подобные замыслы.
Ибрагим не мог оставить это высказывание без ответа (зная, что их слушает Сулейман, с которым грек часто обсуждал помыслы Александра). Он спросил гонца резким тоном:
– Вы хотите сказать, что Буда больше не принадлежит султану?
– Могу только сообщить, что мой король владеет Будой.
Ибрагим воспользовался случаем расспросить гонца о способностях и возможностях Фердинанда:
– Почему вы называете его мудрым? Что вы подразумеваете под мудростью? В чем состоит его храбрость? Что вы скажете о боевых возможностях его армии?
Хоборданакц не преуспел в попытках создать портрет Фердинанда как идеального монарха. Имитируя наивное любопытство и недоверие, Ибрагиму удалось выудить из гонца полезную информацию. Только в конце разговора визирь сбросил маску простодушия. Гонец объяснил, что Фердинанда поддерживали его могущественные соседи.
Ибрагим:
– Нам известно, что эти так называемые друзья-соседи на самом деле злейшие враги короля. – И как бы невзначай спросил:
– Вы пришли с миром или войной?
– Фердинанд хочет дружбы со всеми соседями и ни от одного не желает вражды.
Поговорив с гонцами, Ибрагим торжественно провел их на прием к Сулейману. Рыцарями, сопровождавшими гонцов, были вынесены подарки. Их приняли янычары султанской гвардии и показали всем присутствовавшим. Между тем гонцы стояли с переводчиком за дверью, пока Сулейман не предложил им изложить суть дела, которое привело их в Константинополь.
Затем каждый гонец по очереди подходил к султану, останавливаясь между Ибрагимом и Касимом, которые поддерживали его под руки в соответствии с древней племенной традицией.
Хоборданакц сообщил, что он пришел просить перемирия, если не мира. Не отвечая, Сулейман переговорил с визирем, который воскликнул:
– Как смеете вы говорить о могуществе вашего господина в присутствии султана, покровительства которого добиваются другие европейские монархи?
Хоборданакц небрежно поинтересовался, кто эти монархи.
– Король Франции, – ответили ему. – Король Польши, воевода Трансильвании, папа римский и дож Венеции.
Дерзкий австриец умолк. Он сознавал правоту сказанного. Ибрагим не без иронии заметил, что все названные правители, за исключением одного, главы европейских государств. После минутного раздумья Хоборданакц изменил тон, но это ему не помогло. Его миссия оказалась бесполезной. Позже, во время переговоров с Ибрагимом, он сказал, что Фердинанд ожидал признания султаном суверенитета короля над всеми городами и крепостями в Венгрии взамен мира.
– Удивлен, – откликнулся Ибрагим, – что король не добивается своего суверенитета над Константинополем.
Австрийцы усугубили ситуацию тем, что предложили Сулейману выплачивать компенсацию за ущерб, нанесенный Венгрии. Ибрагим, по-настоящему разгневанный, подошел к окну и указал на древнюю городскую стену:
– Вы видите эту стену? В конце ее высятся семь башен. Все они заполнены золотом и драгоценностями. Что касается обещаний короля Фердинанда, – добавил Ибрагим, – то им нельзя доверять.
Вплоть до отъезда гонцы больше не видели Сулеймана. А их отъезд выглядел зловеще.
– Ваш господин еще не почувствовал в полной мере нашего соседского дружелюбия, – предупредил их султан, – но он его еще почувствует. Сообщите королю совершенно определенно, что я лично выступаю в поход во всеоружии, чтобы вернуть венграм города и крепости, которые он требовал от меня. Скажите, чтобы он готовился ко встрече со мной. Послам не разрешили сразу же отправиться с этой вестью. Их задержали на целый год поразмышлять над посланием султана королю, пока турки готовились к войне.
Сулейман решил полностью избавить Венгрию от господства Габсбургов. Страна прекрасных степей и озер должна была стать Маджаристаном, территорией мадьяр, которые имели бы самоуправление под защитой и властью Сулеймана. Он долго вынашивал это решение. Подходящий правитель для нового венгерского государства уже был под рукой. Его звали Януш Заполяи, и его поддерживала голытьба.
Заполяи был признан королем Венгрии и освобожден от выплаты дани в обмен на вооруженную поддержку турок. Гритти назначили постоянным представителем Заполяи в Константинополе.
– Скажи своему господину, – приказал султан Гритти, – что теперь он может спать с закрытыми глазами.
Дорога на Вену
Следующей весной, в дождливом мае 1529 года, Сулейман выступил в поход на север навстречу своему первому поражению.
Большие передвижные военные лагеря турок потянулись по знакомым дорогам, мимо развалин древнеримских построек Адрианополя, далее через горные ущелья. Военные строители наводили по дороге мосты через реки, наращивая их настилом из веток деревьев. Армия свернула в голые сербские долины и вышла через них снова к старой границе империи, широкому руслу Дуная. Как и прежде, Азиатская армия, состоявшая из всадников Анатолии, Сирии и Кавказа, то догоняла Европейскую армию, то отставала от нее.
На этот раз были, однако, и новшества. С западных гор спустились хорваты и были размещены в военном лагере рядом с контингентами болгар и сербов. На знакомой травянистой равнине у Мохача состоялась встреча с армией Заполяи, состоявшей из шести тысяч венгров. Ибрагим выехал сопровождать Заполяи, приветствуя его как короля Венгрии и союзника Сулеймана. Другой сановник, Петер Перени, привез железную корону Венгрии. Рядом с этими венграми разбил свой шатер Луиджи Гритти. Как ни мало было этих людей, они представляли группу из народностей, которые признали власть Сулеймана на пространстве от Черного моря до Венеции. Позже прибыл Пауль Вердаи из Грана с ключами от этого укрепленного города, переданными его архиепископом.
Происходили довольно странные вещи. Такие города, как Сегед и Штулвайсенбург, на сопротивление которых туркам рассчитывали Габсбурги, открыли ворота перед авангардными подразделениями армии Сулеймана. Турецкие аскеры передвигались по Венгрии, строго соблюдая дисциплину, не допуская грабежей и порчи посевов. В дневнике Сулеймана имеется лаконичная запись на этот счет: «Казнен один сипахи, затоптавший конем зреющий урожай». Венгрия была защищена от грабежа как земля, вошедшая в «зону мира». Великая армия прошла через центральную равнину, не встретив сопротивления. Не было никаких следов присутствия в стране Фердинанда или его придворных. Армия прошла через Буду так же спокойно, как если бы это был Адрианополь. Затем Сулейман выступил с воззванием к ней. Он объявил о введении нового высшего воинского звания сераскера, или маршала, которое присвоено первому визирю Ибрагиму, организатору победы в битве при Мохаче, командующему Европейской армией.
Более того, новый сераскер мог иметь перед собой штандарт из пяти конских хвостов. Его приказы были приравнены к приказам султана. «… Все мои подданные, визири и крестьяне, должны воспринимать его приказы, как если бы они были произнесены мною».
Ни один османский султан не одаривал прежде своего министра такой властью. Собирался ли Сулейман по-прежнему оставаться в тени, или он хотел разделить с другим славу от успеха новой внушительной военной кампании? Более вероятно, что султан, возглавивший, по османскому обычаю, военный поход, хотел иметь при себе Ибрагима как своего заместителя в необходимых случаях.
Подойдя к Буде, султан впервые встретил сопротивление. В городе был оставлен австрийский гарнизон, который попытался отстоять крепость, но был вынужден капитулировать через четыре дня. На следующий день в дневнике появилась запись: «Проданы в рабство».
В Буде до Сулеймана дошли вести с запада. Фердинанд находился далеко. Он участвовал в заседании немецкого конклава, пытаясь добиться военной помощи для защиты Вены. А в Италии непредсказуемый французский король подписал соглашение о мире со своим бывшим врагом, германским императором. Это соглашение было заключено лишь через месяц после того, как Карл узнал, что Сулейман с армией выступил на север к Дунаю. Карл, обеспокоенный опасностью с востока, согласился на приемлемые для несчастного Франциска условия соглашения. Со своей стороны, Франциск обязался оказать помощь в организации отпора туркам!
Мнение Сулеймана об измене его бывшего союзника не зафиксировано. Он уехал охотиться на два дня. В новом дворце разместился Януш Заполяи. Затем он двинул свои силы вместе с турецкой армией вдоль Дуная по направлению к Вене.
Султан спешил. Оставив тяжелую артиллерию в Буде, его армия двигалась ускоренным маршем, не обращая внимания на беспокоившие их набеги партизан в австрийских горах и орудийный огонь из Прессбурга. За неделю она прошла по суше и реке расстояние в 170 миль до лесистых окраин Вены.
Венские ворота Кертнертор
Осада Сулейманом Вены осенью 1529 года стала исторической вехой. Часто утверждается, что османские турки, дойдя до Вены, были остановлены сопротивлением защитников австрийской столицы.
Однако самое примечательное в этой «осаде Вены» состоит в том, что ее не было вообще. То, что происходило тогда в конце сентября на Дунае, можно назвать странным сражением, которое ничуть не приостановило турецкую экспансию. Чтобы понять это, проследим за происходившими событиями день за днем.
Сулейман, как мы помним, совершал форсированные марши из Венгрии в Австрию («зону войны») с армией, состоявшей большей частью из кавалерии. Лошади больше не могли пастись на пастбищах, тронутых морозом, они нуждались в корме. И люди, и лошади получали тогда очень скудный рацион.
Обратимся к дневнику.
"21 сентября. Цитадель Истерграда. (Это был Прессбург. Турки проходили мимо него под огнем.) Сложный период. Гяуры постоянно обстреливают армию. (Австрийцы обстреливали турок с холмов вдоль дороги).
22 сентября. Армия форсировала три реки и прошла через многочисленные болота. В Альтенбурге мы вышли на венгерскую границу. Армия переходит на территорию противника в тех местах, где имеется в изобилии корм".
На территории Австрии легкой кавалерии поручается свободный поиск крайне необходимого фуража и грабеж деревень, расположенных в долинах. Некоторые из кавалерийских отрядов проникают в леса вокруг Вены и завязывают бои с христианской конницей.
Сулейман знает, что в Вене сосредоточены значительные силы противника, независимо от того, есть там Фердинанд или нет. И он торопится.
* * *
В 1529 году Вена была небольшим городком. Замки маркграфов еще не слились тогда в большой дворцовый комплекс Хофбург более позднего времени. Это был действительно милый городок, где было много церквей и монастырей, теснившихся вокруг почитаемого собора Святого Стефана. Они занимали территорию, входящую сейчас во «внутреннее кольцо» города, позади которой катил свои воды Дунай. Город был окружен высокой тонкой стеной, сохранившейся от Средневековья. Исключение составляли несколько укрепленных ворот. Здесь ничто не напоминало мощные крепостные сооружения Родоса.
Большие южные ворота со стороны реки (и современного парка Пратера) – Кертнертор, сразу за которыми располагался женский монастырь Святой Клары, вели к деревне Шенбрунн и были хорошо укреплены.
Вена тогда была столицей эрцгерцогства Фердинанда, который благоразумно из нее уехал. Его брат, император Карл, также находился далеко – в Италии, послав в Вену отряд численностью всего лишь в семьсот всадников. Конклав в Шпиресе назначил некоего Электора Палантина командующим венского гарнизона, о котором с тех пор почти ничего не было слышно.
Военачальниками, действительно руководившими обороной города, были опытный маршал Австрии Виллиан фон Рогендорф и капитан Николас граф Зальм, ветеран битвы при Павии. Они мобилизовали боеспособные силы численностью в шестнадцать тысяч человек, в основном профессиональных солдат. Защитники Вены располагали также отрядами испанцев и рыцарей-добровольцев. Кроме того, действовали бригады бюргеров, предназначенные для тушения пожаров и восстановления разрушенных укреплений. Городская стена была укреплена с внутренней стороны земляным валом. Все лодки вдоль берега Дуная были затоплены, мосты подготовлены для подрыва.
В Вене Сулейман впервые столкнулся с хорошо вооруженной, дисциплинированной христианской армией под командованием германских военачальников. Войска султана быстро приступили к боевым действиям. 23 сентября турецкая кавалерия начала атаки на передовые позиции христиан. К 26 сентября основные силы турецкой армии расположились напротив южной стены города. Кавалерия укрылась в лесном массиве Винер (у речушки Винер). Ставка Сулеймана разместилась сразу же позади военного лагеря сераскера напротив ворот Кертнертор.
27 сентября по Дунаю прибыла к Вене первая группа турецких кораблей, подвергнувшись во время перехода сильному обстрелу австрийцев у Прессбурга. Корабли были использованы для того, чтобы прервать сообщение между городом и северным берегом реки. Далее к северу подходили австрийские подкрепления, но до них было еще значительно" расстояние. Между тем легкая турецкая кавалерия проносилась галопом по Нижней Австрии.
К этому времени граф Зальм и Рогендорф укрыли все свои войска за городской стеной. Но они не собирались отсиживаться там. Тогда же или вскоре после этого Сулейман узнал из сообщения пленного, что Фердинанда нет в Вене. Впрочем, султан не был уверен в этом.
Турки направили австрийцам послание следующего содержания: «Через три дня мы позавтракаем за вашими стенами».
С приходом основных сил турки начали рыть траншеи у крепостной стены, а артиллеристы устанавливать на позициях орудия. Командование осажденных войск, удивленное, что город не блокирован полностью, поскольку турки расположились лаге<