Манфред фон Рихтгофен и Мориц

Я давно не видел командира в таком хорошем настроении. Каждую минуту на аэродроме раздавался его громкий смех. Я знал, что таким образом он снимает стресс и наслаждается своей восьмидесятой победой. Кроме того, он собирался уехать на несколько дней на охоту в Шварцвальд. Вместе с лейтенантом Вольфом он хотел провести эти дни у отца покойного лейтенанта Фосса. Я уже купил билеты на поезд. Все на аэродроме были согласны с тем, что если кто-нибудь из них и заслужил, вместо кабины истребителя сесть в удобный спальный вагон и вместо боевого вылета отправиться на несколько дней отдохнуть, то это был только ротмистр. Также за пределами лётного поля были люди, которые считали также. Темп, в котором увеличивался список побед ротмистра, вызывал в штаб-квартире большое почтение и уважение, но также глубокую озабоченность. Такие имена, как Бёльке или Иммельман были наилучшими примерами того, куда в конечном итоге дорога приводит наилучших. Пытаясь уберечь Рихтгофена от их судьбы, некоторое время назад меня спросили, не удастся ли склонить ротмистра бросить службу на фронте.

-Что?! – крикнул мне Рихтгофен, когда я робко сказал ему об этом. – Я - канцелярская крыса?! Мой ответ будет кратким и окончательным: НЕТ!

Это окончательно закрыло вопрос о его переводе. К счастью, Рихтгофен не отказал отцу Фосса и согласился на весенний отпуск.

Порывы восточного ветра были всё сильнее, что предвещало быстрое улучшение погода. Около 10.30 ветер разогнал тучи, и пилоты разошлись к своим машинам. Ротмистр также занял место в кабине своего красно-серого триплана, но не давал команду к взлёту. Чем увереннее английские лорды почувствуют себя в воздухе, чем наглее они станут, тем эффективнее будет атака его полка.

Через широко открытое окно я увидел бегущего телефониста. Несомненно, над фронтом появились англичане. Мгновение самолёты прогревали двигатели, а затем покатились по траве аэродрома, качая широко распростёртыми крыльями. Я вышел из барака – на небе расцвело весеннее солнце. Я медленно пошёл к наблюдательному посту и припал глазами к окулярам подзорной трубы. Я увидел, как 11-я эскадрилья неспешно направляется на запад вдоль Соммы. Первое звено возглавлял лейтенант Вольф, а второе – ротмистр. Через мгновение я увидел группу английских машин. Оба соединения встретились на высоте трёх тысяч метров, и самолёты смешались друг с другом. Рой кружащихся машин всё больше удалялся, пока в небе не остались только белые и чёрные полосы от патронов и выхлопных газов.

Эскадрилья вернулась около полудня. «Фоккеры» приземлялись один за другим и выруливали под поставленные на краю поля навесы. Механики подбегали к машинам и встречали их, идя бодрым шагом рядом с крыльями. Я любил смотреть на катящиеся по неровностям самолёты, вслушиваться в их ритмичный, сухой гул. Внезапно у меня перехватило дыхание. Я снова пересчитал самолёты. Не хватало машины Рихтгофена! Я побежал к стоящим ближе всего машинам Венцля и Кариуса.

- Где Рихтгофен? – крикнул я им издалека. – Где командир?

- У меня глупое предчувствие, - лихорадочно ответил Венцль. – Нас атаковали семь «Кэмелов» с красными мордами. Это были машины из этого специального полка и началась ужасная кутерьма. У них было преимущество с самого начала. Ротмистр летел со своими ведомыми на тысячу – полторы тысячи метров сзади нас и сразу же присоединился к бою. Но прежде, чем он долетел, его настигли семь, может восемь лордов. Возникла невероятная суматоха. Мы были чуть ниже, ветер сносил нас всё дальше на запад, и нам пришлось их отпустить. Мы вернулись за начи линии. У меня плохое предчувствие…

Венцль попытался зажечь сигарету, но его руки дрожали от волнения. Я вытащил сигарету из своего портсигара, зажёг её и подал пилоту. В замешательстве он поднёс её ко рту.

Когда мы возвращались, то к западу от Корби я увидел самолёт на одном из небольших лугов. Раньше его там не было, я в этом уверен. Мне кажется, это был красный «Фоккер».

Гауптман Рейнхард, который прислушивался к нашему разговору, немедленно приказал Венцлю, Кариусу и Вольфраму фон Рихтгофену немедленно взлететь и проверить, что за самолёт находится к западу от Корби. После короткой рулёжки три машины взлетели в воздух.

Лейтенант Венцль стиснул зубы и летел прямо на запад. Он спустился на высоту двухсот метров и несмотря на град пуль вражеских противовоздушных батарей, приблизился к тому месту, где раньше заметил красный самолёт. К своему величайшему изумлению, вместо одной машины он увидел две. Он был слишком далеко, чтобы идентифицировать их. У него на шее уже были английские истребители. Но он не изменил направления, всё приближаясь к таинственным самолётам. Внезапно он услышал барабанную дробь пуль по крыльям своего «Фоккера». Оглянулся. Вместо товарищей он увидел три «Кэмела», которые подбирались всё ближе к нему. Произошёл ожесточённый бой. Англичане теснили его всё ниже, и Венцль решил вернуться. Поднял машину вверх и избежал атаки быстрым иммельманом. Когда он был над немецкими позициями, а «Кэмелы» всё ещё не сдавались, он рискнул сделать опасный манёвр. На высоте двадцати метров он положил самолёт в узкий вираж вокруг немецкого аэростата и, летя над самой землёй, перепрыгивая через пригорки и островки деревьев, вернулся в Капи.

Тем временем, всю округу облетела весть, что Рихтгофен не вернулся из боевого вылета. На аэродроме возникали молчаливые группы солдат. Как только взлетел лейтенент Венцль, я позвонил всем офицерам ПВО, но никто из них не смог дать мне никакой информации. Теперь я по очереди звонил в эскадрильи всего участка. Каждый раз я торопливо бросал в трубку одни и те же слова:

- 11-я эскадрилья вернулась из боевого вылета. Пропал без вести ротмистр, лётчики сообщают, что он пошёл на вынужденную посадку. На вашем участке приземлялся красный триплан? Кто-нибудь видел садящийся на территории врага красный триплан?

Во всех штабах артиллерии и пехоты разъярённые звонки телефона всё время несли только один, нетерпеливый вопрос: красный триплан, красный триплан? Бегущие по траншеям гонцы передавали его дальше: красный триплан, красный триплан? Все бинокли, перископы, глаза всех пехотинцев упорно осматривали местность. Дорога была каждая минута, если он совершил аварийную посадку, ему нужно было немедленно помочь. Наконец, спустя время, показавшееся нам вечностью, офицер генерального штаба 1-й дивизии сообщил, что обер-лейтенант Фабиан из 16-го полка полевой артиллерии с наблюдательного пункта Гамельн-Восток наблюдал за ходом боя. Он видел, как на высоте 102 к северу от Во-сюр-Сомма гладко приземлился КРАСНЫЙ ТРИПЛАН! Сразу же после приземления к нему подбежали английские пехотинцы и оттащили самолёт с высоты. Мы вздохнули с облегчением. Командир приземлился, значит, он жив. Доклад обер-лейтенанта Фабиана немедленно был отправлен главнокомандующему военно-воздушных сил.

- Гауптман, - повернулся я к Рейнхарду, - прошу разрешения слетать на наблюдательный пост 16-го полка. Может опытными глазами лётчика…

- Лети, - немедленно ответил он, но быстро возвращайся, Боденшац!

Долго, очень долго я наблюдал за местом посадки ротмистра. Метр за метром я осматривал в бинокль сектор, особенно интересной была для меня высота 102. Позже я выслушивал обер-лейтенанта Фабиана. Всё впустую. С красными от усталости глазами я вернулся на аэродром. Тем временем, поступили доклады от ещё нескольких пехотных офицеров, но они не принесли ничего нового. Это было всё, что можно было сделать для ротмистра в данный момент. Нужно было надеяться, что в худшем случае он получил ранение и попал в плен. Это не было его первой вынужденной посадкой. Когда-то уже, будучи тяжело раненным, он мастерски посадил свою машину.

На телефонной станции полка пересекались доклады и запросы. Наконец, руководство 2-й Армии решилось на неслыханный шаг. Оно обратилось открытым текстом к неприятелю с вопросом:

Ротмистр барон фон Рихтгофен совершил аварийную посадку на вашей территории. Просим сообщить информацию о его судьбе. Он жив и находится в плену?

Ответа не было. Подавленные лётчики полка слонялись по аэродрому. Усиливался всё более холодный, трижды проклятый восточный ветер и увлекал с собой на запад во Францию всё, что не могло ему сопротивляться. Истребитель с повреждённым двигателем был для него лакомым кусочком. Возможно, именно этот проклятый восточный ветер схватил в свои когти красный триплан. Может быть, без ветра… Это только ненужные рассуждения. Вечером ничего не оставалось, как сообщить отцу ротмистра о трагическом событии. Я сел в наблюдательный самолёт и кратчайшим путём через Дуэ и Лилль полетел в Кортрик. Я позвонил с аэродрома и попросил о нескольких минутах разговора.

В слабо освещённом зале красивой ратуши меня принял высокий, пожилой мужчина.

- У меня предчувствие, - тихо сказал он, - что с Манфредом что-то случилось.

Господин майор. Я должен уведомить Вас, что наш отважный командир не вернулся из боевого вылета, но информация, которую нам удалось собрать, позволяет надеяться, что он жив.

-Жив? – сказал ещё тише майор. Старый офицер хорошо знал, что об этом думать.

- Он выполнил свой наивысший долг, - сказал он и глубоко задумался.

Он попрощался со мной лёгким кивком и скрылся за дверью своего кабинета. Меня охватила глубокая депрессия. Я поехал на аэродром и в тот же день был в Каппи. Я зашёл в клуб, где были слышны приглушённые разговоры. На лётном поле небольшими группками стояли солдаты и всматривались в звёздное небо словно кто-то, кого они очень ждали, мог внезапно показаться из темноты и, мягко скользя, зайти на посадку. Внутренним взором я вижу тёмный силуэт триплана, освещённый светло-голубыми огнями, мелькающими на концах выхлопных труб. «Фоккер» мягко садится на широкий ковёр травы, останавливается со стуком выключаемого двигателя, а из кабины выскакивает ротмистр и с широкой усмешкой кричит мне:

-Это просто шутка, обычная солдатская шутка!

Я покинул клуб и пошёл в канцелярию, чтобы отправить сообщение в Швайдниц, матери и брату ротмистра. Я был полностью разбит и истощён. Я бросился в кресло, но сразу же вскочил на ноги. Я вспомнил о конверте, лежащем в сейфе. Я крикнул своему ординарцу, чтобы он сбегал за гауптманом Рейнхардом. Дела зашли уже так далеко. Однажды я уже думал, что должен буду распечатать конверт послк битвы под Ле Като. Когда явился Рейнхард, я пошёл к сейфу и достал письмо. В нём я нашёл слегка испачканный листок бумаги. Быстро пробежал его глазами и, ге сказав ни слова, подал ходящему туда-сюда гауптману. На листе карандашом, почерком Рихтгофена было написано только одно предложение:

10 марта 1918 года

Если я не вернусь, руководство полком должен принять гауптман Рейнхард из 6-й эскадрильи.

Ротмистр барон фон Рихтгофен

Его последняя воля, всё его завещание было только и исключительно посвящено полку. Поистине солдатское завещание. В нём нет ничего, что касалось бы его личной жизни, что касалось бы его собственных дел. В нём не было ни слова о том, что нужно привести в порядок в его личной жизни, ни одного нежного слова матери, отцу, брату…

Его личная жизнь не нуждалась в приведении в порядок. Попросту – у ротмистра не было личной жизни. Он позаботился только о том, чтобы после его смерти полк попал в хорошие руки.

Ни у Рейнхарда, ни у меня не умещалось в голове, что содержание этого письма, этого клочка бумаги теперь вступает в силу. Ротмистр ведь не мог подчиняться тем же безжалостным законам, что и все остальные люди, которые пошли на войну и которых, рано или поздно, настигла смерть. Ведь в каждом правиле есть исключения, а ротмистр был исключительным во всех отношениях. Тот, кого бог войны так баловал, так выделял, так его опекал, просто не мог в течение одной секунды остаться из-за этого бога войны одиноким и преданным. Нет, это невозможно. Рихтгофен должен жить. Эту надежду, которая питала не только наш полк, но и всю германскую армию, ещё больше укрепила необычная вражеская радиотелеграмма, передача которой внезапно прервалась.

…знаменитый германский лётчик-истребитель, ротмистр барон фон Рихтгофен был сбит над Корби. После приземления австралийские отряды…

В этот момент радиотелеграмма оборвалась. Все размышляли над этой загадкой и постепенно становились всё более недоверчивыми. Почему враг молчал? Почему не поступил так, как в других случаях, когда всегда сразу объявлял всему миру, что сбил германского аса?

Поступил приказ тщательно допрашивать каждого захваченного англичанина. Английские лётчики, которые попадали в плен, говорили, что ротмистр погиб, другие, в свою очередь сообщали, что тяжелораненый немецкий лётчик, чьё имя держится в строгом секрете, был доставлен в лазарет в Амьен. Среди солдат ходили всё новые слухи и догадки, некоторые из них были очень горькими. Были те, которые утверждали, что ротмистр был избит до смерти австралийскими пехотинцами.

Наконец, вечером 23 апреля солдаты нашли около аэродрома английскую листовку, прикреплённую к вымпелу. В ней Королевский Лётный Корпус информировал, что ротмистр был смертельно ранен в воздушном бою и похоронен со всеми воинскими почестями. В тот же вечер эту информацию подтвердило агентство «Рейтер». Не осталось уже никаких сомнений. Несомненно, ротмистра уже не было среди живых. Он присоединился к огромной, молчаливой массе фронтовиков, которые отдали свою жизнь за отечество. Но как это произошло? Информация лейтенанта Фабиана оказалась не совсем точной. Смертельная пуля настигла барона ещё в воздухе, а его самолёт сильно пострадал во время посадки. Позднее это несомненно показали фотографии. Во время войны не удалось точно определить обстоятельства смерти барона, и только последний командир нашего полка, в то время обер-лейтенант, а сегодня генерал авиации и премьер-министр Пруссии, Герман Геринг не успокоился, пока в многочисленных послевоенных переговорах с английскими лётчиками не объяснил сомнения, связанные со смертью Манфреда фон Рихтгофена. Вот точное, составленное генералом Герингом описание последнего полёта Рихтгофена:

21 апреля 1918 года Рихтгофен вылетел с двумя звеньями 11-й эскадрильи в направлении Амьена. Он также отдал приказ к взлёту другой эскадрилье своего полка, поставив ей отдельную задачу, и обе эскадрильи не имели визуального контакта друг с другом. Достигнув назначенной высоты, Рихтгофен пересёк линию фронта и вклинился в воздушное пространство врага. Вскоре он увидел несколько вражеских двухместных самолётов и немедленно их атаковал. Во время боя 11-я эскадрилья была атакована сильной группой вражеских истребителей. Рихтгофен, по своему обыкновению, принял бой с превосходящими силами противника. Очень неблагоприятный восточный ветер сносил сражающихся всё дальше на запад, вглубь неприятельской территории. Как обычно, так и втот день, ротмистр сражался отлично. Он много внимания уделял своим товарищам. Они ведь были глубоко над территорией врага. Помогая товарищам, он обстреливал всё новых противников, и не мог сосредоточиться на бое с одним истребителем врага.

Внезапно лётчики 11-й эскадрильи заметили, что самолёт Рихтгофена полетел вниз в крутом пике. Они не могли его прикрыть, каждый из них должен был отбиваться от нескольких вражеских истребителей. Только теперь, без поддержки командира, они в полной мере ощутили превосходство противника. Англичанам удалось рассеять 11-ю эскадрилью.

Рихтгофен не ждал своих людей в условленном месте и лётчики в надежде, что застанут командира на аэродроме, легли на обратный курс. Когда они приземлились, оказалось, что ротмистр не вернулся. Вскоре после этого пришла радиотелеграмма с первой линии – с одного из наблюдательных пунктов артиллерии видели плавную посадку красного триплана за неприятельскими позициями. Была надежда, что Рихтгофен жив. Одно из звеньев 11-й эскадрильи под руководством лейтенанта Венцля несмотря на то, что за минуту до этого приземлилась после изнурительного боя, сразу взлетело вновь с заданием точно узнать место якобы приземления ротмистра и установить, совершила ли его машина мягкую посадку или была уничтожена. Однако, им не удалось добраться до места, над которым разыгрался бой, поскольку целая тьма английских истребителей не позволяла слишком слабому звену приблизиться даже к линии фронта. Так что осталось неизвестным, что случилось , и несколько дней лётчики оставались в мучительной неопределённости между сомнением и надеждой. В конце концов, информация, опубликованная в неприятельской прессе, развеяла всякие сомнения. Погиб самый лучший из лётчиков-истребителей. Началось долгое и утомительное расследование обстоятельств его смерти. Я сам сделал всё, что было в моих силах, чтобы выяснить этот вопрос. Удалось мне это только во время моего послевоенного визита в Англию. Я говорил об этом со многими лётчиками и почти все выдавали мне ту же самую версию событий.

Как описано выше, бой длился уже некоторое время, и по какой-то причине или из-за попадания, или из-за поломки, подвёл двигатель самолёта ротмистра. Это принудило его к немедленной посадке, а, поскольку он был далеко над территорией врага и не имел никаких шансов добраться до германской линии фронта, он решил приземляться на неприятельской территории. Идя на посадку, он наткнулся на молодого канадского лётчика, который лишь недавно попал на фронт.

Канадец даже не предполагал, кто перед ним, возможно не зная, что его противник полностью беззащитен сразу же приклеился к хвосту самолёта ротмистра. Поскольку Рихтгофен был не в состоянии выполнять на своём самолёте никакие манёвры, он был вынужден покориться противнику. Уже первые выстрелы смертельно ранили его. Весь «бой» разыгрался на высоте трёхсот метров.

Результаты моих исследований подтвердил также очень интересный разговор с «английским Рихтгофеном», известным истребителем – майором Бишопом, который произошёл в Берлине. То, что я услышал от него, полностью совпадает с описаниями смерти ротмистра, которые я слышал из уст других английских лётчиков, и эту версию событий с большой долей вероятности сегодня можно считать истинной.

Таковы результаты тщательного исследования генерала Геринга. Они находят подтверждение в информации, которую мне удалось собрать во время моих исторических работ в 1927 году. Молодой канадец [Артур Рой Браун из 209-й эскадрильи Королевского Лётного Корпуса, это была его 13-я победа] сбил орла, но орла тяжело раненного. Ротмистр, вероятно, знал, что это его конец, когда в своём последнем скольжении услышал за спиной треск пулемёта. Все немецкие лётчики, если бы от них могло что-то зависеть, предпочли бы, раз уж Рихтгофену суждено погибнуть, пал от руки достойного себя противника, однако законы войны беспощадны и неприкосновенны, потому что являются законами смерти.

О том, как смерть Рихтгофена была воспринята англичанами, свидетельствует сообщение, которое в те печальные дни пришло из Голландии. Известие в службе «Рейтер» гласило:

Специальный корреспондент «Рейтер» в британской армии сообщает, что знаменитый немецкий лётчик, ротмистр фон Рихтгофен, погиб в воздушном бою на французском фронте, его останки будут похоронены со всеми надлежащими почестями. Ожидается, что церемония эта будет заслуживать особого внимания благодаря рекордному числу побед этого лётчика.

Военный корреспондент английского журнала «Таймс» написал:

Все английские лётчики признают, что Рихтгофен был великим лётчиком и почётным противником.

В Германии начался великий траур. В полк поступала неисчислимая масса писем с соболезнованиями. Много написано и сказано о Рихтгофене, а его фигура обросла множеством мифов и легенд. Каким он был в полку, когда его видели только товарищи? Каким он был в бою, в глазах вражеских лётчиков? Я мог бы много написать об этом.

Прежде всего, он был солдатом и пилотом истребителя, и его жизнь была подчинена этому. Для него не было вещей трудных или невозможных. В возрасте двадцати пяти лет он стал командиром 1-го Истребительного полка, подразделения, созданного по его инициативе. Это была совершенно новая задача. Не было никаких норм или стандартов, которым необходимо было следовать. Рихтгофену предстояло их создать. Он поставил себе такую задачу. Лишь немногие знают о колоссальности его работы. Работа, которую он делал на земле, была не меньше той, которую он выполнял в воздухе. Сразу по возвращении из полёта его можно было найти в канцелярии за работой. Ничего в полку не делалось без его ведома. «Войну на бумаге» он вёл такой же твёрдой рукой, как и в воздухе. Когда в обыкновенно заваленной массой работы канцелярии возникали какие-то трудности или неясности, которые быстрее всего можно было выяснить в штабе, он садился в свой триплан и на месте приводил в порядок все дела. Однажды он летал в штаб в такую погоду, что даже собаку на улицу не выгонишь. Только человек с его характером мог соответствовать таким требованиям. Ничто не могло его утомить или изнурить, и, несмотря на непрерывную, убийственную работу, он всегда выглядел свежо и бодро.

Он не был требователен, когда речь шла об удобствах, если только роскошь не требовала каких-то дополнительных затрат. Одевался как можно проще. Чаще всего его видели в шерстяном вышитом жилете и чёрных кожаных штанах. Когда было холодно, он надевал кожаную куртку. Форму одевал только для полковых церемоний и когда принимал гостей. Помню, как однажды, когда полк находился ещё в Маркебееке, он вбежал ко мне, запыхавшись, чтобы одолжить перчатки и повязку, потому что должен был быстро предстать перед «Брауншвейгцем». Вернулся от него удивлённый: он во второй раз получил Хаусорден, но не мог сказать об этом вслух.

Он очень ценил хорошую еду и любил горчицу, которую использовал практически для всего. Не могу сказать, что он был придирчив, и, если надо было, то довольствовался немногим. Никогда не злился и не раздражался, хотя у него часто были причины для этого. Не отказывался от алкоголя, но никто не видел его пьяным. Он сохранял трезвость даже тогда, когда все вокруг него уже неплохо «вставили». Ценил товарищество и братство, будучи командиром полка, руководствовался правилом, что его лётчики после возвращения из полёта могли делать всё, что хотят. Сам любил иногда пошутить и на многое закрывал глаза. Однажды из штаб-квартиры в полк с визитом прибыла делегация парламентариев. Обременительных гостей разместили в одном из жестяных ангаров и посреди ночи, когда они крепко спали, произошёл налёт. Это был налёт, в соответствии с замыслом и в исполнении самого Рейнхарда, который собрал несколько человек и бросил в дымовую трубу несколько сигнальных ракет. Они наделали столько вони и грохота, что парламентарии долго, наверно, благодарили провидение, что пережили этот страшный налёт. Рихтгофен наблюдал за инцидентом, но ни назавтра, ни позже не упоминал об этом.

Как только до него доходили слухи, что между лётчиками полка начинались ссоры, он немедленно вмешивался. В один прекрасный день он вызвал к себе одного из лётчиков, который слишком серьёзно отнёсся к чуть более острому обмену мнениями с товарищем. Этот лётчик получил от ротмистра «отеческое наставление» и, смущённый, быстро скрылся за дверью. В то время мы ещё не знали нашего командира с этой стороны, и только позже до нас дошло, насколько сильно он заботился о нашем благе. Каждый из нас должен был познать этот вид «отеческого наставления». Были и такие, кого ротмистр достаточно регулярно вызывал на ковёр, если считал, что в данном случае это необходимо.

- Как эскадрилья ведёт себя на земле, - говорил он, - так она ведёт себя и в воздухе. Это было его железное правило. Он использовал его не только в своей родной «одиннадцатой», а распространял на весь полк.

День за днём он поочерёдно посещал другие эскадрильи и хорошо знал каждого из нас как на земле, так и в воздухе. Сердечная дружба связывала его с гауптманом Рейнхардом, тогдашним командиром 6-й эскадрильи и со мной. Его любимцем был Йоахим Вольф, которого он ласково называл Волчонком. Волчонок был в полку почти со дня его формирования. Сначала у него был фатальный период; он был трижды ранен, в каждом случае англичане повреждали его самолёт, а его вылеты часто оканчивались вынужденной посадкой. Тем не менее, Рихтгофен оставил его в своём полку, хотя обычно быстро и жёстко удалял каждого лётчика, который был не в состоянии справиться с его высокими требованиями. Волчонок когда-то выручил Рихтгофена из затруднительного положения и, несмотря на чёрную полосу, ротмистр почувствовал в нём настоящего истребителя. Он не ошибся. Под бдительным оком барона Волчонок развернулся. Как ястреб, падал он на вражеские эскадрильи, и через короткое время одержал десять побед.

Нет необходимости говорить о Рихтгофене, как о лётчике. Он, без сомнения, был лучшим истребителем среди всех, когда-либо живших. Даже, если в своей книге он пишет, что первых двадцать противников он отправил на землю, даже не умея хорошо летать, потом это было уже по-другому. Феноменальные лётные навыки, соединённые с просто необыкновенной наблюдательностью и нюхом истребителя. Он был превосходным стрелком, после его первых выстрелов противник обычно погибал. Его машину охватывало пламя.

У Рихтгофена не было никаких секретов, тщательно охраняемых трюков или действенных способов проведения воздушного боя. В полёте он всегда следил за желторотыми, которые были лакомым куском для вражеских истребителей. Как только вражеские самолёты вступали в бой, они старались сперва очистить небо от новичков. Английский лётчик, занятый боем с желторотым, не мог видеть всего, что происходит вокруг , и именно в этот момент погибал. Сзади на него обрушивался Рихтгофен и редко промахивался.

- Кто много летает, - говорил он, - может дольше прожить, а в хорошую погоду можно совершить два, даже три дневных вылета.

Это также был один из его принципов и даже после трёх утренних вылетов, он часто летал после обеда и вечером. Остальное время он проводил с тростью в руке и любимым псом Морицем у ног на лётном поле, преимущественно среди ожидающих в предстартовой готовности лётчиков. Отсюда он руководил своими эскадрильями. У него не было ни малейшего понимания для слабых, неустойчивых натур. Некоторые почувствовали это слишком болезненно.

У ВОРОТ АМЬЕНА

Аэродром в Каппи окутали испарения сырого тумана. Тихие дуновения тёплого, весеннего ветра мягко гладили окрестности и гнали по небу отдельные клубы серых туч. Ожесточённые бои последних дней внезапно прекратились и только тут и там были слышны зенитные орудия. В такие моменты лётчики поднимали вверх головы, но ничего не могли увидеть. Воздушное пространство на их участке было совершенно пустым. Не появилось даже ни одного наблюдательного аэростата. Кругом царила глухая тишина.

27 апреля Рейнхард получил официальное назначение на должность командира 1-го Истребительного полка. Тем самым, было выполнено последнее желание Рихтгофена. Это назначение словно закрыло какой-то этап фронтовой жизни – над полем битвы появились английские самолёты. Они кружили на небольшой высоте по ту сторону фронта, поднимаясь и исчезая в облаках. На следующий день наблюдатели всматривались в небо, но враг не появился. На самых западных наблюдательных пунктах офицеры ПВО осматривали каждое облачко. Ничего. Последние дни апреля были такими же. Май начался аналогично. Тишина и пустота. Все эти дни стояла плохая погода, но ведь летали и сражались при худшей.

Вильям Рейнхард – 20 побед

Только 2 мая аэродром в Каппи ожил. Эскадрильи 1-го Истребительного полка, носящего теперь имя своего храброго командира, Манфреда фон Рихтгофена приготовились к взлёту. В 12.30 к северу от Монтобана разбился об изъеденную воронками землю «Сопвич Триплан», сбитый лейтенантом Лёвенхардом. Уже после первых боёв лётчики утверждали, что у изнеженных постоянными поставками снаряжения англичан совершенно новые самолёты. Это были первые экземпляры новейшей английской модели «Сопвич Кэмела» с современными, выполненными почти полностью из алюминия 150-сильными двигателями Виккерса. Что могли противопоставить им лётчики из Каппи. Они ведь летали на старых, изношенных трипланах.

3 мая под огнём пулемётов лейтенанта Хюбнера загорелся английский двухместный самолёт и, таща за собой столб дыма, вертикально полетел к земле. В 12.20 перед самым пропеллером самолёта лейтенанта Бретшнайдера скапотировал «СПАД» и с пробитым двигателем упал на землю, где разлетелся на десятки горящих кусков. В 12:50 после первых выстрелов лейтенанта Кирштейна английский «СПАД» вошёл в бешеный штопор, во время которого развалился в воздухе. В 17:50 лейтенант фон Рауттер атаковал «Бреге» и отправил его на землю. В сумме за этот день 1 полк Рихтгофена сбил семь самолётов. Это были ожесточённые бои. Похоже, что за очками и пулемётами черты лиц немецких лётчиков стали резче и ожесточённее. С каждым днём росло численное превосходство врага. Бой с превосходящими силами давно уже перестал считаться бравадой. Повседневностью стало то, то немецкие лётчики вчетвером принимали бой с двадцатью англичанами. Когда они приземлялись после такого боя, их самолёты были дырявыми, как решето. Бог войны не жалел лётчиков Рихтгофена.

Ганс Вайс – 16 побед

Эскадрилья лейтенанта Вайса встретилась над линией фронта с шестью новейшими «Кэмелами», которые, при виде её молниеносно поднялись вверх и только машина Вайса смогла не отстать от них. Его товарищи могли только снизу наблюдать, как он в одиночку в своём триплане сражается с шестью новейшими истребителями. Вайс однажды приказал покрасить свой самолёт в белый цвет, и его машина, мелькая между англичан, великолепно сверкала в лучах майского солнца. Вайс сел на хвост одному из англичан и поливал его из пулемётов, когда внезапно сверху сбоку его достали прямо в кабине. Он сразу же перевернул свой триплан на спину и тогда, на этот раз снизу, получил очередь от другого англичанина. Он уже не выровнял полёт. Белый истребитель закрутился в сильном штопоре, обозначаясвой последний полёт спиралью чёрного дыма. Вайс погиб от пули, попавшей ему в голову. В этот день вскоре после старта упал на землю самолёт вицефельдфебеля Шольца. Когда его вытащили из разбитого самолёта, он уже был мёртв. Через час в канцелярию пришла телеграмма. Я прочитал её и молча положил на стол. В телеграмме сообщалось о производстве Шольца в офицеры.

В те дни в знаменитой 11-й эскадрилье был только один пилот, способный сражаться. Это был лейтенант Венцль. Вайс и Шольц погибли, Юст был ранен. Кариус, которому пришлось ампутировать руку, но он всё равно летал, сейчас был снова ранен. Штейнхаузер не мог летать, а Вольф и кузен Рихтгофена поехали в Берлин на траурную церемонию в честь ротмистра. Май не начался хорошо для полка. Планировали перебазироваться на новый, выдвинутый дальше на запад аэродром в Амьене, но для лётчиков полка Рихтгофена это осталось только сном. Неприятельские войска перешли в контрнаступление, пытаясь остановить марш немецкой армии. Английские самолёты также вступили в бой, а так как в те дни погода улучшалась только вечером, ожесточённые поединки начинались после захода солнца.

С 9-го до 16 мая, в течение восьми дней, полк Рихтгофена без своих потерь сбил тридцать два самолёта.

В списках снайперов были, в частности: Венцль, вон Рауттер, фон Ведель, Янцен, Штейнхаузер, Фридрихс, фон Глюшевски.

16 мая в 8:20 белую полосу полка прервала смерть лейтенанта Вольфа. Две пули попали ему чуть ниже сердца.