Мистер Хамфриз и его наследство
Полтора десятка лет назад, то ли в конце августа, то ли в начале сентября, у станции Уилсторп, что в восточной Англии, остановился поезд, и из вагонов потянулась публика. В числе прочих на платформе оказался довольно высокий молодой человек в меру приятной наружности. Он нес с собой чемоданчик и какие-то бумаги, увязанные в пакет. Судя по тому, как озабоченно он оглядывался, вы бы предположили, что его кто-то должен встретить, и не ошиблись бы. Навстречу приезжему шагнул начальник станции, замер, будто что-то припоминая, затем обернулся и махнул рукой дородному важному джентльмену с круглой бородкой, не без растерянности озиравшему поезд.
— Мистер Купер, — прокричал начальник станции, — мистер Купер, похоже, это тот джентльмен, который вам нужен. — И тут же, обращаясь к пассажиру: — Мистер Хамфриз, сэр? Рад приветствовать вас в Уилсторпе. Из усадьбы пришла тележка за вашим багажом, а вот мистер Купер — да вы уж, наверно, сами догадались.
Приблизившийся тем временем мистер Купер приподнял шляпу и обменялся с гостем рукопожатием.
— От души рад, — заговорил он, — в чем присоединяюсь к мистеру Палмеру. Мне следовало бы первым сказать вам «добро пожаловать», мистер Хамфриз, но что поделаешь, не имел удовольствия знать вас в лицо. Пусть ваше пребывание среди нас станет воистину красным днем календаря, сэр.
— Весьма благодарен вам, мистер Купер, за ваши добрые пожелания, и мистеру Палмеру также. Надеюсь, что нынешняя… смена жильца — несомненно, для всех вас весьма огорчительная — не причинит неприятностей тем, с кем мне предстоит иметь дело.
Сознавая, что выбрал не самые удачные выражения, мистер Хамфриз умолк, и паузу заполнил мистер Купер:
— В этом не сомневайтесь, мистер Хамфриз. Беру на себя смелость заверить вас, сэр, что теплый прием вам всюду обеспечен. А если вы предполагаете, что смена владельца повлечет за собой ущемление чьих-либо интересов, то ваш покойный дядюшка… — Тут мистер Купер в свою очередь смутился и замолчал, уступая вмешательству то ли собственного внутреннего голоса, то ли голоса мистера Палмера, который, громко откашливаясь, спросил у Хамфриза его билет. Собеседники покинули станцию и по предложению Хамфриза пешком направились в дом Купера, где их ждал завтрак.
Теперь опишу, весьма кратко, что связывало друг с другом представленных вам персонажей. Дело в том, что на Хамфриза неожиданно свалилось наследство: усадьба его покойного дяди, которую племянник ни разу в жизни не видел, равно как и самого дядюшку. Хамфриз был человек немалых дарований, добродушный и одинокий как перст. Последние четыре-пять лет он состоял на правительственной службе. Получаемые при этом доходы были далеки от той суммы, которая позволила бы Хамфризу, как ему желалось, осесть в деревне. Если бы не гольф и не занятия садоводством, мистер Хамфриз, при его склонности к наукам и некоторой робости характера, вообще не выходил бы из дому. В тот день, о котором я веду рассказ, он собрался впервые посетить Уилсторп и обсудить с мистером Купером, управляющим имением, некоторые неотложные дела. Вы спросите, почему впервые, ведь правила приличия требовали его непременного присутствия на дядюшкиных похоронах? Ответ прост: кончина дяди застала племянника за границей и его не успели вовремя разыскать. А потом спешить было уже некуда, так что поездка откладывалась до того момента, когда к его прибытию все будет готово. И вот наконец он в уютном доме мистера Купера (напротив пастората) и знакомится с приветливо улыбающимися миссис и мисс Купер.
В ожидании завтрака хозяева пригласили Хамфриза в гостиную, где он, сидя на нарядном стуле, потихоньку покрывался испариной под пристальными изучающими взглядами.
— Дорогая, я говорил уже мистеру Хамфризу, — начал мистер Купер, — что, как я надеюсь и верю, его пребывание здесь, среди нас, в Уилсторпе, воистину станет красным днем календаря.
— Разумеется, — от души подхватила миссис Купер, — только пусть таких дней будет много-много.
Мисс Купер добавила пару слов в том же роде, после чего Хамфриз позволил себе игриво заметить, что раз так, то остается отметить красным весь календарь до конца. Шутку не то чтобы вполне поняли, но встретили дружным смехом. Пришло время садиться за стол.
— Знакома ли вам хоть сколько-нибудь эта часть страны, мистер Хамфриз? — после короткой паузы спросила миссис Купер. Вступление оказалось удачным.
— К сожалению, должен признаться, нисколько. Но то, что я успел увидеть из окна поезда, мне понравилось.
— Оно и неудивительно. Временами мне даже кажется, что красивей мест не бывает; да и скучать здесь не приходится. Вот только вы чуть-чуть опоздали с приездом: пропустили самые лучшие вечеринки в саду.
— Да что вы говорите, какая жалость! — произнес Хамфриз с облегчением в душе, а затем, чувствуя, что тема не исчерпана, добавил: — Но, как бы то ни было, миссис Купер, даже если бы я поторопился, участвовать все равно бы не смог. Недавняя кончина моего бедного дядюшки, знаете ли…
— Боже мой, мистер Хамфриз, и как у меня язык повернулся сказать такое! — На лицах мистера и мисс Купер тоже выразилось раскаяние. — Что вы только могли обо мне подумать! Мне так жаль; простите, очень вас прошу.
— Ну что вы, миссис Купер, все в порядке, уверяю вас. Не стану притворяться, будто смерть дяди — большой удар для меня, я ведь ни разу его не видел. Я всего лишь хотел сказать, что из соображений приличия мне, наверное, следует на время отказаться от подобных празднеств.
— Это очень любезно, что вы меня успокоили. Не правда ли, Джордж, мистер Хамфриз очень любезен? Вы в самом деле меня простили? Но подумать только! Вы даже ни разу не встречались с бедным мистером Уилсоном?
— Ни разу в жизни; не только не встречался, но даже писем не получал. Кстати, это я должен просить у вас прощения. Я еще не поблагодарил вас за хлопоты, разве что в письме, а вам ведь пришлось потрудиться, чтобы нанять для меня слуг.
— Пустяки, мистер Хамфриз; но прислуга, мне думается, вас устроит. Дворецкий и экономка — муж и жена. Мы их знаем уже не первый год — очень милая пара, порядочные люди. А за тех, кто будет работать на конюшне и в саду, без сомнения, готов поручиться мистер Купер.
— Да, да, мистер Хамфриз, люди надежные. Главный садовник — единственный, кто остался со времени мистера Уилсона. Вам, конечно, известно из завещания вашего дяди, что он обеспечил большую часть слуг, поэтому они смогли удалиться от дел. А экономка с дворецким как нельзя лучше должны соответствовать вашим запросам, жена права.
— Вселяться можно хоть сию минуту, мистер Хамфриз, я ведь понимаю, вам этого хочется, — продолжала миссис Купер. — В доме найдется все, что вам нужно; конечно, кроме общества — с этим, увы, сложнее. Но, по нашему разумению, вы намереваетесь въехать как можно скорее. Если я ошибаюсь, то тем лучше: вы останетесь здесь, чему мы будем очень рады.
— В этом я не сомневаюсь, миссис Купер, и очень вам признателен. Но я предпочитаю окунуться сразу и с головой. К одиночеству я привык. Вечера есть чем занять — бумаги, книги и все прочее, — так что скука мне в ближайшее время не грозит. Я подумал, что если мистер Купер сможет сегодня оторваться от дел и показать мне дом и парк…
— А как же, разумеется, мистер Хамфриз. Я в вашем распоряжении в любое время дня и ночи.
— Ты хотел сказать, папа, только до обеда, — вмешалась мисс Купер. — Не забудь, что мы идем к Браснеттам. И кстати, ключи от сада все у тебя?
— Вы большой знаток садоводства, мисс Купер? Может быть, вы скажете мне заранее, что я застану в усадьбе по этой части?
— О, какой там большой знаток, мистер Хамфриз! Просто я очень люблю цветы. А здешний сад… что ж, я часто повторяю: немножко стараний, и он будет выглядеть просто чудесно. Сейчас он очень старомодный, там полно кустарников. Имеется, кроме того, старинный храм и лабиринт.
— В самом деле? Вы его исследовали, наверно?
— Не-е-ет. — Мисс Купер поджала губы и затрясла головой. — Мне хотелось, очень хотелось, но старый мистер Уилсон всегда держал его на замке. Он даже леди Уордроп туда не пускал. Она живет здесь поблизости, в Бентли, — вот она действительно большой знаток садоводства. Я потому и спросила отца, все ли у него ключи.
— Вот оно что. Не сомневайтесь, я туда загляну, а когда изучу все ходы и выходы, то и вам покажу.
— О, благодарю вас, мистер Хамфриз! Ну, держитесь теперь, мисс Фостер. Это дочка нашего приходского священника, сейчас их нет — уехали отдыхать. Милейшие люди. У нас с ней спор: кто первой заберется в лабиринт; без конца друг друга поддразниваем.
— Садовые ключи, видимо, хранятся в доме, — возвестил мистер Купер, изучая большую связку. — В библиотеке мне попадалось множество ключей. А теперь, если вы готовы, распрощаемся с дамами и вперед, на разведку.
Покинув дом мистера Купера, Хамфриз ощутил себя диковинкой, выставленной напоказ: не то чтобы вокруг собралась толпа, но досужих поселян, которые украдкой на него косились и в знак приветствия касались своих шляп, он встречал вдоль деревенской улицы на каждом шагу. Чуть позже, у ворот парка, они с мистером Купером обменялись несколькими словами с женой привратника, а затем и с самим привратником, приводившим в порядок дорожку. Но буду краток. До дома оставалось еще около полумили, и Хамфриз воспользовался случаем, чтобы задать своему спутнику несколько вопросов о покойном дяде. Заставить мистера Купера разговориться оказалось нетрудно.
— Да, подумать только (как говорила недавно моя супруга), вы ведь ни разу даже не виделись с покойным джентльменом. И все же, вы, думаю, не обидитесь, если я позволю себе сказать, что семейного сходства между вами почти не заметно. Я не имею в виду ничего плохого — Боже упаси. Послушайте, что он был за человек. — Мистер Купер внезапно встал как вкопанный и в упор воззрился на Хамфриза. — Каков он был по сути, так сказать. Это был самый настоящий, законченный ипохондрик. В этом слове он весь. Да, сэр, ипохондрик до мозга костей. Что бы ни творилось вокруг, его это не интересовало. Я, помнится, взял на себя смелость послать вам вырезку из местной газеты — несколько слов, которые я посвятил кончине вашего почтенного родственника. Если не ошибаюсь, в тех же выражениях он описан и там. Но, мистер Хамфриз, — продолжал Купер, для пущей выразительности тыча собеседника в грудь, — не сочтите, что я позволил себе умалить достоинства — поистине выдающиеся — вашего уважаемого дяди и моего незабвенного нанимателя. Честен, искренен, неизменно великодушен — таков он был, мистер Хамфриз. Доброе сердце и щедрая рука. Но была одна слабость: это его злосчастное здоровье, а точнее будет сказать, нездоровье.
— Ах так? Бедняга. Выходит, его донимала какая-то хвороба? Но ведь главная причина его смерти, как я понял, старость?
— Вот именно, мистер Хамфриз, вот именно. Последние искры потухающего огня, — Купер сопроводил свои слова уместным, по его мнению, жестом, — слабые колебания остановившегося маятника. Но на ваш первый вопрос я должен ответить отрицательно. Угасание жизненных сил? — Да. Болезни? — Нет, если не считать несносного кашля. Но вот мы и дома. Что скажете, мистер Хамфриз: не правда ли, красивое зрелище?
В целом дом заслуживал такого эпитета, правда, некоторые сомнения вызывали его странные пропорции. Это было необычно вытянутое в высоту строение из красного кирпича, с гладким аттиком, который почти целиком скрывал крышу. Создавалось впечатление, что перед вами перебравшийся на лоно природы городской дом; бросались в глаза цоколь и довольно высокая лестница перед парадной дверью. Наличие флигелей оправдало бы внушительную высоту главного корпуса, но они отсутствовали. Конюшни и прочие службы были скрыты деревьями. Хамфриз предположительно датировал постройку 1770 годом.
Дворецкий и кухарка (она же экономка), средних лет пара, дождавшись нового хозяина, распахнули перед ним двери. Хамфризу уже было известно, что фамилия их Калтон. Нескольких минут разговора хватило, чтобы у Хамфриза сложилось самое благоприятное впечатление о внешности и манерах Калтонов. Было решено, что назавтра дворецкий покажет ему столовое серебро, а также винный погреб, а с экономкой предстояло обсудить вопросы, касавшиеся белья, постельных принадлежностей и прочего подобного — что требуется и что имеется в наличии. Отпустив пока Калтонов, Хамфриз и Купер приступили к осмотру дома. Его топография к дальнейшему ходу нашей истории никакого отношения не имеет. В первом этаже имелись прекрасные просторные комнаты; особенно понравилась библиотека, размерами не уступавшая столовой. Три ее высоких окна выходили на восток. Спальня, приготовленная для нового владельца, помещалась во втором этаже, непосредственно над библиотекой. Стены украшало множество старых картин, среди них встречались и по-настоящему ценные. Ни единого нового предмета обстановки Хамфризу на глаза не попалось, равно как и ни одной книги, изданной позднее XVIII века. Ознакомившись с теми немногими изменениями, какие внес в интерьер дома его последний владелец, а также с сиявшим свежими красками дядюшкиным портретом (он висел в гостиной), Хамфриз вынужден был согласиться с Купером, что едва ли в личности предшественника обнаружит что-либо для себя притягательное. Ему грустно было сознавать, что он не испытывает должной печали, — он dolebat se dolere non-posse [269]— при мысли о кончине того, кто, сознательно или невольно, сделал столь многое для счастья своего неведомого племянника, а Хамфриз чувствовал, что Уилсторп как раз то место, где ему суждено счастье, а уж о библиотеке Уилсторпа и говорить нечего.
Настало время перейти в сад; пустые конюшни подождут, прачечная тоже. Итак, в сад они и направили стопы и вскоре убедились в правоте мисс Купер, утверждавшей, что усилия окупятся здесь сполна. Прав был и мистер Купер, сохранивший в штате прежнего садовника. Нетрудно было усомниться в том, что покойный мистер Уилсон придерживался новейших взглядов на садовое искусство, — более того, можно было с уверенностью утверждать обратное. Но все указывало на то, что владелец сада — человек знающий, а инвентарь и оборудование были превосходны. Купера привело в восторг как нескрываемое удовольствие Хамфриза, так и дельные замечания, которые тот время от времени ронял.
— Вижу, у вас подход, так сказать, профессиональный; год-другой, и вы устроите здесь царский вертоград. Жаль, нет Клаттерема — это наш главный садовник. Он пришел бы, да вот беда — у его сына жар! Послушать бы ему, как вам здесь понравилось.
— Да, вы мне говорили, что он сегодня не сможет прийти, и я ему сочувствую. Побеседуем завтра, времени у нас достаточно. А что там за белое здание на насыпи, по ту сторону лужайки? Храм, о котором упоминала мисс Купер?
— Совершенно верно, мистер Хамфриз — храм Дружбы. Сооружен дедом вашего покойного дяди, мрамор привезен специально из Италии. Не хотите ли заглянуть? Оттуда открывается красивый вид на парк.
Сооружение, в общих чертах похожее на храм Сивиллы в Тиволи, только значительно уступавшее последнему размерами, было увенчано куполом. Вделанные в стену рельефы с античных надгробий, как и все прочее, самым приятным образом напоминали о достопримечательностях континента. Купер извлек из кармана ключи и не без труда открыл тяжелую дверь. За исключением красивого плафона, внутри не оказалось ничего достойного внимания. Большую часть помещения занимала груда круглых каменных блоков. Сверху на каждом из них было выбито по одной-единственной букве, глубоко врезанной в слегка выпуклое тело монолита.
— Для чего это? — поинтересовался Хамфриз.
— Для чего? Нас учили, что все сущее чему-нибудь да служит, мистер Хамфриз, и блоки, что лежат перед нами, полагаю, не являются исключением. — Произнося эту поучительную тираду, мистер Купер постарался и вид принять соответствующий. — Но какова эта надобность, которой они отвечают или отвечали, я затрудняюсь вам сказать, сэр. Все, что мне известно, я могу передать в нескольких словах: считается, что эти блоки были перемещены сюда из лабиринта по распоряжению вашего покойного дяди и произошло это в те времена, когда меня еще здесь не было. А лабиринт, мистер Хамфриз…
— Ах, лабиринт! — воскликнул Хамфриз. — Совсем забыл, непременно нужно на него посмотреть. Где он?
Купер подвел его к двери и указующе воздел свою трость.
— Обратите взгляд, — начал он, слегка напоминая при этом Второго Старца из «Сусанны»[270]Генделя:
Оборотись на запад и вглядись
Туда, где крону дуб вздымает ввысь.
Посмотрите туда, куда указывает моя трость, и ручаюсь, что прямо напротив места, где мы стоим, вы разглядите арку над входом в лабиринт. Это в противоположном конце тропы, по которой мы сюда взобрались. Хотите пойти туда прямо сейчас? В таком случае мне нужно будет принести из дома ключи. Если вы отправитесь первым, я через пару минут к вам присоединюсь.
Хамфриз спустился с насыпи, миновал садовый фасад дома и по дерновой тропе приблизился к арке. Он немало удивился, когда обнаружил, что лабиринт обнесен высокой стеной, а арочный проход закрыт железной решеткой с висячим замком, но тут же вспомнил, как мисс Купер говорила, что его дядя никого не пускал в эту часть сада. У решетки Хамфриз остановился. Купер не показывался. Помедлив немного и попытавшись вспомнить, откуда взят девиз, высеченный над входом: «Secretum теит mihi et filiis domus meae», [271]Хамфриз заскучал и начал примериваться, не удастся ли перемахнуть через стену. Очевидно было, впрочем, что пытаться не стоит, по крайней мере в новом костюме. А вот замок, такой древний, — может быть, он поддастся? Нет, вроде бы нет. И все же последний яростный пинок — и решетка стронулась, а замок пал к ногам нового хозяина. Потревожив буйно разросшуюся крапиву, Хамфриз открыл воротца и вошел.
Лабиринт, круглой формы, был устроен из кустов тиса. Живая изгородь, давно уже запущенная, разрослась вширь и ввысь далеко за отведенные ей пределы. Проходы также соответствовали своему названию только с натяжкой. Махнув рукой на царапины, сырость и укусы крапивы, Хамфриз двинулся вперед. Он утешал себя тем, что во всяком случае дорогу обратно отыщет с легкостью, поскольку за спиной у него оставался явственно различимый след. Насколько Хамфриз помнил, до сего дня ему не доводилось бывать в лабиринте. Невелика потеря, отметил он про себя. Сырость, темнота, запах помятого подорожника и крапивы — развлечение сомнительное. Но лабиринт, кажется, не из самых замысловатых. Недалеко уже (кстати, не Купер ли там наконец появился? — Нет) и самая середина, а Хамфриз не особенно затруднял себе раздумьями при выборе дороги. Ага, вот и центр, чего уж проще.
И тут Хамфриза ожидала награда. С первого взгляда ему показалось, что центр лабиринта украшают солнечные часы, но, сдвинув в сторону густой покров ежевики и вьюнка, он обнаружил украшение не столь тривиальное: каменную колонну, достигавшую в высоту четырех футов и увенчанную металлической сферой. Медь, решил Хамфриз, судя по зеленой патине, и гравировка, к тому же красивая: контуры фигур и надписи. Беглый взгляд на фигуры убедил Хамфриза, что перед ним один из тех загадочных предметов, что прозываются небесными глобусами и, по всей видимости, для получения каких-либо сведений о небесах абсолютно непригодны. Осмотреть диковинку повнимательней Хамфризу не удалось — не хватало света (по крайней мере в лабиринте), а кроме того, наконец послышался голос Купера и топот, напоминавший слоновий. Хамфриз крикнул управляющему, чтобы тот шел по его следам, и вскоре Купер, запыхавшийся, оказался на круглой центральной поляне. Извинениям не было конца: ключи, как выяснилось, так и не удалось найти.
— Ну вот, — произнес Купер, — вы и проникли в святая святых тайны — без проводника, не пройдя, как говорится, искуса. В эти пределы нога человека не ступала уже три-четыре десятка лет. Моя нога уж точно здесь не побывала ни разу. Да, как там говорится в старой поговорке, про ангелов, что робеют вступить?[272]Все в точности по пословице.
Усматривать в этой ссылке заднюю мысль не стоило — краткого знакомства с Купером оказалось вполне достаточно, чтобы быть спокойным на этот счет, — потому Хамфриз оставил при себе едва не слетевшую с языка реплику и просто предложил вернуться в дом попить чаю, после чего Купер сможет обратиться к своим обычным вечерним обязанностям. Оба покинули лабиринт с той же легкостью, с какой проникли в его сердцевину.
— Как вы думаете, — спросил Хамфриз по пути к дому, — почему мой дядя так тщательно запирал лабиринт?
Купер замедлил шаги, и Хамфризу показалось, что еще немного — и он разоткровенничается.
— Сказать вам, мистер Хамфриз, что у меня имеются по этому поводу хоть какие-нибудь сведения, значило бы самым безответственным образом вас обмануть. Восемнадцать лет назад, вступив в должность, я застал лабиринт в точно таком состоянии, какое вы только что наблюдали. Да и поводов для разговора об этом сооружении, насколько мне известно, никаких не представлялось, за исключением одного-единственного, а именно того, о котором моя дочь упомянула сегодня в вашем присутствии. Леди Уордроп — особа весьма достойная — письменно выразила желание быть допущенной в лабиринт. Ваш дядя показал мне записку, составленную — как и следовало ожидать — в самых любезных выражениях. «Купер, — сказал он, — я хочу, чтобы вы написали за меня ответ». Обязанности секретаря мне были не в новинку, и я отозвался: «Разумеется, мистер Уилсон. Какого содержания?» — «Вот что, передайте от меня леди Уордроп наилучшие пожелания и напишите, что, если когда-либо доступ в эту часть сада будет открыт, я почту за счастье предоставить ей первой такую возможность, но в настоящее время лабиринт под замком, и это положение не изменится еще многие годы, посему, воздержавшись от дальнейших просьб, она весьма меня обяжет». Вот и все, мистер Хамфриз, что сказано по интересующему вас поводу вашим уважаемым родственником, и добавить мне к этому нечего. Разве только, — добавил Купер после краткого молчания, — вот что: дядюшка ваш, насколько я могу судить, недолюбливал (подобная неприязнь свойственна многим по той или иной причине) своего покойного деда, того самого, кто, как я уже говорил, устроил лабиринт. Престранного нрава был человек, мистер Хамфриз, и путешественник изрядный. В ближайшую субботу вам выпадет случай взглянуть на его мемориальную доску в нашей приходской церкви; ее там вывесили, когда со дня его смерти прошло уже немало времени.
— О! А я готов был предположить, что столь вдохновенный строитель спроектировал для себя мавзолей.
— Подобное сооружение мне на глаза не попадалось; если подумать, я даже не уверен, что дедушка мистера Уилсона вообще похоронен здесь поблизости: за отсутствие склепа я, во всяком случае, готов поручиться. Как это ни странно, я бессилен пролить свет на интересующий вас вопрос. Правда, положа руку на сердце, можем ли мы утверждать, мистер Хамфриз, что эти суетные заботы для наших судеб столь важны?
На этом рассуждения мистера Купера были прерваны, потому что собеседники достигли двери дома.
Чай был подан в библиотеку, и дальнейшие речи мистера Купера коснулись предметов, наиболее в данной обстановке уместных.
— Прекрасное собрание книг! По мнению знатоков, в этой части страны подобные библиотеки можно пересчитать по пальцам. А на какие великолепные гравюры можно здесь набрести! Вспоминаю, ваш дядюшка показывал мне виды заграничных городов — зрелище захватывающее, первоклассное, скажу я вам. А рисунки, сделанные от руки, — чернила свежие, как будто нанесены вчера, а ведь это работа некоего древнего монаха, жившего не одну сотню лет назад. Я сам большой любитель литературы. На мой вкус, после тяжких дневных трудов едва ли что-нибудь сравнится с часом-другим, проведенными за книгой; куда лучше, чем убить целый вечер на визит к знакомым. Ах да, вспомнил! Если я не вернусь немедленно домой, поскольку сегодня нам как раз предстоит пойти в гости, супруга задаст мне головомойку. Я должен спешить.
— Я тоже вспомнил: если завтра мисс Купер собирается осмотреть лабиринт, нужно, чтобы его немного расчистили. Не могли бы вы дать кому-нибудь такое поручение?
— Разумеется. Завтра с утра пораньше пошлю туда пару работников с косами. Когда буду проходить мимо сторожки, отдам распоряжение, а кстати велю им пометить путь колышками или тесьмой, а то как бы вам не пришлось спешить им на выручку.
— Замечательная мысль! Так и сделайте, а я жду миссис и мисс Купер после полудня, а вас — в половине одиннадцатого.
— Уверен, им это доставит удовольствие, да и мне тоже. Спокойной ночи, мистер Хамфриз!
Хамфриз пообедал в восемь. Если бы не первый вечер в новом месте и не словоохотливое настроение Калтона, остатка вечера хватило бы, чтобы дочитать роман, купленный в дорогу. А так пришлось выслушать, что думает Калтон об окружении, а также о погоде: последняя, кажется, как обычно, соответствовала сезону, а вот первое со времен детства Калтона (проведенного именно здесь) немало переменилось и не обязательно в худшую сторону. В особенности много выиграла по сравнению с 1870 годом сельская лавка. Теперь там можно получить, в пределах разумного, почти все, а это большое подспорье. Вдруг возникнет нужда (а так уже бывало), и он (Калтон) прямиком в лавку (если она еще не закрылась), тогда как в прежние времена приходилось одалживаться в доме священника; но если на свечи, мыло, патоку или детскую книжку с картинками, например, можно было рассчитывать, то за чем другим лучше и не соваться, а ведь в девяти случаях из десяти требуется что-нибудь вроде бутылочки виски; по крайности… Ну что же, подумал Хамфриз, книга подождет до лучших времен.
Вне всякого сомнения, лучшего места для послеобеденного отдыха, чем библиотека, и искать не стоило. Сжимая в руках свечу, а в зубах трубку, Хамфриз обошел всю комнату и изучил надписи на корешках. Такой человек, как он, не мог не заинтересоваться старинной библиотекой, а тут представлялся случай ознакомиться с книжным собранием подробно, шаг за шагом. От Купера он успел узнать, что каталог отсутствует, если не считать весьма поверхностного перечня, понадобившегося, когда официально утверждали завещание. Восхитительное занятие на зиму — составление catalogue raisonne. [273]Не исключено, что обнаружатся и жемчужины — если верить Куперу, даже старинные манускрипты.
Обходя библиотеку, Хамфриз заподозрил (как бывает с большинством из нас в подобных местах), что большая часть собрания для чтения совершенно непригодна. Издания классиков и ведущих богословов, «Религиозные обряды» Пикара и «Харлейский сборник» — это понятно, а вот кому придет на ум взяться за Тостатуса Абуленсиса, за сочинение Пинеды об Иове[274]или хотя бы вот за эту книжку? Хамфриз вытащил томик в четверть листа, в неряшливом переплете, от которого отлетела этикетка с заглавием, и, заметив, что его уже ждет кофе, подсел к столу. Потом машинально открыл книгу. Не исключено, что, как обычно, обманутый внешностью, с приговором он поторопился. А что если за неприглядным немым переплетом скрываются, к примеру, превосходные пьесы? Вместо этого там оказался сборник проповедей или размышлений, о происхождении которых, не имея первого листа, оставалось только гадать. Хамфриз отнес бы книгу к концу XVII века. Он переворачивал и переворачивал страницы, пока не наткнулся на запись на полях: «Притча о Злосчастье ». Любопытно будет посмотреть, решил Хамфриз, хитер ли автор на выдумку.
«Довелось мне где-то слышать или прочитать, — говорилось в книге, — то ли Притчу, то ли правдивый Рассказ (пусть судит читатель) о Человеке, который, подобно Тезею в Аттической Сказке, [275]решился вступить в Лабиринт, и Лабиринт этот был не из тех, что хитроумно устраивают в наши дни Садовые Мастера ; нет, он был много обширней, а сверх того, изобиловал, как полагали многие, неведомыми Западнями и Ловушками и, главное, скрывал в себе Обитателей столь зловещих, что встреча с ними означала почти верную Гибель. Натурально, подобный опасный Замысел всегда побуждает Друзей к бесконечным Увещеваниям. „Вспомни такого-то, — говорит Брат, — как он ушел туда и не вернулся“. — „А такой-то, — вторит ему Мать, — у него хватило духу сделать лишь несколько шагов, и с того дня им овладело Безумие; он неспособен поведать о том, что ему встретилось, и навсегда забыл о ночном покое“. — „Разве тебе не говорили, — не отстает от Родных Сосед, — что за Личины выглядывают иной раз из-за Частокола и решетчатых Ворот?“. Но все бесполезно; Человек решил добиваться своей Цели, и неспроста, так как не было в тех Краях ни единого дома, где у Камелька не шли бы Толки, будто в самой Сердцевине Лабиринта хранится Драгоценность столь диковинная и прекрасная, что Обладатель ее до скончания дней своих мог бы почитаться богачом, и достанется она по праву тому, кто сумеет туда пробраться. И что же? Quid multa ?[276]Искатель Приключений ступил за Врата, и весь день Близкие не имели от него вестей, лишь бессонной Ночью до них смутно донеслись отдаленные, вселявшие Ужас Крики, и более они не сомневались в том, что их Сын и Брат принадлежит отныне к Сонму тех Несчастных, кои пустились в опасный путь и потерпели Крушение. Умываясь слезами, отправились они назавтра к приходскому Причетнику просить, чтобы прозвонили в Колокол. Дорога пролегала у самых Врат Лабиринта. Друзья ускорили шаги, ибо Ужас гнал их прочь, но внезапно узрели Тело, простертое в Проходе Лабиринта. Устремившись туда (а что они при этом испытали — догадаться легко), Близкие обнаружили того, кого не чаяли уже увидеть вновь, и убедились, что он жив, хотя и погружен в Беспамятство, подобное Смерти.
И вот Скорбящие вернулись назад, исполнившись Ликованием и всеми силами принялись возвращать Блудного Сына к жизни. Тот же, пришедши в себя и узнав об их Тревогах и о том, что привело их Утром к Вратам Лабиринта, произнес: „Вернитесь и продолжите свой Путь, ибо заодно с Драгоценностью (и он протянул им Камень воистину редкостной Красоты) обрел я нечто, от чего не знать мне Покоя ни Днем ни Ночью“. И Друзья принялись допытывать, что означают сии Слова и где Ноша, гнетущая его столь тяжко. „Здесь, со мной, — ответствовал Несчастный, — в моей Груди, и мне не избыть ее вовеки“. И, не прося о помощи Мудрецов, сами постигли Близкие, что это Воспоминания об увиденном в Лабиринте причиняют ему такие Муки. Время шло, но лишь Обрывки Фраз, оброненные в бредовом Исступлении, служили единственным ответом на мольбы Друзей поведать о происшедшем. Когда же Друзья мало-помалу исхитрились составить из Фрагментов подобие единой Картины, им стало ясно вот что.
Вначале, когда Солнце сияло ярко, их Друг шел вперед с легкой душой, достиг, не встретив никаких Препон, Центра Лабиринта и овладел Драгоценным Камнем, а потом, не чуя под собой ног, пустился в обратную Дорогу, но застигнутый Ночью, „когда рыщут все звери лесные “,[277]стал замечать, что некая Тварь следует за ним по соседней Аллее (так ему почудилось), „неотступно сверля его взглядом “, и что стоит ему остановиться, как Спутник замирает тоже, отчего Чувства Смельчака пришли в Смятение. В сгустившейся тьме он различал, мнилось, уже не одного, а целую стаю Преследователей — об этом говорили Шорох и Треск, не умолкавшие в Чащобе. По временам до слуха Юноши доносились приглушенные Голоса — казалось, это шепчутся между собой таинственные Обитатели Лабиринта. Но кто они были, в каком виделись Обличье — Друзья так и не узнали. Будучи же спрошен, что за Крики раздавались в Лабиринте в ночную пору (как было упомянуто выше), Искатель Приключений поведал следующее. Около Полуночи (насколько он мог судить) он услышал отдаленный Голос, звавший его по Имени, и мог бы поклясться, что это кричит его Брат. Тогда он остановился и, собрав все силы, испустил ответный Крик. Чуть позже ему подумалось, что его Голос, а вслед за тем и Эхо заглушили все прочие звуки, ибо не успела вновь воцариться Тишина, как он различил у себя за спиной Топот бегущих Ног. Устрашившись, он ударился в Бегство и до самого Рассвета не переходил на шаг. Бывало, вконец обессиленный, он бросался ничком на Землю, уповая на то, что Преследователи в Темноте его минуют, но каждый раз Топот замирал, а вместо этого раздавались Звуки, похожие на фырканье и сопение потерявших след Собак. Юноша вновь принимался петлять, ибо Ужас, затмевавший Разум, заставлял его забыть о том, что Супостатов ведет по следу Чутье. И мало этой Напасти: на каждом шагу ему мерещилась Яма или Ловушка.
О них он не только слышал: немало их он видел собственными Глазами и на Обочинах, и прямо посреди Аллей. Подобной Ночи (сказал он) не выпадало доселе на долю ни единому Смертному, и ни Драгоценность, которую он нес в Котомке, ни все Сокровища Индии не вознаградили бы его за перенесенные Муки.
Не стану долее толковать о Несчастьях того, кто дерзнул вступить в Лабиринт, ибо верю, что цепкий умом Читатель уловил уже задуманную мной Параллель. Не есть ли Драгоценность Лабиринта иносказательный образ того Блаженства, что обретает Человек на Стезе земных Утех, а Лабиринт не служит ли Символом бренного Мира, провозглашенного Молвой Вместилищем сего Сокровища?»
Дойдя до этого места, Хамфриз решил, что теперь самое время заняться для разнообразия пасьянсом, а что до Морали Притчи, то пусть автор оставит ее при себе. Хамфриз вернул книгу на полку, при этом мысленно спрашивая себя, попадался ли вышеприведенный отрывок на глаза дядюшке, а если да, то возможно ли, чтобы притча оказала необычно мощное воздействие на воображение покойника, отчего тот проникся ненавистью к лабиринтам вообще и решил запереть собственный. Немного спустя Хамфриз отправился спать.
На следующее утро новому жильцу пришлось вплотную заняться делами имения — с участием, разумеется, мистера Купера, которому излишняя словоохотливость не мешала, как выяснилось, знать свое дело до тонкостей. Он (мистер Купер) в то утро был на редкость оживлен; не забыл, между прочим, о вчерашнем распоряжении Хамфриза: работы по расчистке лабиринта уже велись, а мисс Купер нетерпеливо считала минуты. Мистер Купер выразил также надежду, что мистер Хамфриз эту ночь проспал сном праведника и что судьба и в дальнейшем не поскупится на такую же благоприятствующую погоду, как сегодня. За завтраком управляющий завел пространный рассказ о картинах, украшавших столовую, и, между прочим, указал на портрет того, кто соорудил храм и лабиринт. Хамфриз стал с интересом рассматривать картину. Портрет кисти итальянского художника был написан в те дни, когда мистер Уилсон, еще молодым человеком, посетил Рим. (И в самом деле, на заднем плане виднелся Колизей.) Обращали на себя внимание бледность и тонкость лица, а также большие глаза. В руках юноша держал свиток. На развернутой бумаге были видны план круглого сооружения — скорее всего, храма — и часть плана лабиринта. Чтобы рассмотреть чертеж получше, Хамфриз забрался на стул, но четкости рисунку не хватало, так что копировать не стоило. При этом Хамфризу пришла в голову идея начертить план своего садового лабиринта и вывесить в холле для удобства посетителей.
В тот же день он окончательно утвердился в этом намерении, потому что, сопровождая едва дождавшихся своего часа миссис и мисс Купер, так и не смог привести их в центр лабиринта. Садовники, перед тем как уйти, уничтожили разметку, и даже Клаттерем, на которого возлагались последние надежды, оказался бессилен.
— Загвоздка в том, мистер Уилсон — то есть мистер Купер, я хотел сказать, — что в лабиринтах все устроено внешне одинаково, нарочно чтобы сбить с толку. Но если вы пойдете за мной, я вас приведу куда надо. Вот смотрите, я здесь кладу свою шляпу, чтобы знать, откуда мы вышли. — Он возглавил процессию, и через пять минут благополучно вывел ее к той же шляпе. — Чудное дело, — изрек он с глуповатым смешком, — голову готов прозакладывать, что положил шляпу на ежевичный куст, а теперь, извольте видеть, вдоль этой дорожки ничего и похожего на ежевику нет. Если позволите, мистер Хамфриз, — вас ведь так звать, сэр? — я кликну одного из ребят, чтобы пометил дорогу.
В ответ на громогласные призывы явился Уильям Крэк. Путь до честно