Год, окрестности Баласора, Индия
Тулси проснулась среди ночи. Она не помнила, что ей снилось; женщине казалось, то были божества куда более грозные и страшные, чем великая Кали.
В палатке было светло как днем, снаружи плясали багровые отсветы. Она вскочила и выбежала на улицу. Ее обдало испепеляющим жаром, оглушило чудовищным треском и грохотом. Всюду виднелись всполохи огня, слышались истошные крики людей, ржание лошадей. Создавалось впечатление, что наступил конец света.
На самом деле на лагерь напали люди раджи Бхарата. Накануне погибло много английских солдат, а теперь еще оказалось, что под покровом ночи были выведены из строя почти все пушки. Вдобавок кто-то поджег склад с порохом. Мигом взметнулся огненный столб, раздались взрывы, лагерь охватило пламенем. Солдаты — и англичане, и сипаи — превратились в беспомощную толпу, а главная улица лагеря стала похожа на объятое огнем ущелье.
Тулси бросилась туда, где находился Анри, но путь преградили огонь и люди, в панике пытавшиеся избежать чудовищной смерти, и она была вынуждена повернуть назад.
В это время Анри бешено колотил в дверь сарая. Он увидел алое зарево и все понял. Дым разъедал ноздри, молодой человек начал кашлять. Никто не открывал; вероятно, охрана бежала, позабыв о несчастном пленнике. Анри кричал, но его крики заглушал рев пламени. Он ударил в дверь плечом, но она не поддалась; в следующее мгновение Анри почувствовал жгучую боль: левый рукав его одежды вспыхнул. Он изо всех сил пытался сбить огонь, но в конце концов упал, охваченный удушьем, и потерял сознание.
На следующее утро Тулси молча бродила по лагерю, не глядя на офицеров и солдат, в этот день не отличимых друг от друга, понурых и безмолвных, как привидения. Воины раджи взяли много пленных, разрушили все, что можно было разрушить, и удалились с чувством превосходства и сознанием исполненного долга.
Уцелевшие офицеры и солдаты впали в убийственную апатию и бесцельно бродили по лагерю, но Тулси чувствовала себя иначе. Жаркая тревожная волна поднималась со дна души и заставляла искать, надеяться, верить. Когда женщина встретила Майкла Гордона, ее радости не было предела.
— Здравствуйте, Тулси.
Он выглядел ужасно: черный от копоти, голова в бинтах, босоногий, а глаза — усталые и несчастные.
— Где Анри?!
— Если бы я знал! Сарай, куда его заперли, сгорел дотла, но там никого не было. Среди трупов я его не нашел. Правда, некоторые тела обгорели так сильно, что невозможно понять, кто это был!
Майкл говорил по-английски, однако Тулси поняла главное: Анри не умер, он просто исчез.
— Что теперь делать? — спросила она, с трудом вспоминая слова чужого языка.
— Если бы я знал! — повторил офицер. — Наверное, восстанавливать лагерь, залечивать раны... Вам — искать Анри.
— Где?
— Не знаю, Тулси.
Молодая женщина поняла, что больше ничего не добьется, и ушла. Она долго бродила по лагерю, но так и не нашла Анри. Живой или мертвый, он исчез, и она снова осталась одна.
Воля к жизни не умерла, и Тулси решила идти в Баласор. Переночевав в кустах, она вышла на дорогу и отправилась в путь.
Баласор был большим и богатым городом. Многие здания имели балконы, окна закрывались бамбуковыми занавесками, крыши были покрыты гнутой черепицей. Главные ворота представляли собой целый комплекс строений и были ярко раскрашены. Храмы выглядели великолепно: устремленные ввысь, словно пламя костра, с простенками, украшенными фигурками людей, в основном мужчин и женщин, слившихся в страстных любовных объятиях.
Когда-то Анри сказал, что согласно воззрениям его соотечественников это выглядит постыдно, хотя на самом деле то было всего лишь изображение вечной в своем продолжении природы, неистребимого божественного начала.
Впрочем, сейчас Тулси было не до созерцания изображений на храмах — от жажды, жары и голода она еле волокла ноги. Главные улицы Баласора были широкими, светлыми, вымощенными булыжником, имели водостоки, тогда как боковые улочки поражали грязью и темнотой. Вдоль набережной тянулись бесчисленные торговые склады. Всюду кипела жизнь: суетились люди, проезжали многочисленные повозки, проплывали величественные раззолоченные паланкины.
В конце концов Тулси опустилась на землю возле какой-то лавки и забылась в полуобмороке-полусне. Потом кто-то поднял ее и куда-то повел. Перед глазами женщины проплывало радужное марево, ноги и руки были как ватные, в ушах стоял пронзительный надоедливый звон, к горлу подступала тошнота.
Тулси очнулась в чужой хижине; на нее настороженно смотрела незнакомая девушка. Увидев, что Тулси открыла глаза, она с вызовом произнесла:
— Проснулась? Я дала тебе напиться из своей чашки, но ты наверняка из высшей касты! Вайшья, а то, глядишь, и брахманка! А я шудра!
Тулси через силу улыбнулась.
— Это неважно. Главное, ты дала мне попить.
Она лежала на набитом соломой матрасе, брошенном прямо на земляной пол. Обстановка хижины была очень бедной: сплетенная из тростника мебель, да и та старая и жалкая. Глиняная посуда. Ни циновок, ни ковров. Хозяйке дома было лет восемнадцать; темное лицо, худощавое, гибкое и верткое, как у ящерицы, тело, быстрые глаза. На девушке была широкая сборчатая юбка, расцвеченная кричащими красками, и короткая, туго обтягивающая грудь кофточка. Украшения — крупные, яркие, но дешевые.
— Откуда ты? Где твои родные? — Она спрашивала требовательно и резко.
Тулси вздохнула.
— Не знаю. У меня никого нет.
Девушка рассмеялась.
— Значит, мне не повезло! Я надеялась, что ты богатая горожанка, которой стало плохо на улице, и хотела получить в награду несколько рупий!
Ее откровенность расположила к себе Тулси, и она с улыбкой промолвила:
— Пожалуй, я еще беднее, чем ты! Главное, у тебя есть дом, а у меня — совсем ничего. — И спросила: — Как тебя зовут?
— Кири, — ответила девушка и с гордостью добавила: — Это означает «цветок амаранта».
— А меня — Тулси.
— Священное дерево?
Молодая женщина покраснела.
— Я не оправдала имени, которое дала мне мать перед тем, как умереть. Не стала символом самопожертвования и верности одному-единственному мужчине. И все же встретила настоящую любовь.
— Откуда ты пришла?
— Из лагеря англичан.
Кири насторожилась.
— Что ты там делала?
— Жила со своим мужем.
— И где он теперь?
Тулси тяжело вздохнула.
— Не знаю.
Ей пришлось рассказать о себе, и по мере того как она говорила, сердце стучало сильнее и кровь быстрее бежала по жилам. Анри не умер и не бросил ее: с ним просто что-то случилось. Рано или поздно они снова встретятся — значит, жизнь продолжается!
— А ты? — спросила она. — Ты живешь одна?
Кири помедлила. В ее лице были не только веселая беспечность и безудержная любовь к жизни, а проглядывало что-то настороженное и жесткое.
— Ты была со мной откровенна, — сказала она, — я отплачу тем же. Когда мне было двенадцать лет, меня изнасиловали два английских солдата. Я гнала домой коз; англичане схватили меня и затащили в кусты. Когда я, рыдая, приползла к матери, она дала мне пощечину. В нашей семье было десять детей, и все в одночасье стали относиться ко мне как к оскверненной. Отец не чаял сбыть меня с рук, но кому я была нужна? В конце концов я не выдержала и ушла из дому. Какое-то время я жила у одной женщины, которая обучала девочек танцам. Она тоже любила драться, потому вскоре я поселилась одна. И не жалею! Живу в этой хижине на окраине Баласора, выступаю на людных улицах. Платят неплохо — на еду и одежду хватает, а большего мне и не нужно.
— Не страшно жить одной?
— Нет. Я прирежу любого, кто вздумает меня обидеть! Случается, ко мне подходят с разными предложениями, а как увидят вот это, сразу проглатывают язык!
Девушка показала Тулси небольшой, но острый нож.
— Сколько тебе лет? — спросила та.
— Шестнадцать. А тебе?
— Двадцать. — Тулси внимательно посмотрела на девушку. — Возможно, со временем твоя жизнь изменится, ты выйдешь замуж за достойного, понимающего тебя человека.
Кири скривилась и небрежно произнесла:
— Еще чего! На свете нет порядочных мужчин. Все думают только о себе и о том, как обидеть бедную девушку. Никто не возьмет меня замуж, и ты знаешь почему. — Она печально вздохнула, потом на лице ее появилось выражение деловитости. — Говоришь, тебе некуда идти? Хочешь остаться здесь, со мной? Ты умеешь танцевать? Если нет, могу научить. Ты красивая, у тебя светлая кожа, нежное лицо, тебе будут давать много денег. Я давно мечтаю о подруге!
Тулси осталась. Она подружилась с простой и бедной девушкой, как некогда подружилась с уважаемой и богатой Кайлаш. Обе, и Тулси и Кири, оказались за невидимой чертой, и обе скрывали это. Разница заключалась в том, что в жизни последней никогда не было любви.
А Тулси жила только любовью, и не было мгновения, когда бы она не думала об Анри. Иногда девушка вспоминала дядю Чараку и даже родную деревню. Вспоминала, как в начале года[12] односельчане отмечали праздник первой вспашки и по главной улице двигалась большая повозка, запряженная украшенными лентами и яркой материей буйволами, а впереди выступали барабанщики. Над деревней разносился звук сделанного из большой раковины горна. Пиршество и веселые игры продолжались всю неделю. В эти дни даже она чувствовала себя счастливой.
Днем Тулси и Кири выступали на улицах и площадях Бала-сора. Кири использовала свое искусство по-разному. Иностранцам было безразлично, что каждый жест танцовщицы выражает определенное чувство и соответствует какому-то божеству, животному или цветку. Им подавай разноцветный веселый вихрь, полный стремительной грации, безудержного вдохновения и блистательных улыбок. Иное дело — важные индийские чиновники или представители высших каст.
Случалось, больше рупий бросали не очень красивой, темнокожей, но жизнерадостной и быстроглазой Кири, в другой раз — не такой подвижной, но чарующе прекрасной Тулси. Вечером девушки пересчитывали выручку и шли на рынок, чтобы купить еду, а если требовалось, то украшения или одежду.
Кири любила острую пищу и жевала бетель. Иногда могла хлебнуть арака. Тулси предпочитала творог и молоко, а о бетеле не могло быть и речи. Кири была способна обругать и одернуть любого, кто вставал у нее на пути, тогда как Тулси была вежлива и скромна. Однако девушки никогда не ссорились.
Однажды к Тулси подошли два английских солдата, стали протягивать рупии и манить за собой. Кири подскочила, быстрая, юркая, как змея, и наставила на них нож. Они не испугались и стали смеяться. Тогда Тулси произнесла по-английски, старательно подбирая слова:
— Я не могу пойти с вами. У вас, наверное, есть жены. А меня ждет муж.
Солдаты раскрыли рты. Кири была поражена не меньше и, когда девушки вернулись домой, спросила:
— Ты можешь с ними говорить?!
— Меня научил Анри. Я могу кое-что понять и ответить. И еще я бы очень хотела научиться читать!
Читать они не умели, зато каждая знала сказки; этим подруги и развлекали друг друга, когда выпадала ненастная погода или когда не спалось. Однажды Кири спросила:
— Что такое любовь?
Тулси не знала, что ответить. В ее жизни было двое мужчин, и каждого она любила по-своему. Если в отношениях с Рамчандом большую роль играли разум и влечение плоти, то с Анри было намного сложнее, все свилось в тугой клубок, распутать который, пожалуй, могла только смерть. Боль и сладость сердца были подобны огню, разум пронзало сознание обретения чего-то бесконечно родного, близость была беспредельной, а чувственность выходила из берегов.
Иногда Тулси спрашивала себя: пошла бы она на костер вслед за Анри? И отвечала: нет, потому что знала: он никогда бы не пожелал, не позволил, не допустил, чтобы она умерла вместе с ним. Его бог был куда строже, чем ее боги, да и обычаи таили в себе много жестокости и коварства, но Анри всегда выбирал жизнь. Он говорил, что душа каждого человека неповторимая и единственная, как и его судьба. И женщина не есть тень мужчины.
Ее Анри был прекрасен, великодушен и добр! Он ни на кого не смотрел свысока и не осуждал ничьих слабостей. Тулси была безмерно горда тем, что он ее полюбил, и безумно счастлива оттого, что тоже его любит.
Однажды утром молодая женщина вышла на улицу и остановилась, глядя на кусты самшита, выстроившиеся вдоль дороги ровной темно-зеленой стеной, на источавшие пронзительно сладкий аромат цветы, на ласточек, что свили гнезда под крышей хижины и теперь стремительно носились туда-сюда на своих быстрых крыльях. Кири никогда не запирала дверь своего дома, она со смехом говорила, что там просто нечего красть. Разве что вор сам захочет оставить обитательницам хижины золотую монету!
О нет, Тулси была богата, еще как богата, и теперь — спасена: от тоски, безнадежности, отсутствия смысла жизни! Не так давно она поняла, что у нее будет ребенок.
Когда она вернулась в дом, Кири уже проснулась и готовила скромный завтрак. Тулси присела на корточки у очага и сказала:
— Через несколько месяцев я не смогу выступать.
Она смотрела мечтательно, спокойно, мягко — куда-то вглубь себя.
— Почему не сможешь? — как всегда, деловито спросила Кири.
— Потому что жду ребенка.
Кири отпрянула так резко, что чуть не упала. В черных глазах девушки полыхнула ревность. По наивности она решила, что Тулси всегда будет принадлежать только ей.
— Зачем тебе ребенок? — произнесла она упавшим голосом.
— Не знаю, не могу объяснить. Моя душа и душа Анри встретились в бесконечном странствии, и в своем слиянии мы породили новую жизнь. Разве это не чудо?
Кири нахмурилась.
— Мальчишек я здесь не потерплю!
Тулси рассмеялась. Кажется, она смеялась впервые с момента разлуки с Анри.
— О нет, я рожу девочку и назову ее Амалой[13]. Она вырастет красивой и доброй и станет танцевать вместе с нами!
Постепенно Кири успокоилась. Она очень привязалась к Тулси и дорожила дружбой с ней. Обе впервые почувствовали, что значит иметь настоящую подругу — по осколкам собирать чужое сердце и тем самым излечивать собственное.