Юлиан Семенович Семенов - БИО

Юлиан Семенович Семенов (Ляндрес) - сын репрессированного в 1948 году журналиста. Семнадцатилетнего комсомольца Ляндреса заставляли отречься от отца, но он отказался. Лучший роман цикла - "Семнадцать мгновений весны" - посвящен памяти отца, и образ Владимирова-старшего во многом списан с него.

Семенов получил хорошее востоковедческое и журналистское образование, в качестве корреспондента "Комсомольской правды" и "Известий" объездил весь мир, бывал в воюющем Вьетнаме, на Северном полюсе, в Латинской Америке. Его высоко ценил Юрий Андропов, чьим частым и неформальным гостем Семенов бывал регулярно. Женат писатель был на дочери Натальи Кончаловской (жены Сергея Михалкова) от первого брака. У него две дочери, которых он очень любил и которым оставил большое состояние. Ходили слухи, что деньги он вкладывал главным образом в драгоценности.

Семенов был одним из самых богатых и публикуемых советских писателей, автором более чем сорока повестей и романов, почти все из которых были экранизированы. Он основал концерн "Совершенно секретно", после перестройки опубликовал последний роман о Штирлице - "Отчаяние" - и тем ответил на главный читательский вопрос: почему так долго не было продолжения культовых "Мгновений"? Семенов был далеко не самым правдивым писателем в России, но такой лакировки, как благополучное возвращение Штирлица, позволить себе не мог: нелегалы подобного ранга после двадцати пяти лет работы за рубежом не могли миновать сита сталинских "чисток".

Небольшие реалистические рассказы и повести Семенова: "Мой гид", "Дунечка и Никита" - обещали серьезного писателя. Между тем он увлекся политическими хрониками и немедленно нажил множество врагов даже среди соседей по писательскому дачному поселку - несмотря на то, что никогда не отказывал в опохмелке. Григорий Бакланов и Анатолий Рыбаков принципиально не здоровались с ним, считая кагэбешником. Такие же упреки Семенов регулярно получал на встречах с читателями - всегда, впрочем, необычайно многолюдных. Соревноваться с ним в плодовитости и в широте интересов мог бы только Пикуль - писатель столь же неоднозначной репутации, заслуживший такую же читательскую любовь и ненависть собратьев по цеху.

Ходили слухи и о нестандартной сексуальной ориентации Семенова, особенно в зрелые годы. Он сам отчасти подогревал эти разговоры, нося в ухе неизменную серьгу. "Если бы он не был гэбешник, его бы с серьгой точно никуда не выпустили", - комментировал Эдуард Володарский, всегда, впрочем, пользовавшийся гостеприимством Семенова.

Летом 1991 года Юлиан Семенов перенес первый и самый тяжелый инсульт. Затем последовали еще два, отнявшие у него движение и речь. Он с трудом шевелил одной рукой, мог произнести только некоторые примитивные слова и почти все время пребывал в сумеречном, подавленном состоянии. Однажды на даче к нему подошел Генрих Боровик, с которым они давно разошлись, но оставались приятелями. Семенов узнал его.

- Юлик, - сказал Боровик, - лучшие годы моей жизни - это годы нашей дружбы.

Семенов крепко сжал его руку и заплакал.

Плакал он и осенью 1993 года, во время расстрела Белого дома, который смотрел по телевизору, а через две недели умер.

http://www.sobesednik.ru/

"Голубая" команда

В пресс-секретари Вячеслав Костиков попал по рекомендации Полторанина. Было время, когда Михаил Никифорович имел влияние на шефа, которое выражалось в протекционистских кадровых назначениях в президентскую команду. Про Костикова Полторанин сказал, что он независимый, дерзкий, профессиональный журналист. Как раз такой Ельцину и требовался. После назначения Костиков сразу пришел ко мне:

- Александр Васильевич, я решил сначала прийти к вам. Много слышал про вас, хотел познакомиться и вообще побольше узнать про президента. Какие к нему подходы? Может, дадите мне полезные советы, как надо работать в Кремле. Все-таки я уже третий по счету пресс-секретарь. У прежних коллег наверняка были ошибки. Подскажите - какие.

Мы проговорили больше часа. Я всегда рад помочь человеку, если он искренне об этой помощи просит:

- Вячеслав Васильевич, главная ошибка ваших предшественников заключалась в том, что они не могли напрямую выходить на президента. Они обязательно "ложились" под кого-то из помощников. Начинался конфликт. Поэтому ты должен заранее договориться с Ельциным о непосредственном контакте. Ты должен иметь право позвонить ему в случае необходимости в любой момент, несмотря на совещания, другие встречи. Правду президенту говори всегда, но учти - он ее не всегда любит. Поэтому если почувствуешь, что глаза у шефа темнеют, то лучше придержи информацию, оставь на следующий раз. А при нормальном настроении обязательно вернись к прерванной теме. Помни: у тебя совершенно самостоятельная служба, поэтому ты не должен подчиняться ни Коржакову, ни Илюшину, ни еще кому-нибудь, кроме президента. Если сумеешь мои советы применить, будешь хорошим пресс-секретарем.

Вдобавок я рассказал Вячеславу о некоторых психологических моментах поведения Ельцина. Объяснил, как надо вести себя в приемной Бориса Николаевича. Всегда стоит поинтересоваться как настроение у шефа, можно идти к нему с серьезным вопросом или не стоит. Спустя пару дней после назначения Костиков попал в полную зависимость от Илюшина. Тот на него цыкнул:

- Попробуй только нос сунуть к шефу без меня. Ты в ранге помощника, а я главный помощник. Без меня ноги твоей не должно быть в кабинете президента и тем более никаких телефонных звонков.

Вячеслав, правда, все-таки попытался сделать пару самостоятельных телодвижений, но Илюшин их моментально пресек. Если многие полагали, будто Костиков пришел в Кремль поработать пресссекретарем, то я очень быстро понял, что в президентской команде появился профессиональный шутник. Дерзость, независимость, принципиальность Вячеслава Васильевича, о которых столько рассказывал Полторанин, так и не были обнаружены. Президенту хватало косого взгляда, и Костиков втягивал голову в плечи. Все помощники окрестили его шутом гороховым и постоянно подтрунивали над безвольным коллегой.

Костиков создал аппарат пресс-службы. В основном он приглашал на работу представителей сексуальных меньшинств. За это команду пресс-секретаря стали звать "голубой". Одного такого "представителя" пришлось лечить, тщательно скрывая от журналистов причину недомогания. Сотрудника президентской пресс-службы доставили в больницу в тяжелом состоянии. Нашли его рано утром около своего дома. Кто-то переломал парню едва ли не все косточки, а затем выкинул из окна. Выяснилось, что у этого, тоже, наверное, "талантливого и дерзкого" журналиста проходили на квартире гомосексуальные оргии. Во время одной из них бедолагу связали и стали мучить - для полного, как оказалось, сексуального удовлетворения. А потом выбросили из окна третьего этажа. Сотрудник пресс-службы остался жив. Его допросили, и он сам во всем признался.

Костикову, разумеется, инцидент респектабельности не прибавил. Но самым ярким примером того, как относился президент и его окружение к пресссекретарю, можно считать обряд "крещения" в сибирской реке. Президент отправился в обычную, рядовую поездку в Красноярск. Посетил комбайновый завод, а потом на вертолете прибыл на берег Енисея. За городом местное начальство устроило выставку народных промыслов, продуктов охоты и рыболовства. Погуляв среди соблазнительных экспонатов, мы обосновались на трехпалубном теплоходе - самом крупном на Енисее. От верхней палубы до воды было метров десять. Президент беседовал с губернатором Зубовым на третьей палубе. Костиков начал приставать к ним с шуточками. Борис Николаевич его отбрил:

- Вы отойдите от меня, не мешайте.

Но пресс-секретарь уже подвыпил, и мы знали, что в таком состоянии он не мог не дурачиться. Шеф не выдержал:

- Костикова за борт! Рядом находились Бородин, Барсуков и Шевченко. Они схватили довольного писателя и стали его раскачивать. Хозяйственный Михаил Иванович милостиво предложил:

- Вячеслав, сними туфли. Дорогие ведь, итальянские, испортишь.

- Да, ладно, не пугайте, - парировал наш юморист.

- Бросайте, - приказал президент, и они его спокойно выкинули за борт.

Слава Богу, что хорошо раскачали - верхняя палуба была гораздо уже, чем средняя и нижняя. А если бы Вячеслава просто перевалили за борт, он мог разбиться. Я же в этот момент стоял на второй палубе и любовался сибирским пейзажем. Вдруг мимо меня пролетел Костиков, отчаянно дрыгая руками и ногами. В первое мгновение я принял его за огромную птицу, но через мгновение, опознав знакомую лысину, рванул на третью палубу. Там я застал Бородина перед прыжком за борт - он сиганул следом за Костиковым в цветастых трусах по колено и носках. За борт уже кинули спасательный круг, но он не понадобился - река в этом месте оказалась мелкой. Бородин и Костиков демонстративно обошли теплоход и благополучно выбрались на берег. Сердобольный шеф приказал:

- Немедленно угостить Костикова, чтобы не простудился.

Хотя простудиться было трудно - вода в Енисее прогрелась до тринадцати градусов. Дима Самарин, президентский повар, тут же подал Костикову на подносе полный бокал водки. Вячеслав Васильевич демонстративно его осушил, погусарски оттопырив локоть. Потом все решили искупаться. Павел Павлович подтвердил, что вода нормальная, бодрящая. Заночевали на этом же теплоходе.

Костиков, видимо, переживал из-за перенесенного унижения и утром не вышел к завтраку, хотя мы его ждали. На трех вертолетах предстояло вылететь на делянку к лесорубам - там Ельцин планировал провести совещание по лесохозяйственному комплексу. Наконец пресссекретарь явился. Его узнали только по вихляющей походке. Лицо же Вячеслава заплыло так, будто он провел ночь в пчелином улье. На месте глаз остались лишь узкие щелочки, нос разбух. Пока Борису Николаевичу показывали механизмы, которыми валят деревья, мы сели за стол. Костиков присел напротив меня. У бедного руки так тряслись, что он не мог не только морошку донести до рта, но и банан. Пресс-секретарь подозвал официантку и что-то прошептал ей на ухо. Она принесла заварной чайник. Костиков с трудом наполнил чашку и залпом выпил. Дрожь стихла, и он искренне поделился с нами:

- Наконец-то полегчало. Если кто хочет чайку, могу налить.

В чайнике оказался коньяк. Все, конечно, посмеялись над изобретательностью Костикова. Шут шутом, а соображает. Хотя никто и никогда в команде Ельцина похмельем не страдал. Несколько месяцев подряд президент хотел уволить Костикова, но медлил. То ли места подходящего не было, то ли жалел президент ущербного, в сущности, человека. А Вячеслав Васильевич канючил - он мечтал поехать послом в Ватикан. Наконец, все бумаги были оформлены, несмотря на вполне обоснованное сопротивление МИДа. Костиков устроил прощальную вечеринку в просторном кабинете Людмилы Пихоя. Меня с Барсуковым он пригласил на исходе гулянья:

- Александр Васильевич! Я вас и Михаила Ивановича приглашаю.

Мы устроили мальчишник с несколькими девчонками. Что бы ему подарить на память? Все-таки человек уезжает из России в далекий Ватикан и, может, в другую веру скоро обратится. У меня на столе стояла оригинальная деревянная фигурка монаха, подаренная туляками. Если приподнять сутану монаха, из-под рясы вылезает огромных размеров фаллос. Я Мише сказал:

- Раз Костиков едет по святым местам, монах ему будет напоминать о русских шутках.

Нашли коробочку, заклеили липкой лентой и пошли на вечеринку. Костиков полез обниматься, целоваться. А я целовальников всегда потихоньку отталкивал и категорически выступал против старорежимных брежневских традиций, которые постепенно снова вошли в моду. Особенно любили лобызания бородатые. Вячеслава Васильевича мы увели в заднюю комнату и торжественно вручили сувенир. Тут вошла Людмила Пихоя. При ней не хотелось раскрывать коробку, но она - женщина любопытная, настояла. Костиков открыл:

- Ой, какая память мне будет дорогая! Он еще не представлял, что этот монах показывает. Я посоветовал:

- Попробуй сутану приподнять.

Он приподнял. Людмила Григорьевна смутилась, а Вячеслав Васильевич не растерялся:

- Какой мне хороший сувенир подарили. Спасибо за юмор.

Выпили с ним по рюмке и вернулись к гостям. Улучив момент, когда виновник торжества остался один, я подошел к нему:

- Вячеслав Васильевич, давай в сторонку отойдем, пошепчемся немножко.

- Слушаю тебя, Саша.

- Слава, я знаю, что ты приготовил много материала и будешь в Ватикане работать над книгой. Я об одном прошу - не пиши плохо про президента. Про меня можешь что хочешь сочинять, про окружение, ради Бога. Но про президента - ни слова вранья. Иначе я тебя из-под земли достану.

- Да, Саша, я это понимаю. Ни в коем случае.

Он едва не заплакал от пронзительности момента: глаза блестели, голос дрожал. Вскоре какая-то газета опубликовала отрывки из книги Костикова. Публикация, как ни странно, вызвала переполох в стане друзей Вячеслава Васильевича - Илюшина, Сатарова, Батурина. Он их всех "раздел". Например, поделился с читателями, что Семенченко - руководителя президентской канцелярии - за глаза обзывали Кальтенбрунером. Выдумки шута наконец-то оказались нешуточной угрозой для репутации президентского окружения. Возмущению не было предела. Группа негодующих помощников потребовала от президента отозвать Костикова из Ватикана. Я же не приложил никаких усилий к возвращению бунтаря на Родину - меня, как ни странно, ни его шутовские рассказы, ни "меткие" наблюдения про жизнь в Кремле не интересовали. Он находился рядом с президентом, но никогда не был близок с Борисом Николаевичем. Оттого ничего и не знал.

Александр Коржаков,
"Борис Ельцин: от рассвета до заката"