Британские и советские процессы
С: Учитывая то, как британские оккупационные власти обращались с Хёссом, Франком, Крамером и т.д. (речь об этом шла в главе 4.2.5), следует предположить, что англичане использовали те же методы, что и американцы.
Р: Да, это так. Однако методы, применявшиеся на сталинских процессах в советской зоне оккупации Германии, в Польше, Чехословакии, СССР и т.д., были ещё хуже. Но, учитывая, что с 1949 года коммунистический блок уже не считался союзником Запада, проведённые там процессы были критично проанализированы немецкими юристами, а их критическое отношение воспринимается историками вполне серьёзно[997].
Нюрнбергский процесс
Р: В 1945-1946 годах в Международном военном трибунале, состоявшем из судей и прокуроров из четырёх стран-победителей, был проведён Нюрнбергский процесс, на котором судились двадцать две самые важные фигуры Третьего Рейха, оставшиеся в живых. За ним последовало ещё двенадцать процессов (Нюрнбергские процессы), на которых судились различные должностные лица и/или категории обвиняемых из Третьего Рейха, но их проводили только американцы, поскольку остальные страны-победительницы быстро потеряли интерес к подобным процессам.
Страны-победители установили правовые рамки этих процессов в так называемом «Лондонском соглашении» (Уставе Международного военного трибунала)[998]. Согласно статье 3 данного Устава, юрисдикция трибунала не могла быть оспорена. Статья 26 категорически исключала любую возможность апелляции. В статье 13 говорилось, что трибунал устанавливает свой собственный регламент.
С: Суд без права на апелляцию, с произвольным регламентом... Что-то не похоже на суд в «правовом государстве».
Р: Это уж точно. Вообще, эти статьи считаются крайне спорными. Вдобавок ко всему устав ввёл новые составы преступлений, которых не существовало на момент учреждения трибунала (например, преступления против человечности, преступления против мира). Тем самым был нарушен один из основных принципов уголовного права: «Закон, ухудшающий положение обвиняемого, обратной силы не имеет»[998].
С: Причём эти пункты были применены только против немцев, несмотря на то, что союзники были виновны в тех же самых преступлениях, в которых они обвиняли немцев: СССР — в «агрессивной войне» против Финляндии и Польши (ст. 6 a)); Англия и США — в «бессмысленном разрушении» Дрездена, Хиросимы, Нагасаки (ст. 6 b))
С: И как раз в то время, когда союзники сидели в Нюрнберге и обсуждали подлинные или воображаемые преступления нацистов, четыре оккупационные державы, вместе со своими польскими, чешскими и югославскими союзниками, проводили крупнейшую этническую чистку за всю человеческую историю — выселение 14-16 миллионов этнических немцев из восточной и центральной Германии. Если уж это — не «преступление против человечности», то я тогда не знаю, что и говорить!
Р: Да уж, лицемерие — это слишком мягкое слово для всего этого. Но вернёмся к Нюрнбергскому процессу. Метод его судопроизводства чётко показан в статье 18, в которой говорится, что трибунал должен «строго ограничивать судебное разбирательство быстрым рассмотрением вопросов, связанных с обвинением», а также «исключать какие бы то ни было не относящиеся к делу вопросы и заявления»
С: Иными словами, защита была связана по рукам.
Р: Защите позволялось лишь протестовать против некоторых пунктов обвинения, да и то не слишком сильно. Вот что говорит статья 19, цитирую: «Трибунал не должен быть связан формальными нормами доказательственного права. Он устанавливает и применяет наиболее быструю и не осложненную формальностями процедуру и допускает любые доказательства, которые, по его мнению, имеют доказательную силу».
С: Не должен быть связан нормами доказательственного права? Боже мой!
Р: Это ещё цветочки. Вот что говорится в статье 21: «Трибунал не будет требовать доказательств общеизвестных фактов и будет считать их доказанными [...]». «Общеизвестным фактом», помимо прочего, считалось всё, что какой-нибудь орган власти или комиссия какой-нибудь страны-союзницы установила за таковой, в своих документах, актах, отчётах или протоколах.
С: Значит ли это, что любой приговор показных судов, о которых мы говорили выше, достигнутый в результате пыток и угроз, автоматически считался «доказательством»?
Р: Да, именно так. Более того, любой отчёт комиссий союзников, иными словами — любой лживый отчёт сталинских комиссий о мнимых военных преступлениях «фашистов», также автоматически считался доказательством. К примеру, Нюрнбергский процесс признал СС и Ваффен СС преступными организациями на основании «доказательств», полученных на вышеописанных процессах в Дахау.
С: То есть Нюрнбергский процесс можно назвать судом Линча?
Р: Именно так охарактеризовал его председатель Верховного суда США Харлан Фиске Стоун: «[Главный обвинитель от США] Джексон сейчас находится в Нюрнберге, где он проводит свой первоклассный суд Линча [lynching party]. Мне всё равно, что он там делает с нацистами, но мне противны притязания на то, что он ведёт судебный процесс в соответствии с правовыми нормами. Это притворство слишком уж лицемерно, чтобы соответствовать моим старомодным идеям»[999].
Подобное отношение союзников можно доказать и на основании документов, так как СССР перед Нюрнбергским процессом бесстыже изъявил своё желание казнить подсудимых безо всякого суда или же по приговору суда, проведённого по советским методам суммарного судопроизводства, поскольку, согласно им, вина подсудимых была очевидна. Среди западных союзников были и такие, которые согласились с этим предложением, но в итоге было решено, что только «честный суд» сможет оказать желаемый пропагандистский эффект на немецкий народ[1000]. А главный обвинитель от союзников Р. Джексон во время процесса заявил следующее: «Будучи военным трибуналом, настоящий трибунал является продолжением военных действий стран-союзников. Будучи международным трибуналом, он не ограничен процессуальными и материально-правовыми тонкостями наших соответствующих судебных или конституционных систем»[1001].
С: Что ж, он хотя бы выложил всё начистоту.
Р: Английский историк Дэвид Ирвинг назвал предварительное судебное расследование, проведённое обвинением, частным мероприятием Бюро стратегических служб (американской секретной службы, предшественницы ЦРУ), прежде чем Р. Джексон не ограничил влияние данной организации. Александр фон Книрим, один из ведущих адвокатов защиты до Нюрнбергского процесса, предоставил крайне подробное описание последствий того факта, что обвинение было вправе неограниченно использовать весь исполнительный аппарат всех оккупационных властей (например, арестовывать любых свидетелей, конфисковать все правительственные документы Третьего Рейха; также оно имело полный доступ к документам стран-победительниц), в то время как защита была полностью лишена всех ресурсов и фондов. Учитывая, что Нюрнбергский процесс проводился в стиле англосаксонского уголовного суда, на котором обвинители — в отличие от немецкого судопроизводства — совершенно не обязаны искать или предъявлять какие-либо оправдательные доказательства, а просто стараются доказать вину подсудимых в односторонней манере, вышеприведённое неравенство ресурсов неизбежно вело к серьёзным судебным ошибкам. Даже председательствующие судьи, если и хотели (в исключительных случаях), всё равно не могли помочь защите, поскольку судьи, фактически, были всего лишь марионетками обвинения, которое и принимало все вещественные и личные решения на суде.
С: Так вот почему Стоун сказал, что Джексон проводил в Нюрнберге свой собственный суд Линча!
Р: Да. Председательствующий судья на Нюрнбергском процессе по делу №7 (так называемому «делу заложников» против немецких генералов), Чарльз Веннерштрум, видевший лишь то, что происходило в зале суда, сразу же после вынесения приговора опубликовал в американской прессе своё уничтожающее мнение о методах, царивших на этом процессе:
«Если бы я семь месяцев назад знал то, что я знаю сейчас, я бы никогда сюда не приехал.
Очевидно, что победитель в какой бы то ни было войне не является лучшим судьёй в деле о военных преступлениях. [...] Обвинению явно не удалось уберечь объективность от мстительности, от личных амбиций [...]. Вся атмосфера здесь нездоровая. [...] Многие юристы, клерки, переводчики и следователи стали американцами лишь в последние годы, и их мышление пропитано ненавистью и предубеждениями, царящими в Европе. Судебные процессы должны были убедить немцев в том, что их лидеры виновны. Однако они убедили немцев лишь в том, что их лидеры проиграли войну жестоким завоевателям.
Большинство доказательств на процессах было документальным, отобранным из большого объёма захваченных документов. Отбор проводился обвинением. Защита имела доступ лишь к тем документам, которые обвинение сочло нужным приобщить к материалам дела. [...]
Несовместимым с американскими понятиями правосудия является и то, что обвинение полагалось на самообвиняющие показания подсудимых, находившихся в заключении более чем два с половиной года и постоянно допрашивавшихся в отсутствии адвоката. Два с половиной года заключения — это уже само по себе является формой принуждения.
Отсутствие права на апелляцию вызывает у меня горькое чувство того, что правосудию было указано на дверь.
[...] Немецкий народ должен получать больше информации об этих процессах, а немецкие подсудимые должны получить право подавать апелляцию в ООН.»[1002]
Таким образом, второсортный адвокат Джексон был палачом не только руководящей элиты поверженной нации, но и всего немецкого национального достоинства.
У судей не было никакого права давать указания оккупационным державам насчёт того, как им следует получать или представлять доказательства.
Нюрнбергский процесс проходил в весьма схожей манере с американскими процессами, описанными в главе 4.3.1, разве что с не такими крайними эксцессами. Фон Книрим и многие другие источники описывают следующее: всевозможные угрозы и психологические пытки, длительные допросы и конфискацию всего личного имущества как подсудимых, так и свидетелей, которых заставляли выступать на суде; различные тактики запугивания и устрашения (аресты, процессуальное преследование и другие методы давления, применявшиеся против свидетелей защиты); искажённые письменные показания и документы, неправильный синхронный перевод; произвольно отклоняемые ходатайства по предоставлению улик, конфискацию документов, отказы предоставлять защите доступ к документам, систематичные преграды, чинимые обвинением защите (например, поездки за границу для получения доказательств или для доставки свидетелей защиты не представлялись возможными); корреспонденция подвергалась цензуре на почте; в суде выступали бывшие узники концлагерей, получившие сроки за тяжкие уголовные преступления; приговоры выносились вопреки доказательной базе, а их обоснование было «уникальным по своему примитивизму».
Когда американскому адвокату защиты Э. Дж. Кэрролу было отказано в праве выступить адвокатом на процессе Круппа, он отправил генералу Клею письмо с протестом, в котором подверг критике характерные черты Нюрнбергских процессов, среди которых: длительное, бесчеловечное превентивное заключение; отказ обвинения и трибунала в предоставлении защите права изучать какие угодно документы или «доказательства», основанные на слухах; самовольный отвод свидетелей защиты; разрешение адвокатам защиты общаться со свидетелями только в присутствии представителей обвинения; исчезновение оправдательных улик; конфискация личного имущества; выбитые показания; запугивание свидетелей.
Методы дознания, применявшиеся на Нюрнбергских процессах, не выдерживают никакой критики: подсудимым отказывалось в медицинском уходе, несмотря на изоляцию, голод, холод и увечья, полученные в результате дурного обращения. Адвокаты защиты и те могли быть арестованы, если они настаивали на законном праве на надлежащее судопроизводство; это произошло, к примеру, с адвокатом фон Нейрата, а также с одним из адвокатов на процессе Круппа. Ашенауэр видит близкую параллель между «концлагерными» процессами, проведёнными американцами в Дахау, и процессом Главного административно-хозяйственного управления СС, проведённым в Нюрнберге, — в том, что касается обвинительных показаний бывших узников, поскольку это были одни и те же люди: профессиональные свидетели[1003]. Ну и, разумеется, на Нюрнбергских процессах не было недостатка в запугиваниях и угрозах, применяемых Ассоциацией жертв нацистского режима по отношению к бывшим сотоварищам по заключению, во избежание каких-либо оправдательных показаний[1004].
С: А в Нюрнберге людей пытали?
Р: Нюрнбергский процесс был широко освещён и разрекламирован, поэтому обвинение, в основном, старалось не пытать подсудимых — за исключением Юлиуса Штрайхера. Разумеется, со свидетелями обвинениями, немцами по национальности, которые выступали на процессе или письменные показания которых были представлены в качестве улик, дела обстояли совсем по-другому — взять хотя бы бывшего коменданта Освенцима Рудольфа Хёсса.
С: И эти методы использовались для того, чтобы доказать холокост?
Р: Шокирует, не правда ли? Злодеяния, будто бы совершённые в концлагерях и в восточной Европе, были «доказаны» на показных американских процессах в Дахау и на аналогичных процессах, проведённых другими союзниками. С тех пор СС и Ваффен СС считаются «преступными организациями». На Нюрнбергском процессе миф о холокосте был подкреплён многократным представлением «доказательств», полученных в большинстве своём на вышеупомянутых процессах. Одним из тех, кто лучше всего описал эффект, произведённый этими доказательствами, был Ганс Фрицше. В своих воспоминаниях он отмечает, что все главные обвиняемые на Нюрнбергском процессе настаивали на том, что ни о каких массовых убийствах евреев они не знали, пока суду не были представлены те самые доказательства. После показа сомнительных фильмов о Дахау и других концлагерях, снятых союзниками после их освобождения, психологический эффект был весьма ощутимым, но всё ещё не был до конца убедительным. Большинство свидетелей удалось переубедить лишь после представления показаний Рудольфа Хёсса и Отто Олендорфа, выбитых под пытками[1005]. С этого момента мифическое истребление еврейского народа наложило проклятие и на защиту, и на подсудимых, и вообще на весь немецкий народ, — проклятие, которое никто не осмеливался и не осмеливается опровергнуть[1006]. Однако у подсудимых всё же оставалось такое впечатление, что подлинная исследовательская работа так и не была проделана: «Необъяснимое было доказано импровизированным образом, но ни в коей мере не было исследовано»[1007].