Битва на каталаунских полях (451 г.)

(Иордан, «О происхождении и деянии гетов», XL-XLVII)

Битва на Каталаунских полях (после 20 июня 451 г.) – сражение в Галлии, в котором войска Западной Римской империи под началом полководца Аэция в союзе с армией Тулузского королевства вестготов остановили нашествие коалиции варварских племен гуннов и германцев под началом Аттилы на Галлию.

Сражение стало крупнейшим и одним из последних в истории Западной Римской империи перед ее распадом. Хотя исход битвы был неясен, Аттила был вынужден удалиться из Галлии.

Итак, сошлись на Каталаунских полях, которые иначе называют Мавриакскими¹; они тянутся на сто лев (как говорят галлы)² в длину и на семьдесят в ширину. Галльская лева измеряется одной тысячью и пятьюстами шагами. Этот кусок земли стал местом битвы бесчисленных племен. Здесь схватились сильнейшие полки с обеих сторон, и не было тут никакого тайного подползания, но сражались открытым боем. Какую можно сыскать причину, достойную того, чтобы привести в движение такие толпы? Какая же ненависть воодушевила всех вооружиться друг против друга? Доказано, что род человеческий живет для королей, если по безумному порыву единого ума совершается побоище народов и по воле надменного короля в одно мгновение уничтожается то, что природа производила в течение стольких веков!³

Но раньше чем сообщить о самом ходе битвы, необходимо показать, что происходило вначале, перед сражением. Битва была настолько же славна, насколько была она многообразна и запутанна. Сангибан, король аланов, в страхе перед будущими событиями обещает сдаться Аттиле и передать в подчинение ему галльский город Аврелиан⁴, где он тогда стоял. Как только узнали об этом Теодорид⁵ и Аэций, тотчас же укрепляют они город, раньше чем подошел Аттила, большими земляными насыпями, стерегут подозрительного Сангибана и располагают его со всем его племенем в середине между своими вспомогательными войсками.

Аттила, король гуннов, встревоженный этим событием и не доверяя своим войскам, устрашился вступить в сражение. Между тем, обдумав, что бегство гораздо печальнее самой гибели, он приказал через гадателей вопросить о будущем. Они, вглядываясь по своему обычаю то во внутренности животных, то в какие-то жилки на обскобленных костях, объявляют, что гуннам грозит беда. Небольшим утешением в этом предсказании было лишь то, что верховный вождь противной стороны должен был пасть и смертью своей омрачить торжество покинутой им победы. Аттила, обеспокоенный подобным предсказанием, считал, что следует хотя бы ценой собственной погибели стремиться убить Аэция, который как раз стоял на пути его – Аттилы – движения. Будучи замечательно изобретательным в военных делах, он начинает битву около девятого часа дня, причем с трепетом, рассчитывая, что, если дело его обернется плохо, наступающая ночь выручит его.

Сошлись стороны, как мы уже сказали, на Каталаунских полях. Место это было отлогое; оно как бы вспучивалось, вырастало вершиной холма. Как то, так и другое войско стремилось завладеть им, потому что удобство местности доставляет немалую выгоду; таким образом, правую сторону его занимали гунны со всеми своими [союзниками], левую же – римляне и везеготы со своими вспомогательными отрядами. И они вступают в бой на самой горе за оставшуюся [ничьей] вершину.

Правое крыло держал Теодерид с везеготами, левое – Аэций с римлянами; в середине поставили Сангибана, о котором мы говорили выше и который предводительствовал аланами; они руководствовались военной осторожностью, чтобы тот, чьему настроению они мало доверяли, был окружен толпой верных людей. Ибо легко принимается необходимость сражаться, когда бегству поставлено препятствие.

По-иному было построено гуннское войско. Там в середине помещался Аттила с храбрейшими воинами: при таком расположении обеспечивалась скорее забота о короле, поскольку он, находясь внутри сильнейшей части своего племени, оказывался избавленным от наступающей опасности. Крылья его войск окружали многочисленные народы и различные племена, подчинявшиеся его власти. Среди них преобладало войско остроготов, под предводительством братьев Валамира, Теодемира и Видемера, более благородных по происхождению, чем сам король, которому они служили, потому что их озаряло могущество рода Амалов. Был там и Ардарих⁶, славнейший тот король бесчисленного полчища гепидов, который, по крайней преданности своей Аттиле, участвовал во всех его замыслах. Аттила же, взвешивая все с присущей ему проницательностью, любил его и Валамира, короля остроготов, больше, чем других царьков. Валамир отличался стойкостью в сохранении тайн, ласковостью в разговоре, уменьем распутать коварство. Ардарих же был известен, как сказано, преданностью и здравомыслием. Не без основания Аттила должен был верить, что они будут биться с сородичами своими, везеготами. Остальная же, если можно сказать, толпа королей и вождей различных племен ожидала, подобно сателлитам, кивка Аттилы: куда бы только ни повел он глазом, тотчас же всякий из них представал перед ним без малейшего ропота, но в страхе и трепете, или же исполнял то, что ему приказывалось. Один Аттила, будучи королем [этих] королей, возвышался над всеми и пекся обо всех.

Итак, происходила борьба за выгодную, как мы сказали, позицию того места. Аттила направляет своих, чтобы занять вершину горы, но его предупреждают Торисмунд и Аэций, которые, взобравшись на верхушку холма, оказались выше и с легкостью низвергли подошедших гуннов благодаря преимущественному положению на горе.

Тогда Аттила, увидев, что войско его по причине только что случившегося пришло в смятение, решил вовремя укрепить его следующими речами: «После побед над таким множеством племен, после того как весь мир – если вы устоите! – покорен, я считаю бесполезным побуждать вас словами как не смыслящих, в чем дело. Пусть ищет этого либо новый вождь, либо неопытное войско. И не подобает мне говорить об общеизвестном, а вам нет нужды слушать. Что же иное привычно вам, кроме войны? Что храбрецу слаще стремления платить врагу своей же рукой? Насыщать дух мщением – это великий дар природы! Итак, быстрые и легкие, нападем на врага, ибо всегда отважен тот, кто наносит удар. Презрите эти собравшиеся здесь разноязычные племена: признак страха- защищаться союзными силами. Смотрите! Вот уже до вашего натиска поражены враги ужасом: они ищут высот, занимают курганы и в позднем раскаянии молят об укреплениях в степи. Вам же известно, как легко оружие римлян: им тягостна не только первая рана, но сама пыль, когда идут они в боевом порядке и смыкают строй свой под черепахой щитов⁷. Вы же боритесь, воодушевленные упорством, как вам привычно, пренебрегите пока их строем, нападайте на аланов, обрушивайтесь на везеготов. Нам надлежит искать быстрой победы там, где сосредоточена битва. Когда пересечены жилы, вскоре отпадают и члены, и тело не может стоять, если вытащить из него кости. Пусть воспрянет дух ваш, пусть вскипит свойственная вам ярость! Теперь гунны, употребите ваше разумение, примените ваше оружие! Ранен ли кто – пусть добивается смерти противника, невредим ли – пусть насытится кровью врагов. Идущих к победе не достигают никакие стрелы, а идущих к смерти рок повергает и во время мира. Наконец, к чему фортуна утвердила гуннов победителями стольких племен, если не для того, чтобы приготовить их к ликованию после этого боя? Кто же, наконец, открыл предкам нашим путь к Мэотидам⁸, столько веков пребывавший замкнутым и сокровенным? Кто же заставил тогда перед безоружными отступить вооруженных? Лица гуннов не могло вынести все собравшееся множество. Я не сомневаюсь в исходе вот поле, которое сулили нам все наши удачи! И я первый пущу стрелу во врага. Кто может пребывать в покое, если Аттила сражается, тот уже похоронен!»

И зажженные этими словами все устремились в бой.

Хотя событие развивалось ужасное, тем не менее присутствие короля подбадривало унывающих. Сходятся врукопашную; битва — лютая, переменная, зверская, упорная. О подобном бое никогда до сих пор не рассказывала никакая древность, хотя она и повествует о таких деяниях, величественнее каковых нет ничего, что можно было бы наблюдать в жизни, если только не быть самому свидетелем этого самого чуда. Если верить старикам, то ручей на упомянутом поле, протекавший в низких берегах, сильно разлился от крови из ран убитых; увеличенный не ливнями, как бывало обычно, но взволновавшийся от необыкновенной жидкости, он от переполнения кровью превратился в целый поток. Те же, которых нанесенная им рана гнала туда в жгучей жажде, тянули струи, смешанные с кровью. Застигнутые несчастным жребием, они глотали, когда пили, кровь, которую сами они – раненые – и пролили.

Там король Теодорид, объезжая войска для их ободрения, был сшиблен с коня и растоптан ногами своих же; он завершил свою жизнь, находясь в возрасте зрелой старости. Некоторые говорят, что был он убит копьем Андагиса⁹, со стороны остроготов, которые тогда подчинялись правлению Аттилы. Это и было тем, о чем вначале сообщили Аттиле гадатели в их предсказании, хотя он и помышлял это об Аэции.

Тут везеготы, отделившись от аланов, напали на гуннские полчища и чуть было не убили Аттилу, если бы он заранее, предусмотрев это, не бежал и не заперся вместе со своими за оградами лагерей, которые он держал окруженными телегами, как валом; хотя и хрупка была эта защита, однако в ней искали спасения жизни те, кому незадолго до того не могло противостоять никакое каменное укрепление.

Торисмуд¹⁰, сын короля Теодорида, который вместе с Аэцием захватил раньше холм и вытеснил врагов с его вершины, думая, что он подошел к своим войскам, в глухую ночь наткнулся, не подозревая того, на повозки врагов. Он храбро отбивался, но, раненный в голову, был сброшен с коня; когда свои, благодаря догадке, освободили его, он отказался от дальнейшего намерения сражаться. Аэций, равным образом оторванный от своих в ночной сумятице, блуждал между врагами, трепеща, не случилось ли чего плохого с готами; наконец, он пришел к союзным лагерям и провел остаток ночи под охраной щитов. На следующий день на рассвете [римляне] увидели, что поля загромождены трупами и что гунны не осмеливаются показаться; тогда они решили, что победа на их стороне, зная, что Аттила станет избегать войны лишь в том случае, если действительно будет уязвлен тяжелым поражением. Однако он не делал ничего такого, что соответствовало бы повержению в прах и униженности: наоборот, он бряцал оружием, трубил в трубы, угрожал набегом; он был подобен льву, прижатому охотничьими копьями к пещере и мечущемуся у входа в нее: уже не смея подняться на задние лапы, он все-таки не перестает ужасать окрестности своим ревом. Так тревожил своих победителей этот воинственнейший король, хотя и окруженный. Сошлись тогда готы и римляне и рассуждали, что сделать с Аттилой, которого они одолели. Решили изнурять его осадой, так как он не имел запаса хлеба, а подвоз задерживался его же стрелками, сидевшими внутри оград лагерей и беспрестанно стрелявшими. Рассказывают, что в таком отчаянном положении названный король не терял высшего самообладания; он соорудил костер из конских седел и собирался броситься в пламя, если бы противник прорвался, чтобы никто не возрадовался его ранению и чтобы господин столь многих племен не попал во власть врагов.

Во время этой задержки с осадой везеготы стали искать короля, сыновья – отца, дивясь его отсутствию, как раз когда наступил успех. Весьма долго длились поиски; нашли его в самом густом завале трупов, как и подобает мужам отважным, и вынесли оттуда, почтенного песнопениями на глазах у врагов. Виднелись толпы готов, которые воздавали почести мертвецу неблагозвучными, нестройными голосами тут же в шуме битвы. Проливались слезы, но такие, которые приличествуют сильным мужам, потому что, хотя это и была смерть, но смерть – сам гунн тому свидетель – славная. Даже вражеское высокомерие, казалось, склонится, когда проносили тело великого короля со всеми знаками величия. Отдав должное Теодориду, готы, гремя оружием, передают [наследнику] королевскую власть, и храбрейший Торисмуд, как подобало сыну, провожает в похоронном шествии славные останки дорогого отца.

Когда все было кончено, сын, движимый болью осиротения и порывом присущей ему доблести, задумал отомстить оставшимся гуннам за смерть отца; поэтому он вопросил патриция Аэция, как старейшего и зрелого благоразумием, что надлежит теперь делать. Тот же, опасаясь, как бы – если гунны были бы окончательно уничтожены – готы не утеснили Римскую империю, дал по этим соображениям такой совет: возвращаться на свои места и овладеть королевской властью, оставленной отцом, чтобы братья, захватив отцовские сокровища, силою не вошли в королевство везеготов и чтобы поэтому не пришлось ему жестоким или, что еще хуже, жалким образом воевать со своими. Торисмуд воспринял этот совет не двусмысленно, – как он, собственно, и был дан, – но скорее в свою пользу и, бросив гуннов, вернулся в Галлии. Так непостоянство человеческое, лишь только встретится с подозрениями, пресекает то великое, что готово совершиться.

В этой известнейшей битве самых могущественных племен пало, как рассказывают, с обеих сторон 165 тысяч человек, не считая 15 тысяч гепидов и франков; эти, раньше чем враги сошлись в главном сражении, сшиблись ночью, переколов друг друга в схватке – франки на стороне римлян, гепиды на стороне гуннов.

Аттила, заметив отход готов, долго еще оставался в лагере, предполагая со стороны врагов некую хитрость, как обыкновенно думают обо всем неожиданном. Но когда, вслед за отсутствием врагов, наступает длительная тишина, ум настраивается на мысль о победе, радость оживляется, и вот дух могучего короля вновь обращается к прежней вере в судьбу.

¹ Каталаунские, или Мавриакские, поля – знаменитая равнина в Шампани к западу от города Труа и левого берега верхней Сены, где во второй половине июня 451 г. произошла битва племен, возглавленных, с одной стороны, Аттилой, с другой – Аэцием. Принимая во внимание указание Иордана, что Каталаунские поля занимали огромные пространства (ср. следующее примечание), правильно предполагать, что сражение произошло около места Maurica (так у продолжателя Проспера Аквитанского, в копенгагенской рукописи) или Mauriacus campus (так у Григория Турского); это место (название которого пытаются связать с современным Moirey в департаменте Об) находилось на громадной Каталаунской равнине, т.е. в Шампани (Campania); в число ее городов входил и Catalaunum (нын. Шалон-на-Марне).

² Галльская лева (leua Gallica, в других рукописях – leuca, leuga, legua). От галльского «leuca» произошло французское слово лье («lieue») – старинная мера длины во Франции, равная приблизительно 4-4,5 км. Иордан приводит точные размеры поля, на котором произошла Каталаунская битва, и в связи с этим определяет величину галльской левы: она равна 1500 шагам (римским) или 1,5 римской мили. Следовательно, галльская лева соответствует 2,25 км. Площадь поля, простиравшегося, по словам Иордана, на 100 лев в длину и на 70 лев в ширину равнялась, таким образом (225 х 157,5), 35437,5 кв. м, что не может соответствовать действительности, если только не подразумевать под Каталаунскими полями всю Шампань. Аммиан Марцеллин записал, что там, где начиналась территория Галлии, длину пути считали уже не «тысячами шагов» («non millenis passibus»), а «левгами» («leugis»); он также отметил, что расстояние между римским войском и вражеским валом составляло четыре левги, равные 21 тысяче шагов.

³ В изложении Иордана, обычно сухом, проскользнули взволнованные нотки: он как бы скорбит о том, что произвол королей толкает людей на войну; «безумный порыв единого ума, – пишет Иордан, – приводит народы к бойне».

⁴ Аврелиан – город Орлеан на средней Луаре.

⁵ Теодорид I – король везеготов (419-451 гг.). Избран после смерти Валии, не оставившего сына. Теодорид I погиб во время Каталаунской битвы

⁶ Ардарих – король гепидов, союзник Аттилы и преданный ему советник.

⁷ «Черепаха» – известный прием защиты пешего римского войска при атаке или же штурме неприятельского лагеря. Солдаты первой шеренги опускали щиты, держа их перед собой вертикально; солдаты следующих шеренг поднимали щиты, держа их горизонтально над головой; таким образом получалась как бы броня, покрывавшая много рядов солдат. Эта движущаяся броня и именовалась «черепахой». Одно из лучших изображений «черепахи» имеется среди рельефов на колонне Траяна в Риме. Ближе к Иордану по времени упоминание о «черепахе» у Аммиана Марцеллина. Рассказывая о битве между готами и римскими войсками близ города Маркианополя, в Нижней Мезии, в 377 г., он пишет: воины двигались, «соединив щиты в форме черепахи».

⁸ Слова Аттилы (по Иордану) о «пути на Мэотиду» («iter Meotidarum») важны в речи гуннского вождя, как напоминание о пути гуннов в Европу, который много столетий оставался закрытым. После того как гунны прорвались к западу от Мэотиды, в Европе стало ощутимо их нашествие. Аммиан Марцеллин отмечает слабую осведомленность древних писателей о гуннах тех времен, когда они еще жили восточнее Мэотиды: «Племя гуннов, слабо известное в древних памятниках, живет по ту сторону Мэотийских болот, примыкая к Ледовитому океану».

⁹ Об Андагисе (или Андаге), представителе рода Амалов, см. Get., § 266, в котором идет речь о службе Иордана Амалам в Малой Скифии.

¹⁰ Торисмуд (или Торисмунд) – король везеготов (451-453 гг.).

Распад империи Аттилы

(Иордан, «О происхождении и деянии гетов», L-LII)

Иордан о распаде империи Аттилы.

Окончив погребальные обряды, наследники Аттилы, по свойству юношей увлекаться властолюбием, подняли спор о разделе государства; но, безрассудно желая повелевать все вместе, они все вместе потеряли власть. Таким образом, большое число наследников часто бывает более вредно государству, нежели недостаток в них.

Сыновья Аттилы, которые, вследствие его крайней чувственности, составляли почти целый народ, требовали, чтобы подданные были разделены между ними поровну, так что воинственные короли и их племена, подобно домашней прислуге, должны были быть пущены по жребию. Ардарик, король гепидов, узнав о том, пришел в негодование за оскорбление столь многих народов, с которыми хотели обращаться, как с презренными рабами, первый восстал против сыновей Аттилы и счастливым исходом дела омыл позорное пятно рабства. Он освободил своим восстанием не только свой, но и прочие, равно угнетенные народы; легко все поддерживают то, что предпринимается для общей пользы. Таким образом, все вооружились на взаимную погибель. Война ведется в Паннонии, на берегах реки, называемой Нетад. Там сошлись различные народы, находившиеся под властью Аттилы. Королевства распадаются на нации, из одного тела образуются отдельные члены, и один не чувствует боли другого, но, по отсечении головы, наносят взаимно удары.

Сильнейшие народы, не находившие прежде равных себе, теперь растерзывают сами себя, всасываясь в раны друг другу. Я полагаю, это было удивительное зрелище, где можно было встретить гота, размахивающего булавой, свирепого гепида с мечом в руках, руга, переламливавшего копье в ране своих единоплеменников, пешего свева и пускающего стрелы гунна, алана в тяжелом и герула в легком вооружении. Наконец, после многих тяжких битв, победа нежданно улыбнулась гепидам; почти тридцать тысяч как гуннов, так и других содействовавших им народов истребил меч Ардарика и его союзников. В одном сражении был убит и старший сын Аттилы, по имени Эллак, которого отец, говорят, любил более прочих до того, что назначил его своим преемником, предпочтительно перед всеми своими многочисленными сыновьями; но судьба не согласилась с желанием отца. Нанося частые поражения своим врагам, он, как известно, погиб с таким мужеством, что и его отец, если бы он оставался еще в живых, мог бы пожелать себе столь славной кончины. Другие же братья, после его смерти, были прогнаны к берегам Понта, где прежде жили готы. Такой конец имели гунны, которым, казалось, уступала вся вселенная. Раздор бывает до того пагубен, что те же люди, которые при внутреннем согласии наводили страх, в разъединении были сокрушены. Эта победа Ардарика, короля гепидов, была счастливым событием для тех различных народов, которые неохотно подчинялись господству гуннов, и их давно уже изнывавшее сердце забилось сильнее от радости желанной свободы; многие отправили послов в римскую землю и, получив радушный прием у тогдашнего императора Восточной империи Маркиана, заняли для поселения отведенные им земли. Гепиды, захватив силой прежнее жилище гуннов и овладев, как победители, пределами Дакии, заключили с римлянами дружеский договор, не требуя от них, как храбрые люди, ничего другого, кроме мира и торжественных ежегодных подарков. Император охотно согласился на то, и до сих пор этот народ получает от римского правительства обычный дар. Готы же, видя, что гепиды не впустят их в земли гуннов, несмотря на то, что гунны владели страной, издревле им принадлежавшей, желали лучше обратиться к римлянам с просьбой о поселении их в пределах империи, нежели с опасностью для себя напасть на чужие владения, и получили Паннонию, которая расстилается широкой равниной, гранича к востоку с верхней Мизией, к югу Далмацией, к западу Нориком, а на севере отделяется Дунаем. Они украсили свою родину многими городами, из которых ближайшим был Сирмий, а отдаленнейшим – Виндомина. Савраматы же, которых мы называем сарматами, и цемандры вместе с частью гуннов заняли данные им земли в империи подле Марсова поля. Отсюда был родом Бливила, герцог Пентаполитанский, его брат Фройла, и наш современник, патриций Бесса. Сциры, садагары и прочие аланы вместе со своим вождем Кандаком получили Малую Скифию и Нижнюю Мизию. При этом Кандаке, пока он был в живых, стоял секретарем мой дед Париа, то есть отец моего отца Алановамутиса; сын же его сестры, Гунтигис, которого звали также и Базой, начальствовал над пехотой и, родившись от Андагиза, сын Андалы, происходил из фамилии Амалов. Я, Иордан, также хотя безграмотный¹, был до своего обращения секретарем. Руги же просили позволения занять Биццис и Аркадиопол. Эрнак, младший сын Аттилы, вместе со своим народом избрал для себя самые отдаленные части Малой Скифии. Эмнедзур и Ултцикдур, его родственники, овладели Утом, Гиском и Альмом; много гуннов, мало-помалу нападавших, явилось в Романии; из них некоторые и до сих пор называются сакромонтизиями и фозатизиями.

Были еще готы, именуемые малыми, народ многочисленный, имевший своим епископом и примасом Вульфилу, который, рассказывают, ввел у них письменность. Они и теперь еще живут в Мизии, населяя никополитанский округ, при подошве Гемуса; это народ бедный и мирный; у них нет ничего, кроме различных пород рогатого и мелкого скота, пастбищ и строевого леса; земля изобилует овощами, но гороху весьма мало. Виноградников не имеют, но употребление вина известно, так как они покупают его у соседей; сами же большей частью питаются молоком.

Остготы, поселившиеся в Паннонии, под управлением Валамира и его братьев, Теодемира и Видемира, разделили между собой страну, но жили совершенно согласно: Валамир господствовал между Скарниунгой и Черной Водой, двумя реками; Теодемир – в окрестностях озера Пельзоиса, а Видемир находился между ними. Вскоре случилось, что сыновья Аттилы, считая готов своими беглецами, спасавшимися от их господства, напали на Валамира, и братья его ничего не знали о том. Но он и с небольшими силами поразил гуннов; утомленные походом, они были стеснены до того, что только небольшая часть их спаслась и, обратившись в бегство, удалилась в те части Скифии, которые орошаются Днепром и на их языке называются Гунниваром.

¹ Grammatus – вероятно, по отношению к латинскому языку.

Вандалы и их действия: захват и разграбление Рима вандалами

(Исидор Севильский, «История готов, вандалов и свевов», 71-77)

Захват Рима вандалами (2-16 июня 455 г.) сопровождался разграблением столицы Западной Римской империи. Воспользовавшись переворотом в Риме, в результате которого был убит император Валентиниан III, король вандалов Гейзерих отправился из Карфагена с флотом на столицу Западной Римской империи. Город был захвачен без боя, оказавшись без войск и власти в результате убийства толпой узурпатора императорской власти Максима. Римский папа Лев I уговорил вандалов не разрушать город и не убивать жителей в обмен на сдачу Рима.

71. Два года спустя после нападения на город Рим поднялись, по наущению Стилихона, народы аланов, свевов и вандалов, перешли Рейн, вторглись в Галлию, разбили франков и неостановимым походом дошли до Пиренеев, чьи перевалы защищались весьма знатными и могущественными братьями Дидимом и Веронианом. Три года подряд оба они преграждали им [варварам] проход в Испанию и они [варвары] кружили по прилегающим провинциям Галлии. Но, после того как названная пара братьев, собственными средствами защищавшая Пиренейские перевалы, была по подозрению в стремлении к [узурпации] трона, совершенно неповинно умервщлена императором Констанцием, эти вышеупомянутые народы в 406 году ворвались в Испанию.

72. В 406 году прошли вандалы, аланы и свевы Испанию, убивая и опустошая, вдоль и поперек, они поджигали города и пожирали награбленные запасы, так что население от голода употребляло в пищу даже человечину. Матери ели своих детей, дикие звери, привыкшие насыщаться телами павших от меча, голода или мора, нападали даже на живых и угрожали им смертью. И этими четырьмя бедствиями исполнилось предсказание божественного гнева, которое некогда возвестили пророки.

73. В году 421 варвары наконец решились, после жестокой судьбы, которую претерпела Испания под их ударами, заключить мир по Божьему велению, от которого стенала земля и поделили по жребию провинции [Испании] между собой. Галлисию заняли вандалы и свевы, аланы-Лузитанию и провинцию Картаго Нова [Картахена]; вандалы же зовомые силингами, отказались от Галлисии, опустошили строва тарраконской провинции, пришли назад и захватили Бетику. Испанцы, находившиеся в оставшихся городах и кастеллах, покорились, сломленные наказанием Божьим, ярму господствующих варваров. Первым королем вандалов в Испании пришел к власти Гундерих, восемнадцать лет подряд властвовавший над частью Галлисии. Он разорвал существовавший союз со свевами и осаждал их в эрбазийских горах¹, оставил потом это предприятие и уничтожил балеарские острова, принадлежавшие к тарраконской провинции. Затем он разрушил Картаго Спартариа, обратился со всеми вандалами против Бетики, уничтожил Гиспалис и после большого кровопролития снова его оставил. Когда же он, в надежде на свою королевскую власть непочтительно поднял руку на базилику Винценция, покровителя этого города [Гиспалиса], то Божьим повелением был на рыночной площади настигнут дьяволом и пал мертвым.

74. В году 428 Гейзерих наследовал своему брату Гундериху и правил 40 лет². Из христианина-католика он сделался отступником и первым принял арианскую ересь. На побережье провинции Бетика он, со всеми вандалами и их семьями, покинул Испанию и переправился в Мавретанию и Африку. Валентиниан Младший³, император Запада, бывший слишком слаб для борьбы с ним [Гейзерихом], дал ему согласие на мир и добровольно передал вандалам часть Африки, после как Гейзерих его клятвенно заверил, чтот не пойдет дальше [по Африке].

75. Этот же [Гейзерих], чьи заверения о дружбе были удостоены внимания, нарушил клятву и хитростью захватил Карфаген. Различными видами пыток он выжал из жителей все их богатства и забрал их себе. Затем он опустошил Сицилию, осаждал Панорм, распространил заразу арианского учения по всей Африке, выгонял священников из их церквей, сделал большое их число мучениками и передал, согласно предсказанию Даниила, церкви святых, путем изменения таинств, врагам Христа, он даже радавал Божьи строения [т.е. церкви] своим как жилища.

76. Против него снаряжался на войну Феодосий Младший, император Востока. Но из этого не получилось ничего, ибо так как гунны опустошали Фракию и Иллирию, войско, уже посланное против вандалов, было с Сицилии отозвано для защиты фрацийцев и иллирийцев. Когда же затем император Майориан из Италии прибыл в Испанию и в провинции Картаго [Картахена] снарядил некое число кораблей для похода против вандалов, то вандалы узнавшие об его намерении, захватили суда на рейде Картаго Новы. И так Майориан увидел свое намерение расстроенным и возвратился в Италию, где был предательски убит патрицием Рицимером.

77. Когда Гейзерих прознал об этом [смерти Майориана], то больше не удовольствовался опустошением Африки, но поплыл с флотом в Италию и напал на Рим. Четырнадцать дней подряд (12-26 июня 455 г.) грабил он богатства Рима, затем он увел вдову Валентиниана, ее дочерей⁵ и много тысяч пленных с собой [в Африку]. После этого он вернулся в Карфаген и посольством добился мира с императором. Вдову Валентиниана он отослал обратно в Константинополь, одну из ее дочерей он выдал за своего сына Гунериха. После того, как он таким образом убийствами и грабежами опустошил многие провинции, он умер на сороковом году своего правления.

¹ Между Овьедо и Леоном.

² 49 лет.

³ Валентиниан III (425-455 гг.).

Остготы в Италии

(Прокопий Кессарийский «Война с готами», I, 1)

Отрывок из сочинения (553 г.) знаменитого византийского историка VI в. Прокопия Кесарийского (между 490 и 507 гг. – после 565 г.), военного чиновника и придворного в Константинополе. Его самым крупным по объему произведением являются «Войны» в восьми книгах, описывающих кампании византийского полководца Велизария, в которых автор принимал непосредственное участие: «Война с персами», «Война с вандалами» и «Война с готами».

Приблизительно в это же время¹ поселившиеся еще с разрешения императора (Феодосия I) во Фракии остготы с оружием в руках восстали под начальством Теодориха, получившего в Византии звание патриция и сан консула, против римлян. Умевший хорошо пользоваться обстоятельствами, император Зенон² убедил Теодориха отправиться в Италию и, вступив в войну с Одоакром, добыть себе и готам власть над Западной империей. «Ведь достойнее, – говорил он, – для него, тем более что он носит высокое звание сенатора, победив захватчика власти, стать во главе всех римлян и италийцев, чем вступать в столь тяжелую войну с императором». Теодорих, обрадовавшись такому предложению, двинулся на Италию, а за ним последовали и все готы, посадив на повозки детей и жен и нагрузив все домашние вещи, которые они могли взять с собой. Подойдя к берегу Ионийского залива, готы убедились, что, не имея кораблей, они совершенно не могут переправиться на другой берег. Тогда они пошли вдоль берега, собираясь обогнуть этот залив; двигаясь все дальше и дальше, они прошли через пределы тавлантиев и других живших тут племен. Навстречу им вышел Одоакр со своими войсками; он был побежден во многих сражениях, и его войска принуждены были запереться в Равенне – с ними был и Одоакр – и в других наиболее укрепленных местах. Осадив их, готы захватили все остальные укрепления различными способами и в различное время, как им представлялся для этого благоприятный случай. Но крепость Цезену, находившуюся от Равенны на расстоянии 300 стадий³, и самую Равенну, где находился и Одоакр, они взять не могли, ни заставив их капитулировать, ни решившись на открытый приступ.

Пошел уже третий год с тех пор, как готы с Теодорихом стали осаждать Равенну, и готы уже утомились от этого бесплодного сидения, а бывшие с Одоакром страдали от отсутствия нужного продовольствия. Тогда при посредничестве равеннского епископа они заключили между собою договор, в силу которого Теодорих и Одоакр должны были жить в Равенне, пользуясь совершенно одинаковыми правами. И некоторое время они соблюдали эти условия, но потом, говорят, Теодорих, открыв, что Одоакр строит против него козни, коварно пригласил его на пир, убил его⁴, а тех из варваров, которые раньше были его врагами и теперь еще уцелели, он привлек на свою сторону и таким образом получил единоличную власть над готами и италийцами. Он не пожелал принять ни знаков достоинства, ни имени римского императора, но продолжал по-прежнему называться именем гех (король) – так обычно варвары называют своих начальников, – подданными же своими он управлял твердо, держа их в подчинении, как это вполне подобает настоящему императору. Он в высшей степени заботился о правосудии и справедливости и непреклонно наблюдал за выполнением законов; он охранял неприкосновенной свою страну от соседних варваров и тем заслужил высшую славу и мудрости, и доблести. Лично он не притеснял и не обижал своих подданных, а если кто другой пытался это сделать, то он не дозволял ему этого, исключая того, что ту часть земли, которую Одоакр дал своим сторонникам, Теодорих тоже распределил между своими готами.

По имени Теодорих был тираном, захватчиком власти, на деле же самым настоящим императором, ничуть не ниже наиболее прославленных, носивших с самого начала этот титул; любовь к нему со стороны готов и италийцев была огромна, не в пример тому, что обычно бывает у людей. Ведь другие, находясь во главе правления, становятся на ту или на другую сторону, и поэтому установившаяся власть нравится тем, кому она в данный момент своими постановлениями доставляет удовольствие, и вызывает к себе нерасположение в том случае, если идет против их желаний. Теодорих умер⁵, проправив 37 лет, грозный для всех своих врагов, оставив по себе глубокую печаль у всех своих подданных.

¹ 487-488 гг.

² В то время император Восточной Римской империи.

³ Около 55 километров.

⁴ В 497 г.

⁵ В 526 г.

Теодорих Великий и завоевание остготами Италии

(Иордан, «О происхождении и деянии гетов», LII–LVII)

Иордан о Теодорихе Великом и завоевании остготами Италии.

В то самое время, когда Валамир, старший из трех остготских королей, отправил к брату Теодемиру радостное известие о поражении им сыновей Аттилы, вестник его в день своего прибытия нашел в доме Теодемира еще более счастливую новость.

А именно, в тот самый день родился его сын Теодорих, хотя и от наложницы Эрелиевы, но тем не менее мальчик подавал большие надежды. Немного спустя Валамир и его братья, Теодемир и Видемир, когда император Маркиан запоздал прислать обычные дары, получаемые ими как жалованье за соблюдение условий мира, отправили посольство в Византию. Послы увидели там Теодориха, сына Триария, происходившего из племени готов, но из другого рода, а не из Амалов; он жил на земле византийской счастливо, вместе со своим народом, и пользовался как дружбой римлян, так и ежегодными дарами, между тем как они, паннонские готы, были в пренебрежении. Раздраженные этим известием, три брата берутся за оружие и опустошают почти всю Иллирию, пройдя ее по всем направлениям. Но император, переменив свои намерения, обратился немедленно к прежним дружеским отношениям, и отправив посольство, предлагал дары не только за прошедшее и настоящее время, но обещал и в будущем высылать без всякого спора, а для ручательства прочности мира просил у готов в заложники Теодориха, малолетнего сына Теодемира, о котором я говорил выше; Теодориху в то время уже исполнилось семь лет. Когда отец медлил с выдачей сына, Валамир стал его умолять согласиться, для того, чтобы сделать мир между готами и римлянами более прочным. Таким образом, Теодорих был выдан готами как заложник, отведен в Константинополь к императору Льву (преемнику Маркиана), и так как он был прекрасный мальчик, то и заслужил расположение императора...

По окончании войны готов со швабами и алеманнами Теодемир, возвратившись победителем домой, то есть в Паннонию, получил от императора Льва обратно своего сына Теодориха, которого он отдал заложником в Константинополь, с большими подарками. В то время Теодорих вышел уже из отроческих лет и вступил в юно