Но это к слову. Насколько я знаю, одни американские госструктуры приняли новую транскрипцию Kyiv, а другие пишут по-прежнему – Kiev.
- В общем, это абсолютно политизированный вопрос, не имеющий никакого отношения к топографии…
- … еще раз доказывающий, что язык – любимая игрушка в руках власти.
- Если уж идти на принцип, давайте, наконец, перестанем называть Германию Германией, а начнем говорить Дойчланд (Deutschland), как произносят сами немцы.
- Откуда, кстати, пошло разночтение?
- Германия как государство сложилось достаточно поздно. А обобщенное латинское название всех народов, живших на этой территории, было германцы. Соответственно, латинская традиция закрепилась в некоторых языковых нормах. Другие страны пошли по пути адаптации национальных языков к старому самоназванию германских народов – тевтоны. Что превратилось, например, в датском в tysk, в итальянском – в tedesco. А ближе к французам жило племя аллеманы, по ним и назвали Германию – Allemagne. Ближе к Скандинавии обитали саксы, поэтому по-фински «немец» – saksalainen. То же происходило и с обозначением русских в других языках. Прежде чем русские как народ сформировались из славянских племён, живших на этой территории, эти племена были знакомы прибалтийским или угрофинским народам, нашим самым древним соседям. Поэтому по-латышски «русский» - это kriеvs, от кривичи; по-фински – venalainen, от вятич (в древности «вентичи»), или венеды.
- Все это захватывающе интересно, но как бы нам не свернуть со столбовой дороги нашего разговора на тему «Язык и власть». Влияние политики на лексику одними переименованиями ведь не ограничивается. Однажды я спросил писателя Владимира Сорокина, одного из лучших, на мой взгляд, современных русских стилистов: «Чем отличается говно от дерьма?» Он засмеялся: все почему-то считают меня специалистом по этой коричневой субстанции. Но ответил: «Тем же, чем мудак от дурака. Дерьмо – культурный эквивалент говна. А говно – это просто говно. Это жизнь». И тогда я задал второй вопрос: «Оттуда во время языковой реформы 1950-1960-х годов в слове дерьмо появился мягкий кончик «ь»? Раньше-то его не было. Вспомним Маяковского: «…роясь в сегодняшнем окаменевшем дерме». Знаешь, что он сказал? «Реформа прошла в период хрущевской оттепели. Помягчали нравы – вот и на дерьме отразилось». Вообрази, политика отражается даже на орфографии! В чем ты видишь смысл лингвистических реформ именно для власти?
- Основной движущий мотив связан с централизацией власти, большим контролем…
- Большим контролем над языком?
- Да, чтобы через его общую норму осуществлять больший контроль над обществом. На практике это выглядит так. Есть понятие интерпретация. Мы можем обозначить явление в более негативной коннотации (со-значении) или в более позитивной. Простой пример: разведчик или шпион, боевик или повстанец. То есть в каждой синонимической паре – один и тот же человек, и делает он, в общем, то же самое. Но называем мы его по-разному – в зависимости от отношения к нему. Это первое, чем власть способна оказать воздействие на массовое сознание, общественное мнение и, соответственно, его отношение к какому-либо явлению.
Второй момент. Создавая единую лингвистическую норму, власть может юридически контролировать население. Закон немыслим без формулировок, и законотворчество невозможно без языкового творчества. Любое судебное разбирательство – это состязание слов. Виновен или невиновен? Оправдать или осудить? Самооборона или насилие? Изнасилование или по обоюдному согласию?
- Прости, прерву. В 2006 году на Священном Синоде Патриарх Алексий II сказал: «Сегодня убийство нерожденного ребенка называют прерыванием беременности, жизнь во блуде – гражданским браком, а корыстолюбие – материальной заинтересованностью».
- Совершенно четко подмечено. Так вот, устанавливая нормы определения каких-то деяний, власть устанавливает и свое отношение к ним, и последствия, которые они за собой влекут. Третий аспект: централизация власти через централизацию языка. Во Франции еще с XVIII века шла борьба за вытеснение всех провинциальных языков – провансальского, бретонского, корсиканского и т.д.
- Вытеснение конкретно откуда?
- Из образования и письменного обращения, а этого достаточно. Достаточно для того, чтобы низвести язык до уровня вымирания. Если ему не учат, на нем не пишут и не читают, его удел – удел отверженного. Он может влачить существование, но будет выполнять крайне ограниченные функции. Во Франции этот процесс начался еще при абсолютизме Бурбонов, очень активно продолжался в революционный период, да и не прекращался практически ни при одном режиме. Вообще, французское отношение к языку – очень государственническое. Для Франции и французов вопрос языка – один из фундаментальных. Это одна из стран, где борьба за сохранение и господство своего языка – краеугольный камень государственной политики: поддержка франкофонии во всем мире, вытеснение иноязычных произведений искусства и массовой культуры и недопущение заимствований в свой язык. Даже слово «компьютер» у них свое – ordinateur.
- События августа 2008 года подкинули нам с тобой немало материала на тему «Язык и власть». О всё более изощренном использовании языка как политического инструмента говорят уже даже не такие пафосные акции, как переименование Ленинграда в Санкт-Петербург, а мельчайшие, на первый взгляд, детали – вроде одной-единственной буквы в географическом названии, употребление или неупотребление которой сразу заявляет о политической позиции говорящего. Сейчас, если журналист в России скажет или напишет Цхинвали, Сухуми или Батуми, а не, соответственно, Цхинвал, Сухум и Батум, то грозит схлопотать ярлык антигосударственника. Как ты думаешь, скоро ли в российских СМИ начнут говорить Тифлис?
- Если Тифлис звучит, то с презумпцией понимания со стороны слушателей, которые отсылаются тем самым к другой эпохе, когда это было официальное название столицы одной из провинций Российской империи. А что касается Цхинвала и т.д., то в этой связи Интернет сейчас превратился в поле битвы – и идеологической, и чуть ли не военной. Была очень пылкая дискуссия по поводу Сухума, так как нет однозначной трактовки, что означает название этого города. Я видел и грузинскую версию, в которой букве «и» придавалось абсолютно существенное, фундаментальное, определяющее значение в генезисе названия, и абхазскую, согласно которой эта буква изначально отсутствовала. Вот тебе еще одно доказательство того, что магическая сила присутствует не только в слове, но даже в морфологической единице.
- Сразу напрашивается другой пример сказанному – когда уже предлог, используемый применительно к стране, говорит о твоих политических предпочтениях. Если произносишь на Украине, с Украины - значит, российский государственник. Если в Украине, из Украины - симпатизируешь оранжевым. Помню, Леонид Кравчук, большой ученый, в языкознании знающий толк, в бытность президентом Незалежной доказывал необходимость употребления в русском языке именно второго варианта: дескать, мы же не говорим на России…
- Это вопрос так называемого узуса (в пер. с лат.: обычай), исторически сложившейся традиции использования той или иной грамматической либо синтаксической формы. В русском языке по отношению к континентальной стране действительно употребляется предлог «в»: в США, во Франции, а «на» - по отношению к островам: на Кубе, на Мадагаскаре, на Ямайке и т.д. Тем менее, во всех языках есть исключения. К примеру, в английском все города произносятся без артикля, а вот Гаага – единственный, который его требует: The Hague.
- Насколько я знаю, определенный артикль – в виде исключения - применим и к Украине: The Ukraine.
- Да. Хотя в последнее время благодаря универсализации этот артикль все чаще отпадает. А вот у названия страны Аргентина в английском есть два варианта написания: Argentina и The Argentine.
- А в чем разница?
- Ни в чем. Просто The Argentine было первоначальным названием. Но сегодня во всех словарях присутствуют обе версии. А что касается Украины, то исторически сложившееся использование предлога «на» изначально не имеет никакой политической окраски. Это всего лишь узус, привычная форма, имеющая отношение к происхождению топонима: Украина – окраина. Украина, впоследствии ставшая государством, - не единственная украина. В XVI-XVIII веках были волжская, кубанская и целый ряд других украин вокруг исторического ядра российского государства. Впоследствии одна из украин сохранила монополию на это слово, и оно, потеряв нарицательность, перешло в название государства. Изменение предложной формы с «на» на «в» понятно и логично внутри самой Украины и на украинском языке, но не совсем ясна попытка навязать это другому государству и языку. Кстати, в одном выступлении (не могу, к сожалению, точно вспомнить, когда и где оно состоялось), посвященном отношениям с Украиной, Путин трижды сказал «в Украине» и столько же раз – «на Украине»: я специально считал. Очевидно, это свидетельствует, с одной стороны, о внутреннем противоречии между стремлением наладить отношения с соседями и желанием показать самодостаточность своей страны; а с другой – о неуверенности в том, какова же на самом деле норма.
- Вернемся к Грузии. Тебе не кажется ещё одним проявлением магии слова тот факт, что эта страна, по-английски Georgia, именно при президенте США Джордже Буше (George Bush) стала проамериканской?
- Я думаю, что в языке – как и вообще во Вселенной – ничего случайного не бывает. И более того: многие американцы, в том числе политики, склонны поддерживать Грузию, возможно, на подсознательном уровне ассоциируя ее с одним из своих штатов. А кое-кто, не исключаю, и не в курсе, что Грузия и Джорджия – это не одно и то же.
Язык – гибкая субстанция, и одни и те слова можно трактовать по-разному. Возьмем пример из высокой политики. Подписан план «Медведев - Саркози» из шести пунктов по урегулированию грузино-югоосетинского конфликта. Только стороны разъехались - обнаруживается, что в документе имелись в виду разные вещи. Одним из спорных моментов стало «размещение иностранных наблюдателей в зоне конфликта». Разночтения вызвало – что считать «зоной конфликта»? Запад полагает, что это Абхазия и Южная Осетия, неподконтрольные, но все же части грузинской территории. С точки зрения России, это уже признанные государства, поэтому тут и обсуждать нечего: с ними мы и сами договоримся, а «зона конфликта» - прилегающая к ним территория; в западной трактовке - «территория собственно Грузии». Всего одна фраза, в согласованном всеми сторонами и на нескольких языках документе, уже через пять минут вызывает разные интерпретации.
Точно так же и в общечеловеческие понятия – «любовь», «дружба», «верность», «предательство» – каждый человек вкладывает что-то свое, что радикально не согласуется с чьей-то другой трактовкой. Уж не говоря о том, когда речь идет о «войне», «территориальной целостности». И о «больших деньгах».
- Равно как по-разному мы интерпретируем одни и те же визуальные образы в зависимости от наших представлений о мире. Или, если хочешь, от меры испорченности. В качестве иллюстрации приведу анекдот: «В церковь заходит гей, а там поп с кадилом. Гей ему кричит негромко: «Мужчинка! Мужчинка в сарафане! У вас сумочка горит!»
Ну да шутки в сторону. Зачту тебе сообщение Associated Press, датированное летом 2008 года, а ты прокомментируй: «Президент Венесуэлы Уго Чавес объявил о начале кампании по искоренению из делового и технического общения сограждан английских заимствований. Руководство недавно национализированного телеканала CANTV надеется, что сможет отучить своих сотрудников и телезрителей от слов staff (штат), password (пароль), marketing (маркетинг), заменив их на соответствующие эквиваленты – equipo, contrasena, mercadeo.
- Язык – это система, которая стремится к экспансии. К расширению количества абонентов. И язык для тебя тем ценнее, чем больше потенциальных адресатов и собеседников ты имеешь. А конъюнктурные политические манипуляции над языком очень редко бывают эффективными. Обострение напряженности между двумя странами – Венесуэлой и США – может вызывать и такие кульбиты в языковой политике. Но если люди почувствуют, что употребление этих неологизмов как-то сузит сферу их общения, то, конечно, пользоваться они ими не будут. Неологизмы имеют смысл только в том случае, когда они сопровождают новые реалии. Да, новая реалия должна иметь новое имя. Но когда обиходное слово отражает привычную реалию, его очень трудно вытеснить новым словом. А если это происходит, то как раз из-за стремления зарядить старую форму новым смыслом, придать существующей реалии новую энергию. Так после распада Союза стали употреблять рэкетир вместо вымогатель, и это понятие теперь неразрывно связано с лихими девяностыми. Слово – лишь на первый взгляд комбинация букв и звуков, это верхушка айсберга. А подводная часть – комплекс эмоциональных и психологических связей, которые делают его объемным и рельефным. Слово, реалия, образ, ощущения – единое целое. И поменяв одну табличку этого комплекса, мы не можем не воздействовать на остальные компоненты, которые составляют его суть. А что до венесуэльских экспериментов, то английский язык всё переварит. Как и русский.
- И ещё неоднократно выйдет зайчик погулять? Даже такая упитанная харизма Уго Чавеса, считаешь, ничего не сможет поделать?
- У языка своя судьба, независимая от воли одного человека. Или даже массы людей. Вспомним Советскую Россию 1920-х годов. Огромный поток, лавина новых слов. Многие использовались какое-то время, затем ушли, растворились. Остались только те, которые соответствовали явно новым реалиям. Слово «колхоз» сохранилось, поскольку раньше колхозов не было. Определенный исторический период, новая реалия, отношение к ней – и слово как верхушка айсберга. В этой пирамидке слово – это последнее колечко, которое набрасывается сверху. Если же предлагается заменить давно используемое слово – это должно быть связано с изменениями в самой реалии.
- Ты ведь не станешь отрицать, что у большевиков была и такая удачная лингвистическая акция, как оптимизация русского алфавита…
- Она оказалась действительно удачной, именно поэтому и была довольно быстро принята русской эмиграцией. Потребовалось всего несколько лет, чтобы эмигранты, несмотря на все свое неприятие советской власти, взяли на вооружение новый русский алфавит. Это было реально более удобно и пошло на пользу языку и людям, на нем говорящим. Поэтому никто и не сопротивлялся.
Полный абзац!