Суверены современники джеймса i
Папы Римские: Климент VIII — 1592, Лев XI — 1605, Павел V — 1605, Григорий XV — 1621, Урбан VIII — 1623;
Императоры Германии: Рудольф II — 1576, Маттиас I — 1612, Фердинанд II — 1619;
Императоры турок: Ахмет I — 1603, Мустафа I — 1617, Осман I — 1618, Мустафа I (восстановленный на престоле) — 1622, Амурат IV — 1623;
Короли Франции: Генрих IV -1589, Людовик XIII — 1610;
Короли Испании и Португалии: Филипп III — 1597, Филипп IV — 1621;
Король Дании: Кристиан IV — 1588;
Короли Швеции: Сигизмунд — 1588, Карл IX --1604, Густав II — 1611;
Русские цари: Борис Федорович Годунов — 1598, Федор Борисович Годунов — 1605, Лжедмитрий I — 1605, Василий IV Шуйский — 1606, МЕЖДУЦАРСТВИЕ (включая Лжедмитриев II и III, которые, впрочем, не царствовали) — 1610, Михаил Федорович Романов — 1613.
ВЫДАЮЩИЕСЯ ЛИЧНОСТИ
Генрих, принц Уэльский (умер в возрасте 18 лет);
Карр, граф Сомерсет (умер в 1638 г.);
Вильерс, герцог Бэкингем (убит в 1628 г.);
сэр Уолтер Рэли (1522-1618);
лорд-канцлер Мэйтленд (1545-1595);
граф Стерлинг;
сэр Керр;
граф Анграм;
Дж. Гамльтон, граф Хаддингтон;
Джеймс, герцог Гамильтон (1606-1649);
Генри Кэри, лорд Фолкленд;
Г. Кэлверт, лорд Болтимор (1582-1632);
Роберт Кэри, граф Монмут;
сэр Сесил, граф Солсбери;
Генри Говард, граф Нортхэмптон;
лорд-канцлер Эллесмер;
сэр Фулк Гревил, лорд Брук (1554-1628);
Г.Кэрью, граф Тотнесс (1557-1629);
У.Герберт, граф Пембрук (1580-1630);
сэр Дадли Чарлтон, виконт Дорчестер;
лорд-канцлер Фрэнсис Бэкон (1561-1626) — величайший философ, заслуживший титул отца современной науки;
Индиго Джонс, знаменитый архитектор (1572-1651);
Бен Джонсон (1574-1637) — поэт и драматург;
Кэмден (1551-1623);
Д-р Гарвей (1578-1628);
Перси, Монтигл, Кэйтсби, Гай Фокс — заговорщики;
сэр Хью Миддлтон, — автор проекта гигантского мероприятия по снабжению Лондона водой, получивший титул баронета в 1622 году и скончавшийся в 1631 году.
1В русской традиции его принято называть Яковом. — Ф.С.
2Как пишет в своей уже цитировавшейся выше книге Е. Черняк, лидеры старокатоликов, т.е. тех католиков, которые в отличие от иезуитов, не были сторонниками испанского вторжения, составили грандиозный, но нереальный план собрать под Лондоном все католическое дворянство и подать Якову петицию о возвращении его в лоно католической церкви и об изгнании иезуитов. В ряды заговорщиков пытались завлечь и нескольких крупных вельмож, в том числе Рэли. Те отказались примкнуть к заговору, но и не донесли о нем. Это сделали иезуиты, пытавшиеся отвлечь правительство от своих собственных планов государственного переворота, связанных с "пороховым заговором". — Ф.С.
3Это не совсем так, потому что Джеймс заключил мир с испанским королем и даже позволил ему вербовать на территории Англии солдат-католиков для ведения войны против протестантов на континенте. (Ф.С. по данным Е.Черняка)
4Главный министр Роберт Сесил, граф Солсбери был в курсе этого заговора почти с самого его начала, а по мнению историков-иезуитов он вообще сам его организовал в провокационных целях. (Ф.С. по данным Черняка)
5Лорд Монтигл, как и многие заговорщики, с которыми он находился в дружбе или родстве, в свое время за участие в заговоре Эссекса был судим и лишен имущества. Затем, приняв англиканство и покаявшись, получил все отнятое обратно и, по-видимому, стал шпионом Сесила, графа Солсбери. Письмо было написано не Перси, а Фрэнсисом Трешемом, шурином Монтигла, и, скорее всего, было лишь попыткой замаскировать то, что Сесил давно уже держал все нити заговора в своих руках. (Ф.С. по Черняку)
6Е. Черняк, ссылаясь на английские хроники, описывает эту сцену несколько иначе: взрыв пороха (возможно, и не случайный) произошел до встречи с отрядом, посланным для поимки беглецов, а Кетсби и Перси были застрелены первыми же выстрелами, когда заговорщики были настигнуты. — Ф.С.
7Олдкорн был шпионом Сесила, специально подсаженным в тюремную камеру к Гарнету в расчете на то, что тот проболтается в беседе. (Ф.С. по тому же источнику)
8В оригинале сказано "острое средство", что в английском языке соответствует русскому фразеологизму "сильное средство". — Ф.С.
9Здесь автор нарушает причинно-следственные связи; как пишет Грин, Джеймс добивался брака своего сына с испанской принцессой именно потому, что хотел укрепить союз с Испанией и через испанского короля повлиять на дела в Германии, где его зять, Пфальцский курфюрст, претендовавший на чешскую корону, не только потерпел крушение этих претензий, но и был изгнан из своего княжества, как об этом еще пойдет речь далее. — Ф.С.
10Грин пишет, что брак не состоялся потому, что испанский посол дал понять Джеймсу: его король никогда не пойдет против императора Германии и не станет содействовать восстановлению бывшего Пфальцского курфюрста на престоле. — Ф.С.
11На этой войне настаивала палата общин, поддержанная принцем Чарльзом и Бэкингемом, которые, как пишет Грин, сломили упорное сопротивление короля, стремившегося к миру , но ослабленного усталостью и болезнью. — Ф.С.
12По-видимому, имеется в виду штатгальтер Голландии принц Оранский. — Ф.С.
Примечание переводчика.
Как мне кажется, Голдсмит, описывая чисто внешние события, упустил из виду очень существенный процесс, длившийся многие десятилетия, не разобравшись в котором, трудно понять, каким образом абсолютизм Тюдоров сменился волнениями, закончившимися революцией; как борьба между крайними политическими течениями привела в конце концов к установлению уравновешенной политической системы, в общем виде существующей и сегодня. Поэтому я, рискуя сделать это чтиво несколько скучноватым, решился дополнить повествование выписками из более серьезного труда Дж. Р. Грина и даже книги вполне марксистского автора Т. Павловой. Впрочем эти дополнения читатель может и пропустить.
Этому процессу Грин посвятил целую главу под названием "Пуританская Англия", начиная ее следующими словами: "В мире не свершалось большей перемены в морали нации, чем та, которая произошла в Англии за годы от середины правления Елизаветы до созыва "Долгого парламента". Англичане стали народом книги, и этой книгой была Библия. Она стала главной английской книгой, знакомой каждому англичанину. Ее читали в церкви и читали дома, и везде ее слова, достигая ушей, которые привычка не сделала бесчувственными, пробуждали поразительный энтузиазм...
Маленькая Женевская Библия несла Священное писание в каждый дом. Популярность Библии объясняется не только религиозными причинами. Вся прозаическая литература Англии, за исключением забытых трактатов Уиклифа, возникла после перевода Священного писания Тиндэйлом и Ковердэйлом. Если говорить обо всей нации, то ни истории, ни романов, ни даже поэзии (если не считать мало известных широкой публике стихов Чосера) на английском языке не существовало до тех пор, пока Библию не было приказано вывешивать на всеобщее обозрение в храмах. Воскресенье за воскресеньем, день за днем толпы, собиравшиеся вокруг Боннеровских библий на нефе храма Св. Павла, или семейные группы, упорно трудящиеся над словами Женевской Библии в набожных упражнениях у себя дома, пропитывались новой литературой. Легенды и летопись, военная песнь и псалом, государственный документ и биография, мощные голоса пророков и притчи евангелистов, рассказы о миссионерских путешествиях, об опасностях в море и среди язычников, философские аргументы и апокалиптические видения — все это распространялось в умах, не занятых каким-либо иным учением. Открытие сокровищницы греческой литературы породило революцию Ренессанса. Открытие древней массы еврейской литературы породило революцию Реформации. Но одна революция была намного глубже и шире в своем влиянии, чем все остальные. Ни один перевод не мог передать особую прелесть языка авторов Греции и Рима. Классическая литература поэтому оставалась достоянием образованных людей, составлявших ничтожное меньшинство, но и среди них ее непосредственное влияние оставалось чисто интеллектуальным. Но язык древних евреев, идиомы эллинистического грека на редкость удачно послужили целям перевода. Как чисто литературный памятник английский перевод Библии остается важнейшим образцом английского языка, в то время как его постоянное использование сделало его стандартом нашей речи, начиная с самого его появления. На тот момент, однако, его литературный эффект был меньшим, чем социальный. Власть книги над массой англичан сказалась во множестве внешних проявлений, но более всего во влиянии на нашу повседневную речь. Мы должны повторить, что она сформировала всю литературу, практически доступную рядовому англичанину. И если мы вспомним распространенные выражения, которыми мы обязаны великим авторам: Шекспиру или Мильтону, Диккенсу или Теккерею и которые подсознательно внедрились в нашу повседневную речь, мы лучше поймем странную мозаику библейских слов и фраз, окрасивших английский язык 200 лет тому назад. Массу красочных аллюзий и иллюстраций, которые мы заимствуем из тысяч разных книг, наши предки были вынуждены черпать из одной, и это заимствование было и легче и естественней потому, что сам строй еврейской литературы приспособил ее для выражения тончайших оттенков мыслей, чувств, настроений...
Даже для простых умов это знакомство с великими поэтическими образами книги пророков и апокалипсиса придавало возвышенность и аромат экспрессии, которые при всем их стремлении к преувеличению и напыщенности мы предпочитаем неряшливым вульгаризмам теперешней речи.
Но в гораздо большей степени, чем на литературный или простонародный язык, Библия повлияла на характер людей, на характер народа. Елизавета могла заставить замолчать проповедников в храмах, могла направить их проповеди в нужную ей сторону, но она не могла ни приглушить, ни настроить голоса великих проповедников справедливости, милосердия и истины, которые звучали со страниц книги, которую она вновь открыла для своего народа. Весь моральный эффект, который производится сегодня религиозными газетами, трактатами, эссе, лекциями, тогда производился только Библией. И этот эффект, как бы бесстрастно мы его не исследовали, был просто поразительным. Одно преобладающее влияние сказывалось на человеческом поведении, и все проявления человеческой деятельности, которые были вызваны к жизни в тот век, концентрировались и направлялись к определенной цели духом религии. Весь характер нации претерпел перемену. Новая концепция жизни и человека вытеснила старую. Новый моральный и религиозный импульс распространился на каждый класс...
Вся нация стала представлять собой фактически единую церковь. Великие проблемы жизни и смерти, вопросы, на которые не находилось ответа у самых выдающихся умов шекспировского времени, в следующем веке требовали ответа нет только у дворянина и ученого, но и у фермера и торговца."
Теперь предоставим слово Т.Павловой, автору книги "Кромвель".
"Революция в Англии назревала исподволь, в те времена, когда английский абсолютизм, казалось, еще только переживал эпоху своего расцвета. Уже в правление королевы Елизаветы I, во второй половине XVI века, новые классы, родившиеся в недрах феодального общества — буржуазия и новые дворяне (джентри) — то там, то здесь демонстрировали свою силу и влияние. Развивались промышленность и торговля, в дворянских поместьях хозяйство перестраивалось на буржуазный лад... Естественно, что этим новым людям мешали феодальные ограничения, которые сковывали свободу торговой и предпринимательской инициативы. Особенно усилилось их недовольство при королях из династии Стюартов, ...которые, стремясь пополнить казну, возрождали старые, давно забытые феодальные обычаи и поборы. Они пользовались "королевской прерогативой" — для того, чтобы ослабить влияние парламентов, в которых заседали представители новых классов, а для подавления недовольства все чаще вводили в действие чрезвычайные суды — Звездную палату и Высокую комиссию.
Недовольство, однако, росло. И поскольку старый мир был еще силен и новые веяния корнями своими уходили в глубь средневековья, недовольство тоже обретало средневековые формы: идейным знаменем своим оно избрало религию. Но не средневековый католицизм, тесно сращенный со старым порядком, и не англиканство, родившееся в результате реформации, проведенной английскими королями. Английская реформация "сверху", начатая Генрихом VIII и окончательно оформившаяся при Елизавете, носила ограниченный характер. Она избавляла правящую верхушку церкви и государства от миродержавного контроля римского папы, но сохраняла нетронутыми епископальный церковный строй, пышные обряды и многие догматы католицизма. Англиканская церковь стала послушной служанкой абсолютизма, а ее вероучение — его идеологической базой. Поэтому-то всякая оппозиция абсолютизму принимала антицерковную, антиангликанскую форму.
Идейной базой недовольных стал кальвинизм. Основателем этого религиозного учения был женевский реформатор Жан Кальвин. Кальвинизм был поистине буржуазной религией. Он разрушал грандиозное иерархическое здание католической церкви, построенное на безграничном авторитете папства и как бы повторявшее светскую иерархию средневекового феодального общества. Не церковные постановления, а Библия, переведенная с малопонятной средневековой латыни на европейские языки, стала главным источником идеологии новых классов, их политики, главным мерилом моральных ценностей. Не обряды и таинства, представлявшие священную монополию католического духовенства, а вера — личная вера каждого — объявлялась основой религии. Тот, кто имеет истинную веру, учили кальвинисты, спасется, даже если он не будет исполнять установленных церковью обрядов. И наоборот: ни крещение, ни причастие, ни посты, ни исповеди и отпущения грехов не помогут тому, кто не имеет в душе веры. Те же, кто верует, равны перед Богом. Отсюда рождалась идея буржуазного равенства вообще: купец — такое же создание божье, как и увенчанный пышным титулом лорд; подмастерье, если он искренне верит в бога, столь же достоин спасения, как и его хозяин.
Это новое учение постепенно овладевало умами все более широких масс англичан. Новые дворяне и финансисты, заинтересованные в развитии своего хозяйства по капиталистическому пути, крестьяне-арендаторы и лавочники, подмастерья и сельские батраки становились "пуританами" (от латинского слова purus — чистый), борцами за очищение церкви. Эта последняя задача казалась им главной. В освобождении религии от оков католических обрядов, в отмене епископской власти и церковных судов многие видели основную свою задачу — она от них самих подчас заслоняла более глубокие, социальные и политические требования общественного развития. Образы, аргументы, лозунги для своей борьбы они черпали из Ветхого завета, ставшего их достоянием — именно из Ветхого завета, зовущего на борьбу, угрожающего и непримиримого."
Авторы ваше приведенных отрывков почему-то не упоминают о роли изобретения книгопечатания в XV веке, которое представляет собой революцию не менее значительную, чем все последующие. А уж для английской буржуазной революции оно сыграло едва ли не решающую роль, способствуя как массовому распространению Библии, так и массовому распространению грамотности среди англичан.
И еще один отрывок из главы "Пуританская Англия" книги Грина "История английского народа".
"Только через ясное понимание характера нации в религиозном и гражданском отношении и характера короля можно прийти к пониманию долгого парламентского конфликта, продолжавшегося на протяжении всего царствования Джеймса I. Но для того, чтобы правильно разобраться в его деталях, нам следует кратко обозреть отношения между обеими палатами парламента и короной. Опасливое предвидение Уолси, разглядевшего в парламенте даже в условиях его деградации при Тюдорах памятник древней свободы и центр национального сопротивления новому деспотизму, установленному Генрихом VIII, в том случае, если нация когда-либо восстанет против него. Конечно, английская свобода, возможно, никогда не подвергалась более смертельной угрозе, чем тогда, когда тот же Уолси решился на практическое подавление обеих палат. Но более смелый гений Томаса Кромвеля отодвинул в сторону традиции Новой монархии. Его уверенность в могуществе короны оживила парламент в качестве легко управляемого инструмента тирании. Древние формы конституционной свободы были использованы к выгоде королевского деспотизма, а революция, которая на тот момент бросила Англию к ногам Генриха, была совершена серией парламентских постановлений. В царствование Генриха уверенность Кромвеля подтвердилась духом рабского повиновения, охватившим обе палаты. Но эффект религиозных перемен, для которых эти меры пролагали дорогу, начал ощущаться уже во время царствования несовершеннолетнего Эдуарда VI, а дебаты и разногласия во время религиозной реакции, которую Мария обрушила на парламент, были часто очень ожесточенными. Существенный шаг вперед был отмечен попыткой короны нейтрализовать оппозицию, которую уже не удавалось держать в благоговейном страхе, путем управления ею. Парламенты стали комплектоваться назначениями короны. 22 депутатских мест от новых городов были учреждены при Эдуарде VI и 14 при Марии; некоторые поселения, конечно заслуживали это право зажиточностью и количеством населения, но большинство представляли малые городки, всецело находившиеся в распоряжении королевского совета.
Елизавета в начале следовала системе управления парламентом, выработанной ее предшественниками (учреждение новых парламентских мест и назначение кандидатов в депутаты), но ее острое политическое чутье вскоре подсказало ей, что и то, и другое бесполезно. Она вернулась почти что к политике Уолси, т.е. к практическому упразднению парламента, так как стала созывать его все реже. Проводя жесткую экономию и уравновешенную мирную политику, она стремилась (и долгое время успешно) избегать необходимости созыва парламента. Но Мария Стюарт и Филипп Испанский оказали неоценимую услугу английской свободе в тяжелейшее для нее время. Борьба против католицизма заставила Елизавету чаще обращаться к ее парламенту, и по мере того, как она была вынуждена запрашивать у него денежной поддержки, тон парламента становился все выше и выше.
По вопросу о налогах и монополиях ее свирепый нрав был вынужден уступать их требованиям. По вопросам религии она не допускала никаких уступок, и Англия должна была подождать с изменением системы до ее преемника. Но с самого начала правления Джеймса I было ясно, что он готов скорее к борьбе против общин, чем к политике уступок. Во время правления Елизаветы мощь парламента возросла, главным образом, за счет продолжительной войны, в течение которой корона была вынуждена обращаться к общинам за субсидиями.
Мир, который Джеймс стремился заключить с Испанией, был необходим ему, чтобы лишить католиков, которые одни оспаривали его титул, зарубежной поддержки. Равным образом с целью предотвратить восстание католиков он ослабил давление на них и сделал для них ряд других послаблений. Эти направления его политики вызвали раздражение среди протестантов. К тому же стало ясно, что ожидания пуритан на религиозные уступки не оправдались".
Глава XXVIII
Чарльз I
| Родился в 1600 году | Начало царствования 27 марта 1625 года |
| Казнен 30 января 1649 года | Царствовал 23 3/4 года |
Раздел I
Достоин все ж оценки он иной.
О стыд! Считаем часто мы порой
Успех достоинством, а вот беду — виной.
Диббин
(1625 г.) Немногие принцы всходили на престол с более радужными видами на будущее, чем Чарльз, и никто из них не сталкивался с большими трудностями, чем он. В самом деле, он взял бразды правления государством в свои руки, будучи неколебимо уверенным в том, что его популярность позволит ему проводить в жизнь любые мероприятия. Он был связан договором, обязывающим его защищать своего зятя, короля Богемии. Этот договор был заключен еще его отцом, и теперь он был вынужден вступить в войну на стороне своего зятя. Однако эту войну легче было объявить, чем изыскать на нее средства. После нескольких отказов палата общин согласилась выделить ему две субсидии, но полученной им суммы не хватало на снаряжение армии.
С целью возместить недостаточность парламентских субсидий Чарльз прибег к испытанному способу вымогательства, практиковавшемуся суверенами в тех случаях, когда они попадали в затруднительное положение. Он приказал взыскать налог, именуемый добровольным (беневоленс), и издал соответствующее постановление о сборе средств для личных нужд короля. Народ был вынужден повиноваться, хотя и делал это с большой неохотой. К дополнительным налогам прибегали многие предшественники Чарльза, но ни один из них не давал санкции на столь открытую несправедливость.
После неудачной экспедиции в Кадикс была сделана попытка снова получить субсидии, на этот раз конституционным путем. Снова был созван парламент, но он оказался еще более непокорным, чем предыдущий, несмотря на все попытки изолировать наиболее популярных лидеров палаты общин путем назначения их шерифами в отдаленные графства. Когда король изложил свои нужды перед палатой и запросил денежной поддержки, общины проголосовали только за три субсидии на общую сумму около 60 тысяч фунтов — средства, далеко не адекватные запросам короля и масштабу войны, которую он собирался вести. Чтобы добыть недостающие средства, он открыто отменил законы, направленные против католиков, надеясь найти поддержку у этой весьма состоятельной части населения, и занял необходимую сумму у знати. Однако деньги поступали в казну слишком медленно. И тогда он пошел на величайшее превышение власти — приказал взимать корабельный налог. Для экипировки флота (по крайней мере, так было объявлено) каждому приморскому городу было предписано с помощью ближайших графств снарядить столько кораблей, сколько ему будет назначено королем. От Лондона, например, было затребовано 20 кораблей. Этот налог в дальнейшем был доведен до таких размеров, что вызвал величайшее недовольство в народе.
Вскоре была объявлена война Франции, и флот под командованием герцога Бэкингемского отправился на выручку Ла-Рошели. Этот французский портовый город, долгое время пользовавшийся привилегиями независимости от королей Франции, стал к тому времени оплотом реформатской религии в стране и потому был осажден внушительной армией французского правительства.
"В великой борьбе с католицизмом все надежды протестантов Англии были связаны с союзом с Францией против австрийских и испанских Габсбургов, но самонадеянная и бездарная политика фаворита привела к тому, что Англия неожиданно оказалась в войне и против Испании, и против Франции одновременно. Французский министр кардинал Ришелье, заинтересованный в союзе с Англией, был убежден в том, что для успешного ведения войны в Европе (против Испании) нужно прежде всего навести порядок у себя в доме, т.е. подавить восстание протестантов в Ла-Рошели. И в 1625 г. англичане даже помогали ему в этом. Но в 1627 г. Бэкингем решил завоевать себе популярность у английских протестантов поддержкой гугенотов в их сопротивлении французскому правительству и объявил последнему войну". — Ф. С. по Дж.Р. Грину.
Экспедиция англичан оказалась столь же неудачной, как и поход к берегам Испании. Герцог так плохо согласовал свои действия с действиями осажденных, что те заперли крепостные ворота и отказались впустить своих союзников, о прибытии и намерениях которых они не были заранее информированы. Далее, вместо того, чтобы атаковать богатый и незащищенный остров Олерон, герцог устремился к острову Ре, который был хорошо укреплен и защищен сильным гарнизоном.
Герцог попытался взять измором гарнизон крепости Сан-Мартин, но она обильно снабжалась провиантом с моря. В это время французы скрытно высадились на другой стороне острова, и Бэкингем был вынужден отступить, причем столь поспешно и беспорядочно, что две трети его солдат были изрублены в куски прежде, чем он успел произвести эвакуацию. Тот факт, что герцог был последним изо всей армии, кто покинул берег острова Ре, является, возможно, свидетельством его личного мужества, но ни в коей мере не компенсацией за позор нации. Во всяком случае для семей погибших доблесть герцога послужила слабым утешением, ибо он был также последним, о ком бы они сожалели.
Тем временем борьба парламента с королем становилась все более ожесточенной. Группа таможенных офицеров была вызвана в палату общин, чтобы дать отчет, по чьему приказу они арестовали товары купцов, отказавшихся выплатить пошлину с веса, которую они считали несправедливой и незаконной. Бароны таможни были подвергнуты строгому допросу относительно указаний на этот счет, а шериф Лондона был даже приговорен к заключению в Тауэре за активную поддержку действий таможенников. Это были смелые шаги, но общины пошли еще дальше, приняв решение расследовать жалобы по религиозным вопросам, и повели борьбу против злоупотреблений, допускаемых церковью.
(1629 г.) В ответ на это король решил распустить парламент, которым он оказался не в силах управлять, и вот, в тот самый момент, когда должен был обсуждаться вопрос о таможенных весовых сборах, спикер палаты сэр Джон Финч поднялся с места и объявил, что король дал ему приказ отложить рассмотрение. Палата ответила на это оглушительным ревом. Спикера затолкали обратно в кресло, где Холлис и Валентайн насильно удерживали его до тех пор, пока не была выработана короткая ремонстрация1, принятая не обычным спокойным голосованием, а шумным и бурным одобрением. В этом поспешно составленном документе пошлины с веса и стоимости товаров были объявлены незаконными и подлежащими отмене; государственными преступниками объявлялись не только те, кто их взимал, но и те, кто их платил. Заодно с этим врагами государства были объявлены паписты и арминийцы2.
Последствиями этой отчаянной выходки явился арест по королевскому приказу сэра Майлса Хобарта, сэра Питера Хэйлмена, а также Селдена, Лонга и Строуда и заключение их под стражу по обвинению в подстрекательстве к бунту. Но та же опрометчивость, которая побудила Чарльза заключить их в тюрьму, толкнула его на то, чтобы даровать им прощение. Сэр Джон Эллиот, Холлис и Валентайн были призваны к ответу перед королевским судом, но они отказались предстать перед высшей инстанцией по делу, относящемуся к компетенции низшей. Поэтому они были приговорены к тюремному заключению на срок, предоставленный на усмотрение короля, штрафу по 1000 фунтов для первых двух и 500 фунтов для последнего, а также обязаны найти поручителей за их лояльное поведение в дальнейшем. Пострадавшие восприняли эти наказания с видом триумфаторов, поскольку за происходящим наблюдало все королевство, а его симпатии были на стороне потерпевших.
Король был до крайности раздосадован упрямством палаты общин, но его ожидал еще более суровый удар, а именно гибель его фаворита, герцога Бэкингемского, павшего жертвой своей непопулярности. Герцог решил еще раз попытаться снять осаду с Ла-Рошели и послал туда своего зятя графа Денби, но и тот вернулся из похода ни с чем. Тогда герцог, твердо решивший смыть с себя позор поражения, лично отправился в Портсмут, чтобы ускорить новую экспедицию и наказать купцов, пытавшихся обмануть корону и нагреть руки на поставках амуниции. При всеобщем недовольстве, которое вызывал этот вельможа, можно было со дня на день ожидать, что кто-нибудь решится на крайние меры, поскольку герцог в глазах многих был заклеймен как тиран и предатель родины.
Этим настроением проникся некий Фелтон, ирландец из хорошей семьи, служивший ранее под командой герцога в чине лейтенанта, но подавший в отставку после того, как ему было отказано в повышении, на которое он рассчитывал после гибели своего капитана на острове Ре. Это был человек от природы мрачный, мужественный и фанатичный. Он верил, что страна страдает от беды, которую он в силах устранить. Поэтому он решил убить герцога и, таким образом, отомстить за личную обиду, а заодно и совершить дело угодное Богу и народу. Воодушевленный этой зловещей целью и ложным патриотизмом, он в одиночку отправился в Портсмут.
В то время, как герцог, окруженный своими приближенными, руководил погрузкой войск на корабли, Фелтон приблизился к нему и, когда герцог обратился с вопросом к одному из полковников, он из-за плеча офицера поразил его в грудь кинжалом. Герцог, успев только произнести: "Этот мужлан убил меня", — упал к ногам полковника и тут же скончался. Никто не заметил ни самого удара, ни того, кто его нанес. Однако на месте преступления была подобрана шляпа, в подкладке которой была зашита бумага с записью обвинений палаты общин против герцога. Было решено, что она, должно быть, принадлежит убийце. Пока шли разговоры о том, кто бы это мог быть, вперед выступил мужчина, который спокойно заявил: " Это я!".
Фелтон с презреньем отбросил всякую мысль о том, чтобы отрицать убийство, которое его прославило. Он пояснил, что считал герцога врагом королевства, заслужившим смерть за свои деяния. Когда же его спросили, по чьему поручению он действовал, он ответил, что нет нужды разыскивать вдохновителей, поскольку единственным советником он считает свою совесть, идти против которой его не может заставить ничто в мире. С такою твердостью он держался до конца, и не было недостатка в людях, которые одобряли не только силу его духа, но и дело за которое он пострадал.
Раздел II
И шли на смерть в страшнейшую из смут,
Не ведая, за что и почему.
Батлер
(1629 г.) Первый шаг короля, оставшегося без министра и без парламента, был вполне разумным. Он заключил мир с двумя державами и тем самым положил конец войне, начатой им без достаточных оснований и не принесшей ему ни выгод, ни славы. Избавившись таким образом от внешних затруднений, он уделил все свое внимание внутренним делам королевства. Для решения этой трудной задачи он подобрал себе двух помощников, которым, однако, отвел второстепенные роли. Это были сэр Томас Уэнтворт, получивший позднее титул графа Страффорда, и Лоод, ставший вскоре архиепископом Кентерберийским.
Лооду было на долгое время отдано на откуп управление церковью. Тем временем король и Страффорд взялись за дела мирские. Вскоре была распространена декларация, в которой давалось понять, что в течение настоящего царствования парламент не будет более созываться. Каждая последующая мера короля лишь подтверждала это намерение. Весовые пошлины продолжали взиматься, причем только королевской властью. Офицеры таможни получили от Совета приказ и полномочия проникать в любой дом, где подозревалось наличие скрытых от пошлины товаров. То и дело заключались компромиссные соглашения с папистами, и вскоре католическая знать стала обычным источником королевских доходов.
Суд высокой комиссии и суд звездной палаты использовали свою власть, не контролируемую никакими законами, против новоявленных поборников свободы. Однако лишения последних приносили им только славу, а правительству — осуждение и презрение народа. Принн, баристер Линкольнской корпорации адвокатов, Бертон, богослов, и врач Баствик были преданы суду за диссидентские выступления, в которых они подвергли резкой и суровой критике церковный церемониал в Англии. Они были приговорены к позорному столбу, отрезанию ушей и штрафу в 5000 фунтов в пользу королевской казны.
Каждый год, каждый месяц, каждый день в этот долгий период, за который ни разу не был собран парламент, давали новые примеры решимости двора покончить с этим органом навсегда. Однако сбор корабельных налогов, будучи тяжелым бременем для народа, воспринимался всеми как национальное бедствие. Это был налог, который, хотя и собирался предыдущими монархами без согласия парламента, но только в такие времена, когда этого требовали интересы государства и крайние обстоятельства.
Джон Хэмпден, состоятельный джентльмен из Бэкингемшира, решил публично высказать свое несогласие с этим налогом и отказался выплатить назначенные ему по оценке его имущества 20 шиллингов. Его дело разбиралось в апелляционном суде в присутствии всех судей Англии. И хотя все судьи, за исключением четырех, вынесли приговор в пользу короны, Хэмпеден получил за проигранное дело более, чем достаточную компенсацию, заслужив сочувствие и одобрение всего народа.
Недовольство и противодействие, с которыми было встречено стремление короля сохранить епископальную систему, казалось, должны были удержать его от попытки внедрить ее в Шотландии, где эта система была еще более ненавистна народу. Когда был издан приказ читать литургию в главной церкви Эдинбурга, шотландцы встретили его возмущением и проклятиями. Бунтарский дух в этом королевстве, где до той поры в определенных рамках поддерживался порядок, достиг к этому моменту такого накала, что стал неудержим. Шотландцы взялись за оружие, и всю страну охватило восстание.
Однако король все еще не допускал и мысли об отказе от своего замысла и столь был одержим идеей королевского права, что твердо верил: одно только имя короля, произнесенное с надлежащей силой, должно вернуть его подданным чувство долга и повиновения. Поэтому, вместо того, чтобы вступить в борьбу с непокорными, он решил заключить с ними договор. Военные действия были приостановлены, и договор был действительно заключен, хотя ни одна из сторон не собиралась соблюдать его условия. Поначалу обе партии согласились было распустить свои армии. Однако после долгих препирательств, после нескольких заключенных и вновь нарушенных договоров обе стороны вновь обратились к оружию и уже ничто, кроме крови не могло удовлетворить соперников.
Развязав таким образом войну, король, как и прежде, испробовал все способы раздобыть средства на ее ведение. Корабельный налог взимался по-прежнему. Взимались (и довольно сурово) и другие произвольные налоги, хотя народ платил их весьма неохотно. Однако этих средств было далеко недостаточно. И вот остался лишь один способ добыть недостающие деньги: давно отвергнутая парламентская помощь.
(1640 г.) Новый состав палаты общин однако нельзя было заставить считать врагами отечества шотландцев, которые отстаивали те же принципы и протестовали против тех же мероприятий, что и англичане. Общины смотрели на них скорее как на друзей и братьев, которые первыми поднялись на защиту своих прав и тем самым подали пример, достойный подражания. Поэтому единственными плодами, которые король сумел пожать в этой ассамблее, были ропот и недовольство. Все налоги, взимавшиеся королем, все способы выколачивания денег из народа, к которым он прибегал, были объявлены злоупотреблением и нарушением конституции. Поэтому король, встретив упреки и обвинения там, где он рассчитывал найти поддержку и удовлетворение своих нужд, был вынужден распустить еще раз парламент (заседавший с 13-го апреля по 5-ое мая и получивший название "короткого парламента") и поискать другой более верный способ решить свои затруднения. Такого способа однако не нашлось, и 3 ноября парламент был созван снова (т. н. "долгий парламент"). На этот раз общины не прекратили заседаний, пока не изменили конституцию.
Не мешкая, они взялись за дело и нанесли удар, который оказался решающим. Вместо того, чтобы рассматривать требование короля о предоставлении ему субсидий, они обвинили королевского премьер-министра Страффорда в государственной измене и передали