Коммуникативная интенция отправителя
В разделе, посвященном типологии переводческой эквивалентности,
выделялись три взаимосвязанных элемента следующей триады: 1)
коммуникативная интенция (цель коммуникации), 2) функциональные
параметры текста и 3) коммуникативный эффект. Эти элементы
соответствуют трем компонентам речевого акта — отправителю, тексту и
получателю. Применительно к переводу соотношение между элементами
триады может быть сформулировано следующим образом: переводчик
выявляет на основе функциональных доминант исходного текста
лежащую в его основе коммуникативную интенцию и, создавая
конечный текст, стремится получить соответствующий этой интенции
коммуникативный эффект. Отсюда вытекает важность учета
функциональных параметров текста для обеспечения основного условия
эквивалентности — соответствия между коммуникативной интенцией
отправителя и коммуникативным эффектом конечного текста.
Выше отмечалась необходимость разграничения различных типов
функциональной эквивалентности: референтной, экспрессивной,
конативной, фатической, металингвистической и поэтической (термины Р.О.
Якобсона). О референциальной эквивалентности и о применяемых для ее
достижения трансформациях речь уже фактически шла в предыдущей
главе, посвященной семантическим аспектам перевода.
Экспрессивная эквивалентность обеспечивается адекватной передачей
экспрессивно-эмотивной коннотации текста. Переводчик при этом
соизмеряет экспрессивность конечного и исходного текстов, учитывая, что
внешне однотипные средства языка подлинника и языка перевода иногда
резко отличаются друг от друга по степени экспрессивности. Отсюда
следует, что механическое копирование стилистических средств подлинника
не ведет к достижению требуемого коммуникативного эффекта.
Интересный пример подобного буквализма на синтаксическом уровне
приводит И. Кашкин в статье "Ложный принцип и неприемлемые
результаты", направленной против формалистических установок
переводческой школы Е. Ланна: Out came the chaise — in went the horses —
on sprang the boys — in got the travellers (Ch. Dickens. Pickwick Papers) —
"Карету выкатили, лошадей впрягли, форейторы вскочили на них,
путешественники влезли в карету" (перевод Е. Ланна).
<<Английский текст передан технологически точно, — комментирует
этот перевод И. Кашкин, — но беда в том, что лошади кажутся
деревянными, форейторы манекенами, карета игрушечной... переводчик,
путаясь в глагольных формах и повторах, не видит того, что стоит за
английской фразой и что ощутил Иринарх Введенский. В одном издании его
перевода находим: „...Дружно выкатили карету, мигом впрягли
лошадей, бойко вскочили возницы на козлы, и путники поспешно уселись
на свои места"... Он взамен искусственных инверсий играет на... четырех
введенных им наречиях: дружно, мигом, бойко, поспешно — и, передав
самую функцию диккенсовской инверсии, вызывает у читателя нужное
ощущение напряженной спешки...>> [Кашкин, 1977, 386].
Как видно из данного примера, экспрессивная эквивалентность
потребовала известных сдвигов в референциальном содержании (ср.
введенную в текст цепочку обстоятельственных слов). Однако эти
сдвиги не нарушают общности смыслового содержания подлинника и
перевода. В комментарии И.А. Кашкина обращает на себя внимание
тонкое наблюдение, согласно которому И. Введенский передает саму
функцию диккенсовской инверсии. Именно в этом и заключается
основной принцип функциональной эквивалентности.
В переводе необходимо различать экспрессию, источником которой
является сам автор текста, и ту, которая исходит от изображаемых в
тексте персонажей. Вот один из примеров стилистических приемов,
используемых для передачи авторской экспрессии: How was she to bare
that timid little heart for the inspection of those young ladies with their bold
black eyes? (Thackeray) — "Как могла Эмилия раскрыть свое робкое
сердечко для обозрения перед нашими востроглазыми девицами?"
Здесь ироническая коннотация в английском тексте находит свое
выражение в отборе лексических средств — в насмешке, облеченной в
форму положительной характеристики (that timid little heart). B русском
варианте аналогичным целям служит уменьшительный аффикс (робкое
сердечко).
Ср. сходный пример из того же произведения ("Ярмарка тщеславия"
Тэккерея): Poor little tender heart! and so it goes on hoping and beating, and
longing and trusting — "Бедное нежное сердечко! Оно продолжает
надеяться и трепетать, тосковать и верить".
Рассмотрим несколько примеров экспрессии, характеризующей речь
персонажей. Как правило, это формы экспрессии, специфичные для
разговорной речи. Ср., например, использование такого характерного
для русской разговорной речи экспрессивного средства, как i
автологический эпитет у Достоевского: ...об заклад бьюсь, что он ездил вчера
к нему на чердак и прощения у него на коленях просил, чтобы эта злая
злючка удостоила сюда переехать — I`d bet he'd been to see
148
him in bis attic and begged bis pardon on bis bended knees so that this
spiteful little horror should deign to move to bis house.' В английском тексте
эта отрицательная экспрессия передается с помощью сочетания
пейоративных эпитетов spiteful little horror.
Серия пейоративных эпитетов в сценах ссор, перебранок и т.п. часто
сопровождается при переводе на английский язык многократным повтором
личного местоимения you: И не стыдно, не стыдно тебе, варвар и тиран
моего семейства, варвар и изувер! Ограбил меня всего, соки высосал и
тем еще недоволен! Доколе переносить я тебя буду, бесстыжий и бесчестный
ты человек! (Достоевский) — Aren`t you ashamed, aren`t you ashamed of
yourself, you cruel, inhuman wretch, you tyrant of my family, you, inhuman
monster, you! You`ve robbed me of everything, sucked me dry, and you're
still dissatisfied. How much longer am I to put up with you, you, you
shameless and dishonest man!
Замена одного экспрессивного приема другим часто обусловливается
уникальностью исходного языкового средства. Так, в приведенном
ниже отрывке из "Майора Барбары" Б. Шоу используется конверсия —
вербализуется насмешливо цитируемая фраза собеседника:
J e n n у . Oh God forgive you! How could you strike an old woman like
that?
B i l l . You Gawd forgive me again and I`ll Gawd forgive you one on jaw
that'll stop you praying for a week —
"Д ж е н н и . Прости вас боже! Как вы могли ударить старую женщину?
Б и л л . Сунься-ка еще раз с этим твоим "прости вас боже", так я
тебя так прощу по роже, что ты на неделю забудешь молиться".
Здесь в основу перевода положен компенсационный прием: вместо
конверсии используется рифма: "прости вас боже" — "прощу по роже".
При передаче конативной (волеизъявительной) функции переводчик
приравнивает друг к другу английские модальные вопросительные
предложения и русские повелительные предложения: "May I speak to Mr.
Brown, please" — Позовите, пожалуйста, господина Брауна (из
телефонного разговора): "Won't you sit down" — Садитесь, пожалуйста;
"Joan, would you please get the Stapler for me?" — Дай мне, пожалуйста,
машинку для скрепок, Джоун.
Иногда формулы волеизъявления переводятся на основе устойчивых
лексико-синтаксических соответствий: "I wish I could see him just once"
—Хоть бы разок на него посмотреть.
Установка на поддержание контакта, специфичная для "фатической"
эквивалентности, также реализуется по-разному в разных языках. Порой
наблюдается омонимия фраз, выступающих в фатической и референтной
функциях. Ср. следующий пример из Б. Шоу, где обыгрывается
буквальный смысл англ, of course,. одного из речевых сигналов,
используемых для поддержания контакта между собеседниками:
L a d y B r i t o m a r t . Now are you attending to mе, Stephen?
S t e p h e n . Of course, mother.
L a d y B r i t o m a r t . No, it's not of course. I want something more
than your everyday matter-of-course attention —
" Л е д и Б р и т о м а р т . ' Теперь ты меня слушаешь, Стивен?
С т и в е н . Само собой, мама.
Леди Б р и т о м а р т . Нет, не само собой, Стивен. Мне не нужно
такое внимание, которое само собой разумеется".
Иногда "фатический" речевой сигнал приобретает особую форму,
детерминируемую социальной ситуацией. Ср., например, "Yes, Sir" у
Б. Шоу, используемое как маркер асимметрии ролевых отношений
(при обращении младшего к старшему, например в армии):
Таll bоуs . Private Meek.
Mееk. Yessir —
"Толбойс. Рядовой Миик!
Mиик. Слушаю, сэр".
Противоречие между языковой формой и выполняемой ею функцией
разрешается в процессе перевода в пользу функции. Ср., например,
перевод вопросительной по форме фразы (How do you do?),
используемой в качестве ритуальной формулы установления контакта
(из Б. Шоу);
M r s . E y n s f o r d H i l l . My daughter Clara.
Lizа. How do you do?
C l a r a . How do you do? —
"Миссис Эйнсфорд Хилл. Моя дочь Клара.
Э л и з а . Очень приятно.
Клара. Очень приятно".
Особо остро вопрос о соотношении формы и функции стоит в тех
случаях, когда в фокусе высказывания оказывается форма, не
воспроизводимая в переводе. Это, в частности, относится к передаче
металингвистической функции, характеризуемой установкой на сам
язык, на его формы: Do you remember when you wrote to him to come on
Twelfth Night, Emmy, and spelled twelfth without the f (Thackeray) —
«—...Помнишь, Эмми, как ты его пригласила к нам на крещенье и
написала „и" вместо „е"?» Орфографическая ошибка, о которой идет
речь в письме персонажа "Ярмарки тщеславия" Бекки (twelth вместо
twelfth), передается в переводе с помощью компенсационного приема
("крищенье" вместо "крещенье").
Наконец, "поэтическая" эквивалентность (установка на выбор формы)
допускает еще большую свободу при установлении соответствий на
референтном уровне. Показательный пример стратегии перевода,
связанный с передачей этой функции, приводит И. Левый:
Ein Wiesel
Sass auf einen Kiesel
inmitten Bachgeriesel...
Эти строки из стихотворения К Моргенштерна "Эстетическая ласка"
М. Найт перевел на английский язык следующим образом:
A weasel
Perched up on an
easel Within a patch
of teasel...
В комментарии к этому переводу переводчик добавил, что эти строки
можно было также перевести:
A ferret
nibbling a carrot
in a garret
или:
A mink
sipping a drink
in a kitchen
sink...
Оценивая эти переводы, И. Левый приходит к выводу о том, что в
данном случае существеннее игра на рифме, чем зоологическая и
топографическая точность значения отдельных слов (так, сидящая в
журчащем ручье ласка переносится на мольберт, на чердак, в
кухонную раковину, превращается в хорька и в норку) [Левый, 1974,144].
По-видимому, в этом стихотворении "поэтическая" функция текста
полностью оттесняет на задний план референтную функцию. Из
сказанного, казалось бы, можно сделать заключение о том, что в
некоторых случаях "формальная" эквивалентность может
перевешивать эквивалентность на более высоких уровнях, в том числе
прагматическом. Однако на самом деле это не так. По сути дела,
выдвижение на первый план формального подобия определяется
функциональными доминантами этого текста, задуманного как
словесная игра, и, таким образом, соответствует коммуникативной
интенции автора, т.е. прагматической мотивации текста. Иными
словами, перевод М. Найта эквивалентен оригиналу в прагматическом
отношении, но неэквивалентен ему на более низком (семантическом)
уровне.
Сходные приемы используются и в других связанных с передачей
словесной игры случаях. Например, при переводе каламбуров, на
котором мы уже останавливались в связи с проблемой переводимости
(гл. III).
Наряду с анализом на уровне функциональных доминант текста
целесообразен также учет типологии высказываний, восходящий к
Дж. Остину [Austin, 1962] и Дж. Сёрлю [Searle, 1969]. Для перевода
представляется существенным учет расхождений в языковом
выражении одних и тех же типов высказываний в разных языках.
Список речевых актов, исследуемых этими учеными и их
последователями, включает сообщения, просьбы и приказы, вопросы,
запреты, позволения, требования, возражения, поручения, гарантии,
обещания, предостережения, угрозы, советы, наставления, акты
"этикетного поведения" (behabitives) [Вежбицка, 1985,251—275].
Следует иметь в виду, что для некоторых из этих высказываний
существуют жесткие, ритуальные формулы в разных языках. Так,
например, существуют стандартные формулы запретов, обычно
фиксируемые в объявлениях: "Курить воспрещается" — "No smoking";
"По газонам не ходить" — "Keep off the grass"; "Вход запрещен" —
"No entry"; "Вход с домашними животными запрещен" -=- "No pets
allowed."
Одной из самых распространенных трансформаций здесь является
антонимический перевод. Характерная особенность этих
трансформаций — неупотребление в английских вариантах глагола-
перформатива, эксплицитно называющего данное действие (запрет)
(например, *smoking is prohibited).
Грамматическая трансформация является в ряде случаев
необходимым условием перевода устойчивых ритуальных формул,
закреп-
151
ленных за определенными речевыми актами. Ср., например,
трансформацию английского вопросительного предложения в русское
повелительное предложение при переводе формулы приведения свидетеля к
присяге:
'Do you solemnly swear to tell the truth, the whole truth and nothing but
the truth, so help you God?'
I do' —
"— Торжественно поклянитесь говорить правду, только правду и
ничего, кроме правды, да поможет вам бог!
— Клянусь".
Иногда перевод ритуальных формул влечет за собой более сложные
семантические и синтаксические преобразования: But just then, and before
he could say anything more, a resounding whack, whack from somewhere.
And then a voice: "Order in the Court! His Honor, the Court! Everybody
please rise!" (Dreiser) — <<Ho не успел он вымолвить и слова, как
раздался оглушительный стук и чей-то голос произнес: „Суд идет!
Прошу встать!">>
Перевод восклицания судебного пристава требует опущений ("Order in
the Court!" = 0), смысловых сдвигов (деятель — действие: His Honor,
the Court! — Суд идет!) и др.
Не менее сложные трансформации влечет за собой порой перевод
устойчивых формул речевого этикета (behabitives): "See you later, Магу"
— Пока, Мэри..., "Ве seeing you, John" — Ну будь здоров, Джон; The two
cadets exchanged the careless 'See you's' that people say when they know
they will see each other again in a few hours (Life) — «Курсанты
обменялись небрежным „Пока", которое произносится, когда люди
знают, что им предстоит снова увидеться через несколько часов».
Русские эквиваленты этих формул речевого этикета подыскиваются как
"готовые блоки", соответствующие данной коммуникативной ситуации
(п рощ ани е, н еф ор м альн ы е ро л ев ы е от но ш ени я между собеседниками).
УСТАНОВКА НА ПОЛУЧАТЕЛЯ
Рассмотрим следующее звено в коммуникативной цепи,
представленное элементами ТП в первичной коммуникации иТ'П 2во
вторичной. Основной прагматической установкой, характеризующей это
звено, является учет расхождений в восприятии одного и того же текста
со стороны носителей разных культур, участников различных
коммуникативных ситуаций. Здесь сказываются различия в исходных
знаниях, представлениях, интерпретационных и поведенческих нормах. По
сути дела, этот раздел весьма наглядно подтверждает мысль о том, что
"область лингвистической прагматики не имеет четких контуров"
[Арутюнова, Падучева, 1985, 41]. В самом деле, круг вопросов,
входящих в сферу прагматических отношений "текст—получатель", тем
более в ситуации, при которой первичные коммуникативные отношения
проецируются на вторичные, настолько широк, что едва ли может
быть исчерпывающе освещен в рамках настоящего раздела. Поэтому мы
ограничимся лишь некоторыми из многочисленных переводчес-
152
ких проблем, имеющих самое непосредственное отношение к установке на
иноязычного получателя.
Прежде всего начнем с отражаемой в тексте предметной ситуации. В
этой связи особый интерес представляет перевод реалий — изучаемых
внешней лингвистикой понятий, относящихся к государственному
устройству данной страны, истории, материальной и духовной культуре
данного народа. Сама специфика реалий такова, что они часто
находятся вне фонда знаний носителей другой культуры и другого
языка.
Как отмечают С. Влахов и С. Флорин, «понятие "перевод реалий"
дважды условно: реалия, как правило, непереводима (в словарном
порядке), и, опять-таки, как правило, она передается (в контексте) не
путем перевода... Основных трудностей передачи реалий при переводе две:
1) отсутствие в ПЯ соответствия (эквивалента, аналога) из-за отсутствия у
носителей этого языка обозначаемого... объекта (референта) и 2)
необходимость наряду с предметным значением (семантикой) реалии
передать и колорит (коннотацию) — ее национальную и историческую
окраску» [Влахов, Флорин, 1980,79—80].
В тех случаях, когда у реалии есть словарный эквивалент в языке
перевода, казалось бы, их перевод не связан с особыми трудностями и
едва ли может быть отнесен к числу cruces translatorum ("крестных мук
переводческих") [Левый, 1974, 149], например: — Да вот хоть черкесы, —
продолжал он, — как напьются бузы на свадьбе или на похоронах, так и
пошла рубка (Лермонтов) — Take even the Chercassians,' he went on, 'as they
drink their fill of bouza at a wedding or a funeral, the fight begins'.
Однако даже тогда, когда такой эквивалент действительно существует и
зафиксирован в словарях, переводчик далеко не всегда может быть уверен в
том, что эквивалент входит в рецептивный словарь конечного получателя:
Подъехав к подошве Кайшаурской горы, мы остановились возле
духана...(Лермонтов) — On reaching the foot of the Kashaur mountain, we
stopped outside a dukhan... Английский переводчик М. Паркер
сопровождает образованный путем транслитерации словарный эквивалент
примечанием: "Caucasian tavern." Показательно, что аналогичным образом
поступают и составители словарей. Так, составитель "Oxford Russian-
English Dictionary" M. Уилер, переводя духан как dukhan, сопровождает
его пояснением: "inn in Caucasus".
Весьма часто при передаче реалий используются гиперонимические
(генерализирующие) трансформации, в ходе которых снимаются
дифференциальные признаки реалий, составляющие их национальную
специфику. Такое решение может быть мотивировано тем, что
перенасыщение текста элементами национального колорита может, как
отмечалось выше, приводить к нарушению адекватности перевода. Ср.
следующий пример: За неимением комнаты для проезжающих на станции
нам отвели ночлег в дымной сакле (Лермонтов) — As there was no room
for travellers at the post house, we were given lodging in a smoky hut.
Слово hut определяется в "Oxford's Advanced Learner's Dictionary" как a
small, roughly made house or shelter. В "Большом
англо-русском словаре" значение этого слова раскрывается с помощью
цепочки синонимов — 'хижина', 'лачуга', 'хибарка'. В то же время в "Толковом
словаре русского языка" заимствованное из грузинского сакля
определяется как 'хижина, жилище кавказских горцев'. Английский
эквивалент не содержит сам по себе указания на то, что речь идет о жилище
кавказских горцев, но это опущение восполняется контекстом.
Существенным элементом выбора той или иной переводческой
трансформации при переводе реалий является функциональная роль,
которую они выполняют в данном тексте, например: — Про матушку
нечего сказать, женщина старая. Четьи минеи читает, со старухами
сидит, и что Сенька-брат порешит, так тому и быть (Достоевский) —
Mother is all right. She's an old woman, reads the lives of the saints, sits with
her old women, and what my brother says goes. Церковно-историческая
реалия "Четьи минеи" означает издание православной церкви — книгу для
чтения на каждый день месяца, содержащую преимущественно жития
святых. В гиперонимическом переводе снимается ряд дифференциальных
сем: книга для чтения, на каждый день месяца. Но эта детализация в
данном случае не столь важна. Ведь назначение фразы Четьи минеи
читает...заключается в том, чтобы показать набожность матери Рогожина.
Гиперонимическая трансформация преследует в данном случае
стилистические цели: она передает экспрессивную окраску исходного
выражения.
Для восполнения лакун в системе номинации языка перевода широко
используется и интергипонимический способ перевода реалий, т.е. замена
одного видового понятия другим в рамках единого родового понятия.
Здесь, так же как и в случае генерализации (гиперонимической
трансформации), действует функциональный принцип: решающим
критерием при выборе способа перевода является степень релевантности
дифференциальных признаков, отличающих одно видовое понятие от
другого: 'I had Earl take down their names and subpoena 'em for the inquest
next Monday.'And the coroner proceeded to retail their testimony about the
accidental meeting of Clyde (Dreiser) — "— Я велел Эрлу записать их
имена, заполнить повестки и вызвать их в понедельник для допроса. — И
следователь подробно передал показания этих людей об их случайной
встрече с Клайдом".
В переводе американские реалии coroner и inquest приравниваются к
русским словам следователь и допрос. В американском словаре "The
Random House Dictionary | of the English language" coroner определяется
следующим образом: "an officer, as of a county or municipality, whose chief
function is to investigate by inquest, or before a Jury, any death, not clearly
resulting from natural causes." Таким образом, речь идет о специальном
должностном лице, судебном дознавателе ("коронере"), производящем
дознание с участием присяжных в случае насильственной смерти.
"Коронер" и "следователь", точно так же как "дознание" и "допрос", —
это смежные, но не идентичные понятия. "коронер" и "следователь" —
два видовых понятия в рамках родового "должностное лицо, производящее
предварительное следствие", а "следствие" и "дознание" — в рамках
родового понятия "выяснение обстоятельств уголовного дела". Поскольку
дифференциация этих понятий
в данном контексте несущественна, переводчик заменил их близкими, хотя
и не тождественными, понятиями культуры воспринимающей среды. При
этом он сознательно пошел на некоторые (пусть незначительные)
смысловые потери, которые не позволяют рассматривать приведенный
выше вариант как полностью эквивалентный оригиналу, хотя и не
нарушают охарактеризованных выше условий адекватности.
В ряде случаев переводчик использует в качестве межкультурного
соответствия культурные аналоги, занимающие иное место в
соответствующей системе и отличающиеся рядом существенных
характеристик, но совпадающие по ряду функциональных признаков,
релевантных для данной ситуации. В этих случаях перевод сводится к
замене той или иной культурной, исторической или иной реалии ее
контекстуальным аналогом: Alas! we shall never hear the horn sing at
midnight, or see the pike-gates fly open any more (Thackeray) — "Увы!
Никогда уже не услышим мы звонкого рожка в полночи и не увидим
взлетающего вверх шлагбаума".
Pike-gate и шлагбаум представляют собой не тождественные реалии
(pike-gate — турникет на заставе, где взимается подорожный сбор). Однако
наличие у них функционального инварианта (барьер на дороге)
обеспечивает их взаимозаменяемость в этом контексте.
Если в приведенном выше примере национальная реалия заменяется
нейтральным аналогом (pike-gate — шлагбаум), то в следующем
примере национальная русская реалия заменяется английской: А что
касается отцов и дедов, то они у нас и однодворцами бывали
(Достоевский) — As for our fathers and grandfathers, some of them were
only peasant freeholders. Рус. однодворец (низший разряд служилых людей,
владевших небольшой землей) и англ, peasant freeholder обнаруживают,
несмотря на социально-исторические различия, ряд общих, релевантных
для данного контекста признаков (личная свобода, владение небольшим
земельным участком, промежуточное положение между крестьянами и
помещиками).
Проблема перевода реалий тесно соприкасается с пресуппозицией,
одной из важнейших категорий прагматики. Самое непосредственное
отношение к проблеме реалий имеет тот класс пресуппозиций, который Н.Д.
Арутюнова и Е.В. Падучева относят к прагматическим презумпциям,
касающимся знаний и убеждений говорящих. "Говорящий, который
высказывает суждение S, имеет прагматическую презумпцию Р, если он,
высказывая S, считает P само собой разумеющимся — в частности,
известным слушателю" [Арутюнова, Падучева, 1985, 39]. Отсюда следует,
что понятие прагматической презумпции тесно связано с понятием
фоновых знаний (background knowledge), т.е. исходных знаний,
имплицитно присутствующих в высказывании.
Перевод вносит существенные коррективы в прагматические
презумпции исходного текста. Ведь если отправитель исходного текста
считает P само собой разумеющимся и, стало быть, известным
читателю исходного текста, то из этого еще не следует, что данная
прагматическая презумпция остается в силе и для читателя перевода —
носителя другого языка и другой культуры.
Именно поэтому при передаче реалий, неизвестных или малоиз-
155
вестных иностранному получателю, переводчик нередко предпочитает
прибегать к поясняющим добавлениям или к поясняющему
(интерпретирующему) переводу: A call to stop the Saturn contract from
becoming the pattern is among the 25 resolutions adopted by Local 599 of
GM's Buick City auto complex in Flint, the largest of the UAW contingents
in GM — «Требование не допустить, чтобы контракт на строительство
центра автомобильной промышленности „Сатурн" стал эталоном на
будущее, является одной из 25 резолюций, принятых местной
профсоюзной организацией № 599 в Бюик Сити, центре
автомобилестроения компании „Дженерал моторс" во Флинте, где
сосредоточен крупнейший контингент членов Объединенного профсоюза
рабочих автомобилестроительной, аэрокосмической и сельскохозяйственной
промышленности, работающих в этой компании».
Здесь отсутствие у отправителя и получателя одинаковых
прагматических презумпций обусловливает ряд поясняющих добавлений:
the Saturn contract — контракт на строительство центра автомобильной
промышленности "Сатурн", GM — компания "Дженерал моторс", local —
местная профсоюзная организация, auto complex — центр автомобильной
промышленности.
Поясняющий перевод нередко принимает форму развертывания
усеченного или сокращенного обозначения той или иной реалии: ...they had
the best pew at the Foundling...(Thackeray) — "...у них была самая лучшая
скамья в церкви воспитательного дома". Foundling в английском тексте
представляет собой усеченный вариант Foundling Hospital
'воспитательный дом'. Встречающееся в том же предложении слово pew
'скамья со спинкой в церкви служит основанием для пресуппозиции о
существовании в воспитательном доме церкви. Отсюда серия
развертывающих трансформаций: Foundling 'воспитательный дом' —
церковь воспитательного дома.
Наряду с поясняющим дополнением часто используется поясняющий
(интерпретирующий) перевод: —...Я тогда, князь, в третьегодняшней
отцовской бекеше через Невский перебегал, а она из магазина выходит, в
карету садится (Достоевский) — "...You see, Prince, I was just running across
Nevsky Avenue in my dad's long three-year-old overcoat when she came out
of the shop and got into her carriage." Здесь бекеша 'старинное долгополое
пальто' объясняется как long overcoat.
Порой реалия, знание которой входит в прагматическую презумпцию,
лежащую в основе исходного текста, одновременно представляет собой
аллюзию — стилистическую фигуру, намек посредством упоминания
общеизвестного реального факта, исторического события, литературного
произведения и т.п. Приведем в качестве примера известный эпизод из
"Пигмалиона" Б. Шоу. Профессор Хиггинс удивляет прохожих своей
феноменальной способностью определять, откуда они родом, по их
выговору. В разговор вмешивается саркастически настроенный
прохожий и говорит, что он легко определит, откуда сам Хиггинс: I сап
teil you where you come from. You come from Anwell. Go back there - "Я
вам скажу, откуда вы сами. Из Бедлама. Вот и сидели бы там". Hanwell
(или, как его произносит говорящий на кокни прохожий, Anwell) —
название лондонского пригорода, где распо-
156
ложена известная психиатрическая клиника — факт, входящий в фоновые
знания английского читателя, но едва ли известный русскому. Переводчик
использует интергипонимический сдвиг: Хэнуэл — Бедлам.
Ср. еще один пример из Шоу: At Harrow they called me the Woolwich
Infant — «В Хэрроу меня звали „мальчик из арсенала"». Woolwich Infant,
кличка, которую дали одноклассники персонажу из "Майора Барбары"
Стивену, — намек на его происхождение: Вулидж — район в восточном
Лондоне, где расположен знаменитый арсенал (отец Стивена — крупный
оружейный фабрикант). Перевод на русский язык потребовал раскрытия
импликации: the Woolwich Infant — "мальчик из арсенала".
Среди переводимых аллюзий особое место занимают ссылки на
литературные произведения и литературных персонажей, хорошо известных
получателю исходного текста, но необязательно знакомых получателю
конечного текста. Так, в русском языке источником многочисленных
литературных аллюзий является "Горе от ума" Грибоедова, произведение
малоизвестное английскому и американскому читателю. Дословная
передача такого рода аллюзий, как правило, не достигает своей цели,
оставляя нераскрытой лежащую в ее основе импликацию, например: Их
злоба, негодование, остроумие — помещичьи (даже
дофамусовские)...(Достоевский) — Their malice, Indignation, and wit are all
typical of the men of that class (even before Famusov)...
Even before Famusov, не снабженное ни примечанием, ни поясняющим
дополнением, никак не может быть признано прагматически
эквивалентным рус. даже дофамусовские. Здесь, очевидно, необходимо
раскрыть аллюзию либо путем построчного комментария, либо одним из
описанных выше способов: early in the Century, at the turn of the Century,
etc.
Иногда возникает возможность нахождения сходной литературной
аллюзии из другого, хорошо известного иноязычному получателю,
источника. Этот прием, нередко используемый переводчиками, требует
предельной осторожности. Ср., например, следующие переводы одного и
того же отрывка из "Идиота" Достоевского:
...ведь ты мертвый, отрекомендуйся мертвецом: скажи, что "мертвому
можно все говорить"... и что княгиня Марья Алексеевна не забранит, ха-
ха! —
а) перевод советского переводчика Ю.М. Катцера: —...but you're dead,
you know. Introduce yourself to her дs a dead man and say, "The dead are
allowed to say anything" — Princess Maria Alekseevna wont scold you ha-ha!
Здесь Princess Maria Alekseevna сопровождается примечанием
переводчика: A personage in Wit Works Woe, the celebrated classical
comedy in verse by Alexander Griboyedov (1795-1829). Roughly, the Russian
equivalent of Mrs. Grundy;
б) перевод английского переводчика Д. Магаршака: ...but you're dead — dead
— introduce yourself as a dead man, tell her, "A dead man may say anything"
— and that Mrs. Grundy won't be angry, ha-ha!
Госпожа Гранди, которую вводит в свой перевод Д. Магаршак,
ограниченная женщина, нетерпимо относящаяся к любым нарушениям
светских условностей, — персонаж, упоминаемый в пьесе "Speed the
Plough" (1798) английского драматурга Т. Мортона.
Думается, что превращение княгини Марьи Алексеевны в госпожу
Гранди привносит в текст "чуждый национальный колорит", приводит к
его "англизации". Поэтому более приемлем перевод Ю.М. Катцера.
Рассмотрим вопрос о роли переводческих примечаний в переводе
реалий. Сравнение двух переводов романа Достоевского "Идиот"
свидетельствует о том, что Ю.М. Катцер широко использует этот
прием, тогда как в переводе Д. Магаршака примечания переводчика
практически не встречаются.
Без пояснения или примечания смысл аллюзии в переводе
Магаршака часто остается неясным: Подколесин в своем типическом
виде, может быть, даже и преувеличение, но отнюдь не небывальщина
(Достоевский) — As a type, Gogol's character Podkolyosin is perhaps an
exaggeration but he is not by any means a myth.
Для адекватного раскрытия аллюзии необходимо было примечание
или объяснительное дополнение, раскрывающее релевантные для
данного текста черты Подколесина (нерешительный, колеблющийся,
неуверенный в себе, например: Gogol's irresolute character
Podkolyosin...).
Отсутствие в переводе M. Паркера ссылки на источник аллюзии не
дает возможности воспроизвести существенный элемент культурного
фона "Героя нашего времени": На западе пятиглавый Бешту синеет,
как "последняя туча рассеянной бури" — Five-peaked Beshtau looms
blue in the west like "the last cloud of a dispersed storm" (по-видимому,
следовало: like Pushkin's "last cloud...").
Точно так же возникают сомнения относительно раскрытия смысла
аллюзии в переводе на русский язык следующего отрывка из пьесы
Шоу "Майор Барбара":
U n d e r s c h a f t . ..."My ducats and my daughter!" —
«Андершафт. „Мои дукаты и моя дочь!"»
В этом эпизоде Андершафт цитирует слова Шейлока из пьесы
Шекспира "Венецианский купец", когда узнает, что его дочь сбежала,
унеся с собой его деньги. Широко известная в английском языке
цитата, импликация которой предельно ясна читателю оригинала, едва
ли будет полностью понятна русскому читателю.
Раскрытие лежащих в основе текста пресуппозиций и импликаций
требует порой глубокого проникновения во внеязыковой контекст. Об
этом, в частности, свидетельствует следующий отрывок из книги "Don't
Fall Off the Mountain", автобиографии американской кинозвезды
Шерли Маклейн: I was born into a cliche-loving middle class Virginia
family. То be consistent with my background I should have married an
upstanding member of the community and had two or three strong-bodied
children who ate Wonder Bread eight ways.
Этот пример приводится в цитированной выше книге В. Вильса.
Пример сопровождается переводом на немецкий язык Евы Шенфельд: Ich
wurde in ein; traditionsbewusste KleinbOrgerfamilie Virginias
hineingeboren. Um den klischeevorstellungen meiner Umwelt zu genьgen,
hдtte ich ein aufstrebendes Gemeindemitglied ehelichen und ihm zwei bis
drei
wohlgeratene Kinder gebдren mьssen, die Gesundheitsbrot auf acht
verschiedene Arten assen.
Не удовлетворенный этим переводом, Вильс предлагает свой
собственный вариант: Ich kam im Virginia als King einer
klischeeliebenden Mittelstandsfamilie zur Welt. Hдtte ich ihren
gesellschaftlichen Vorstellungen treu bleiben wollen, hдtte ich ein
stattliches Mitglied unserer Gemeinde heiraten und zwei oder drei krдftige
Kinder bekommen (kriegen) mьssen, die Golden Toast auf achterlei Art
assen.
Ср. наш собственный перевод этого отрезка на русский язык: 'Я
родилась в Вирджинии в мыслящей прописными истинами мещанской
семье. Если бы я осталась верной своей среде, то вышла бы замуж за
столпа местного общества и родила бы ему двух или трех крепышей,
вроде тех, которых изображают на рекламах детского питания'.
Здесь основной пресуппозицией, лежащей в основе выбора языковых
вариантов при переводе является то, что автор порвал со своей средой.
Отрицательное, ироническое отношение к этой среде является
лейтмотивом всего отрывка. Так, Е. Шенфельд передает middle-class
family как Kleinbьrgerfamilie. В. Вильсу такой перевод представляется
отступлением от подлинника, переоценкой, привносящий в текст
пейоративную коннотацию. С этим едва ли можно согласиться (ведь и
в английском языке middle-class не вполне нейтральное понятие).
Известная нейтрализация оценочного признака происходит при
передаче англ, cliche'-loving посредством нем. traditionsbewusst, но это
компенсируется при передаче background словосочетанием
Klischeevorstellungen meiner Umwelt.
Пожалуй, наиболее интересным компонентом этого отрывка является
его концовка: ...two or three strong-bodied children who ate Wonder Bread
eight ways. Разумеется, американскому читателю хорошо знаком этот
широко рекламируемый продукт. Фраза who ate Wonder Bread eight
ways воспроизводит в несколько модифицированном виде текст
популярной рекламы. Вариант, предлагаемый Е. Шенфельд (die
Gesundheitsbrot auf acht verschiedene Arten assen) не раскрывает
коннотации оригинала. Единственное преимущество, которым
обладает по сравнению с ним вариант В. Вильса, — это введение в
текст названия хлебного продукта — Golden Toast, знакомого
западногерманскому читателю. Однако и здесь коннотация исходного
текста не раскрыта.
Попытаемся обосновать предлагаемый нами перевод. Фраза cliche-
loving middle-class family переводится как 'мыслящая прописными
истинами мещанская семья'. В русском языке слово клише чаще всего
ассоциируется с газетными штампами и означает шаблонное
выражение, избитую мысль. Отсюда — 'мыслящая прописными
истинами', выражение, более приемлемое в данном контексте и более
понятное, чем, скажем, 'любящая клише'. В предлагаемом нами
варианте middle-class family переводится как 'мещанская семья', что
вполне соответствует общей оценочной коннотации отрывка.
Наконец, в концовке предпринимается попытка раскрыть скрытые
ассоциации текста. ...two or three strong-bodied children who ate Wonder
Bread eight ways передано как '...двух или трех крепышей, вроде тех,
которых изображают на рекламах детского питания'. Такой перевод
может показа<