Восстановительные линзы

Ховард Зер Восстановительное правосудие: Новый взгляд на преступление и наказание Howard Zehr Changing Lenses A NEW FOCUS FOR CRIME AND JUSTICE

ЧАСТЬ IV Новые линзы

Глава 10

Восстановительные линзы

В данную минуту, размышляя над этой главой, я собираюсь идти в суд. Молодому человеку восемнадцати лет, моему сосе­ду, будет вынесен приговор. Он признал себя виновным в том, что преследовал домогательствами соседскую девочку. Ее мать обратилась ко мне за помощью. Она не хочет, чтобы юношу отправили в тюрьму, где он сам может оказаться жертвой, но хочет, чтобы он изменил свое поведение. «Если бы это был кто- нибудь другой, я, наверное, была бы готова его повесить. Но Тед нуждается в помощи», — сказала она мне.

Тед и до этого приставал к детям, включая и одну из моих дочерей.

«На какое-то время я отложу вынесение приговора, — ска­чал судья. — Честно говоря, не знаю, что делать. Ховард, может быть, вы поможете?»

С чего же следует начинать в таком деле? Я начал размыш­лять об этом случае вполне традиционно. Юноша нарушил за­кон. Что из этого следует по закону? Какое решение примет суд? Как следует суду поступить с ним? Затем я вспомнил о том, что является предметом данной книги, и понял, что нужно сменить рамку размышлений.

Рамка — вот что делает возможным новый взгляд. Как мы интерпретируем то, что произошло? Какие факторы здесь наи­более значимы? Какие действия с нашей стороны возможны и уместны? Линзы, через которые мы смотрим, определяют то, как мы ставим задачу и, соответственно, как решаем ее. Эта книга — о таких линзах.

Много лет я занимался фотографией. Одно из моих откры­тий состояло в том, насколько принципиально линзы, через которые я смотрю, определяют конечный результат. От выбора линз зависят условия работы и то, как я вижу. Если я выбираю «слабые» линзы (с низкой светосилой), изображение будет тус­клым, и при недостаточном освещении довольно трудно полу­чить фотографии хорошего качества.

Фокусное расстояние линзы тоже играет определенную роль. Широкоугольная линза обеспечивает большой обзор, включает в кадр много предметов. Но при этом может постра­дать изображение, и пропорции будут нарушены: близлежащие предметы увеличатся, а те, что находятся на заднем плане, уменьшатся. Изменятся и формы предметов, расположенных по краям кадра. Например, круглые предметы примут форму эллипсов.

Длиннофокусные линзы позволяют увидеть в кадре мень­ше предметов и тоже искажают изображение, но иначе, чем широкоугольные: предметы кажутся больше, зато расстояния сокращаются — предметы кажутся расположенными ближе, чем на самом деле, и к камере, и друг к другу.

Следовательно, выбор линз предопределяет то, что попадет в кадр, а также пропорции и расположение попавших в кадр предметов. Подобным же образом «линзы», которые мы исполь­зуем для рассмотрения таких явлений, как преступление и правосудие, влияют на то, «какие предметы попадают в кадр» и что мы в них выделяем, а также, какой результат кажется нам наи­более приемлемым.

Мы смотрим на преступление через «карательные линзы». Уголовное судопроизводство, где используются эти линзы, не в состоянии учитывать значительную часть потребностей жертв и преступников. Жертвы оказываются вне процесса, но при этом не достигается и декларируемая цель, которая со­стоит в том, чтобы заставить преступников отвечать за соде­янное и страхом наказания предотвратить дальнейшие пре­ступления.

Такие дефекты привели к широко распространенному в наше время ощущению кризиса. Неоднократно предпринима­лись попытки реформ. Такие модные затеи, как установление электронного мониторинга и постоянного контроля, представ­ляют собой лишь последние новшества из длинного ряда таких «решений». И однако, система уголовной юстиции показала удивительную сопротивляемость всяким положительным но­вовведениям, сводя на нет любые попытки реформ. Похоже, правду говорит французская пословица: «Чем больше вещи ме­няются, тем больше они остаются теми же».

Я уверен, что причина таких неудач лежит в нашем выборе линз — в исходных представлениях о преступлении и правосу­дии. Эти представления, которые определяют нашу реакцию на совершенное зло, идут вразрез не только с реальными пробле­мами преступления, но и с нашими христианскими корнями, и даже с историей Запада. Чтобы разобраться в сложившейся ситуации, нам следует обратить свой взор за пределы псевдо­решений типа альтернативных наказаний и даже альтернатив самим наказаниям. Следует обратиться к альтернативному видению самой проблемы, а отсюда — и ее решений. Профессор Кэй Харрис, специализирующаяся на исследованиях по при­говорам, напоминает нам, что вопрос стоит о смене ценнос­тей, а не о смене технологии наказания (1).

Наши неудачи свидетельствуют о неисправности всей сис­темы, требующей перемен. Но есть и указатели, задающие на­правления поиска: проблемы, порожденные переживаниями и нуждами пострадавших и преступников; принципы правосу­дия, предложенные нам Библией; исторический опыт общин­ного правосудия; а также более близкий нам опыт, полученный на «экспериментальных площадках», — все это источники новых подходов. Возможно, на основе этих подходов мы сможем создать новые линзы.

Но, может быть, вместе с новыми линзами зародится и новая парадигма? Парадигма — это больше, чем просто ви­дение или проект. Она возникает тогда, когда есть четко сфор­мулированная теория в сочетании с последовательной «грам­матикой» и способами реализации, а также некоторая сте­пень единодушия. В задачи парадигмы не входит решение всех проблем, но она должна решить самые насущные и ука­зать направление движения. Сомневаюсь, что мы уже к это­му пришли.

На нынешнем этапе более реалистичны альтернативные концепции, базирующиеся одновременно на принципе и опы­те, которые могли бы помочь нам в поисках выхода из совре­менного кризиса. Мы можем прибегнуть к помощи новых линз, даже если они и не представляют собой законченной парадиг­мы. Новое видение может стать вектором, указывающим направление, в котором следует двигаться, экспериментируя и открывая новые горизонты.

В этом поиске нам предстоит сформировать понимание, какими должны быть нормы; мы не стремимся охватить все ситуации, речь идет именно о стандарте, а не о том, как дей­ствовать в каждом конкретном случае. При использовании ка­рательных линз в поле зрения попадают необычные, экстра­ординарные случаи, а процедуры, необходимые для решения таких дел, стали нормой и для «обычных» дел. Действитель­но, некоторые преступники настолько опасны от рождения, что их необходимо как-то обуздать; и кто-то должен принять соответствующее меры, руководствуясь особыми правилами. Некоторые преступления настолько ужасны, что требуют ис­ключительных решений. Но не этими, особыми, ситуациями должны определяться нормы. Поэтому, в первую очередь, нам следует установить содержание понятия преступления и то, каким должен быть ответ на него, учитывая при этом и воз­можность исключений из правил. Таким образом, пока преж­девременно замахиваться на охват всего спектра реальных си­туаций, скорее, следует подумать о том, что должно стать нор­мой.

Одна из возможностей начать поиск — спустить преступ­ление с высоты абстракции. Это значит понять его так, как учит Библия и как мы сами переживаем его в своем опыте: как оскорбление, как насилие над человеком и отношения­ми. Следовательно, правосудие должно сосредоточить свое внимание на восстановлении справедливости, правильного порядка вещей.

Попробуем кратко охарактеризовать два противоположных взгляда на правосудие, обусловленных применением соответ­ствующих линз.

Карательное правосудие.

Преступление — это насилие над государством и определяется как ви­новное нарушение закона. Правосудие устанавливает виновность и на­кладывает наказание в ходе регулируемого определенными правилами со­стязания между преступником и государством.

Восстановительное правосудие.

Преступление — это насилие над людьми и отношениями. Оно по­рождает обязательства восстановить правильный порядок вещей. Пра­восудие, привлекая к участию пострадавшего, преступника и общину, пы­тается найти решение, которое способствовало бы возмещению ущерба, примирению и восстановлению доверия.