Мотивация профессиональной речи 6 страница

Как это ни парадоксально, все сказанное об аргументе распространяется и на такое явление, как факт. Факт — это действительное, т.e. достоверное событие[11].

Достоверное событие есть элемент внешнего мира, который интерпретируется человеком с известной мерой погрешности. Это означает, что, даже если вы очевидец факта, если он произошел на ваших гла­зах, это еще не значит, что вы способны его правильно и адекватно интерпретировать. Это научное положение обычно плохо понимается на бытовом уровне, однако давно учитывается, скажем, в юриспруденции. Каждый процесс, каждое следствие на протяжении веков сталкивается с одной и той же трудностью: несколько человек наблюдали одно и то же событие, их просят дать показания, у них нет никаких внутренних оснований, никакой мотивации давать ложные показания, и, с их точки зрения, они дают истинные показания, но показания при этом р а з н ы е. И как потом использовать эти показания, какое из них принимать за достоверное, а какое нет, непонятно — они только запутывают след­ствие. Положим, пять человек наблюдали, как один другого ударил ножом, и пять человек дают разные описания того, что они наблюдали, иногда прямо противоположные. Один увидел рассчитанный, точный удар; другой — угрозу ножом с последующим несчастным случаем из-за неверного движения жертвы; третий — превышение необходимых пределов самообороны преступника; четвертый — предварительное доведение жертвой преступника до состояния аффекта и невменяемос­ти; пятый — попытку самоубийства, совершенную жертвой. Что это означает? Это еще раз подтверждает, что анализаторы со значительной мерой погрешности воспринимают действительность, тем более что угол зрения, т.е. точка видимости в рассматриваемой ситуации, обычно разный. Затем в мозгу происходит перекодирование того зрительного или звукового образа, который зафиксировали анализаторы (переко­дирование тоже происходит с большими погрешностями), а потом на это накладываются погрешности памяти и индивидуальные ассоциации, связанные не с этим событием, а с чем-то, ассоциативно сходным в лич­ной жизни свидетеля, и описания событий оказываются несовпадаю­щими. Например, если преступник внешне представлял собой тип, фи­зиологически неприятный свидетелю, показания обязательно окажутся более жесткими. В качестве примера можно привести внутреннее негативное отношение людей, основанное на этническом различии, что является серьезной проблемой в многонациональных государствах. Пред­положим, свидетелями некоторого криминального поступка, произо­шедшего между белым и негром, являются люди разного цвета кожи. Как правило, они дают разные показания, даже если к инциденту ника­кого отношения не имеют и у них нет оснований для дезинформации. Человек с этим ничего сделать не может, он действительно так увидел событие: его восприятие, в частности связанное с этническим неудоволь­ствием, на бессознательном уровне определяет его оценку события. Это одна из причин распространенного бытового мнения о том, что во мно­гих бедах страны виноваты люди какой-то определенной национально­сти. Имеется в виду мнение отдельных людей, которое основано на том же феномене: человек, оценивая что-то негативное, произошедшее с другим человеком или с целым обществом, искренне верит в то, что он нашел источник этой беды. Как он его ищет? В соответствии с бессозна­тельным негативным отношением к людям определенной националь­ности, с неприятием чего-то инородного в религиозном, в этническом, в культурологическом отношении, в системе привычек, в манере себя вести и даже во внешности. Надо понять, что можно обвинять людей в неприязни к другой нации, в расизме, и с социальной точки зрения это обвинение совершенно оправданно, но с психологической точки зре­ния человека в этом обвинять нельзя, потому что он не властен над своим бессознательным. Это факт внутреннего чувства вины человека, ощущения собственной греховности. А в принципе разве можно обви­нять человека в том, что он, скажем, любит блондинов и не любит брю­нетов? Нельзя. Другое дело, что на эмоциях подобного рода не может быть построена социальная, политическая программа общества, кото­рая в этом случае приводит к преступлению, называемому нацизмом. Индивидуальная же реакция одного человека на другого не подлежит оценке с внешней стороны, она подлежит только внутренней само­оценке.

Итак, свидетельские показания, данные, казалось бы, совершен­но непредвзятым человеком, часто оказываются необъективными. А так как свидетельские показания и факты вообще часто используют­ся в доказательстве, то, анализируя аргументацию, следует помнить о возможной мере существующей в ней информационной погрешнос­ти. Тем не менее, если человек является очевидцем, обычно к его мне­нию можно прислушаться, но с известной мерой внутренней осторож­ности и недоверия.

В некоторых случаях показания очевидцев вообще не могут быть оценены как адекватные, например в случаях наблюдения НЛО. Четырнадцать человек одновременно наблюдали необычное явление. У них были взяты показания, которые по обыкновению оказались мало похожи друг на друга. Вот зафиксированные впечатления:

1. Маленький, летевший прямо к земле и увеличивающийся в размерах шарик; небо при этом стало каким-то черным; шар крутился вокруг своей оси, как глобус; и даже можно было ра­зобрать очертания материков и океанов.

2. В небе свет и какой-то ярко-голубой объект; объект будто взорвался, став наполовину огненно-красным, и выбросил три пылающих хвоста, достигших поверхности земли. Объект двигался в западном направлении и скоро исчез.

3. Все небо осветилось огромной вспышкой. Прямо перед глазами тарелкообразный объект начал делиться на две части, одна из которых оставалась голубой, а вторая — огненно-красной. Когда расстояние между половинками увеличилось, между ними образовалась соединительная лента в несколько метров толщиной. Вскоре объект взорвался.

4. Два светящихся круга, приближающихся друг к другу. Когда круги сблизились, на них зажглись два прожектора, ко­торыми эти круги осветили друг друга, после чего направили свет на землю. Через 2—3 минуты прожектора выключились, а светящиеся круги в полной тишине разошлись и исчезли.

5. Внезапно возникший ярко-оранжевый шар, имеющий раз­меры раз в десять больше полной луны, медленно проплыл с севера на юг и исчез там, как будто его выключили.

6. По небу медленно, с очень тихим гулом проплыла крас­но-оранжевая светящаяся чечевица. От горизонта до горизон­та она пролетела за 15 минут.

7. На небе отчетливо обрисованный черный квадрат. Квад­рат был виден в тучах, подсвеченных розовым светом. Размеры его приблизительно были равны двум лунным дискам. Квад­рат сохранился неизменным, несмотря на то, что тучи вокруг были в движении и, дойдя до границ квадрата, бесследно ра­створялись. Минут через десять квадрат разрушился, розовый свет пропал.

8. Не заметил ничего необычного.

9. Вертикальная пульсирующая веретенообразная черта ро­зово-оранжевого цвета. Высота черты была равна примерно 5 — 8 диаметрам луны. Явление продолжалось около 15 минут.

10. Километрах в 6 — 10 облака осветились ярким светом... Круг света становился все ярче. Было очевидно, что там, за облаками, что-то приближается к земле... Вырвавшись на огром­ной скорости сквозь облака, аппарат сразу затормозил. Ярко освещенный предмет имел форму полусферы. Сзади него по ходу полета тянулся мощный сноп света, напоминающий свет мощ­ного прожектора. Свечение было желтоватого цвета... Аппарат завис на 10— 15 секунд, а потом начал двигаться наклонно вниз, набирая все большую скорость. Он делал это с невероятной легкостью и буквально "растаял на глазах".

11. Объект в виде темной сигары с расположенными по ее краям рядами огоньков. На ее фоне было видно множество дру­гих огней, расположенных без видимого порядка. За "сигарой" летели три языка пламени, похожих на выхлоп ракеты.

12. С юго-запада на северо-восток летело светящееся тело, сзади которого, словно на привязи, летела яркая красная звез­да. На некотором расстоянии от них летело множество огонь­ков салатового цвета.

13. Увеличивающее свои размеры светящееся пятно, которое через некоторое время разделилось на три светящихся тела, при­чем тело, расположенное посередине, было в несколько раз боль­ше двух боковых, оно медленно превратилось в длинную вытя­нутую линию, светящуюся очень ярким светом, сравнимым по яркости с электросваркой.

14. Две звезды протянули друг другу как бы световые нити, которые соединили объекты между собой. Через 7 — 10 секунд из-за горизонта появилось множество светящихся шаров, кото­рые приближались, увеличивая свои видимые формы. Звезды и шары летели синхронно.

Из показаний видно, что некоторые из них принципиально различны. Один же человек утверждает, что, находясь в том же месте, он никакого странного явления не наблюдал.

Интересна библейская интерпретация того, что нам известно как «Колесница Иезекииля»:

"...когда я был среди пленных над рекой Хебар, небо раз­верзлось, и я увидел видение Господне... и вот вихрь пришел с севера, облако великое, и вьющийся огонь, и яркость была вок­руг него... И из середины его вышли подобия четырех живых существ. И вот каков был вид у них: они были как подобия че­ловека. И у каждого было четыре лица, и у каждого по четыре крыла. И ноги были — прямые ноги, и ступни, как у быка; и они сверкали, как чистая медь. И у них были руки ниже крыль­ев, по всем четырем сторонам... Их крылья прикасались одно к другому, и они не поворачивались, когда они шли прямо впе­ред... два крыла у каждого прикасались друг к другу, а два закрывали им тело..."

Конечно, когда речь идет об уфологических феноменах, то можно предположить (и не без оснований), что в этот момент происходит изве­стное воздействие на человеческий мозг, и люди галлюцинируют, при­чем галлюцинации, естественно, у них разные. Иными словами, объект может существовать, но это не значит, что анализаторы воспринимают его адекватно, а сознание правильно интерпретирует. Конечно, если мы встречаемся с иной, более высокой цивилизацией, то частичное пора­жение разума в этот момент у жителей Земли объяснимо: это позволяет высшему разуму многое от нас скрыть. Это понятно с общей точки зре­ния, но тем не менее... два человека стояли рядом и смотрели в одном и том же направлении: один видел нечто необычайное и может описать в мельчайших подробностях, а другой ничего не заметил...

Мера несоответствия в показаниях очевидцев любого, даже самого привычного события так велика, что сама возможность их использова­ния в аргументации может быть поставлена под сомнение.

Следует понять, что описание факта является далеко не лучшим аргументом, поскольку это только интерпретация, степень адекват­ности которой всегда может быть поставлена под сомнение. Если ар­гументация строится со слов очевидца, то ситуация еще больше ус­ложняется, поскольку мы апеллируем даже не к своей интерпретации, а к чужой.

Если все-таки приводить факты для аргументации, то откуда, если вы не очевидец, их описание можно брать? Из каких источников мож­но черпать информацию, каким из них в большей степени доверять? Ответ на этот вопрос имеет очень большое значение. Сначала следует обозначить источники информации, из которых для доказательства брать фактический материал нельзя. В первую очередь это средства массовой информации. Такое заключение может показаться парадок­сальным, потому что это очень распространенный способ аргумента­ции: человек что-то рассказывает, его спрашивают, откуда он это узнал, а он отвечает: "Как, по радио слышал. По телевизору смотрел. Все газеты об этом пишут". Почему нельзя черпать фактическую ин­формацию из прессы? Для ответа на этот вопрос следует обратить­ся к схеме, предложенной в главе "Классификация целевых установок речи", в которой представлены жанры устной и письменной словесно­сти в соответствии с основными задачами, которые этот жанр решает в речевой коммуникации. На схеме видно, что такой жанр словеснос­ти, как средства массовой информации (mass media) — радио, телевидение, пресса, не имеет задачи распространения знаний, т.е. адекватной передачи информации. СМИ существуют для формирования точ­ки зрения, наличие которой, в свою очередь, формирует намерения и стимулирует поступки. Mass media в своей основе — строго идеологизированный жанр. Важно понять, что средства массовой информации идеологизированы во всех странах мира. Таким образом, идеологизация средств массовой информации свойственна не только тоталитарному государству. Это универсальное свойство СМИ. Тоталитарное государство от демократического отличается только тем, что в первом все СМИ формируют одну и ту же точку зрения, а в демократическом каждая газета, телевизионный канал или радиопрограмма формируют точку зрения читателей, зрителей и слушателей в соответ­ствии со своей. Точка зрения редакции — это интерпретация досто­верных событий, которая навязывается публике. Точка зрения дру­гой редакции — это другая интерпретация тех же достоверных собы­тий, и она тоже навязывается публике и т.д.

В любой демократической стране каждому человеку дано право, если он не выходит за рамки законодательства, предлагать собствен­ную интерпретацию любого события вниманию всех, кто захочет с ней ознакомиться. Профессионально этим занимаются так называемые независимые журналисты.

Иногда журналисты берутся за формирование определенной точ­ки зрения, исходя не из своих убеждений или позиции своей редак­ции, а потому, что эта работа профинансирована определенным ли­цом или организацией.

При этом подчас крайне трудно бывает понять, чью точку зрения пропагандирует конкретный репортер. Публика в любом случае ока­зывается "одураченной".

Ни о какой адекватности отражения действительного события в mass media не может быть и речи. При рассмотрении любого события можно найти самую разную его интерпретацию, если взять как мож­но больше газет разной политической направленности или прослу­шать сообщение об этом событии по всем каналам отечественного и зарубежного радио и телевидения. Трактовки будут принципиально отличаться друг от друга.

Кто сказал, что интерпретация любимой вами газеты или про­граммы (а мы обычно выбираем такую прессу, которая нам ближе иде­ологически, и тем самым становимся добровольной жертвой еще боль­шего внешнего давления на наше сознание) является единственно вер­ной, т.е. адекватной действительно произошедшему событию (факту)? Конечно, это не так, хотя бы потому, что другие люди (подчас не глупее, а объективно умнее) выбирают другую прессу, точно так же, как вступают в другие движения и партии. Кто прав? Формирование мировоззрения конкретного человека — во-первых, уникальный, а во-вторых, бесконечный в течение его жизни процесс.

Несколько лет назад произошел прорыв нефтяных магистралей в Сибири. Оценка события прессой имела разброс от мелкого инциден­та до глобальной экологической катастрофы. Прочитав все, что на­писано о войне в Чечне в московской прессе, в азербайджанской, ар­мянской, французской, а заодно в американской, южноафриканской, иракской, можно обнаружить не только полярную интерпретацию событий, но и информационные сообщения, которые в принципе не могут быть скоординированы друг с другом. Если вы не очевидец, возможность оценить уровень достоверности интерпретации у вас от­сутствует.

Какие же тексты, какой жанр может быть использован для отбора фактов? Такой жанр существует: это научная и справочная литера­тура (монографии, словари, энциклопедии и др.), которая специаль­но предназначена для распространения знаний и передачи адекват­ной информации. Конечно, не в каждом таком издании и по поводу далеко не каждого факта дается точная и адекватная информация, но сам жанр соответствует этой задаче. Поэтому из научной и справоч­ной литературы можно и нужно черпать фактическую информацию. Для этой цели обычно предлагается использовать также научно-по­пулярную литературу, но это заключение спорное. В научно-попу­лярном тексте делается попытка изложить сложную теоретическую проблему простым, понятным языком, так как этот текст рассчитан на профессионально неподготовленного читателя. Ни один профессионал научно-популярную литературу не читает. Чтобы объяснить научное положение непрофессионалу, требуется построить текст, лишенный тер­минов, знание которых, в свою очередь, необходимо для понимания научной проблематики, — получается замкнутый круг. На дилетантс­ком уровне невозможно объяснить, например, процесс расщепления атомного ядра, поэтому научно-популярные статьи на эту тему объяс­нения не дают, а предлагают некоторые неформальные соображения по поводу проблемы, в результате чего возникает информационное иска­жение, такое значительное, что саму возможность достоверности сле­дует поставить под сомнение. Если достоверность информации в науч­но-популярных текстах представляется весьма условной, то сами эти тексты вряд ли подходят в качестве источника аргументации. Таким образом, для целей фактической аргументации можно использовать научную и справочную литературу, а научно-популярную с большой мерой осторожности. Если в компании нескольких человек один является профессионалом в какой-то области, а остальные — дилетантами и возникает научный спор, дилетанты, как правило, приводят аргументы, почерпнутые из научно-популярной литературы, а про­фессионал молчит, являясь ироничным свидетелем этой исполненной энтузиазма, но достаточно жалкой полемики.

Это типичная ситуация: чем меньше знаю, тем больше хочу спо­рить, поскольку, чем более человек образован, тем больше он понима­ет безбрежность своего незнания. Каждый раз, как он поднимается на новую ступеньку познания, ему открываются все большие дали, те, которые за пределами его знания. Человек, кичащийся своей эруди­цией, как правило, — человек примитивный, не видящий безбрежности интеллектуального горизонта, который открывается по мере дви­жения вверх точно так же, как путешественник видит все больше про­странства, взбираясь на гору, и только на вершине ощущает его бес­конечность. Известное изречение "Я знаю только то, что я ничего не знаю, другие не знают даже этого" (Сократ) может принадлежать толь­ко мудрейшему из людей, достигшему вершины мыслительного подъе­ма, доступного человеческому разуму.

Второе требование, которое предъявляется к аргументу, требова­ние достаточности для доказательства тезиса. Аргументация должна быть достаточной для людей, на которых она направлена. Важно понять, что мера достаточности неодинакова для разных людей. Это означает, что когда говорящий берется убеждать, скажем, десять человек одновременно в истинности некоторого тезиса, то часть людей будет убеждена уже после предъявления одного или двух аргументов; другие будут интеллектуально сопротивляться дольше, некоторые еще больше и т.д. Таким образом, сама достаточность есть функция, которая меняется в зависимости от аргумента, где под аргументом пони­мается ментальность слушающего. Есть люди, более податливые к аргументации, есть люди, внутренне согласные с тезисом говорящего, но до конца не осознающие своего согласия, есть те, которые име­ют веские контраргументы, а есть люди, которым говорящий просто несимпатичен, и в силу этой неприязни к нему все, что он говорит, вызывает встречное неприятие — все это разные коммуникативные ситуации. Уровень достаточности аргументации всегда индивидуален. Достаточность не есть константа, это переменная, и ее значение зависит от множества факторов, связанных с конкретной личностью слушателя.

Несоблюдение требования достаточности основания ведет к логи­ко-речевой ошибке "не следует" (лат. non sequitur), сущность которой состоит в том, что положение, требующее доказательства, не вытекает, не следует из приведенных аргументов, т.е. предложенные доводы, сами по себе верные, не являются достаточным основанием для выдвинутого тезиса и поэтому не доказывают его.

Так, для доказательства истинности суждения о шарообразности Земли приводятся следующие наглядные доводы: 1) при приближении корабля к берегу сперва показываются из-за горизонта верхушки мачт, а потом уже его корпус; 2) после захода солнца его лучи про­должают освещать крыши высоких зданий, вершины гор и облака, а еще позднее — только облака. Но из этих доводов не следует, что Зем­ля шарообразна. Данные аргументы не обосновывают тезиса. Они доказывают только кривизну земной поверхности, замкнутость фор­мы, изолированность нашей планеты в пространстве. Истинность те­зиса о шарообразности Земли доказывается другими доводами, а именно: 1) в любом месте земли горизонт представляется окружностью, а дальность горизонта всюду одинакова; 2) во время лунного затме­ния тень Земли, падающая на Луну, всегда имеет округлые очерта­ния, а круглую тень при любом положении отбрасывает только шар; 3) свидетельства космонавтов. Из этих аргументов действительно вытекает истинность суждения о шарообразности нашей планеты.

Другая логико-речевая ошибка, связанная с нарушением требования достаточности аргументации, называется "от сказанного в относительном смысле к сказанному безотносительно" (лат. a dicto secundum quid ad dictum simpliciter). Существо этой ошибки заключа­ется в следующем: положение, являющееся верным при определенных условиях, приводится в качестве аргумента, годного при всех усло­виях, при всех обстоятельствах. Например, правильно, что бром явля­ется целебным средством при лечении ряда заболеваний. Но это суж­дение нельзя использовать в доказательстве в качестве аргумента без учета определенных условий. Известно, что если бром принять в боль­шой дозе, то он вызовет тяжелые отрицательные последствия. Значит, суждение "Бром является целебным средством при лечении ряда заболеваний" истинно лишь при определенных условиях.

Иногда по той же причине возникает логическая неправильность иного рода: из истинного тезиса пытаются вывести не вытекающие из него следствия. Например, из социального и юридического равенства мужчин и женщин в современном цивилизованном обществе вовсе неследует, что женщина не нуждается в покровительственном, обходи тельном отношении со стороны мужчины, т.е. не нуждается в снисхождении.

Требования истинности и достаточности вытекают из фундаментального закона формальной логики — закона достаточного основания (лат. lex rationis determinantis sive sufficientis ), согласно которому всякая истинная мысль должна быть обоснована другими мыслями, истинность которых доказана.

Символически закон достаточного основания изображается формулой:

Если есть В, то есть как его основание — А.

Открытие закона достаточного основания приписывается немецко­му философу Лейбницу, который его выразил в виде следующего прин­ципа: "Все существующее имеет достаточное основание для своего существования". Это означает, что ни одно явление не может быть истинным или действительным, ни одно утверждение не может быть справедливым без достаточного основания. Почему дело обстоит именно так, а не иначе. Закон достаточного основания Лейбниц считал принципом всех опытных истин, в отличие от закона противоречия, который истолковывался им как принцип всех истин разума.

Однако первую формулировку закона достаточного основания мож­но найти у Левкиппа и Демокрита: "Ни одна вещь не возникает беспри­чинно, но все возникает на каком-нибудь основании и в силу необходи­мости".

Требование обоснованности мышления отображает одно из глобальных свойств внешнего мира, где каждый факт, каждый предмет, каждое явление подготовлены предшествующими фактами, предмета­ми, явлениями. Ни одно явление не может появиться, если оно не подготовлено, если оно не имеет причины в предшествующих явлениях. Это закон объективной действительности. Река замерзает, так как понижается температура окружающего воздуха; дым поднимается вверх, так как он легче окружающей его атмосферы, и т.д. Одной из основных аксиом М.В. Ломоносова была следующая: "Ничто не происходит без достаточного основания".

В мире нет беспричинных явлений. А если каждый предмет, каждое явление в природе и обществе имеет свои причины, условия, которые вызвали его появление, то и наше мышление о предметах и явлениях бытия не может утверждать или отрицать что-либо о предмете или явлении, если утверждение или отрицание необоснованны. Вся практика человеческого мышления показывает, что подлинным знанием является лишь такое, которое сопровождается сознанием хода доказательств этого знания. Так, знать закон диалектики о переходе постепенных, незаметных количественных изменений в качественные — это значит уметь показать, что минная черта проявляется в окружающем мире и мышлении.

Конечно, как уже говорилось, самым верным и надежным доказательством истинности той или иной мысли в опытном знании является также доказательство, когда в подтверждение данной мысли приводится непосредственный предмет, факт, который отображается этой мыслью. Но ведь это не всегда возможно. Так, в подтверждение истинности мысли о происхождении Земли нельзя не только привести сам факт возникновения нашей планеты, который совершился несколько миллиардов лет тому назад, но трудно даже восстановить детали этого возник­новения. Кроме того, приводить в подтверждение истинности мысли каждый раз непосредственный факт нет никакой необходимости. Обоб­щенные формулировки свойственны человеческому мышлению, и они часто принимаются для дальнейшего познания единичных предметов и для логического обоснования мыслей об этих единичных предметах.

Закон достаточного основания требует, чтобы наши мысли в любом рассуждении были внутренне связаны друг с другом, вытекали одна из другой, обосновывали одна другую. Быть последовательным — зна­чит не только выдвинуть то или иное истинное положение, но и объяс­нить его, обосновать, а также сделать из него необходимые вытекающие выводы.

Закон достаточного основания — универсальный закон; он вы­ражает требование обоснованности мысли в наиболее общем виде. Вопрос о конкретном основании является предметом рассмотрения в каждом отдельном случае.

Рассмотрим третье требование, которое предъявляется к аргумен­ту. Аргумент в доказательстве в соответствии с первым требованием должен считаться истинным, а это означает, что он был когда-то до­казан как тезис. Это доказательство строилось безотносительно к ис­ходному тезису, т.е. независимо от него. В этом и заключается третье требование, предъявляемое к аргументу: он должен быть мыслью, ис­тинность которой доказана самостоятельно, независимо от доказы­ваемого положения. Нельзя в защиту тезиса приводить аргумент, ко­торый сам по себе вытекает из этого тезиса. В противном случае воз­никает логико-речевая ошибка, называемая "порочный круг" (лат. circulus vitiosus ), которая, по определению, и заключается в том, что тезис выводится из аргументов, которые, в свою очередь, выводятся из того же тезиса.

У Бентама можно найти описание следующей речевой ситуации, связанной с ошибкой "порочный круг": в церковных делах на соборе, где идет рассуждение о том, должно ли быть предано осуждению изве­стное учение, нельзя доказывать, что это учение должно быть осужде­но, потому что оно есть ересь; но говорить так — это значит поступать бездоказательно, ведь под ересью именно и разумеется такое уче­ние, которое должно подлежать осуждению.

Ж.Б. Мольер так метко высмеял этот род ошибки: Отец немой де­вочки пожелал узнать, отчего его дочь нема. "Ничего не может быть проще, — отвечал медик Инхарель, — это зависит от того, что она по­теряла способность речи ". "Конечно, конечно, — возразил отец девочки, — но скажите, пожалуйста, по какой причине она потеряла способность речи?" "Все наши лучшие авторы скажут вам, — ответил медик, — что это зависит от невозможности действовать языком ".

"Порочный круг" основан на тавтологии (греч. tautó — то же самое, lógos — слово) — выражении, которое повторяет в иной сло­весной форме ранее сказанное, а иногда даже в близкой словесной фор­ме, и тогда появляются тексты, которые звучат приблизительно так: "Бригада добилась больших успехов в работе, потому что успешно ра­ботала". Эта логическая ошибка является очень распространенной, осо­бенно всредствах массовой информации. Конечно, в приведенном при­мере ошибка очевидна, поскольку в тексте использованы однокоренные слова: работа — работать, успех — успешно. Однако в синони­мичных текстах ошибка становится не столь очевидной, особенно если текст объемный (скажем, статья). В СМИ очень часто мысль сначала используется как аргумент, а потом выясняется, что сама эта мысль вытекает из тезиса, который в начале статьи пытался аргументировать автор. Это свидетельство логического, интеллектуального сбоя: чело­век не понимает, где причина, а где следствие. Если нечто однажды за­дано как причина, то может ли оно быть использовано как следствие?

Любопытно, что в прессе стали появляться статьи, представляю­щие собой пасквиль на тему речей, которые публично произносятся нашими известными соотечественниками. То, что эти речи порой во­обще текстами с лингвистической точки зрения не могут быть назва­ны, — совершенно очевидно: логико-речевых ошибок и стилистичес­ких недочетов в них больше, чем смысла, а смысл иногда вообще не улавливается. Нередко эти речи свидетельствуют о мыслительных де­фектах их авторов. Логическая ошибка "порочный круг" является в них практически нормой. К сожалению, это норма не только для тех, кто "наверху", но и для тех, кто смеется над ними. Оказывается, что статьи-насмешки, как правило, грешат теми же ошибками, т.е. жур­налисты сами недалеко продвинулись на пути культуры речи по срав­нению с теми, кого они осмеивают в своих статьях. Это было бы по-настоящему смешно, "когда бы не было так грустно".