Общая характеристика проблемы

Сегодня мир переживает фундаментальные и динамичные перемены, глубоко затрагивающие интересы Российской Федерации и ее граждан. Россия – активный участник этого процесса. Являясь постоянным членом Совета Безопасности ООН и поддерживая
интенсивные отношения с ведущими государствами мира, она способна оказывать существенное влияние на формирование нового мироустройства. Как отмечает министр иностранных дел С. В. Лавров, Россия и Соединенные Штаты – две ветви европейской и общемировой цивилизации, каждая из которых привносит в нее свою «добавленную стоимость». По его мнению, именно тройственное взаимодействие в международных делах – между США, Россией и Евросоюзом – является практической формулой сохранения целостности евро-атлантического пространства в глобальной политике. «Могу только согласиться с Жаком Делором, который считает, что будущее развитие мира связано с достижением «всеобъемлющей договоренности» в рамках этой «тройки», «Россия, Европейский союз и Америка – три политические силы, которые привыкли дискутировать друг с другом», а «всякий раз, когда их разделяют разногласия, когда каждая сторона играет в свою собственную игру, значительно возрастает риск общемировой нестабильности» [256].

Согласно Концепции внешней политики Российской Федерации, одной из основных целей внешней политики России является воздействие на общемировые процессы в целях формирования стабильного, справедливого и демократического миропорядка, строящегося на общепризнанных нормах международного права, включая, прежде всего, цели и принципы Устава ООН, на равноправных и партнерских отношениях между государствами; содействие устранению имеющихся и предотвращение возникновения потенциальных очагов напряженности и конфликтов в прилегающих к Российской Федерации регионах [12]. Таким образом, урегулирование политических конфликтов становится одним из приоритетных направлений внешнеполитической деятельности Российской Федерации. Исполнение этих задач требует поиска эффективных методов, способов и технологий внешнеполитического воздействия на конфликтную ситуацию.

Современная политическая ситуация в мире характеризуется не только множественностью и разнообразием конфликтных отношений, но и возникновением новых форм политических конфликтов в результате деятельности отдельных акторов международного права (США), стремящихся монополизировать миротворческую деятельность и выступать единственным гарантом международной стабильности, главным арбитром по разрешению международных споров, одновременно проводя курс на понижение роли и статуса межнациональных институтов обеспечения безопасности, таких, как ООН и ОБСЕ. Деятельность США по «силовому умиротворению» и принуждению к демократии в различных регионах мира не только не устраняет первопричины протекающих там политических конфликтов, но во многих случаях приводит к их эскалации и переходу на новый, более масштабный уровень. Часто политические конфликты специально инициируются в регионах, имеющих стратегическое экономическое или военное значение для США, для того чтобы под видом миротворцев обеспечить там свое военное и политическое присутствие. Одним из таких примеров может служить конфликт в Косове, где США уже сейчас имеет 3 крупнейшие в Европе военные базы и идет речь о создании т. н. «НАТО-государства», специальной территории под контролем военно-политического альянса НАТО. Конфликт в Афганистане, где США и их союзники контролируют только крупные города и отдельные стратегические плацдармы, не уделяя внимания остальным, неинтересным для военного присутствия территориям. Попытки цветных революций в Узбекистане и Киргизии, в известном «мягком подбрюшье СССР», где США стремятся разместить базы ударной авиации, в непосредственной близости от границ Ирана и Китая, а также создавая угрозу России (в случае войны удар с этого направления может сразу разделить территорию России на 2 изолированные части), и, конечно, Ирак. Уже сейчас достаточно очевидно, что концепция «миссионерской» миротворческой деятельности Соединенных Штатов не ставит прямой целью урегулирование современных конфликтов. «Применение силовых методов в обход действующих международно-правовых механизмов не способно устранить глубинные социально-эконо­мические, межэтнические и другие противоречия, лежащие в основе конфликтов, и лишь подрывает основы правопорядка» [12].

Особую тревогу вызывает тот факт, что деятельность США и их политических союзников по формированию однополярной картины мира нередко пробуждает и актуализирует очень опасные межэтнические конфликты, приобретающие в результате вмешательства США международный статус и политическую окраску, которая создает новую идеологическую базу для развития существовавших ранее форм экстремистской, националистической и радикально-религиозной идеологии. Так, агрессия США и НАТО на Балканах привела к эскалации крупнейшего этнополитического конфликта в Косове, к возникновению в самом центре Европы анклава с населением, исповедующим чуждые для европейцев культурно-цивилизационные ценности и в принципе не стремящимся интегрироваться в рамках европейской культуры, с молодым поколением, зараженным идеологией сепаратизма и религиозного экстремизма, с лидерами, постоянно предпринимающими попытки перенести свою экспансию за пределы территориальных границ края, как это было в случае с нападением косовских албанцев на Македонию. Агрессия США против Ирака привела к непрекращающейся межэтнической войне между иракскими суннитами и шиитами, в которую постепенно втягиваются соседние государства, идеологически близкие противоборствующим сторонам: иракских шиитов тайно поддерживает Иран, суннитов – Сирия. Военная операция Турции против иракских курдов, которая была бы невозможна при отсутствии оккупации Ирака со стороны США, вывела на новый виток эскалации этнополитический конфликт на севере Ирака. Не случайно многие исследователи указывают на то, что современные этнополитические конфликты сегодня приобрели уровень столкновения цивилизаций:

· западной, с ее в основном протестанской программой формирования нового мироустройства, концепцией миссионерского распространения культурно-цивилизационных и мировоззренческих ценностей западного мира и радикально-агрессивными методами завоевания жизненного пространства, вносимыми в политику Соединенными Штатами;

· исламской, переживающей сегодня период небывалого подъема и на этой волне стремящейся направить развитие мировой цивилизации в состветствии с исламской моделью миропорядка;

· восточноазиатской, к которой, в первую очередь, относится стремительно набирающий экономическую и политическую мощь Китай.

Вряд ли такая ситуация сложилась бы в современном мире, если бы ведущие страны, такие, как США и их военно-политические союзники, при построении однополярной системы и выбора курса на неограниченую внешнеполитическую экспансию хотя бы иногда оценивали возможные последствия, к которым может привести сиюминутная политическая игра на глубинных культурно-цивилизационных противоречиях, лежащих в основе современных этнополитических конфликтов. Принятая на вооружение США концепция «управляемого политического хаоса» одним из условий своей эффективности требует существования множественности конфликтов, расшатывающих и понижающих роль (путем демонстрации их инертности) традиционных систем и механизмов коллективной безопасности. Как известно, для срочной внешней инициализации политического конфликта проще всего воздействовать на национальный или религиозный фактор, поскольку во многих регионах совместного компактного проживания различных этносов, принадлежащих к разным культурным и цивилизационным традициям, этнические противоречия формировались на протяжении исторически длительных периодов времени, а религиозные отличия долгое время служили основным критерием разделения на «своих» и «чужих». Именно поэтому общее количество политических конфликтов в регионах, где США «отстаивают свои национальные интересы» или «прививают демократические ценности», неуклонно растет, и большинство из этих конфликтов – этнополитические.

Современная ситуация с нарастанием этнополитической напряженности во многом связана и с тем, что многолетняя деятельность США по понижению роли существующих международных институтов обеспечения политической стабильности и региональной безопасности (ООН, ОБСЕ) привела к их общей неэффективности в роли политического арбитра и неспособности разрешать возникающие споры и конфликты, т. е. в сфере функционирования механизмов коллективной безопасности образовался политический вакуум, который стали стремительно заполнять различного рода политические экстремисты. Одновременно с этим предпринимаемые США «попытки понизить роль суверенного государства как основополагающего элемента международных отношений создали угрозу произвольного вмешательства во внутренние дела» [12].

В современных этнополитических конфликтах «столкновение цивилизаций» носит характер конфликта ценностей, который невозможно разрешить силовым путем: политической активностью населения, принимающего участие в конфликте, управляют цепные психологические реакции, основанные на заложенных в этническом подсознании исторических архетипах поведения во враждебной среде, которые часто блокируют сознательную, разумную, деятельность человеческой психики, необходимую для адекватного осознания происходящего. Нередко в таких процессах из внешне культурного и изначально неагрессивного населения по этническому отличительному признаку формируется политическая толпа, в которой самосознание личности, способность принимать самостоятельные решения и чувство персональной ответственности за совершаемые поступки полностью исчезает, растворяясь в коллективном подсознании толпы, следующей только подсознательным посылам и стайным инстинктам. В таким образом сформированном политическом страте начинают действовать свои законы, известные как «психология толпы», делающие политическую толпу послушным инструментом в руках экстремистов. Искоренить противоречия в конфликте ценностей можно, только воздействуя на подсознание участников конфликта, изменяя и адаптируя заложенные там архетипы подсознательного поведения, дополняя традиционные ценности культурно-цивилизационными ценностями окружающих народов – что является основным условием культурной интеграции. Сделать это, т. е. добраться до подсознания, можно только с помощью современных технологий психологического воздействия. По роду деятельности это очень близко к профессиональной практике психотерапевта, только в данном случае психотерапевтический курс ориентирован не на отдельного клиента, а на различные этнические группы и анклавы.

Внешняя политика России, направленная на урегулирование и разрешение современных конфликтов, сегодня строится в двух основных направлениях.

Первое направление – это собственно миротворческая деятельность, направленная на стабилизацию политической обстановки непосредственно в зонах конфликтов и проводимая под эгидой и в соответствии с решениями Совета Безопасности ООН. Она включает разделение конфликтующих сторон в целях предотвращения прямого вооруженного столкновения и поиск путей для возвращения процесса взаимодействия участников конфликта в переговорное русло.

Второе направление – это деятельность, нацеленная на предупреждение возникновения новых конфликтов.

Второе направление, на наш взгляд, включает и содействие формированию такой системы международных отношений, при которой Соединенным Штатам было бы затруднительно иници­ировать новые и развивать уже существующие этнополитические конфликты, используя их как повод для вмешательства во внутренние дела стран-участников и примененяя при этом широкий спектр средств силового давления, вплоть до военной интервенции.

Сегодня эта деятельность включает следующие основные направления:

1. Усиление консолидирующей роли ООН и признание этой организации единственным авторитетным арбитром в урегулировании современных конфликтов.

Это направление внешнеполитической деятельности России идет отчасти вразрез с внешнеполитическим курсом США и его союзников, которые стремятся принизить роль ООН и ОБСЕ в урегулировании политических конфликтов и оттеснить ООН от руководства миротворческой деятельностью в том случае, если не удастся превратить эту организацию в свой послушный инструмент.

2. Формирование многополярного мироустройства путем создания перспективных стратегических союзов и новых региональных полюсов политической силы в Азиатско-тихоокеанском регионе, в Центральной Азии и Латинской Америке, с которыми в зонах их ответственности США вынуждены считаться.

Такие полюсы политической силы, в которых США, их наиболее преданные союзники и сформированные ими военно-политические альянсы не участвуют, зато активными акторами являются молодые члены клуба великих держав – Китай и Индия, становятся реальной альтернативой экспансионистской внешней политике США, признающей легитимными в процессах урегулирования современных конфликтов только те стратегические альянсы, в которых США безусловно лидируют.

Наиболее ярким примером такого политического полюса является Шанхайская организация сотрудничества (ШОС), объединившая в рамках нового политического форума Россию, Китай и государства Центральной Азии.

Стоит отметить, что реакция Запада, и в первую очередь США, на саммиты ШОС и военные учения стран ШОС необычайно остра и нервозна. Интересно, что многие западные аналитики уверены, что в соответствии с договором стран ШОС нападение на одну из них считается нападением на всех (как в НАТО). При этом ими высказываются опасения, что напавшие на Иран Соединенные Штаты тут же окажутся в состоянии войны сразу с Россией и Китаем. Весьма невероятное предположение, но оно показывает, что ШОС на Западе воспринимают серьезно, считают ее военно-политическим блоком и сравнивают с альтернативой НАТО («Анти-НАТО») или с новым «Варшавским договором». При этом российско-китайские военные учения 2005 г. западные наблюдатели расценили как репетицию столкновения с Тайванем [257].

Как показывают итоги энергетической игры России на саммите ШОС в 2006 г., на данный момент Россия более всего интересуется экономическими или, лучше сказать, экономико-политическими вопросами. Так, идея создать «Энергетический клуб», высказанная президентами Владимиром Путиным и Нурсултаном Назарбаевым, была с удовольствием воспринята всеми странами-участницами ШОС и вызвала интерес у наблюдателей саммита (Монголии, Ирана, Индии и Пакистана) и его почетных гостей (Туркмении и Афганистана). Китай же, со своей стороны, проявляет беспрецедентную для него заинтересованность в военных вопросах. Не случайно в военных учениях стран ШОС принимали участие 1700 китайских военнослужащих с тяжелой военной техникой. Как точно отмечает С. Лурье, «может быть, эта цифра не слишком впечатляет, но если Россия привыкла участвовать в многонациональных учениях, то для Китая это в диковинку, и это очень важно. Китай, совершенно очевидно, учится играть в новые игры» [257].

Не менее интересен и сюжет учений: штурм занятого террористами крупного населенного пункта. Но такая ситуация невозможна ни в России, ни в Китае. Или речь идет о том, что населенный пункт занят сепаратистами (но в данном случае столь же ясно, что Россия и Китай не будут прибегать к помощи друг друга) либо экстремистами, но уже в Средней Азии. В последнем случае это выглядит как подавление цветных революций – эта ситуация вполне реальна. Правительство страны, в которой начинается очередная цветная революция, обращается к странам ШОС, и они совместными усилиями подавляют даже самый крупный мятеж. Следовательно, «американцам в Центральной Азии делать нечего» [257].

Стоит отметить, что между странами, тяготеющими к ШОС, намечается новая структура отношений. Так, президент Афганистана Хамид Карзай незадолго до саммита выразил глубокую благодарность Ахмадинежаду за помощь в борьбе с талибами, что вызвало сильное возмущение США. Пакистан и Индия стремятся стать членами ШОС, при этом подразумевается, что воевать они более не будут. Особенно настойчиво свое желание вступить в ШОС выражает Пакистан – возможно, самая на сегодняшний день конфликтогенная страна с ядерным оружием, ослабевающим режимом и массой сторонников Талибана и других разновидностей мусульманского экстремизма. Чем чаще в Америке высказывается мнение о необходимости ввода американских войск в Пакистан, тем более заинтересованно пакистанский лидер Первез Мушарраф выражает желание присоединиться к ШОС. Раздражает США и откровенное (поддержанное ШОС) желание Хамида Карзая привлечь страны Шанхайской организации сотрудничества к процессу урегулирования в Афганистане, а это уже – прямое посягательство на практически монополизированное Соединенными Штатами право на глобальную «миротворческую» деятельность.

3. Разъяснение мировому сообществу истинной сущности терминов, используемых политической пропагандой США для оправдания проводимой ими политики: «ограниченный суверенитет», «гуманитарные интервенции», «экспорт демократии», «бархатные революции» и др.

Технология создания вокруг собственной внешней политики маскирующего ореола из рекламных образов и манипулирующих этими образами ассоциативных лингвистических конструкций в принципе давно известна в рамках развитого на Западе специального направления психологического воздействия на сознание, нейро-лингвистического программирования, и включает:

· построение новых образов (брендов) внешнеполитического курса;

· ассоциативное связывание с этим образом опорных лингвистических конструкций, интуитивно (подсознательно) ассоци­ирующихся с определенными политическими актами (например, «ограниченный суверенитет» интуитивно связывается с неспособностью государства обладать всей полнотой принадлежащего ему суверенитета);

· создание вокруг этих образных конструкций политического мифа (придание вводимым новым понятиям политического содержания, лежащего, как правило, вне рамок действующего международного права);

· фактическая легитимизация новых политических понятий (через введение в оборот и постоянного упоминания в политической риторике).

Четкая и бескомпромиссная правовая оценка используемых американскими политиками квази-правовых образных выражений, даваемая российским МИД, разрушает возникающий каждый раз вокруг этих понятий ореол таинственности и чего-то сверхъестественного, т. е. черты, присущие любым мифам (и политическим тоже), побуждает мировое сообщество выйти из плена приемов нейро-лингвистического программирования и по-новому, объективно взглянуть на происходящее.

Попытки России выступать в международных конфликтах в роли посредника встречают острое сопротивление со стороны США и его союзников. Примером этого может служить позиция России по Косову и посредническая миссия Е. Примакова в Ирак незадолго до начала вторжения США.

Однако все 3 указанных направления внешней политики России в настоящее время, к сожалению, имеют явно недостаточную эффективность.

Так, несмотря на усилия России и других стран, обеспокоенных глобальным доминированием США и теми методами, которыми они этого добиваются, ООН по-прежнему остается достаточно инертной организацией, недопустимо медленно реагирующей на новые вызова и угрозы международной безопасности и стабильности, ее авторитет последовательно расшатывается и дискредитируется Соединенными Штатами при любой удобной возможности. ОБСЕ при прямом содействии США превратилась в гуманитарную органиацию, больше озабоченную соблюдением прав избирателей на выборах, чем адекватным реагированием на угрозы международной безопасности и сотрудничества в Европе и граничащих с ней регионах мира.

Несмотря на часто высказываемую на Западе озабоченность возникновением (без участия США) новых политико-экономи­ческих союзов и политических полюсов силы (таких, как ШОС в АТР), на которые США пока не имеют эфективных рычагов силового давления, эти союзы, находясь еще только в фазе становления, могут оказывать сдерживающее воздействие на политику США, пока еще очень ограниченно и только в своем регионе.

Несмотря на последовательную критику внешнеполитической идеологии США, оправдывающей агрессивную политическую экспансию через создание привлекательного образа исторической миссии США по распространению свободы и других демократических ценностей, по борьбе с «международным терроризмом», «силовому принуждению к миру» и другими политическими мифами, политическая идеология США, построенная в формате рекламной кампании, по-прежнему остается достаточно привлекательной для потенциальных союзников и стран-спутников политического курса Соединенных Штатов, стремящихся извлечь для себя максимальную выгоду из следования одним курсом с глобальным политическим лидером.

Вместе с тем, во внешней политики России есть еще одно перспективное направление, в рамках которого Россия может выработать новые эффективные механизмы управления современными конфликтами: это – технологии психологического воздействия на массовое и индивидуальное сознание конфликтующих сторон, развиваемые в России в рамках государственной политики по обеспечению информационной безопасности. Не случайно в Концепции внешней политики Российской Федерации обеспечение информационной безопасности указано в качестве одного из приоритетов Росийской Федерации в решении глобальных проблем: «Россия... уделяет особое внимание такому аспекту укрепления стратегической стабильности, как обеспечение информационной безопасности» [12]. Важно, что в Концепции – основополагающем документе, определяющем внешнеполитический курс страны, – обеспечение информационной безопасности названо фактором, от которого зависит стратегическая стабильность; специальное упоминание этого фактора в Концепции указывает на то, что эта зависимость – существенная, и в будущем она будет только усиливаться.

Обеспечение информационной безопасности как направление внешнеполитической деятельности Российской Федерации вопреки сложившемуся мнению включает не столько защиту национальных компьютерных сетей и циркулирующей в них информации и не столько процессов международного информационного обмена, сколько использование современных способов, методов и технологий информационно-психологического воздействия для контроля и управления современными политическими процессами, конфликтами и кризисами с целью защиты национальных интересов, укрепления стабильности в международных отношениях и усиления роли России в формирующемся новом многополярном мироустройстве. Сегодня очевидно, что современные информационно-психологические технологии дают новые беспрецендент­ные возможности для урегулирования политических конфликтов, обеспечивая через современные каналы массовой коммуникации прямой контакт с массовым сознанием населения и индивидуальным сознанием отдельных граждан в зонах конфликтов, минуя местную этнополитическую элиту, часто подталкивающую население к эскалации конфликта, т. е. создают условия для прямой «народной» дипломатии, когда актором в политическом процессе может стать любая медиа-персона. Очевидно, все это сегодня делает психологические технологии универсальным инструментом внешней политики и защиты национальных интересов. Не ограничивая общности и многовариантности использования информационно-психологических технологий для управления политическими процессами, в рамках настоящей работы мы будем рассматривать такие технологии только как инструмент воздействия на политические конфликты.

При выработке собственной модели информационно-психоло­гичес­­кого регулирования политических конфликтов Россия не может не учитывать тот факт, что сегодня в мире уже сложилось как минимум 4 основных концептуальных моделей информационно-психологического регулирования политических конфликтов: англо­саксонская, ближневосточная[8], восточноазиатская и романо-германская (западноевропей­ская), описанные в предыдущих разделах настоящего исследования. У России, находящейся на пересечении интересов англосаксонской, ближневосточной, восточноазиатской и западноевропейской политики, в формировании собственного политического мировоззрения на формы и способы разрешения современных конфликтов есть 2 возможности: либо следовать одной из описанных выше моделей, либо искать собственный путь, сочетая в национальной политике сильные стороны всех трех основных подходов. В качестве очевидного преимущества использования уже существующих и апробированных на конкретных конфликтах моделей можно указать как значительный практический опыт психологического воздействия на конфликты, накопленный разработчиками и приверженцами каждой из упомянутых моделей, а следовательно их действенность и в достаточной степени предсказуемость получаемых политических результатов, так и тот факт, что общность взглядов на формы и методы воздействия на конфликтные ситуации в мире не может не способствовать сближению России с одним из полюсов мировой политики, стоящим за каждой моделью. О недостатках же такого выбора следует упомянуть отдельно.

Рассматривая первую возможность, т. е. принятие на вооружение российской внешней политики одной из уже существующих моделей, хотелось бы более подробно остановиться на принципиальной применимости указанных моделей к тем условиям, в которых сегодня Россия вынуждена защищать свои национальные интересы.

Следуя англосаксонской модели, Россия при разрешении конфликтов должна исходить из принципиальной необходимости полной, возможно даже принудительной, трансформации политических систем конфликтующих сторон под свои политические нормы и стандарты либо, что более вероятно, под стандарты стран «развитой демократии», США и Великобритании, поскольку национальные демократические традиции в России пока еще только находятся в стадии становления. Здесь кроется одна из угроз попадания в политическую зависимость от курса, которого придерживаются США и их политические союзники. Россия, не обладая сравнимой с США или НАТО сокрушительной военной мощью, вряд ли сможет в обозримой перспективе действенно «принуждать к миру», а следование этому курсу на вторых ролях в рамках создаваемых США «миротворческих» «волевых коалиций» способно понизить международную роль России до уровня таких стран, как Грузия и Украина, вооруженные силы которых участвуют на стороне США в конфликтах в Ираке и Афганистане. Возможное участие России в различных «гуманитарных интервенциях» не только может превратить Россию в мишень для всевозможных противников США, одновременно обострив этнополитическую обстановку внутри страны, но напрямую идет вразрез с основополагающими принципами внешней политики Российской Федерации, требующей вести любую миротворческую деятельность только в соответствии с принципами Устава ООН. Наконец, ведение психологической войны, даже в форме «цветных революций», быстро превратит Россию в глазах международного сообщества в обычного агрессора.

Интересно, что отдельные идеологические установки англосаксонской модели были использованы руководством России при восстановлении конституционного порядка в Чеченской Республике. Так, ликвидация сепаратизма была удачно вписана в идеологию «борьбы с международным терроризмом». Разработанный специалистами по специальным операциям США миф о «международном терроризме» был удачно скопирован и перенесен на российскую действительность. Причем это – не просто заимствование, а пример удачно проведенной психологической операции: российские политтехнологи взяли исходный американский шаблон и добавили к нему еще одну составляющую, дав исчерпывающую характеристику терроризму на Северном Кавказе в базисе терминов американской антитеррористической идеологии и тем самым частично переиграв американцев, склонных тогда называть чеченских боевиков «борцами за свободу», на их же поле. Это был яркий пример того, что политическая идеология не просто может восприниматься по-разному в контексте меняющейся политичес­кой ситуации, в которой прежние термины и понятия могут приобретать новые значения, неожиданные для разработчиков этой идеологии, но и то, что в современной политике идеология может служить обоюдоострым оружием. В итоге американские политтехнологи оказались перед выбором: либо вступить в противоречие с собственными идеологическими конструкциями, продолжая называть сепаратистов «борцами за свободу» и тем самым своими руками разрушая миф о «борьбе с международным терроризмом», либо согласиться с образом конфликта в Чеченской Республике как внутренней антитеррористической операции, разработанным российским руководством. В практической психологии этот прием давно известен и носит название «доворачивание вектора восприятия» окружающей действительности. Сам же основополагающий принцип любой борьбы – использовать в своих интересах собственную силу удара противника, учитывая, что чем сильнее он наносит удар, тем сильнее инерция нападающего и тем сложнее ему будет его остановить или в случае необходимости заставить изменить направление, если он неожиданно обнаружил, что направление его удара «довернули» (скорректировали) – уходит корнями в традиции восточных единоборств (например, дзюдо) и является одним из базовых принципов политики современного Китая.

Но как бы заманчиво ни выглядела возможность проведения тех или иных психологических комбинаций в отношении внешней политики США, Россия должна избегать конфликтных отношений с этим крупнейшим мировым лидером.

Рассматривая применительно к политике России восточноазиатскую модель, следует отметить, что сегодня Россия не обладает совокупным экономическим и политическим потенциалом, достаточным для того, чтобы проводить в отношении конфликтных регионов и политических систем конфликтующих сторон курс, направленный на постепенную интеграцию (фактически на известное в коммерческой практике так называемых «рейдерских» захватов собственности «слияние и поглощение») политических систем участников конфликта в рамках собственной политической, экономической, военной и культультурно-цивилизационной (ментальной) системы, в перспективе полностью растворяя и ассимилируя в себе национальную идентичность политических систем более слабых участников международных отношений. Воздействуя по этой схеме на конфликты в АТР, в частности на возможные конфликты по линии политической напряженности Китай –Тайвань, достаточно велик риск утраты собственной национальной идентичности.

Пожалуй, наиболее применима к российским условиям романо-германская модель психологического воздействия на современные конфликты, рассматривающая процесс разрешения конфликтов в изменении взглядов участников конфликта на сам конфликт. В романо-германской модели в качестве объекта управления выбирается восприятие конфликта непосредственными сторонами конфликта, посредниками и международным общественным мнением в целом, что исключает необходимость применения по отношению к участникам конфликта прямого силового давления и, как следствие, минимизирует риск непроизвольного вмешательства во внутренние дела конфликтующих сторон и прямого вовлечения актора в конфликт на стороне одного из участников. По нашему мнению, даже обладая различным инструментарием психологического воздействия на современные конфликты, Россия должна учитывать и в полной мере использовать накопленный западноевропейскими странами опыт по управлению восприятием образа конфликта различными его участниками и внешними наблюдателями.

К возможным недостаткам этой модели, которые могут проявиться в российских условиях, можно отнести то, что технологии формирования образа конфликта в глазах непосредственных участников и дальнейшее «продвижение» этого образа в сознании сторон в виде продвижения коммерческой «марки» (с помощью технологий политического маркетинга и рекламы) в условиях этнополитических конфликтов работает недостаточно эффективно.

В европейской модели воздействия на конфликты есть значительный элемент созерцательности и тактики уклонения от непосредственного вмешательства в сферу конфликта, если это сопряжено с экономическими или иными потерями;

Любые технологии маркетинга, в том числе политического, наиболее эффективно работают только в условиях общества потребления, т. е. в культурной среде западной цивилизации, которая даже современного политика способна превратить в естественный и понятный «продукт потребления» [253]. В условиях современных этнонациональных конфликтов, носящих характер конфликтов ценностей, «столкновения цивилизаций», в качестве одной из сторон выступают национальные группы, проживающие анклавами внутри ареала проживания других народов, принадлежащие к совершенно другой – неевропейской – культуре и активно сопротивляющиеся любым попыткам ассимиляции. Примерами таких сообществ могут служить албанцы в Косове, иммигранты из Северной Африки во Франции и др. Традиционная психология этих этнических групп настолько сильно отличается от психологии европейцев, что рекламно-коммуникационные приемы политического маркетинга, рассчитанные на известные и предсказуемые опорные реакции европейского и американского электората, в среде этих этнических групп часто остаются непонятыми.

Политический маркетинг предполагает исключительно операции (или манипуляции) с сознанием потребителей образа конфликта (представляемого в виде коммерческого продукта и принципиально ничем не отличающегося от других продуктов потребления), в то время как в этнополитических конфликтах групповая сплоченность национальных групп, анклавов и сообществ строится на безусловном подсознательном рефлексе опознавания «свой-чужой», на который деятельность человеческого сознания, являющаяся лишь частью (разумной составляющей) общей психической деятельности человека, имеет ограниченное действие либо не имеет его вовсе.

Таким образом, сегодня Россия стоит перед задачей выработки собственной культурно-цивилизационной модели и технологий психологического разрешения конфликтов, основанных на российском менталитете и национальных традициях применения технологий психологического воздействия (в том числе на опыте отечественных политических, психологических и социологических научных школ), и этот процесс объективен и закономерен.

Сегодня Россия еще не выбрала собственную модель информационно-психологического воздействия на современные конфликты, однако отдельные ее элементы уже присутствуют в национальной внешней политике и с каждым годом играют все более заметную роль. Сегодня к ним можно отнести следующие направления:

· деятельность по созданию благоприятного имиджа России, в том числе как эффективного агента в разрешении современных международных конфликтов;

· отдельные точечные психологические операции, основанные на различных известных психологических эффектах воздействия на массовое и индивидуальное сознание населения в зонах конфликтов и вне их;

· отдельные примеры из психологических операций российских спецслужб;

· акции по защите государственных органов и граждан от внешней информационно-психологической агрессии и ее особо опасной формы – психологической войны.