Возникали ли трения между Сталиным и Кировым?
Как сказано в гл. 3, нет никаких данных о том, что Киров был «умеренным» политиком. Он проводил соответствующую тому времени политику и всегда придерживался политической линии Сталина. Он не являлся таким уж независимым политиком и мало влиял на решения Политбюро, т. к. редко бывал на его заседаниях. Тем не менее Киров по отдельным вопросам мог не во всем соглашаться со Сталиным, и время от времени между ними могли возникать жаркие споры. В мемуарах Хрущев пишет, что однажды он слышал резкий разговор Сталина и Кирова[663]. Хрущев не приводит точную дату этого события; возможно, оно произошло в 1932 г. или немного позднее. Очевидно, что несогласие Кирова на заседании ЦК после XVII съезда партии в 1934 г. также могло вызвать гнев Сталина[664]. Однако значение таких эпизодов оценить правильно затруднительно[665]. Вряд ли стоит удивляться случайным разногласиям между Сталиным и его коллегами. Нет никаких доказательств того, что в дальнейшем отношения Сталина и Кирова ухудшились. Как уже упоминалось прежде, летний отпуск в 1934 г. они провели вместе.
Некоторые исследователи считают этот совместный отпуск коварной игрой Сталина: якобы тот хотел продемонстрировать свою благосклонность к Кирову непосредственно перед убийством[666]. Но это всего лишь домыслы. Нет никаких свидетельств, которые говорили бы в пользу такого утверждения, и версия об охлаждении в отношениях Сталина и Кирова является только слухом. Сталин и Киров были близкими друзьями на протяжении многих лет, и, по свидетельствам современников, они оставались друзьями до самого момента убийства.
В работах об убийстве Кирова часто называют три признака, которые якобы свидетельствуют о конфликте Кирова и Сталина. Во-первых, дело Рютина; во-вторых, избрание Кирова секретарем Центрального Комитета после XVII съезда партии; в-третьих, разногласия по поводу карточной системы (нормирования продовольственных продуктов).
Дело Рютина
Одна из наиболее часто упоминаемых историй, приводимых в качестве подтверждения конфликта между Сталиным и Кировым, — дискуссия, которая якобы возникла на заседании Политбюро по поводу казни Мартемьяна Рютина. Как уже говорилось в гл. 2 настоящей работы, Рютин составил два документа, в которых он жестко критиковал высшее партийное руководство и лично Сталина.
Мартемьян Никитич Рютин родился в 1890 г. и вырос в бедной семье в Сибири недалеко от Иркутска[667]. Он вступил в большевистскую партию в 1914 г., принимал активное участие в революции и Гражданской войне в Сибири и на Дальнем Востоке на стороне большевиков. В конце 1923 г. его вызвали в Москву, где вскоре назначили секретарем одного из райкомов партии. На XIV съезде партии в декабре 1925 г. он был в числе непримиримых противников «новой оппозиции», которой руководили Зиновьев и Каменев. Как и многие другие члены партии, он рассматривал фракционную деятельность в партии как наибольшую опасность. В то время он думал, что ее можно предотвратить, поддерживая сталинское ядро Центрального Комитета.
На следующем партийном съезде в декабре 1927 г. Рютин был избран кандидатом в члены ЦК. К тому времени он стал одним из наиболее заметных вожаков московской парторганизации. Он активно участвовал в совещаниях высших партийных органов — Политбюро и Оргбюро.
Но в начале 1928 г. Рютин начал возражать против некоторых аспектов проводимой партией политики, но при этом не перешел в бухаринскую «правую оппозицию». Он пытался взять на себя роль арбитра, чем вызвал недовольство Сталина. Вскоре его обвинили в оппортунизме и отстранили от работы в московской парторганизации. В дальнейшем его назначали на посты, не связанные с политическим влиянием, как это было прежде. В сентябре 1930 г. он был обвинен в подпольной пропаганде, распространении правооппортунистических взглядов, его исключили из партии. Немного позже Рютина арестовало ОГПУ, однако через пару месяцев его освободили. В 1932 г. он написал два документа, в которых резко критиковал политику партии и самого Сталина. Первый — «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» — являлся обширной программой на 167 страницах. Второй был не столь объемным и представлял собой манифест, адресованный «Всем членам ВКП(б)».
В этих документах критиковалась текущая экономическая политика сталинского руководства, в т. ч. ускоренная индустриализация и массовая принудительная коллективизация сельского хозяйства. Более того, Рютин требовал демократизировать политическую жизнь партии и государства. Он считал необходимым сместить Сталина с поста генерального секретаря. Особенно жестко Рютин критиковал Сталина. Он характеризовал его как «агента» и «провокатора», разрушителя партии и «могильщика революции в России». Так, например, он, обращаясь к членам партии, заявлял, что партия и диктатура пролетариата зашли в невиданный тупик и переживают смертельно опасный кризис. По его словам, это произошло потому, что
...с помощью обмана, клеветы и одурачивания партийных лиц, с помощью невероятных насилий и террора, под флагом борьбы за чистоту принципов большевизма и единства партии, опираясь на централизованный мощный партийный аппарат, Сталин за последние пять лет отсек и отстранил от руководства все самые лучшие, подлинно большевистские кадры партии, установил в ВКП(б) и всей стране свою личную диктатуру, порвал с ленинизмом, стал на путь самого необузданного авантюризма и дикого личного произвола и поставил Советский Союз на край пропасти[668].
Небольшой круг сторонников Рютина помог издать эти документы и обсудил их на собрании в августе 1932 г. В результате был создан «Союз марксистов-ленинцев», а также избраны его руководители. Далее было решено распространить программные документы союза среди членов партии; некоторые слышали об этих документах, в т. ч. Зиновьев и Каменев.
Позже членов союза арестовали и исключили из партии. В числе исключенных были и Зиновьев с Каменевым (уже второй раз), т. к. они знали о существовании союза, читали его документы, но не доложили об этом высшим партийным органам. В октябре 1932 г. участники союза были приговорены к тюремному заключению. Самый продолжительный срок — 10 лет — получил Рютин. 5 лет спустя, в разгар террора, Рютин и другие бывшие члены «Союза марксистов-ленинцев» были приговорены к смерти и казнены. Но в 1932 г. смертная казнь за оппозиционную деятельность в партии еще не была введена.
В этом пункте дело Рютина соприкасается с делом Кирова. Как мы уже знаем, в 1932 г. Сталин якобы потребовал на заседании Политбюро казни Рютина. Есть, однако, утверждения, что Киров и другие «умеренные» члены Политбюро не согласились со Сталиным по этому вопросу. Поняв, что большинство Политбюро его не поддерживает, Сталин немедленно уступил. Как утверждают, Сталин, однако, никогда не простил Кирову оппозиции в этом вопросе[669]. Первым источником этой истории было «Письмо старого большевика», которое мы упоминали ранее[670]. В нем написано следующее:
Передают, что дебаты носили весьма напряженный характер. Сталин поддерживал предложение ГПУ <...> Как именно разделились тогда голоса в Политбюро, я уже не помню. Помню лишь, что наиболее определенно против казни говорил Киров, которому и удалось увлечь за собой большинство членов Политбюро. Сталин был достаточно осторожен, чтобы не доводить дело до острого конфликта. Жизнь Рютина тогда была спасена...[671]
Позднее историки часто обращались к этой истории. Конквест утверждает, что «Киров, как говорят, резко высказался против казни Рютина», в чем его поддержали Орджоникидзе, Куйбышев, Косиор и Калинин. Полностью на стороне Сталина остался только Каганович, тогда как остальные проявляли нерешительность. Как продолжает Коквест, «эта история долгое время была неофициальной, однако сейчас Москва ее подтверждает»[672].
Но если мы изучим источники, на которые ссылается Конквест (кроме «Письма старого большевика»), то обнаружим, что он пользуется данными Александра Бармина (см. гл. 6) — статьей, опубликованной в «Литературной газете», а также романом (!), вышедшим в Москве в 1987 г.[673] Подтверждением «в официальной советской литературе»[674], вероятно, считает статью «Литературной газеты». Эту статью написал Аркадий Ваксберг, журналист, много писавший на исторические темы, который, однако, никоим образом «официальным» источником каких-либо данных не является; на какие-либо источники он также не ссылается. Статья Ваксберга — обычный пересказ слухов на эту тему, распространившихся в эпоху гласности в Советском Союзе.
Волкогонов тоже склонен верить в эту версию. Он даже цитирует возражение Кирова: «Нельзя этого делать. Рютин не пропащий человек, а заблуждающийся <...> черт его разберет, кто только не приложил руку к этому письму»[675]. При этом Волкогонов также не приводит источника этого высказывания. Дискуссия, которая якобы произошла на Политбюро, детально освещается русским историком Б. А. Старковым. По его данным самым сильным аргументом Сталина был доклад О ГПУ, свидетельствующий о росте террористических настроений среди рабочих, крестьян и особенно студентов. Подобные настроения также выражались в ряде индивидуальных актов террора, направленных против местных партработников и представителей советской власти. С 1928 г. такие доклады отправлялись только Сталину. Он категорически запретил Ягоде информировать остальных членов Политбюро о реальной ситуации в стране. На заседании Политбюро, на котором обсуждалось дело Рютина, Сталин утверждал, что было бы политически неправильно и нелогично сурово карать исполнителей террористических актов, и защищал тех, чьи политические проповеди создавали основу для таких актов. Вместо отражения незначительных разрозненных нападений необходимо было устранить стоящую за ними ключевую фигуру. По мнению Сталина, платформа Рютина была всего лишь предлогом для устранения его с поста руководителя партии.
Старков считает, что члены Политбюро не согласились со Сталиным. Дискуссия о судьбе Рютина становилась все более жаркой. Наиболее страстно и целенаправленно против смертного приговора Рютину выступал Киров, которого поддерживали Орджоникидзе и Куйбышев. Даже Молотов и Каганович не поддержали Сталина, но когда этот вопрос поставили на голосование, то они воздержались. Несколько загадочным источником информации об оппозиции Кирова и других Сталину в этом деле, на который ссылается Старков, является так называемая «Коллекция ЦГАОР СССР. Сведения о Советском Союзе». Но по этой ссылке Старкова оказалось невозможным найти какой-то конкретный источник данных, который подтвердил бы слова историка[676].
* * *
Историки тщательно изучили российские архивы в поисках источников, которые подтвердили бы обстоятельства дела Рютина, но ничего не обнаружили. Комиссия Яковлева, которая изучала дело Рютина в связи с его реабилитацией в 1988 г., также не нашла никаких свидетельств о разногласиях в Политбюро[677]. Сегодня мы точно знаем, что в связи с арестом Рютина осенью 1930 г. Сталин написал Молотову следующее:
Мне кажется, что в отношении Рютина нельзя будет ограничиться исключением. Его придется, спустя некоторое время после исключения, выслать куда-нибудь подальше от Москвы. Эту контрреволюционную нечисть надо разоружить до конца[678].
Следовательно, в качестве наказания Сталин требовал ссылку, а не смертный приговор. Несмотря на вспышку гнева Сталина в письме Молотову, через несколько месяцев Рютин был освобожден. После того, как осенью 1932 г. была выявлена политическая деятельность и идеологическая платформа группы Рютина, его дело обсуждалось 2 октября на совместном заседании Центрального Комитета и Президиума ЦК ВКП(б). Решили, что Политбюро и президиум Контрольной комиссии обеспечит исключение из партии членов группы Рютина. Людей, которые знали о группе и особенно о существовании «контрреволюционных документов», но не доложили об этом партии, ожидала такая же судьба. Данное решение было подписано Сталиным[679].
Неделю спустя, 9 октября, состоялось заседание президиума Контрольной комиссии, которая приняла решение исключить из партии 18 сторонников Рютина (Рютин был исключен из партии еще ранее). Одновременно были исключены Зиновьев и Каменев, так как они знали о существовании группы Рютина и ее документах, но не доложили о них партийным органам. ОГПУ получило задание возбудить дело против исключенных[680]. Резолюция Президиума была письменно утверждена членами Политбюро (никакого заседания Политбюро при этом не проводилось). На решении Политбюро стоят пометки от руки: слово «Согласен» с подписями Сталина, Молотова, Кагановича, Микояна, Ворошилова и Куйбышева. Подписи Кирова под этим документом нет[681]. Днем позже, 11 октября, некоторые сторонники Рютина были арестованы и приговорены коллегией ОГПУ к тюремному заключению или к ссылке. Рютин получил самый суровый приговор — 10 лет тюрьмы[682].
Почему же нет подписи Кирова на решении об исключении сторонников Рютина из партии и возбуждении дела? Киров был на заседании ЦК, которое проходило с 29 сентября по 2 октября, однако он не присутствовал на заседании Политбюро 8 октября; записи о посещении им кабинета Сталина в это время нет[683]. Видимо, Киров уехал из Москвы после окончания заседания Центрального Комитета партии 2 октября. Он вообще редко бывал на заседаниях Политбюро в Москве.
Могло ли дело Рютина обсуждаться на каком-то другом заседании Политбюро той осенью? Приговор, по которому Рютину дали 10 лет тюремного заключения, был оглашен 10 октября; следовательно, любые обсуждения смертного приговора должны были состояться до этого момента. Что касается заседаний Политбюро в этот период, то Киров присутствовал только на одном из них — 16 сентября. Сталин, Куйбышев, Орджоникидзе, Андреев и Микоян также были на этомзаседании, однако на нем не было Молотова или Кагановича, которые предположительно присутствовали на Политбюро, когда там обсуждали дело Рютина. В повестке дня данного Политбюро такое дело не значится. Но, может быть, на этом заседании проводилось неформальное обсуждение дела Рютина? Но такое вряд ли возможно, иначе Микоян обязательно бы упомянул об этом в своих мемуарах.
Могло ли дело Рютина обсуждаться во время какой-нибудь неформальной встречи в кабинете Сталина в течение данного периода? В это время Киров был у Сталина в его кабинете 11 и 28 сентября[684]. 28 сентября Киров находился в кабинете Сталина всего 15 минут. Помимо него там присутствовали Косиор и Постышев. Кроме Кирова 11 сентября в кабинете Сталина побывали Микоян, Ворошилов и Куйбышев, но там не было ни Орджоникидзе, ни Молотова, ни Кагановича, которые названы участниками обсуждения дела Рютина. Более того, в своих мемуарах Микоян не упоминает вообще, что данное дело обсуждалось.
Олег Хлевнюк, ведущий российский историк политики сталинского периода, упоминает, что судьба Рютина могла обсуждаться во время секретного заседания Политбюро. Но, как пишет Хлевнюк, даже в специальных протоколах Политбюро об этом нет никаких упоминаний, хотя в них отражены и более секретные и важные решения. Даже если мы предположим совсем невероятное, что судьба Рютина решалась тайно, на неофициальном чрезвычайном заседании Политбюро, проходившем в необычном месте и без протокола, то тогда возникает вопрос, почему это дело требовало подобной секретности? Ведь Сталин не ожидал никаких возражений против своего предложения, как об этом написано в «Письме старого большевика». И далее: как мог источник, на который ссылается «Письмо», вообще узнать о таком совершенно секретном заседании, даже если предположить, что это был Бухарин[685]?
Логично сделать вывод, что вся история о Сталине, якобы потребовавшем смертного приговора для Рютина, и столкновении Сталина и Кирова на этой почве является не более чем одной из многих легенд сталинского периода. Тот факт, что она представлена практически во всех работах и книгах об этом времени, не делает ее более правдивой. Никаких документов, подтверждающих это событие, просто не существует.