Модель Жака Деррида (деконструктивистская)

Жак Деррида, отталкиваясь от теории знаков Гуссер­ля, строит свое понимание процессов коммуникации. Знаки в стандартном понимании стоят вместо чего-то присутствующего, понимание же самого Ж. Деррида сво­дится к попытке выстроить знаковую теорию не в рамках подобной идентичности. Для этого нового понимания он предлагает неологизм differance, понимаемый как "движе­ние, с помощью которого язык, любой код, любая система референции в целом становятся "исторически" созданными в качестве структуры различий (differences) [457, р. 141].

Понятие "дифферанса" возникает как цепочка элемен­тов, один из которых присутствует, второй его заменяет, но уже имеет отношение к будущему элементу. То есть между ними возникает интервал во времени и в прос­транстве. Различия (differences) возникают благодаря "дифферансу". Знак же является заменителем чего-то су­ществующего. Деррида при этом отталкивается от пони­мания языка Ф. де Соссюром, который говорил, что в языке нет ничего кроме различий. Дифферанс становит­ся не концептом, а возможностью для концептуализации, получая еще одно обозначение как "протописьмо", "отло­женное разграничение". Ж. Деррида говорит, что "Diffe­rance есть также продуцирование, если можно так ска­зать, этих различий, этой различительности, о которых

лингвистика, идущая от Соссюра, и все структуральные науки, взявшие ее за модель, напомнили нам, что в них условие всякого значения и всякой структуры" [91, с. 19].

Отталкиваясь от понимания Гуссерлем указания и вы­ражения, Ж. Деррида считает, что значение - это не то, что содержится в словах, а то, что некто вкладывает в них, подчеркивая тем самым интенсиональный характер значения. "В обычном понимании значения, означающее указывает куда-то от себя, но означаемое нет. Как идея или образ в голове читающего означаемое представляет собой конечный пункт, где значения останавливаются. Но в концепции Деррида одно означающее указывает на другое означающее, которое в свою очередь указывает на следующее означающее, которое указывает на следующее означающее и так ad finitum" [488, р. 135].

Теория, которую защищает Ж. Деррида, обозначена им как деконструктивизм: "Деконструкция началась с де­конструкции логоцентризма, деконструкции фоноцентризма, с попытки избавить опыт мысли от господства лингвистической модели, которая одно время была так влиятельна, — я имею в виду 60-е годы" [105, с. 154]. Или в другом месте: "Деконструктивизм в основном нацелен на деконструкцию риторического подхода, т.е. интерпре­тации текста как сугубо лингвистического феномена" [127, с. 7]. Отсюда и возникают многие положения Дер­рида, опровергающие постулаты, сформированные в рам­ках лингвистики. И одновременно — это расширение объекта — "если допустить, что текст — не просто лин­гвистический феномен, то деконструктивизму надо зани­маться тем, что называется "реальность", "экономика", "история" [127].

Деррида пытается заменить отношение к письму как к вторичной сущности, выводя его на иные горизонты. Письмо лишь исторически вторично и несамостоятельно. На самом деле статус его первичен. "Деррида признает, что факт письма следует из факта речи, но в то же вре­мя он подчеркивает, что идея речи зависит от идеи пись­ма" [488, р. 129]. Иероглифическое письмо начинает рас­сматриваться как низшее, поскольку в нем отсутствует

фонетически ориентированная фиксация речи. "В этих условиях, согласно Деррида, письмо вынуждено вести как бы партизанскую войну, внедряться в логоцентрическую систему и подрывать ее изнутри. Письмо пробирает­ся в виде метафор и сравнений в систему коренных понятий, расставляя коварные ловушки для логоцентрического автора, старательно имитирующего устную речь. (...) В каждом тексте критик-деконструктивист может найти "сцену письма" — место, где письмо подает отчаян­ные сигналы и свидетельствует: здесь было скрыто нечто исконное и заменено искусственным. В "сцене письма" обнажается "сделанность" текста, допускается момент са­морефлексии, разоблачения. Это может проявиться и в сюжетных неувязках, и в неожиданных автокомментари­ях, и в смене повествовательных масок, и в отступлениях от основной темы" [46, с. 64]. В другой своей работе Ж. Деррида отмечает: "Поле письма оригинально тем, что может обойтись, в своем смысле, без любого актуального чтения вообще" [90, с. 110].

При этом текст теряет свою первичность, становясь источником нового движения. "Теперь критик/читатель больше просто не интерпретирует (что, по сути, и так не было), но становится писателем сам по себе ([514, р. 109].

Мы можем проиллюстрировать это на примере разбо­ра Ж. Деррида Декларации независимости США, где он приходит к совершенно непредсказуемым, исходя из пос­тавленной задачи, выводам [89]. Он ставит перед собой вопрос: "Кто подписывает и чьим именем, само собой собственным, провозглашающий акт, на котором осно­вывается учреждение?". Джефферсон, считает Деррида, юридически пишет, но не подписывает, поскольку он лишь представляет тех, кто поручил ему "составить то, что, как это им было известно, хотели сказать именно они. На нем не лежала ответственность написать, в смыс­ле продуцирования или инициирования, только соста­вить, как говорят о секретаре, составляющем документ, дух которого ему навязан и даже содержание предписано" [89, с. 177]. Все подписывались за народ, то есть юриди­ческая подпись — это народ. Однако реально этого наро-

да не существует, он возникает только в результате под­писывания.

В результате одним из парадоксальных выводов этого анализа становится следующее:

"Юридически подписывающего не было до самого текста Декларации, которая сама остается творцом и га­рантом собственной подписи. Посредством этого баснос­ловного события, посредством этой басни, которая со­держит в себе свою же печать и на самом деле возможна только в неадекватности самому себе настоящего време­ни, подпись дает себе имя. Она открывает себе кредит, свой собственный кредит, одалживая себя самой себе. Сампоявляется здесь во всех падежах (именительном, да­тельном, винительном), как только подпись предоставля­ет себе кредит, единым махом, каковой есть также и единственный взмах пера, в качестве права на письмо" [89, с. 179].

Ж. Деррида говорит о возможности не-ответа, в том числе и своим критикам, следующее: "Искусство не-отве­та или отсроченного ответа является риторикой войны, полемической хитростью: вежливое молчание может стать самым дерзким оружием и самой едкой иронией" [92, с. 278].