Переговоры с террористами

Проблема терроризма очень серьезна для всех стран. Из восьмидесяти терактов, совершенных в мире за последнее время против первых лиц государств, шестьдесят четыре до­стигли цели. Нас "заинтересовали" проблемы терроризма после теракта против премьера Украины П. Лазаренко.

Одновременно следует отметить, что переговоры с тер­рористами являются чисто коммуникативным процессом. В данном случае они нас интересуют как процесс налажи­вания контакта и убеждения человека в экстремальных ус­ловиях. Нам представляется, что они возможны только бла­годаря отсылкам на определенный символизм, как со стороны террориста, так и со стороны переговорщика. В изложении некоторых правил этого процесса мы будем опираться на исследование специального агента Дуайна Фусельера*, а также на работу конфликтолога Джейн Дохерти**, анализи­рующей трагическое освобождение заложников в Техасе.

С позиции нашей темы переговоры с террористами можно представить как попытку форсированно изменить символический мир террориста, поскольку при этом мы ста­раемся заставить его выполнить условия, чуждые ему. Сим­волический компонент выделяется как существенный и для межэтнических конфликтов: "Страх оказаться в подчине­нии становится сильнее любых материальных расчетов. А как реакция на него возникает стремление к оформлению

* Fuselier G.D. A Practical Overview of Hostage Negotiations. FBI, 1986.

** Docherty J.S. Managing Diversity During Law Enforcement Negotiations: The Lessons of Waco. — 1996, ms.

определенных символов всей групповой легитимности и за­щищенности. Такими символами чаще всего выступают территория, окружающая природная среда, которые при этом рассматриваются не просто как источник жизнеобес­печения, а как неотъемлемый культурный и духовный атри­бут. Символическая сторона процессов межэтнического взаимодействия обладает мощной реальной силой, когда она "овладевает массами"*.

Московские специалисты по конфликтам так ранжируют цели переговоров с террористами:

1) защита жизни заложников;

2) задержание захватчиков;

3) возвращение или защита имущества**.

При этом нельзя нарушать эту приоритетность, чтобы не принести вреда заложникам.

Какие же правила (с точки зрения оперирования с симво­лическим миром) предлагает Дуайн Фусельер? Они в сильной степени зависят от типа человека, захватившего заложников. Часто террористами являются люди с определенными психи­ческими отклонениями. Поэтому первой задачей становится выяснение особенностей террориста, поскольку это определя­ет тип коммуникации с ним. Естественно, нам спокойнее говорить с предсказуемым собеседником. Однако в случае террориста у нас нет времени на то, чтобы съесть с ним пуд соли. В помощь переговорщикам подготовлена классифи­кация, делящая террористов условно на четыре типа, каж­дый из которых обладает своим собственным видением мира. ФБР установило, что 52% инцидентов с захватом людей протекает с типом, обозначенным как "ментальное расстройство", который в свою очередь можно представить в виде следующих четырех категорий:

1) параноидальная личность;

2) депрессивная личность;

3) антисоциальная личность;

4) неадекватная личность.

* Степанов Е.Н. Межрегиональные столкновения и терроризм с позиций конфликтологического подхода // Массовое сознание и массовые дей­ствия. - М., 1994. - С. 95.

** Дмитриев А. и др. Введение в общую теорию конфликтов. — М., 1993. — С. 185.

Параноик имеет настолько растревоженную психику, что фактически он находится вне контактов с реальностью. Он захватывает людей, чтобы осуществить какой-нибудь выдающийся план. При этом он может получать от кого-нибудь приказы. Параноики, как правило, имеют интеллект выше среднего. Поэтому не следует стараться обмануть их. Лучше принимать их высказывания так, словно они явля­ются истинными и для вас.

В этом случае вводится правило: избегать споров с этим лицом по поводу его представлений, поскольку невозможно рациональное убеждение в неправильности его фантазий. Вместо этого следует обсуждать с ним другие темы, чтобы наладить связь, и на базе этого искать альтернативное ре­шение для удовлетворения его требований.

Например, в 1982 г. в Арканзасе автобус был захвачен людьми, которые считали, что именно о них говорилось в Библии: пришел час смерти, а через три с половиной дня они воскреснут. Заложники были освобождены, но убедить за­хватчиков сдаться не удалось. Они совершили самоубийство.

Депрессивное лицо также может находиться вне контак­тов с реальностью. Здесь очень высок потенциал самоубий­ства и убийства заложников, поскольку такой человек может считать себя, к примеру, ответственным за все пре­грешения мира.

Заложниками часто являются члены семьи депрессивно­го человека, который может верить, что убивая, он забирает их из этого ужасного мира. Этот тип террориста разговари­вает медленно, на 15-30 секунд дольше отвечает на вопрос, все его мысли центрируются вокруг его ненужности. Поэ­тому здесь в процесс переговоров необходимо вплетать до­казательства его ценности. Это делается следующим обра­зом. Если просто сказать "дела не так плохи", он решит, что его не понимают. Вместо этого разговор переводится в об­ласть его интересов, хобби, чего-то позитивного.

Неадекватная личность всегда проигрывает, и так на протяжении всей своей жизни. Захват заложников стано­вится для нее попыткой доказать кому-то (жене, друзьям, родителям, подруге), что она может сделать что-то. Этот тип символического мира можно дешифровать по фразам типа "Я покажу им, что я могу кое-что сделать" или "Я докажу, что я не козел отпущения".

Наиболее привычный для нас образ террориста — антисоциальная личность, у которой полностью отсутствуют мо­раль и ценности общества, у которой нет чувства вины. Он очень импульсивен, требует немедленной реакции. Следует помнить, что нельзя обещать ему вещей, которые, как он знает, вы не выполните. С ним необходимо постоянно под­держивать контакт, чтобы он для своего возбуждения не пе­реключился на заложников.

В случае захвата заложников возникает так называемый стокгольмский синдром, когда заложники начинают ощу­щать позитивные чувства к своим захватчикам и негативные по отношению к властям. С точки зрения проблемы симво­лической можно сказать, что они переходят на систему мира террористов. Отсюда следует важное следствие: нельзя доверять информации, исходящей от жертв. И более того, жертвы могут мешать проведению операций по их же осво­бождению, не слушаться команд спасающих их людей.

Проблема коммуникативного контакта, установление необходимого уровня доверия со стороны террористов яв­ляется достаточно сложной работой.

Для физического контакта предлагаются следующие правила:

1) прежде договоритесь, что вам не причинят вреда;

2) не говорите с ним, если он держит вас на мушке, на­стаивайте, чтобы он опустил пистолет;

3) лицом к лицу можно говорить тогда, когда время про­шло, установлен контакт и достигнуто доверие;

4) никогда не ведите беседы лицом к лицу больше, чем с одним террористом;

5) всегда держитесь прямого контакта глазами;

6) всегда имейте план по спасению;

7) никогда не поворачивайтесь спиной;

8) следите за пространством, от вашего приближения к собеседнику зависит уровень давления.

Установление контакта состоит в стремлении говорить с террористом на его же языке. Вопросы должны строиться так, чтобы была возможность получать развернутые ответы, а не только "да" или "нет". Следует избегать негативных ответов со своей стороны, делая, по крайней мере, вид, что вы пытаетесь решить проблему именно так, как хочет этого террорист. Не следует употреблять слов "захватчик", "залож­ник", чтобы не увеличивать напряжение. Как и слова "сда­ваться", что для него означает провал. Всегда следует торго­ваться. Даже если его требование невелико, все равно за вы­полнение его в ответ следует просить нечто от него самого.

Уильям Юри в принципе вводит многие похожие требо­вания как основу проведения стандартных переговоров. -Так, он считает, что для установления доверия необходимо признавать чувства вашего оппонента. "Не игнорируйте эмоции оппонента. Его нападки часто вызваны гневом; "ка­менная стена" часто скрывает страх; пока вы не рассеете эти эмоции, аргументы разума не будут услышаны"*. Или такое правило: "В самом конце проявите щедрость. Подавите ес­тественное искушение сцепиться из-за последней крошки. Профессиональный специалист по переговорам о заложни­ках говорит: "Мы припасаем немного гибкости под конец, потому что любим проиграть им последний раунд. В конце мы становимся покладистей, чем они ожидали, потому что .хотим, чтобы они считали себя молодцами"**. Интересно, что все эти правила находятся четко в эмоциональной сфере, являясь попыткой успокоить оппонента. Как и воз­действие на террориста через его семью или родственников, поскольку их он будет слушать без того предубеждения, с каким он слушает чужого человека. Правда, Д. Фуссельер считает, что нужно с большой осторожностью давать воз­можность для разговора террориста с родственниками. Дело В том, что преступник может специально вытребовать кого-то, чтобы на его глазах совершить убийство или самоубий­ство, поскольку считает, что именно они довели его до та­кого состояния.

У. Юри также приводит мнение специалиста по перего­ворам, который считает весьма важным невыполнение перво­го требования, чтобы сбить террориста с чувства автомати­ческого подчинения ему.

Переговоры должны вести несколько человек, чтобы более объективно оценивать происходящее. В команде обя-

* Юри У. Преодолевая "нет", или переговоры с трудными людьми. — М., 1993. - С. 36. Там же. — С. 108.

обязателен психолог, который может использоваться только как консультант, но не переговорщик. Требования к самому переговорщику, по Фусельеру, следующие:

1) он должен обладать эмоциональной зрелостью, никог­да не срываясь в ответ на любые выпады;

2) он должен хорошо уметь слушать, обладать навыками интервьюера;

3) он должен уметь легко устанавливать доверие к себе;

4) он должен уметь убеждать других, что его точка зрения вполне рациональна и разумна;

5) он должен уметь общаться с людьми как с низов, так и с самих верхов;

6) у него должна быть практическая сметка, здравый смысл, понимание уличного типа поведения;

7) он должен уметь работать в ситуации неопределеннос­ти, в случае необходимости принимать на себя ответствен­ность;

8) он должен полностью отдаваться профессии перего­ворщика;

9) он должен понимать, что если переговоры не сорвутся, ему придется оказать помощь в планировании захвата, чтобы освободить заложников.

У. Юри приводит достаточно подробно реальный сцена­рий переговоров с целью освобождения заложников, проис­шедший в 1982 г. в США. Приведем его, в качестве примера названного выше правила:

"Лауден задавал открыто сформулированные вопросы, чтобы выяснить, о чем думает Ван Дайк, чего он хочет: "И как тебя угораздило попасть в такую передрягу? Как нам ее распутать?" Ван Дайк начал жаловаться на коррупцию и злоупотребления в тюремной системе штата. Лауден сочув­ственно слушал, приговаривая: "Я тебя понимаю", "Я и от других это слышал", и "Раз ты поднял вопрос, нам удастся начать следствие по делу о коррупции". Он пытался устано­вить контакт с Ван Дайком, признавая его доводы и согла­шаясь, где только возможно; по сути, Лауден перешел на сторону Ван Дайка"*.

* Там же. - С. 112.

Обратите внимание на последнее предложение: чтобы установить контакт и завоевать доверие террориста, перего­ворщик переходит на его символическую систему.

Целью переговоров является формирование у террориста чувства, что вы действительно хотите помочь ему найти -выход в его трудной ситуации.

Происходит столкновение двух символических миров. Переговорщик выступает как переводчик, который пытает­ся перевести террориста в новый символический мир. И уже в его рамках искать альтернативные решения проблемы.

Преступники часто уменьшают охрану, когда ощущают, что они достигли успеха в переговорах. При планировании захвата следует уступать по каким-то важным для террорис­та требованиям. И это тоже планируемый перевод преступ­ника в иное эмоциональное состояние.

Однако возможен вариант, когда несовпадающие вари­анты миров приводят к негативным последствиям. Джейн Дохерти анализирует в этом плане закончившиеся неудачей более чем пятидесятидневные переговоры по освобожде­нию заложников в секте Давидианцев в Техасе. Ошибкой процесса она считает неправильную модель мира, с по­мощью которой агенты ФБР подошли к этой проблеме. Ос­новное, что там не было классических заложников, как это представлялось агентам ФБР. В рамках этой секты люди жили все вместе, потому стандартное требование отпустить женщин и детей для них не было естественным. Далее, секта не могла принять на себя ярлык "преступников", ко­торый пытались навязывать ей в своих планах по освобож­дению представители ФБР. Символ "преступника" в свою очередь разрешает применение силы. Эксперты также не смогли проанализировать ситуацию глазами самой секты, то есть оценить их поведение с точки зрения апокалипти­ческого религиозного движения, а смотрели на него в стан­дартной манере захвата заложников или псевдо-заложни-ков. Последнее представляется важным параметром и носит название "групповой солидарности"*.

Основной вывод Джейн Дохерти состоит в попытке при­менить более гибкие модели анализа и разработки сценари­ев, поскольку неудача в Техасе, по ее мнению, связана с

См. Степанов Е.Н., указ. соч. — С. 101.

применением к совершенно новой ситуации старого сцена­рия. На возражение автора данной книги, что для армейс­кой структуры гибкость может стать губительной, Джейн Дохерти отвечала (личное сообщение), что структура ФБР не является армейской структурой и достаточно обучаема и гибка. Она привела в качестве примера то, что после появ­ления ее статьи ей позвонил руководитель операции ФБР и полчаса выяснял доводы и результаты исследования.

В целом столкновение символических миров происходит не только в такой жесткой ситуации, как захват заложников. Это также может быть более привычная для нас ситуация политического конфликта. И конфликтологи заняты про­цессами разрешения конфликтов в разнообразных контек­стах. Ситуация переговоров с заложниками считается ус­пешной, когда проходит выполнение следующих стадий:

1) никого не убили со времени начала переговоров;

2) уменьшилось число эмоциональных инцидентов (к примеру, вербальных угроз по отношению к заложни­кам);

3) длительность каждого разговора с захватчиком увели­чивается, его напряжение, скорость речи уменьшаются;

4) заложники освобождаются;

5) сроки ультимативных требований проходят.

Также серьезной проблемой является другой символи­ческий аспект терроризма — воздействие показа СМИ актов насилия на потенциальных террористов. Коммуникативное внимание служит катализатором последующего поведения: "Жуткие кадры о многочисленных жертвах действуют на зрителей возбуждающе, особенно на тех, кто склонен к жес­токости и преступлениям, по сути подталкивая их на опре­деленные шаги. Человеку с гипертрофированным чувством самомнения после просмотра аналогичного сюжета непре­менно захочется стать героем журнальной статьи или теле­репортажа. Не случайно все террористы в первую очередь требуют приглашения журналистов и представителей влас­тей". И далее военный российский аналитик Владимир Ва­сильев предлагает изменить форму подачи информации о террористах в эфире: "Сообщение об инциденте должно быть кратким и сухим. Достаточно несколько фраз: самоу­бийцу разнесло в куски, есть убитые и раненные. А в кадре доказать лишь отдельные фрагменты: кого-то из пострадав­ших и то, что осталось от негодяя. Незачем смаковать жут­кие подробности". Или другой пример: "Садист или группа захватили заложников. Требуют представителей средств массовой информации, чтобы сделать заявление, и телеви­зор для контроля. Предоставив им такую возможность после выхода в эфир, добавим еще свой комментарий, в котором пусть выступят люди, "знавшие" террористов ранее, и расскажут о них: мол, один пытался как-то изна­силовать 60-летнюю женщину, другой развратничал с мало­летними и т.п. Использовать другие варианты, вызывающие физиологическое отвращение к террористам, через некото­рые подробности из их интимной жизни"*.

К сожалению, это возможно как предложение, но его трудно осуществить, поскольку СМИ как раз тяготеют к подаче информации в виде, против которого и выступает В. Васильев. В событии для его новостийного характера обязательно должна присутствовать драматичность. К при­меру похищение Альдо Моро в 1978 г. и последующую двух­месячную активность прессы исследователям удалось про­анализировать в терминах социальной драмы: нарушение, кризис, восстановление и примирение. При этом любая соци­альная драма еще больше драматизирует основные парамет­ры данного общества**. Вспомним, как и в Украине всплы­ли на поверхность все силовые линии имеющихся конфлик­тов после покушения на премьер-министра П. Лазаренко. Робин Вагаер-Пацифиси говорит о том, что "социальная драма манифестируется всегда, когда люди, включенные в политику, действуют так, чтобы привлечь аудиторию, сна­чала и прежде всего решающим разовым действием (напри­мер, похищением), а затем с помощью продления исходно­го действия в последовательность ситуаций, которые струк­турированы и поставлены так, чтобы удержать внимание аудитории. Масс-медиа являются местами постановки, сце­нами, куда направляет свое внимание аудитория; и именно с помощью точного определения сюжета (срежиссированности ситуаций) и сцены (канала), аудитория, а через нее и

* "Правда-5", 1996, № 28.

** Ввггеса A. Political Dramaturgy: A Dramaturg's (Re)view // The Drama Review. - 1993. - N 2. - P.

66.

социальная (или политическая) драма, находятся в состоя­нии включенности"*. Отсюда вновь возникает проблема пе­реноса одного символизма в другую сферу: символизм новостийной становится законом для планирования и прове­дения террористических актов. Формат новости тем самым становится определяющим не только для политики, но и для криминального действия.

Как видим, все время приходится сталкиваться с чисто коммуникативной стороной процесса переговоров. Слож­ность экстремальной ситуации (в отличие от стандартного коммуникативного процесса) состоит в том, что:

1) действует прессинг времени;

2) неверный шаг может привести к человеческим жертвам;

3)ситуация может оцениваться неоднозначно.

Последняя характеристика имеет и чисто вербальную со­ставляющую — необходимость наращивания доверия в си­туации, когда это доверие отсутствует. Для описания ее можно ввести понятие зон исчезновения доверия. Если в стан­дартной коммуникативной ситуации есть презумпция дове­рия, поскольку** предполагается, что мы говорим с макси­мальным приближением к действительности, то в ситуации с заложниками постоянно происходит "выветривание" до­верия. Между переговорщиком и террористом, между тер­рористом и заложниками и даже между переговорщиком и заложниками (и не только в случае стокгольмского синдро­ма, иногда заложники преувеличивают действия террорис­тов, чтобы принудить полицию уничтожить террористов). Такая коммуникация получает прикладную задачу установ­ления доверия.

Дуайн Фусельер устанавливает следующие параметры, которые с истечением времени начинают действовать в пользу освобождения заложников:

1) увеличиваются нужда в основных человеческих пот­ребностях — еде, воде, сне и т.п.;

2) напряженность падает;

3)люди, остыв, начинают думать более рационально и менее эмоционально;

* Ibid.- Р. 67.

** По Грайсу — Grice P. Studies in the Way of Words. — Cambridge, Mass, etc., 1989.

4) формируется "стокгольмский синдром";

5) у заложников возрастают возможности для побега;

6) собранная информация позволяет принимать решения на более качественном уровне;

7) увеличивается связь и доверие между переговорщиком и террористом;

8) ожидания и требования террориста могут уменьшаться;

9) инцидент может исчезнуть сам по себе, поскольку иногда террористы отпускают заложников, ничего не требуя взамен.

Как видим, профессиональные коммуникаторы облада­ют возможностями успешной работы даже с такими труд­ными собеседниками, как террористы. И подобные специ­ализированные переговорщики, как пишет У. Юри, могут, например, летать из Америки в Мюнхен, чтобы вступить в переговоры при захвате там крупного бизнесмена. При этом одной из задач становится проникновение в символический мир другого человека, чтобы чисто коммуникативно заста­вить его отпустить заложников.

Литература

Бройнинг Г. Руководство по ведению переговоров. — М., 1996.

Грачев Ю.Н. Ведение переговоров с инофирмами. — М., 1997.

Каррас ЧЛ. Искусство ведения переговоров. — М., 1997.

Курбатов В.И. Как успешно провести переговоры. — Ростов-на-Дону — Москва, 1997.

Лебедева М.М. Политическое урегулирование конфликтов. — М., 1997.

Мастенбрук В. Переговоры. — Калуга, 1993.

Нергеш Я. Поле битвы — стол переговоров. — М., 1989.

Ниренберг Дж, Маэстро переговоров. — Минск, 1996.

СзлэкьюзДж. Ч. Секреты заключения международных сделок. Мас­терство ведения переговоров. — М., 1994.

Фишер Р., Юри У. Путь к согласию, или переговоры без пораже­ния. - М., 1990.

Фишер Р., Эртель Д. Подготовка к переговорам. — М., 1996.

ХоджсонДж. Переговоры на равных. — Минск, 1998.

Юри У. Преодолевая "нет", или переговоры с трудными людьми. — М., 1993.

Pn&D.G., Camevak P.J. Negotiation in Social Conflict — Buckinham, 1993.

Ury W.L. a.o. Getting Disputes Resolved. — Cambridge, Mass., 1993.

Глава седьмая