Информационно-технологическая революция
Какая революция?
"Постепенность, - писал палеонтолог Стивен Дж. Гоулд, - есть идея, гласящая, что все изменения должны происходить гладко, медленно и непрерывно. Эта идея вовсе не была высосана из пальца. Она представляет собой общий культурный предрассудок и отчасти реакцию либерализма девятнадцатого столетия на охваченный революцией мир. Но она продолжает окрашивать наше якобы объективное прочтение истории жизни... История жизни, как я ее читаю, есть серия стабильных состояний, отмеченная в редкие моменты крупными событиями, которые происходят с огромной быстротой и помогают становлению следующей эпохи стабильности"1. Моя отправная точка, и в этом я не одинок2, состоит в том, что в конце двадцатого столетия мы переживаем один из этих редких в истории моментов. Момент этот характеризуется трансформацией нашей "материальной культуры"3 через работу новой технологической парадигмы, построенной вокруг информационных технологий.
Под технологией я понимаю, вслед за Харви Бруксом и Дэниэлом Беллом, "использование научного знания для определения способов изготовления вещей в воспроизводимой манере"4. В информационные технологии я включаю, как и все, сходящуюся совокупность технологий в микроэлектронике, создании вычислительной техники (машин и программного обеспечения), телекоммуникации/вещании и оптико-электронной промышленности5. В дополнение, в отличие от некоторых аналитиков, я включаю в область информационных технологий генную инженерию и расширяющееся множество ее достижений и применений6. Во-первых, потому, что генная инженерия сосредоточена на декодировании, управлении и возможном перепрограммировании информационных кодов живой материи. Но также и потому, что в 1990-х годах биология, электроника и информатика, по-видимому, сближаются и взаимодействуют в области применений, открытия новых материалов, и, что более фундаментально, в своем концептуальном подходе, что заслуживает дальнейшего упоминания ниже в этой главе7. Вокруг этого ядра информационных технологий, в описанном выше широком смысле, возникает в последние два десятилетия XX в. созвездие крупных технологических прорывов в области новых материалов, источников энергии, в медицине, в производственной технике (наличной или потенциальной, как нанотехнология), в том числе в транспортной технологии8. Более того, нынешний процесс технологической трансформации расширяется экспоненциально, поскольку он способен создать интерфейс между технологическими полями через общий цифровой язык, на котором информация создается, хранится, извлекается, обрабатывается и передается. Мы живем в мире, который, по выражению Николаев Негро-понте, сделался цифровым9.
Пророческие преувеличения и идеологические манипуляции, характеризующие большинство рассуждений, касающихся информационно-технологической революции, не должны привести нас к недооценке ее поистине фундаментального значения. Она, как я попытаюсь показать в этой книге, является по меньшей мере столь же крупным историческим событием, как и индустриальная революция XVIU в., вызывая переломы в материальной основе экономики, общества и культуры. Историческое прошлое технологических революций, сведенное воедино Мелвином Кранцбергом и Кэрролом Перселлом10, показывает, что все они характеризовались всеобъемлющим влиянием (pervasiveness), т. е. проникновением во все области человеческой деятельности не в качестве внешнего источника воздействий, но в качестве ткани, в которую такая деятельность вплетена. Иными словами, кроме индуцирования новых продуктов, они ориентированы на процесс. Кроме того, в отличие от любой иной революции, ядро трансформации, которую мы переживаем теперь, связано с технологиями обработки информации и коммуникацией11. Для этой революции информационная технология является тем же, чем новые источники энергии были для индустриальных революций, начиная от паровой машины и далее к электричеству, ископаемому топливу и даже к атомной энергии, поскольку производство и распределение энергии было ключевым элементом индустриального общества. Однако утверждение о выдающейся роли информационной технологии часто путают с характеристикой нынешней революции, как существенно зависящей от нового знания и информации. Это правда, если говорить о текущем процессе технологических изменений, но все это относится и к предшествующим технологическим революциям, как показали такие ведущие историки технологии, как Мелвин Кранцберг и Джоэль Мокир12. Первая индустриальная революция, не будучи основана на науке, все же опиралась на широкое использование информации, применяя и развивая существовавшие до этого знания. А вторая индустриальная революция - после 1850 г. - характеризовалась решающей ролью науки в развитии инноваций. В самом деле, лаборатории НИОКР впервые появились в германской химической промышленности в последние десятилетия XIX в.13.
Нынешнюю технологическую революцию характеризует не центральная роль знаний и информации, но применение таких знаний и информации к генерированию знаний и устройствам, обрабатывающим информацию и осуществляющим коммуникацию, в кумулятивной петле обратной связи между инновацией и направлениями использования инноваций14. Это положение может прояснить следующая иллюстрация. Использование новых телекоммуникационных технологий в последние два десятилетия прошло через три отчетливых этапа: автоматизация задач, экспериментирование над использованием, реконфигурация применений15. На первых двух этапах технологическая инновация прогрессировала через обучение путем пользования, в терминологии Розенберга16. На третьей стадии пользователи обучались технологии, делая ее, и заканчивали, перестраивая сети и находя новые области применения. Обратная связь между введением новой технологии, пользованием ею и продвижением ее в новые области проходит в новой технологической парадигме намного быстрее. В результате, распространение технологии бесконечно увеличивает ее мощь по мере того, как технология усваивается и переопределяется ее пользователями. Новые информационные технологии являются не просто инструментами, которые нужно применить, но процессами, которые нужно разрабатывать. Пользователи и создатели могут объединиться в одном лице. Так, пользователи могут захватить контроль над технологией, как в случае с Интернетом (см. главу 5). Отсюда следует тесная связь между социальными процессами создания и манипулирования символами (культурой общества) и способностью производить и распределять товары и услуги (производительными силами). Впервые в истории человеческая мысль стала непосредственной производительной силой, а не просто решающим элементом производственной системы.
Таким образом, компьютеры, коммуникационные системы, генетическое декодирование и программирование - все это служит усилению и расширению человеческой мысли. То, что мы думаем и как мы думаем, находит выражение в товарах, услугах, материальной и интеллектуальной продукции, будь то пища, кров, транспортные и коммуникационные системы, компьютеры, ракеты, образование, здравоохранение или образы. Растущая интеграция между мыслями и машинами, включая механизм ДНК, ликвидирует то, что Брюс Мазлиш назвал "четвертым разрывом"17 (разрывом между человеческими существами и машинами), фундаментально меняя то, как мы рождаемся, живем, учимся, работаем, производим, потребляем, грезим, сражаемся или умираем. Разумеется, культурные/ институциональные контексты и целенаправленные социальные действия решающим образом взаимодействуют с новой технологической системой, но эта система имеет свою собственную встроенную логику, характеризуемую способностью переводить всю вложенную в нее информацию в общую информационную систему и обрабатывать такую информацию с растущей скоростью, с растущей мощностью, с убывающими затратами, в потенциально всеобъемлющей поисковой и распределительной сети.
Есть одна дополнительная черта, характеризующая информационно-технологическую революцию по сравнению с ее историческими предшественницами. Мокир18 показал, что технологические революции имели место лишь в немногих обществах и распространялись в относительно ограниченных регионах, нередко изолированных в пространстве и во времени по сравнению с другими регионами планеты. Так, в то время, как европейцы заимствовали некоторые открытия, сделанные в Китае, Китай и Япония на протяжении многих столетий усваивали европейскую технологию только в очень ограниченных рамках, сведенных главным образом к ее военным применениям. Контакт между цивилизациями, стоявшими на разных технологических уровнях, часто принимал форму разрушения наименее развитых или тех, которые применяли свои знания в основном к невоенной технологии, как было в случае американских цивилизаций, уничтоженных испанскими завоевателями, иногда путем непреднамеренной биологической войны19. Индустриальная революция распространялась на большую часть земного шара со своих родных западноевропейских берегов в течение последующих двух столетий. Но ее распространение было высоко селективным, а его темп, по нынешним стандартам распространения технологий, - довольно медленным. И действительно, даже в Британии середины XIX в. сектора экономики, в которых было занято большинство рабочей силы, дававшие, по меньшей мере, половину валового национального продукта, не были затронуты новыми индустриальными технологиями20. Кроме того, планетарный охват индустриальной революции в последующее десятилетия чаще всего принимал форму колониального господства, будь то в Индии при Британской империи, Латинской Америке, попавшей в торговую и индустриальную зависимость от Британии и Соединенных Штатов, в Африке, расчлененной по Берлинскому договору, или в Японии и Китае, открытых для иностранной торговли пушками западных кораблей. В противоположность этому новые информационные технологии распространились по земному шару с молниеносной скоростью, менее чем за два десятилетия, с середины 1970-х до середины 1990-х годов, продемонстрировав то, что я предлагаю считать характерным для этой технологической революции: немедленное применение к своему собственному развитию технологий, которые она создает, связывая мир через информационную технологию21. Конечно, в мире имеются большие области и значительные сегменты населения, не включенные в новую технологическую систему, - в этом как раз и состоит один из центральных аргументов этой книги. Далее, скорость технологического распространения селективна, как социально, так и функционально. Люди, страны и регионы получают доступ к технологической мощи в различные сроки, и в этом - критически важный источник неравенства в нашем обществе. Отключенные области в культурном и пространственном отношении разъединены, они могут находиться и в центрах больших американских городов, и во французских рабочих пригородах (banlieues), так же как и в африканских городишкахиз лачуг или нищих деревнях Китая и Индии. Однако доминантные функции, социальные группы и территории земного шара уже к середине 1990-х годов были вовлечены в новую технологическую систему, которая как таковая начала формироваться лишь в 1970-х годах.
Как же случилось, что эта фундаментальная трансформация произошла, по историческим меркам, в одно мгновение? Почему она распространяется по земному шару столь ускоренным, хотя и неравномерным темпом? Почему это - "революция"? Поскольку наше восприятие формируется нашим недавним прошлым, я думаю, что ответить на эти вопросы будет легче, если мы кратко напомним историю индустриальной революции, еще присутствующей в наших институтах, а следовательно, и в наших мысленных установках.
1 Gould (1980: 226).
2 Мелвин Кранцберг, один из ведущих историков технологии, писал: "Информационная эпоха действительно революционизировала технические элементы индустриального общества" (1985:42). Относительно социальных результатов: "Хотя они могут быть эволюционными, в том смысле, что перемены и выгоды не появятся в одну ночь, они будут революционными в своем влиянии на наше общество" (Ibid. 52). Аргументацию тех же направлений см., например: Perez (1983); Forester (1985); Dizard (1982); Nora and Mine (1978); Stourdze (1987); Negroponte (1995); Ministry of Posts and Telecommunication (Japan) (1995); Bishop and Waldholz (1990); Darbon and Robin (1987); Salomon (1992); Dosi et al. (1988b); Petrella (1993).
3 Об определении технологии, как "материальной культуры", которое, как мне кажется, дает подобающую социологическую перспективу, см. дискуссию в Fischer (1992:1-32 особенно): "Технология здесь схожа с идеей материальной культуры".
4 Books (1971:13) из неопубликованного текста, курсив добавлен Беллом.
5 Saxby (1990); Mulgan (1991).
6 Marx (1989); Hall (1987).
7 Стимулирующий, содержательный, хоть и умышленно противоречивый отчет о сближении между биологической революцией и более широкой информационно-технологической революцией см. в работе Kelly (1995).
8 Forester (1988); Herman (1990); Lyon and Gomer (1995); Lincoln and Essin (1993); Edquist and Jacobsson (1989); Drexler and Peterson (1991); Lovins and Lovins (1995); Dondero (1995).
9 Negroponte (1995).
10 Kranzberg and Pursell (1967).
11 Полное понимание нынешней технологической революции потребовало бы обсуждения специфики новых информационных технологий в сопоставлении сих историческими предшественницами равно революционного характера, таких, как изобретение печатания в Китае, вероятно, в конце VII в., и в Европе XV в.- классическая тема литературы о коммуникациях. Поскольку я не способен заняться проблемой в рамках данной книги, сосредоточенной на социологических измерениях технологических изменений, позвольте предложить вниманию читателя несколько предметов для обсуждения. Информационные технологии, основанные на электронике (включая электронную печать), обладают несравненным объемом памяти и скоростью сочетания и передачи бит информации. Электронный текст дает существенно большую гибкость обратных связей, взаимодействия и перестройки текста, как признает любой автор, работавший на ворд-процессоре, изменяя, таким образом, сам процесс коммуникации. Коммуникация on-line в сочетании с гибкостью текста позволяет осуществлять повсеместное, асинхронное пространственное/временное программирование. Что же касается социальных эффектов информационных технологий, я предлагаю гипотезу, что глубина их воздействия есть функция проникаемости информации в социальную структуру. Так, хотя книгопечатание существенно повлияло на европейские общества в новое время, как и в меньшей степени на средневековый Китай, его воздействие было несколько ограничено из-за почти полной неграмотности населения и низкой интенсивности информации в производственной структуре. Индустриальное общество, давая гражданам образование и постепенно организуя экономику вокруг знаний и информации, подготовило почву для усиления человеческой мысли, когда стали доступными новые информационные технологии. Исторический комментарий по поводу ранней информационно-технологической революции см. в Boureau et al. (1989). Некоторые элементы дебатов по поводу технологической специфики электронной коммуникации, включая точку зрения Маклюэна, см. в главе 5.
12 Kranzberg M., Prerequisites for Industrialization//Kranzberg and Pursell (1967:1, ch.13); Mokyr (1990).
13 Ashton (1948); Landes (1969); Mokyr (1990:112); Clow and Clow (1952).
14 Hall and Preston (1988); Saxby (1990); Dizard (1982); Forester (1985).
15 Bar (1990).
16 Rosenberg (1982); Bar (1992).
17 Mazlish(1993).
18Mokyr(1990:293,209ff.).
19 См., например, Thomas (1993).
20 Mokyr(1990:83).
21 Pool (1990); Mulgan (1991).