Презумпция в доказывании

Процесс доказывания в его логическом аспекте представляет со­бой переход (перерастание) вероятного знания в достоверное, по­скольку в доказывании, как известно, всякое знание выступает на первых порах как вероятное, проблематичное. В связи с этим при рассмотрении логики доказывания необходимо предварительно ос­тановиться на этих категориях — достоверности и вероятности.

Наряду с категорией истины (см. гл. 2) в теории доказательств, а также в процессуальном законе (ст. 88, 410 УПК) существует поня­тие достоверности.

Достоверным является обоснованное, доказанное знание, истин­ность которого не вызывает сомнений¹. Таким образом, всякое дос­товерное знание истинно, но не всякое истинное суждение может быть признано достоверным. Истинными могут оказаться и неаргу­ментированное высказывание, случайная догадка или предположе­ние. Например, учение об атомарном строении вещества было созда­но еще античными учеными. Оно было истинным и в то время, но стало достоверным, получило научное обоснование только в наш век. В момент его создания эта была лишь гипотеза, гениальная до­гадка. Аналогичные ситуации сплошь и рядом возникают в судебном доказывании. После долгих и мучительных раздумий следователь выдвигает новую, оригинальную версию, которая затем полностью подтверждается. Она тоже была истинной с самого начала, но стала достоверной значительно позднее.

Истинность как характеристика знания означает лишь соответст­вие знания объективной действительности. «Истина объективна, ее содержание не зависит от сознания человека, не меняется в зависи­мости от доказательств»². Категория же достоверности помимо отно­шения знания к действительности включает в себя еще и его обосно­вание, охватывает собой пути достижения достоверного знания, динамику его формирования, становления.

См.: Ратинов А.Р. Вопросы познания в судебном доказывании // Советское го­сударство и право. 1964. С. 106—108; Эйсман А.А. Соотношение истины и достоверно­сти в уголовном процессе // Советское государство и право. 1966. № 6. С. 92; Теория доказательств в советском уголовном процессе. М., 1973. С. 287.

Копнин П.В. Диалектика как логика и теория познания. М., 1973. С. 226.

Глава 8. Логика доказывания. Проблема критерия истины 127

Кроме того, достоверность всегда предполагает определенного субъекта, которому адресуется обоснование, и поэтому помимо объ­ективного содержания включает и некоторый субъективный мо­мент¹. Так, знание, которое достоверно для одного субъекта (напри­мер, для свидетеля-очевидца), может оказаться недостаточно дока­занным для другого (например, для суда). Более того, то, что суд од­ной инстанции признал достоверным, может вызвать сомнения (при тех же самых данных) у суда другой инстанции.

И еще одно принципиальное различие категорий истины и дос­товерности. Парной категорией истины является ложность (заблу­ждение). Между истиной и ложью нет каких-либо промежуточных ступеней. Суждение может быть либо истинным, либо ложным. Достоверность имеет своей парной категорией вероятность. Веро­ятность как характеристика обоснованности знания может быть различных степеней, возрастать, повышаться по мере приближения к достоверности. Поэтому именно категории достоверности и веро­ятности дают возможность исследовать процессполучения истин­ного знания, механизм перерастания знания недостоверного в дос­товерное.

Вероятность, как и достоверность, характеризует знание со сто­роны его подтвержденное™, означает меру его доказанности, обос­нованности. Любая степень вероятности предполагает наличие како­го-то обоснования, аргументации вероятности вывода. Поэтому нельзя смешивать вероятное знание с предположением, голой догад­кой, которые могут быть и совершенно беспочвенными, неаргумен­тированными. К сожалению, такая трактовка вероятности, понима­ние ее на обывательском уровне довольно распространены среди юристов, в том числе и серьезных ученых (что подвергается критике даже в философской литературе)².

Возникшее первоначально в математической теории вероятно­стей понятие вероятности давно вышло за рамки математики и пре­вратилось в философскую категорию³. Помимо математического оп­ределения вероятности, где она принимает четкое количественное выражение, существуют различные теории неколичественной оцен­ки вероятности в ситуациях, когда ей не может быть придано опре­деленное численное выражение. Такая разновидность вероятности обычно называется правдоподобностью. (В наиболее полном виде

См.: Копнин П.В. Гносеологические и логические основы науки. М., 1973. С. 156.

² См.: Советский уголовный процесс / Под ред. Л.М. Карнеевой, П.А. Лупин-
ской, И.В. Тыричева. М., 1980. С. 32.

³ См. напр.: Философский энциклопедический словарь. М., 1983.

Доказывание и доказательства в уголовном процессе

теория правдоподобного рассуждения разработана американским математиком Д. Пойа¹.) В современной неклассической логике су­ществует целый ряд направлений вероятностной логики, которая возникла как продолжение классической индуктивной логики и в настоящее время включает ее в себя как частный случай.

В вероятностной логике высказываниям могут приписываться не только два значения (истинно или ложно), но и множество про­межуточных (вероятностей). Причем для логической вероятности, в отличие от вероятности как математической категории, требова­ние четкого численного выражения степени вероятности необяза­тельно.

В юридической науке концепция процесса достижения достовер­ного знания с позиций теории вероятностей и вероятностной логи­ки, объяснение механизма перехода вероятного знания в достовер­ное разработано А.А. Эйсманом. Его логическая схема основана на математической теореме умножения вероятностей. Согласно этой теореме вероятность совпадения двух или более случайных событий равна произведению их вероятностей. Таким образом, с накоплени­ем доказательств какого-либо факта вероятность их случайного сов­падения резко падает и, напротив, правдоподобность вывода возрас­тает.

«Чтобы наглядно показать, по какому закону падает вероятность случайного совпадения нескольких событий, можно привести такой пример: если вероятность каждого события составляет 0,5, то вероят­ность одновременного совпадения четырех таких событий равна 0,5 х 0,5 х 0,5 х 0,5 = 0,625. Иначе говоря, если появление отдельно­го события можно ожидать в 50 случаях из 100, то совместного появ­ления этих четырех событий следует ожидать только в шести случаях из 100»².

Конечно, в судебном доказывании значимость каждой улики четкой математической величиной выразить невозможно. Мы имеем дело лишь с «несчитанной вероятностью», определяемой приблизи­тельно. Тем не менее данная закономерность действует и здесь. В этом легко убедиться, придав аргументам любое условное доказа­тельственное значение. По мере увеличения количества улик, дока­зательств резко падает вероятность их случайного совпадения и уве­личивается вероятность обосновываемого тезиса. Таков в общих чертах механизм получения достоверного знания в судебном доказы­вании.

См.: Пойа Д. Математика и правдоподобные рассуждения. М., 1975. Эйсман А.А. Некоторые вопросы оценки как количественной характеристики достоверности доказательств // Вопросы кибернетики и право. М., 1967. С. 168.

Глава 8. Логика доказывания. Проблема критерия истины

Особенностью данной модели является то, что при любых допус­тимых вероятностных значениях аргументов (от нуля до единицы) надежность вывода никогда не может достигнуть единицы. Она мо­жет выражаться лишь величиной, бесконечно приближающейся к ней (поскольку произведение любого числа как угодно малых вели­чин не может быть равным нулю). Это означает, что в судебном до­казывании четкой обозначенной грани между вероятностью и досто­верностью нет. Вероятность перерастает в достоверность постепенно и неуловимо, теоретически до бесконечности приближаясь к едини­це. Поэтому достоверность — опять же теоретически — может быть представлена как очень высокая степень вероятности¹.

До каких же пор продолжается накопление доказательств? Где тот предел, за которым вероятность можно считать достоверностью? И как он определяется?

Такое накопление идет до момента достижения практической достоверности, т.е. до тех пор, пока случайное совпадение собран­ной совокупности становится практически нереальным. Теоретиче­ски же возможность такого совпадения остается всегда. Но это — из серии так называемого чуда Эддингтона — когда обезьяна, ударяя наугад по клавишам пишущей машины, напечатает, допустим, «Вой­ну и мир» Л. Толстого. Чисто теоретически такую возможность ис­ключить нельзя, но каждому ясно, что практически такая возмож­ность совершенно немыслима. (Вопрос о том, как определяется момент достижения практической достоверности будет рассмотрен ниже.)

Хорошей иллюстрацией рассматриваемой логической модели мо­жет служить процесс экспертного идентификационного исследования, особенно в традиционных видах экспертиз, достигших высокого уров­ня формализации и автоматизации (почерковедение, дактилоскопия и др.). Большинство методик там основано на вероятностно-статисти­ческих методах. Каждый идентификационный признак (например, по­черка) имеет свою, математически выраженную идентификационную значимость. Она обратно пропорциональна его частоте встречаемости (вероятности появления). Последняя определяется путем изучения большого массива статистического материала. Таким образом, чем чаще встречается данный признак, тем больше вероятность его слу­чайного появления и соответственно ниже идентификационная значи­мость (и наоборот, чем он реже встречается, тем более ценен). Подсчет суммарной вероятности превращается в чисто математическую про­цедуру. Категорический вывод дается, когда его вероятность достигает

¹ См.: Российская Е.Р. Судебная экспертиза в уголовном, гражданском, арбит­ражном процессе. М., 1996. 9 - 2521

130 Доказывание и доказательства в уголовном процессе

очень высокой степени, близкой к единице (в каждом виде исследова­ний имеется такая пороговая величина, тоже основанная на статисти­ческом материале, обычно с большим «запасом прочности»).

Таким образом, именно из «суммы» вероятностей, вопреки рас­пространенному мнению, возникает достоверное знание. Точно та­кая же закономерность действует и в доказывании в целом, с той только разницей, что степень вероятности там не может быть точно исчислена. В тех же сферах, где такое возможно, этот процесс пред­стает в своем, так сказать, математически чистом виде.

Вероятностная логика доказывания создана несколько десятиле­тий назад. До этого в процессуальной науке господствовала противо­положная модель, основанная на дедуктивной логике. Достоверное знание, согласно этой модели, достигается путем опровержения всех возможных вариантов, за исключением одного, который и становит­ся достоверным. В наиболее полном виде эта концепция представле­на А.А. Старченко¹.

После разработки А.А. Эйсманом вероятностной логики доказы­вания она довольно быстро получила признание и стала господ­ствующей. Вместе с тем некоторые видные ученые того времени до конца своих дней (а здравствующие и поныне) ее так и не восприня­ли (хотя опровергнуть по существу даже на пытались). Основной ка­мень преткновения между сторонниками и противниками вероятно­стной логики заключается в том, что последние отрицают возможность постепенного перехода вероятности в достоверность, проводя между ними резкую грань. «Разница между вероятностью и достоверностью не количественная, а качественная, достоверность ни в коем случае нельзя рассматривать как высокую степень вероят­ности», — писал, например, М.С. Строгович². Сходную мысль вы­сказывали и другие ученые³.

К сожалению, сторонники этой концепции обычно ограничива­ются лишь декларацией данного положения, обходя вопрос о том, каким образом совершается такое внезапное и чудодейственное пре­вращение вероятного сознания в достоверное, где, на каком этапе накопления доказательств осуществляется этот качественный ска­чок. Остается неясным, где именно проходит та грань, которая четко отделяет вероятность от достоверности, почему, например, данный факт признается установленным достоверно на основании, допус­тим, показаний пяти свидетелей, а не четырех или шести. Задача до-

См.: Старченко А.А. Логика в судебном исследовании. М., 1958.

² Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса. Т. 1. С. 328—329.

³ См.: Пашкевич П.Ф. Объективная истина и некоторые воросы оценки судеб­
ных доказательств при осуществлении правосудия. Л., 1971. С. 16—17.

Глава 8. Логика доказывания. Проблема критерия истины

казывания значительно упрощалась, если бы существовала такая формула, однозначно отделяющая вероятный вывод от достоверного.

Те же авторы, которые пытаются как-то обосновать такой резкий и внезапный переход вероятности в достоверность, как и А.А. Стар-ченко, исходят из того, что это происходит в результате последова­тельного отпадения по мере накопления доказательственной ин­формации всех вероятных вариантов, кроме одного¹. Отсюда и требование выдвижения по делу всех возможных версий².

Однако такой путь познания — путем перебора всех возможных вариантов — возможен лишь в ситуациях, когда число этих вариан­тов конечно и может быть выражено математической величиной (так называемая полная система событий, сумма вероятностей которых равна единице). Только при этом условии возможен достоверный вывод на основе дедукции. (Например, при доказательстве геометри­ческих теорем, когда истинность какого-то положения устанавлива­ется путем обоснования ложности всех остальных.) В судебном же доказывании такие ситуации если и встречаются, то как редкое ис­ключение. Недаром А.А. Старченко так охотно оперировал примера­ми, которые были редкостью даже в те времена — преступлениями, совершенными на пустынных полярных островах, где круг их воз­можных участников очень ограничен. В детективных произведениях тоже излюбленным сюжетом является совершение преступления в каком-то замкнутом пространстве — на яхте, в старинном замке и т.п. Но их цель — занимательность, интрига, а не жизненная прав­да. Это, конечно, увлекательно — «вычислять» вместе с автором преступника из узкого круга подозреваемых, но довольно далеко от реального расследования. Ни в каком, даже самом захудалом горо­дишке преступления не раскрываются путем поголовной проверки и доказывания невиновности всех его жителей, за исключением одно­го или нескольких. Истина устанавливается путем накопления дока­зательств, подтверждающих какую-то одну версию, постепенного превращения ее из вероятной в практически достоверную. (Это, ко­нечно, не исключает параллельного опровержения конкурирующих вариантов, но вовсе не абсолютно всех, теоретически мыслимых.)

Таким образом, только вероятностный подход дает достаточно удовлетворительную модель логической структуры процесса получе­ния достоверного знания в судебном доказывании. (Заметим, кстати, что эта модель была создана, лишь когда получили достаточное раз­витие вероятностная логика и теория правдоподобных рассуждений.

См.: Белкин Р.С., Винберг А.И. Криминалистика. Общетеоретические пробле­мы. М., 1973. С. 214.

² См.: Пещак Ян. Следственные версии. М., 1976. С. 85, 92 и др.

132 Доказывание и доказательства в уголовном процессе

До этого она возникнуть просто не могла ввиду отсутствия для этого объективных условий. Поэтому изложенная критика предшествую­щей логической модели — дедуктивной — означает не упрек в адрес А.А. Старченко и других ее создателей, а констатацию объективного положения вещей.)

Если метод перебора вариантов в судебном доказывании исклю­чен и скачкообразный переход вероятности в достоверность невоз­можен, то как же определяется момент, когда вероятность, пусть и очень высокая, превращается в практическую достоверность? Ответ в общем-то ясен — по внутреннему убеждению. Поскольку какой-то универсальной формулы такого определения не существует (за ис­ключением некоторых видов экспертных исследований, где вероят­ность поддается математическому исчислению), то остается только один путь — свободная оценка по внутреннему убеждению. И здесь мы подходим к еще одному аспекту этого понятия — внутреннему убеждению как к критерию (точнее, одному из критериев) истины.

Критерием истины, как известно, является практика (во всяком случае, лучшего пока еще никто не предложил). Однако в судебном доказывании (в отличие, например, от естественных наук) возмож­ности прямой экспериментальной проверки, как правило, не бывает. Поэтому критерий практики действует здесь опосредованно. И фор­мы его проявления весьма разнообразны. Это и коллективная прак­тика правоохранительных органов и судов, использование достиже­ний естественных и технических наук, применение различных приборов и аппаратуры как овеществленной практики, прямая экс­периментальная проверка там, где это возможно (следственный экс­перимент, экспертиза), и др.¹

Коллективная практика всегда аккумулируется в знаниях кон­кретных носителей, индивидов. Такими носителями и являются лица, осуществляющие оценку доказательств — следователи, проку­роры, судьи. Их личный житейский и профессиональный опыт в оп­ределенной мере концентрирует знания, накопленные и апробиро­ванные обществом. Внутреннее убеждение формируется на базе этого опыта. Поэтому оно — одно из косвенных проявлений крите­рия практики.

Было бы крайним упрощением считать, что внутреннее убежде­ние является при оценке доказательств прямым и однозначным кри­терием правильности этой оценки. Внутреннее убеждение одного субъекта не обязательно для других, оно никак не учитывается при

Этот вопрос наиболее полно исследован Р.С. Белкиным (см.: Белкин Р.С. Ле­нинская теория отражения и методологические проблемы советской криминалистики. М., 1970. С. 118-129).

Глава 8. Логика доказывания. Проблема критерия истины

проверке обоснованности решения и вообще, как указывалось, не имеет какого-либо правового значения. И тем не менее оно — кри­терий практики как отражение объективного в субъективном.Только в этом смысле можно говорить о внутреннем убеждении как о крите­рии истины. Разумеется, критерий этот не единственный, а лишь одно из многих проявлений более общего критерия — практики, и не абсолютный, а относительный. И тем не менее отрицать такую роль внутреннего убеждения было бы неверно.

В связи с этим трудно согласиться с авторами, которые рассмат­ривают внутреннее убеждение как исключительно субъективный критерий при оценке доказательств, лишенный какого-либо объек­тивного содержания¹, либо вовсе отрицают такую роль внутреннего убеждения². Вся существующая система иерархии субъектов доказы­вания, коллегиальность в рассмотрении дел — все это призвано мак­симально использовать рассматриваемый критерий. Увеличение чис­ла субъектов повышает эффективность субъективного критерия, придает ему в какой-то мере объективный характер. Гарантии истин­ности значительно возрастают, если к одному и тому же выводу при­дут многие субъекты, да еще независимо друг от друга.

Кстати, точно такую же закономерность можно отметить и в некоторых других сферах человеческой деятельности. Особенно на­глядна аналогия со спортивным судейством. В тех видах спорта, где имеются четкие формальные показатели — килограммы, метры, се­кунды, — число судей минимально, оно определяется просто их физическими возможностями. Там же, где таких критериев нет, где судейство носит оценочный характер (например, фигурное катание на льду), состав судейской коллегии максимальный. И что интерес­но — при отсутствии каких-либо заданных четких критериев десять судей независимо друг от друга дают примерно одинаковую оценку в цифрах. Разброс бывает обычно невелик, в пределах 10%. Так срабатывает субъективный критерий, наполняясь по мере увеличе­ния числа субъектов объективным содержанием — коллективным опытом³.

Таким образом, противопоставление объективного и субъектив­ного критериев истины не носит абсолютного характера. При невоз-

См.: Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса. Т. 1. С. 339; Рез­ник Г.М. Внутреннее убеждение при оценке доказательств. С. 115.

² См.: Арсеньев В.Д. Основы теории доказательств в советском уголовном про­
цессе. С. 164; Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса. Т. 1. С. 482.

³ В философской литературе оценочная деятельность человека чаще всего иллю­
стрируется именно осуществлением правосудия по внутреннему убеждению и такого
рода спортивным судейством (см., напр.: Фейнберг Е.Л. Искусство и познание // Во­
просы философии. 1976 №7. С. 97—99).

Доказывание и доказательства в уголовном процессе

можности прямой экспериментальной проверки вывода субъектив­ный критерий нередко выступает как одно из косвенных проявлений объективного, концентрированное выражение коллективного опыта, общественной практики. Именно такую роль выполняет внутреннее убеждение субъектов доказывания, которое является, с одной сторо­ны, методом оценки доказательств, а с другой — в качестве результа­та этой оценки выступает одним из критериев ее правильности.

В заключение остановимся на вопросе о роли в доказывании презумпций. Презумпция (от лат. praesumptio — предположение) — общее правило, на основании которого заранее постулируется (пре-зюмируется) какой-то факт¹. Существуют различные виды презумп­ций, но нас интересует лишь некоторые категории — те, которые, во-первых, закреплены в законе (правовые презумпции), и, во-вто­рых, относящиеся к логике доказывания. Они трактуются как «при­знание факта юридически достоверным, пока не будет доказано об­ратное»².

Наиболее важной среди них, можно сказать, определяющей тип процесса, является презумпция невиновности. Как известно, впер­вые она была провозглашена во время Великой французской рево­люции, а затем воспринята в большинстве цивилизованных стран как демократический институт и необходимый атрибут правового го­сударства. Но в нашей стране история становления этого принципа была сложна и драматична. В советский период он длительное время отрицался и порицался как буржуазный и реакционный. В послед­ние десятилетия началась борьба прогрессивно настроенных юри­стов за его реабилитацию, которая в конечном счете увенчалась ус­пехом. В конце 80-х — начале 90-х гг. он был закреплен сначала в союзном, а потом и во всероссийском законодательстве. В ныне дей­ствующей Конституции РФ ему посвящена ст. 49 (ч. 1): «Каждый об­виняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приго­вором суда».

Однако этому победному финишу предшествовал длительный и тернистый путь. На протяжении нескольких десятилетий велись бур­ные (если не сказать — ожесточенные) дискуссии и споры³.

Теория доказательств в советском уголовном процессе. М., 1973. С. 343.

² См.: Юридическая энциклопедия. М., 1997. С. 352.

³ Краткий очерк см.: Ларин A.M. Презумпции невиновности. М., 1982. С. 27—29;
Строгович М.С. Право обвиняемого на защиту и презумпция невиновности. М., 1984.
С. 75—81; Мотовиловкер И.О. Основной курс уголовного дела и его компоненты. Во­
ронеж, 1984. С. 44-45.

Глава 8. Логика доказывания. Проблема критерия истины

Немало известных ученых выступало с возражениями, порой довольно резкими, против презумпции невиновности¹. И вовсе не потому, что были ярыми реакционерами. Нет, многие из них были людьми, настроенными достаточно демократично и гуманистично. Основная их ошибка, по-моему, заключается в том, что они рас­сматривали презумпцию невиновности исключительно в ее логиче­ском аспекте. А при таком подходе она, действительно, приводит к парадоксам и противоречиям (например, типа: если он не виновен, то почему за решеткой?). Но этот принцип имеет не логическую,а социальную природуи с чисто логических позиций объяснен быть не может. С точки зрения логики абсолютно равноправным будет и прямо противоположный тезис — обвиняемый считается виновным до тех пор, пока не будет оправдан судом. Возможен и третий, про­межуточный вариант — обвиняемый не считается ни тем, ни дру­гим, а находится под подозрением. Как известно, в истории права все эти варианты имели место. Презумпция невиновности (или ви­новности — неважно) — постулат, который общество принимает исходя из своих социальныхценностей и представлений. В право­вых, демократических государствах провозглашается презумпция невиновности. Можно только порадоваться, что наконец-то это сделано и у нас.

Вернемся, однако, к логике доказывания. Презумпция невинов­ности, при всей ее важности, прямого отношения к логике дока­зывания не имеет. Она определяет, во-первых, правовой статус об­виняемого. Он считается невиновным, следовательно, не может подвергаться никаким ограничениям и лишениям, за исключением самых необходимых мер процессуального принуждения. И, во-вто­рых, презумпция невиновности еще раз подчеркивает исключитель­ное право суда на признание лица виновным (хотя, строго говоря, это уже совсем другой принцип — осуществление правосудия только судом, закрепленный в других нормах — ст. 118 Конституции РФ). Все это весьма важно и принципиально, но от логики доказывания все же далековато. А вот следствия из презумпции невиновности имеют к этой логике прямое отношение.

Таких следствий три.

Первое— правило об обязанности доказывания (ч. 2 ст. 49 Кон­ституции РФ). Обвиняемый не обязан доказывать свою невинов-

См.: Голунский С.А. Вопросы доказательственного права в Основах уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик // Вопросы судопроизводства и судоустройства в новом законодательстве Союза ССР. М., 1959. С. 139; Арсеньев В.Д. К вопросу о презумпции невиновности в свете новой Конституции СССР // Вопросы повышения эффективности борьбы с преступностью. Томск, 1979. С. 56.

Доказывание и доказательства в уголовном процессе

ность, такая обязанность лежит на соответствующих государствен­ных органах (этот вопрос рассмотрен в гл. 3).

Второеправило о толковании сомнений. Неустранимые сомне­ния в виновности лица толкуются в пользу обвиняемого (ч. 3 ст. 49 Конституции РФ). Это означает, что если какой-то факт не удалось достоверно ни подтвердить, ни опровергнуть, он считается сущест­вующим, когда свидетельствует в пользу обвиняемого, и не имевшим места, если говорит против него.

Третье— недоказанная виновность приравнивается к доказанной невиновности. Это правило, хотя и не сформулировано прямо в за­коне, вытекает из оправдания лица по мотивам недоказанности об­винения (или прекращения дела на следствии по этому основанию (о преюдициях как разновидности формальной истины см. гл. 2).

Строго говоря, применительно к доказыванию логическими пре­зумпциями являются только два последние упомянутые следствия. Второе содержит правило о толковании доказательственных (проме­жуточных) фактов, третье дает предписание для случаев принятия окончательного решения по делу.

В литературе помимо утверждения, что приговор, не может быть основан на предположениях, называются еще иные, кроме указан­ных в законе, следствия из презумпции невиновности — недопусти­мость выводов о виновности лица на основании противоречивых данных и др.¹ Но все они, хоть как-то и связаны с рассматриваемым принципом, сами презумпциями не являются. Презумпция — как говорилось, узаконенное предположение. Данные же правила пред­ставляют собой самые элементарные логические требования, предъ­являемые к обоснованию любого вывода.

Итак, презумпции в доказывании (логические презумпции) — это узаконенные постулаты, правила принятия решений. Они дейст­вуют только в тех случаях, когда достоверное знание оказывается не­достижимым, когда истина не может быть установлена. Именно на эти случаи они и рассчитаны. Конечно, хорошо, что у нас есть пре­зумпции. И хорошо, что они такие, какие есть. Но их применение — метод принятия решений и за неимением лучшего,когда просто нет другого выхода. Поэтому автор не может разделить восторгов и уми­ления по поводу каждого оправдательного приговора, вынесенного за недоказанностью обвинения. Наверное, какие-то плюсы в этом есть. Возможно, повысилось требовательность судов к качеству след­ствия. Хорошо, что справедливость, хоть и с опозданием, восторже­ствовала и подсудимый реабилитирован (хотя было бы лучше, если

См.: Кокорев Л.Д., Кузнецов Н.П. Уголовный процесс: доказательства и доказы­вание. С. 255-257.

Глава 8. Логика доказывания. Проблема критерия истины 137

бы он вообще не привлекался). Но это, если преступление совер­шил, действительно, не он. А если он? Ведь мы же этого так и не уз­нали. Тогда все плохо. Лицо, совершившее преступление, уходит от ответственности, выигрывает в борьбе с государством. Опасность для общества остается. Государство демонстрирует свою беспомощность. Интересы потерпевшего никак не защищены, причиненный ему вред не возмещен и т.д.

В итоге можно констатировать, что применение логических пре­зумпций — издержки доказывания. Неизбежные, но издержки. Так к ним и нужно относиться — чем их меньше, тем лучше.

Глава 9 ВИДЫ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ

Источники фактических данных (сведений об обстоятельствах, имеющих значение для дела) делятся на следующие виды: показания подозреваемого, обвиняемого; показания потерпевшего, свидетеля; заключение и показания эксперта; заключение и показания специа­листа; вещественные доказательства; протоколы следственных и судебных действий; иные документы. Перечень этих видов доказа­тельств установлен законом (ч. 2 ст. 74 УПК) и является исчерпы­вающим¹. Фактические данные, полученные из иных, не предусмот­ренных законом источников, не имеют доказательного значения, они недопустимы.