Виды информации в тексте

И. Р. Гальперин

ТЕКСТКАКОБЪЕКТ

ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

Издание четвертое, стереотипное

URSS МОСКВА

ББК 81.2Рус-5

Гальперин Илья Романович

Текст какобъект лингвистического исследования.Изд. 4-е, стереотипное. М: КомКнига, 2006. — 144 с. (Лингвистическое наследие XX века.)

Книга посвящена проблемам лингвистики текста. В работе выявлены наи­более характерные особенности структуры текста, его грамматические категории, их взаимодействие и дана классификация различных видов текстовой информа­ции.

В основу анализа, проведенного на большом иллюстративном материале, положена единица, более крупная, чем предложение.

Книга предназначена для филологов всех специальностей, студентов и ас­пирантов филологических факультетов, для всех, кто интересуется проблемами языка и текста.

Ответственный редактор: член-корреспондент АН СССР Г. В. Степанов

Издательство «КомКнига». 117312, г. Москва, пр-т 60-летия Октября, 9. Формат 60x90/16. Бумага типографская. Печ. л. 9.

Отпечатано в ООО «ЛЕНАНД». 117312, г.Москва, пр-т 60-летия Октября, д. ПА, стр. 11.

10-значный ISBN, применяемый до 2007 г.: ISBN 5-484-00618-Х Соотв. 13-значный ISBN, вводимый с 2007 г.: ISBN 978-5-484-00618-2

© И.Р.Гальперин, 1981, 2006 © КомКнига, 2006

416806 ID 39262

9785484«006182

ВВЕДЕНИЕ

Объект наблюдения данной книги — текст, его категории, онтологические признаки и его конституэнты (единицы). Прежде всего необходимо иметь в виду, что текст — это объект лингвистического исследования. Поэтому к нему следует применять основные понятия лингвистической науки. Ее исходные положения на современном этапе развития зиждятся на структурных уровнях. "Лишь с помощью этого понятия, - пишет Э. Бенвенист, - удается правильно отразить такую существенную особенность языка, как его членоразделительный характер и дискретность его элемен­тов. Только понятие уровня поможет нам обнаружить во всей сложности форм своеобразие строения частей и целого" (Э. Бенвенист, 434]. В связи с этим возникает вопрос: является ли текст уровнем языка.

Можно по-разному подойти к решению этого вопроса. С точки зрения дихотомии языка и речи, т.е. рассмотрения языка в статике и динамике, в парадигматическом и синтагматическом планах, необходимо признать, что текст не является уровнем языка. С другой стороны, некоторые пара­метры текста дают основания для экстраполяции структуры уровней с оси парадигматики на ось синтагматики. К таким параметрам прежде всего относится вычленение единиц-конституэнтов, определение катего­рий текста, семантический аспект, без которого, как известно, не обходит­ся анализ любого уровня. Отсюда следует, что текст может рассматривать­ся как уровень, но не языка, а речи. Речь тоже системна. Даже спонтан­ность речепроизводства не свободна от оков, накладываемых на нее системой языка. Текст, который, как будет показано ниже, представляет собой сознательно организованный результат речетворческого процесса, подчиняется определенным для него закономерностям организации.

Таким образом, признавая за текстом право быть рассмотренным с позиций уровневой классификации (уровень речи), мы должны прежде всего определить, какие единицы являются конституэнтами текста и какие содержательные и формальные категории можно в нем найти.

В главе "Общие вопросы лингвистики текста и пути их решения" делается попытка выделить эти текстообразующие категории. Предложен­ные мной решения не являются единственно возможными, вероятно, есть другие, имеющие достаточно аргументированные доводы для их признания. Но трудно бывает выдвигать аргументы против себя самого, "свой угол зрения" решительно отвергает возможность сосуществования двух противоположных концепций. И тем не менее именно в противо­поставлении концепций можно увидеть сильные и слабые стороны своей интерпретации языковых фактов, в особенности в такой широкой обла-

сти, как лингвистика текста. Гипотеза возникает обычно на основе при­обретенного опыта. Мой опыт наблюдения над параметрами текста на­стоятельно выдвигает гипотезу о том, что текст является средоточием организованного, упорядоченного, запрограммированного и врываю­щегося случайного, незапрограммированного, возникающего в процессе его создания.

В общей теории языкознания до сих пор уделяется недостаточное внимание "размытости", неопределенности и стохастичности в описании некоторых системных фактов языка, в особенности, когда эти факты рассматриваются в их функционировании. А ведь сам "текст" настолько сложное и разностороннее явление, что появляется необходимость учиты­вать и размытость, и неопределенность, и стохастичность в процессе определения тех или иных системных, онтологических и функциональ­ных свойств текста. Детерминизм в построении лингвистической тео­рии надолго задержал поступательное движение нашей науки. Это стало особенно очевидным, когда лингвисты обратилисть к тексту, который по самому своему существу одновременно и детерминирован и "размыт".

Эта двойственная природа текста определила необходимость найти некоторые закономерности организации текста. Появилось деление текстов на "построенные" и "непостроенные", которое предлагает Хорст Изенберг.Будучи в плену идей порождающей грамматики, Изенберг считает, что нет смысла рассматривать довольно расплывчатое понятие "типология текста" и что истинным предметом лингвистики текста является способ­ность человека к порождению текстов [X. Изенберг, 47, 51].

Это весьма симптоматично. Становясь в тупик перед разнообразием и разнохарактерностью множества текстов, Изенберг не может или не хочет признавать диффузность текста. Стремление во что бы то ни стало найти пути формализации объекта исследования в какой-то степени переключает внимание на проблемы психолингвистики "способность человека строить тексты, способность продуцировать тексты, способность понимать тексты" и т.д. (Там же, 52).

В предлагаемой книге я стараюсь проследить на материале различных текстов, как функционируют отдельные содержательные и формальные категории текста. Читатель не найдет в ней стройной и последовательной теории лингвистики текста. Для такой теории еще недостаточно накопле­ны наблюдения. Те схемы, процедуры и решения, которые мы находим у разных теоретиков лингвистики текста, носят скорее умозрительный характер. Все, что изложено в этой книге, представляет собой размышле­ния о тех явлениях, которые с правом могут быть названы текстообразую-щими категориями. Как известно, нельзя говорить о каком-либо объекте исследования, в данном случае о тексте, не назвав его категорий. Сущ­ность номинации и состоит в том, что она раскрывает понимание явления. Из общего, еще вербально не оформленного понятия оно становится научно осмысленным. В главе I делается попытка объяснить, почему эти факторы имеют право называться грамматическими категориями. Несмотря на возражения некоторых блюстителей строгости грамматиче­ских построений, я расширительно толкую термин грамматика.

Оказалось полезным разделить категории текста на содержательные и формально-структурные, имея в виду, что и те и другие объединяются нами в грамматические. Это необходимо потому, что наши размышления об этих категориях направлены на поиски закономерностей их функцио­нирования, а это значит, что в конечном итоге при накоплении достаточно большого количества фактов можно будет составить грамматику текста. Однако в работе не проводится строгого деления на содержательные и формально-структурные категории: уж очень они взаимообусловлены! Формально-труктурные категории имеют содержательные характеристи­ки, а содержательные категории выражены в структурных формах. В литературе пока не появилось работы, которая дала бы в систематизиро­ванном виде правила построения и функционирования категорий тек­ста. Да и сами категории еще не подверглись таксономической обра­ботке.

Мне представляется, что размышления иногда полезнее постулатов. Первые дают возможность разнообразных решений в процессе анализа фактов языка, в то время как последние должны выбрать из возможных подходов один, ведущий обычно к заранее запрограммированной цели.

Многие из перечисленных в книге категорий текста, такие, как ин­формативность, интеграция, ретроспекция и др., могут показаться слиш­ком широкими, чтобы их признать достоянием только текста. Однако текст в нашем понимании является графическим отображением "кусочка действительности". Он —. порождение письменного варианта языка. Ис­следование какого-либо объекта в научно-теоретическом плане пред­полагает известную степень абстрагирования от конкретных реализаций данного объекта. В тексте как результате речетворческого процесса не­обходимо выделить такие черты (параметры, признаки), на основе кото­рых можно построить некую идеальную модель этого объекта исследова­ния. Это возможно лишь при анализе большого количества текстов, относящихся к разным функциональным стилям. Можно условно вы­делить из этой массы материала тексты, более или менее приближаю­щиеся к этой идеальной модели и отклоняющиеся от нее. Предложенное мной ниже определение текста, имеет в виду абстрактную модель, допу­скающую известную вариантность.

Один из существенных признаков текста — его завершенность. Этот признак выталкивает на поверхность текста заголовок, без которого, с моей точки зрения, нельзя построить модель текста. Правда, есть тексты и без заголовков - лирические стихотворения, газетные сообщения, письма и некоторые другие, но и в них обычно первое предложение — зачин — осуществляет функцию заголовка, о которой будет сказано ниже.

Еще русские исследователи 20-х годов нашего столетия обратили внимание на текст как на явление, поддающееся структурации, т.е. имею­щее некоторые закономерности своей организации. Работы Бахтина, Шкловского, Проппа, Томашевского и других до сих пор не утратили своего значения, однако отдельные представители формально-структур­ного подхода к тексту затемняли, а иногда и полностью игнорировали содержательную сторону произведения, без которой немыслима струк-турация текста.

Исходным положением в анализе текста является признание его некоей сущностью, имеющей самодовлеющий характер, но подчиняющейся общим закономерностям построения речевого произведения в его завер­шенности. "Для любого речевого акта остается в силе прежде всего все­общий закон, на основе которого строится данное высказывание, а имен­но закон структурной организации этого высказывания" [Г.В. Колшан-ский, 25].

Значительный вклад в теорию лингвистического анализа текста внесли представители Пражского лингвистического кружка. Исследования Мате-зиуса, Гавранека, Вахека, Едлички, Гаузенблаза и других наметили разные подходы к анализу структуры текста.

В последнее время работы французских, немецких, голландских и дру­гих теоретиков текста расширили круг вопросов, связанных со структу­рой, онтологией и параметрами текста. Среди них нужно упомянуть таких видных ученых, как Гиро, Греймас, Тодоров, Дресслер, Ван-Дейк, Леви-Страсс, Энквист.

Несколько слов о соотношениях, возникающих между лингвистикой текста и стилистикой. Многие исследователи текста уже давно заметили, что ряд проблем, выдвигаемых этой отраслью знания, довольно подробно рассматривался стилистикой языка. Больше того, сама стилистика языка в основном базируется на изучении связного текста. Естественно поэтому, что многие из затронутых в этой книге вопросов уже поднимались в стилистических исследованиях. Можно сказать, что стилистика языка служит подспорьем для лингвистики текста в тех случаях, когда объектом наблюдения являются функциональные стили языка и средства, их детер­минирующие. Недаром Карел Гзузенблаз, говоря о речевых произведени­ях, рассматривает стиль, как "цементирующий материал", и возводит текст к стилистике [К. Гаузенблаз, 63].

Читатель найдет здесь многие стилистические релевантные факты; они как бы вплетены в самую структуру текста и предопределяют своеобразие того, что в книге названо содержательно-концептуальной информацией.

Последнее соображение, предваряющее описание единиц текста и текстовых категорий, касается самого характера размышлений. Взаимо­действие двух типов (видов, особенностей) мыслительного процесса -абстрактно-схематического и конкретно-эмпирического — является одним из надежных оснований для подлинно научного познания изучаемого объекта. Однако такое взаимодействие не всегда достижимо в силу того, что у исследователей по-разному обнаруживается склонность к одному из этих типов мыслительного процесса. Достаточно бросить беглый взгляд на страницы 101-106 короткой статьи Зигфрида Й. Шмидта в сборнике "Новое в зарубежной лингвистике", вып. VIII, сплошь в схемах и симво­лах, чтобы убедиться в пристрастии автора к схематизации исследуемых явлений. Можно привести много статей данного типа, но в этом нет не­обходимости. С другой стороны, статья Карела Гаузенблаза в этом же сборнике представляет собой пример конкретно-эмпирического исследо­вания, хотя предлагаемая в ней классификация речевых произведений не подкреплена соответствующими иллюстрациями. Текст, как это будет показано ниже, воспроизводя и описывая отдельные стороны жизни

(события, характеры, отношения, размышления и пр.), естественно, диалектичен по своей природе. Ему поэтому своейственно тождество и различие, постоянство и изменчивость, линейность и цикличность. По мере развертывания текста происходит постепенное накопление количе­ственной информации, ведущее в конечном счете к качественно новому образованию.

Думается, что предпочтение, отданное в этой книге описанию категорий текста в их взаимодействии, не вызовет нареканий теоретиков-текстоло­гов. Ведь, как остроумно заметил Щедрин, "ничто так не окрыляет фанта­зию, как отсутствие фактов". Факты, на которых строится осмысление категорий текста, подобраны таким образом, чтобы "осветить свой угол зрения".

Таким образом, задача этой работы — описать и проанализировать интуитивно воспринимаемые признаки текста, возвести их в ранг грам­матических категорий и показать их взаимозависимость и взаимообуслов­ленность, которые обеспечивают акт коммуникации в его прагматической направленности.

Лингвист может быть уверен в своих выводах только после обработки большого количества языкового материала. Исследователь такого слож­ного объекта как текст может прийти к каким-то научно обоснованным выводам только после тщательного и всестороннего рассмотрения боль­шого количества текстов в их многообразии. В этой работе наблюдению подверглись художественные произведения, официальные документы, газеты, научная проза и другие типы текстов, на основе которых были предложены соответствующие решения проблем.

Тем не менее замечания и даже возражения моих коллег пока не убедили меня в необходимости пересмотра основной концепции этой работы, хотя очень помогли мне многое уточнить и развить.

Пользуюсьслучаем выразить благодарность моим рецензентам доктору филологических наук Елене Михайловне Вольф и доктору филологиче­ских наук, профессору Евгении Иосифовне Шендельс за ценные критиче­ские замечания и советы, которые я учел в предлагаемой работе.

ГЛАВА I

ОБЩИЕ ВОПРОСЫ ЛИНГВИСТИКИ ТЕКСТА И ПУТИ ИХ РЕШЕНИЯ

Лингвистика текста находится лишь на пути признания ее в качестве раз­дела общего языкознания, и совершенно естественно, что многие катего­рии текста еще не получили достаточно ясного освещения, а некоторые из них вообще не признаются категориями, хотя без них невозможно представить себе сам текст в его типологических чертах. Тем не менее исследования, проводимые у нас и за рубежом, уже дали ощутимые результаты, а их выводы могут быть положены в основу более деталь­ной разработки сущностных характеристик общей лингвистики текста.

Еще в 1968 г. на коллоквиуме в Констанце П. Хартман, признавая за лингвистикой текста статус раздела общего языкознания, предлагал разделить сферы исследования текста, а именно: общая лингвистика текста; лингвистика конкретного текста; лингвистика типологии текстов [Р. Hartman]. В дальнейших исследованиях по теории текста отчетливо наблюдаются два подхода: стремление построить формализованную грамматику текста, для чего создаются правила, процедуры, схемы, по которым можно осуществить моделирование структур текста, и стрем­ление создать общую теорию текста путем изучения конкретных рече-творческих актов, закономерностей их организации и функционирования, описания стилевого многообразия таких актов и определения категориаль­ных признаков каждого типа текста. Первый подход характерен в основ­ном для западноевропейских школ¹, второй — для советской линг­вистики² .

Исследователю любого крупного объекта, каким, к примеру, является текст, угрожают две опасности: с одной стороны, атомизация фактов объекта, иными словами, все большее углубление в онтологию составляю­щих объект единиц (это может привести к тому, что исследователь за деревьями леса не увидит) и, с другой — глобализация объекта — недо­оценка изучения отдельных явлений в их сущностных характеристиках и функциях (масштабность обычно затемняет детали, представляет их в неточном, а иногда и в искаженном виде). Текст является объектом крупного масштаба, поскольку он предполагает в качестве своих консти­туэнтов единицы более крупные, чем предложение. Предотвращение указанных опасностей возможно лишь при сочетании атомизации фактов

¹ См.: Papiere Zur Textlinguistik, В. б. Hamburg; Studies in Text Grammar. Doidiecht,
1973; Reports on TexttoiKuistic ed. by Erik Enkvist and Viljo Kohonen, Abo, 1976;
Новое в зарубежной лингвистике, вып. 8. Лингвистика текста, 1977.

² Лингвистика текста. М„ 1974; Гальперин И.Р. О понятии "текст". - ВЯ, 1974,
№ 6; Он же. Грамматические категории текста. - Изв. АН СССР, 1977, № 6.

и их глобализации, которое предопределено сущностными характери­стиками объекта исследования.

В характеристике текста существенным является параметр объема. Текст, определение которого будет дано ниже, может увеличиваться до значительных размеров, но все же по самой своей природе он обозрим, поскольку конечен. Попытки некоторых теоретиков представить текст как явление безграничное бездоказательны. Текст — это некий снятый момент процесса, в котором все дистинктивные признаки объекта обо­значаются с большей или меньшей степенью отчетливости. Прежде всего нужно себе ясно представить, что мы имеем дело с неким новым объек­том, лишь недавно включенным в сферу внимания лингвистических исследований. Значит, не только методы изучения, но и единицы этого объекта должны быть выделены как единицы, свойственные только этому объекту. В связи с этим представляется ошибочной следующая мысль Т.В. Булыгиной: "Несмотря на некоторые особенности сочетаний предложений в тексте, текст все же не образует, как мне кажется, специ­фической структуры, свойства которой превосходили бы сумму свойств составляющих его предложений" (Т.В. Булыгина, 224). Подобный же кон­цепции придерживаются Даскал и Маргалит. Они утверждают, что нет необходимости в создании теории текста и что грамматика предложения, если она "полностью разработана", может описать все явления текста [M. Dascal, A. Margalit, 195-213]. Такой взгляд на текст предполагает некий изоморфизм структуры предложения и структуры текста, что неправомерно хотя бы потому, что целое и его части не могут быть уравнены и что текст не является лишь "суммой свойств" предложений. Одна из задач этой работы - подтвердить высказанную мысль путем анализа текстов разных типов. Для этого необходимо прежде всего определить единицы текста как некоего особого объекта лингвистиче­ской науки, определить конституэнты этих единиц и наметить таксономию грамматических категорий, функционирующих в исследуемом объекте.

В связи с поставленными задачами пришлось пересмотреть некоторые давно утвердившиеся в лингвистике понятия. Многие из них следовало переосмыслить, поскольку они применяются к новому объекту исследо­вания.

Уместно упомянуть здесь следующее высказывание Эйнштейна, при­веденное Максом Борном: "Понятия, которые оказались полезными в упорядочивании вещей, легко приобретают над нами такую власть, что мы забываем об их человеческом происхождении и принимаем их за неизменно данное. Тогда они становятся "необходимостями мышления", данными a priori и т.д. Такими заблуждениями путь научного прогресса часто преграждается на долгое время. Поэтому, если мы настаиваем на необходимости проанализировать давно установленные понятия и указать, от каких условий зависит их оправданность и возможность употребления, как они, в частности, возникают из данного опыта, то это не праздная забава. Этим самым разбивается их преувеличенная власть" [Макс Борн, 185-186].

Одним из таких понятий, с моей точки зрения, оказалась дихотомия, обязательность оппозиционных параметров в наблюдении фактов. Не бес-

полезно привести высказывание Дж. Лакофа, который утверждает, что генеративная семантика приходит к необходимости отрицания обязатель­ности дихотомии: "Мы убедились в том, что невозможно установить искусственные границы и исключить из науки оязыке такого рода факты, как человеческую способность размышлять, контекст, социальное взаимо­действие, дейксис, размытость, сарказм, типы дискурса, обрывки, вариативность и т.д. Каждый раз, когда мы устанавливаем искусственную границу, мы находим какое-то явление, которое показывает, что она должна быть снята. Этим я не хочу сказать, что в нашей науке нет границ. Я только сделал предположение, что в настоящее время границы ежеднев­но исчезают и не нужно удивляться, если область исследований будет продолжать расширяться" [см.: Н. Parrei, 178] *.

Когда задумываешься над словом "грамматика", начинаешь осознавать, как многосторонне и многогранно это слово-термин употребляется. Грам­матика — это свод правил, касающихся организации речевого акта, пра­вильности, нормы и ее колебаний, механизма речетворческого процесса и других явлений языка в их статике и динамике. Возникает вопрос: применимы ли термины "грамматика" и "грамматическая категория" к такому объекту исследования, каким является текст?

Грамматика любого языка — результат наблюдений над функциониро­ванием этого языка в различных областях человеческой деятельности. Цель этих наблюдений — сведение кажущегося хаотического употребления к каким-то закономерностям, без которых, как известно, невозможно постижение природы данного явления. Стремление выделить "островки" организованности в окружающей нас действительности предопределено самой сущностью человека как "организованного" факта, смоделирован­ного природой и в значительной степени доступного нашему наблюдению. Язык, как продукт человеческого сознания, предназначенный для целей коммуникации, естественно, тоже организован. Однако характер этой организованности полностью еще не выяснен.

Язык стремится преодолеть некоторую беспорядочность мысли, кото­рая, будучи отражением объективной действительности, выявляет свой­ственную этой действительности неупорядоченность, скачкообразность отдельных процессов. Человеческий мозг ищет закономерности в явле­ниях объективной действительности и если их не находит, то гипотетиче­ски приписывает ей какие-то закономерности.

Если верно положение теоретической кибернетики о том, что энтропия стремится к возрастанию, т.е. что объем и количество неизвестного, а значит непознанного будет увеличиваться с поступательным движением познания, то естественно предположить, что наше сознание будет искать "островки организованности", которые наука открывает в познании мира. Поэтому и текст можно назвать своеобразным "островком организован­ности". Он стремится к снятию энтропии, порождаемой отдельными

¹ Panel H. Discussing Language. Mouton, 1974. В книге приводятся беседы составите­ля сборника с известными учеными по разным вопросам науки о языке. Ссылки даются по имени составителя, а фамилия автора высказывания упоминается в тексте.

предложениями. В связи с этим текст необходимо рассматривать как упорядоченную форму коммуникации, лишенную спонтанности.

Поиск "организованного" находит свое выражение в разных теориях разных наук. В области языкознания поиски организованного идут прежде всего по пути типологии. Исследования типологического характе­ра дали возможность расширить и углубить научно-теоретические положе­ния, касающиеся взаимообусловленности языка и речи, законов фоно­логических изменений, системности и структурной организации единиц языка, определения типов логических (временных, пространственных и др.) связей этих единиц и других областей языковой действительности.

Особенно продуктивными оказались исследования "нижних" уровней языковой структуры: фонологии, морфологии, в меньшей степени лекси­кологии и совершенно в недостаточной степени синтаксиса.

Авторы некоторых работ отказывают предложению даже в статусе языко­вой единицы. Особенно горячие споры разгорелись вокруг понятия "пред­ложение" в последнее время. Это объясняется тем, что в этой единице больше, чем в других, проявляется тесная взаимосвязь языка и мышле­ния, логики и грамматики, психологии и лингвистики. Каковы бы ни были споры по поводу сущностных характеристик единиц уровней языка, их функционирования, механизма их порождения — все эти споры лишь расширяют наши знания об этих единицах и способствуют прогрессу лингвистической теории.

История грамматической науки дает много примеров пересмотра грам­матических установлений, введения новых понятий в терминологический арсенал этой науки. Всякая грамматика в данный период развития этого уровня языка рассматривалась как закрытая система. Собственно говоря, всякая система — закрытая, если она определяет взаимообусловленность и взаимозависимость частей (пока я избегаю термина "категория"), в том случае если эти части строго определены. Однако грамматика любого языка окончательно не закрыта даже в данный конкретный период раз­вития языка и состояния теоретической мысли; она оставляет место для появления нового элемента системы. В какой-то степени можно провести аналогию между грамматической системой и системой химических элемен­тов Менделеева. На каждом этапе движения теоретической мысли по­являются элементы системы, расширяющие наши представления о самой системе и заставляющие исследователя пересматривать, как ранее каза­лось, "закрытую" систему. Показательно в этом отношении утверждение Дж. Лайонза о том, что "грамматическая структура любого языка в конечном итоге является неопределенной" [John Lyons, 153].

Следовательно, грамматическая система языка является системой и закрытой и открытой. Несмотря на то что такое утверждение про­тиворечиво, оно отвечает характеру этого вида системы. Открытость системы языка, очевидно, проистекает от того, что содержательная и формальная стороны системы разнообразно взаимодействуют; они так тесно переплетены, что в ряде случаев невозможно их изолировать в Целях научного эксперимента. Можно с уверенностью утверждать, что кроме фонологического уровня языковой системы, ни один уровень не обходится без привлечения семантических характеристик. Это уже

стало аксиоматичным. Стоит лишь привести примеры классификации глаголов (транзитивность/интранзитивность) в английском языке [В.Н. Ярцева, 62], прилагательных, наречий, а также правила употребле­ния так называемых complex objects (сложных дополнений) в англий­ском языке, чтобы убедиться во взаимозависимости содержательной и формальной сторон единиц языка. А само это явление ведет к "открыто­сти" системы.

Известно, что многие грамматики до сих пор объединяют фонетику и лексикологию вместе с морфологией, синтаксисом и риторикой в одну дисциплину. Есть грамматики, которые вообще не рассматривают лексику как составную часть науки о языке. Появляются синтаксическая стили­стика, грамматика словосочетаний, грамматика стиля (The Grammar of Style), грамматика разговорного языка (A Grammar of Spoken Eng­lish), грамматика коммуникации в английском языке (A Grammar of Communicative English) и тд.

Как видно, грамматика постепенно становится родовым понятием, и потому этот термин приложим к разным предметам исследования языковой структуры. До сих пор под грамматикой в разделе синтаксиса понимались правила организации и функционирования предложения, его частей, включая слова. "Грамматика языка, - пишет Л. Блумфилд, -включает ... сложную систему правил (таксем селекции), согласно кото­рым каждая лексическая форма используется только в определенных установленных функциях; каждая лексическая форма закреплена формальными классами. Для того чтобы описать грамматический строй того или иного языка, нужно определить формальные классы каждой лексической формы и выявить, какие признаки побуждают говорящих причислить ту или иную лексическую форму к определенному формаль­ному классу" [Л. Блумфилд, 292-293]. Точнее определяет сущность грамматики Л.Б. Щерба: "... подлинной основой грамматических и лекси­ческих правил всякого живого языка является... неписанный, неупорядо­ченный лингвистический опыт данного коллектива" [Л.В. Щерба, 1947, 73-74].

Эта мысль Л.В. Щербы представляется весьма плодотворной: ведь в языке, как и в самой объективной действительности, существуют как организованное, упорядоченное, так и хаотическое, неупорядоченное. Язык стремится преодолеть неупорядоченность в своей системе, ищет пути осознания этой неорганизованности и тем самым снимает некоторую долю энтропии. Естественно, что, проникая в сущность явлений, наше сознание выделяет все новые признаки данного явления и расширяет рамки системы, ранее представляемой как закрытая.

Поиски системности, т.е. упорядоченности, организованности, в объек­тивной действительности привели к установлению определенных законо­мерностей явлений, которые получили название категорий. Категория определяется как "предельно широкое понятие, в котором отображены наиболее общие и существенные свойства, признаки, связи и отношения предметов, явлений объективного мира" [Н.И. Кондаков, 240]. Это определение нуждается в уточнении. H .И. Кондаков так определяет само понятие: это "целостная совокупность суждений, т.е. мыслей, в которых

что-либо утверждается об отличительных признаках исследуемого объек­та, ядром которой являются суждения о наиболее общих и в то же время существенных признаках этого объекта" [Н.И. Кондаков, 456]. В этом определении прежде всего смущает отождествление понятия и суждения. Суждение - творческий акт; понятие - отражение в нашем сознании фактов объективной действительности. Рискуя вызвать возражения со стороны философов и логиков, должен заметить, что в определении категории, данном выше, все же недостаточно отграничены термины "понятие" и "категория". В понятии, по-моему, ничего не "утверждается", в нем есть лишь отражение в нашем сознании явлений объективной дей­ствительности. Но это отражение в процессе осознания получает свое выражение в логико-философских категориях.

Таким образом, категория есть понятие, получившее свое научно осознанное выражение. В.И. Ленин называл категории ступеньками "выделения, т.е. познания мира" [ВЛ. Ленин, т. 29, 85]. В категориях выражаются определенные закономерности, выделяемые в объектах данной науки, причем эти закономерности суть абстракции отношений.

Для того чтобы яснее представить себе сущность термина "категория", следует проникнуть в самый процесс познания, который В.И. Ленин выразил следующими словами: "Сначала мелькают впечатления, затем выделяется нечто, - потом развиваются понятия качества (определения вещи или явления) и количества. Затем изучение и размышление направ­ляют мысль к познанию тождества — различия — основы — сущности versus явления, - причинности etc." [В.И. Ленин, т. 29,301 ].

Здесь у Ленина нечто, как я понимаю, еще очень общее представление, а затем это общее представление конкретизируется и появляется понятие; это понятие научно осмысляется в виде категорий тождества, различия, причинности и т.п.

Существуют логико-философские категории, выделенные из общих понятий времени, пространства, движения, причинности, последователь­ности, обусловленности. Эти понятия реализуются в категориях лишь постольку, поскольку каждая категория представляет собой определен­ный набор признаков, необходимый для операций данной науки. Так, логико-философской категории времени, выделенной и осознанной из об­щего понятия времени, присущи признаки движения, порядка, линейно­сти, необратимости, дробности, беспредельности, относительности и др. Категории пространства присущи признаки протяженности, трехмерности, бесконечности и ряда других. Так же обстоит дело и с другими категориями.

Философия, являясь наукой наук, оказалась фундаментом, на котором возникали понятия других наук, подчеркиваю, не категории, а понятия. Философские категории, преломленные в других науках, сначала получа­ют статус соответствующих понятий данной науки, затем эти понятия постепенно воплощаются в своих, имманентных для данной науки катего­риях. Так, в области грамматики возникли грамматические понятия, образованные из философских категорий. То, что в философии уже обо­значалось как категории, как "ступеньки познания", для грамматики послужило базовыми понятиями. Они в свою очередь потребовали вы­работки грамматических категорий как классов форм (признаков).

Таким образом, то, что для философии является уже осознанным, научно определенным понятием, т.е. категорией, для грамматики сначала реализуется как грамматическое понятие, нуждающееся в научном осознании, т.е. выражении в грамматических категориях¹.

Такое понимание грамматических категорий в какой-то степени на­веяно так называемыми понятийными категориями, о которых писал И.И. Мещанинов: "..для наличия грамматической категории требуется наличие грамматического понятия, передаваемого грамматической фор­мой" [И.И. Мещанинов, 198]. Некоторая неясность, однако, возникает тогда, когда автор утверждает, что "в грамматических категориях ото­бражаются вовсе не все выявляемые понятия, а только те, которые по­лучают в языке свое формальное выражение средствами морфологии или синтаксиса" [ИМ. Мещанинов, 195]. Что же получает свое формально грамматическое выражение, грамматическое понятие или грамматиче­ская категория? Как было указано выше, логичнее предположить, что грамматические понятия получают свое выражение в грамматических категориях, которые представляют собой некое обобщение классов грам­матических форм.

Примерно то же понимание отношения понятия и категории находим у Вандриеса, который пишет, что "грамматическими категориями на­зываются понятия, выражаемые посредством морфем. Так, род и число, лицо, время и наклонение, вопрос и отрицание, зависимость, цель, орудие и т.п. — все это грамматические категории в языках, в которых есть специальные морфемы для их выражения" [Ж. Вандриес, 91].