История становления и развития оперативно-розыскной (сыскной) деятельности

Любое современное явление или процесс имеет свои корни в прошлом и через отражение в настоящем устремлено в будущее.

Д.А. Керимов

Познание предмета любой области юридических знаний необходимо, и тем более такой сложной и во многом закрытой, как оперативно-розыскная деятельность. Это предполагает его исследование на различных исторических этапах для того, чтобы выявить закономерности становления данного социального феномена, тенденции движения, извлечь исторические уроки и определить перспективу развития.

Вне историко-правового анализа, связывающего явления и процессы настоящего, невозможно понять правовую природу самой современности. И это вполне естественно, как отмечает Д.А. Керимов, поскольку в обществе всегда имеются остатки прошлого, основы настоящего и зачатки будущего.

Поэтому исследование правовых явлений и процессов не может ограничивать себя рассмотрением их состояния на данный момент «наличного» существования, поскольку таким образом будет утрачена причинно-следственная связь в историческом развитии права[11].

Не будет преувеличением сказать, что история правоохранительной деятельности, да и сама организация соответствующей системы неразрывно связана и во многом обусловлена становлением и развитием отечественного сыска.

Истоки же сыскной деятельности вообще, на мой взгляд, не поддаются официальному исчислению[12]. О существовании подобной деятельности можно узнать и из библейских сказаний. Скорее всего, сыскная деятельность была присуща выяснению личных и государственных интересов на всех этапах развития различных общественных отношений вне зависимости от этих правовых форм.

Основываясь на принципе детерминированности, данную юридическую деятельность целесообразно рассматривать в той социально-исторической среде, в которой происходило развитие российского общества, с учетом сложившихся объективных закономерностей и причинной обусловленности развития общественных отношений. А это в основе своей совпадает с этапами формирования российской государственности и отечественного права.

С учетом этого можно выделить несколько базовых периодов становления и развития ОРД (разумеется, с определенной долей условности)[13]:

– сыск на Руси в IX – XVII веках;

– становление сыскного дела на Руси в Российской империи при Петре I (XVII–XVIII в.в.);

– развитие розыскной деятельности в эпоху реформ (XIX–XX вв.);

– революционный и советский этап развития (с 1917 по 1991 гг.);

– оперативно-розыскная деятельность в современный период.

Каждый из указанных периодов имеет, в свою очередь, несколько значимых этапов.

На первоначальном этапе становления российской государственности установление преступника и обнаружение похищенного имущества было возложено на самих потерпевших. Древнерусское право основывалось на частном характере судебного разрешения конфликтов с возложением на потерпевшего бремени розыска преступника и доказывания его вины. Можно только догадываться о методах его личного сыска и возможных осведомителях.

Вместе с тем, уже в Русской Правде упоминались некие «вирники» – представители княжеской администрации, которые, судя по некоторым данным, осуществляли розыск преступников, изобличали их, судили и исполняли наказание путем взимания штрафов.

Известный исследователь – историк В.О. Ключевский, толкуя терминологию административно-судебных учреждений Древней Руси, называет и такие категории слуг княжеской администрации, как «емец» (емлет – арестует), названный впоследствии «доводчиком», и «тиуны», в обязанность которых входили розыск, отправление правосудия и сбор судебных пошлин[14].

Русская Правда содержит и такие сыскные методы, как осуществление «закличи» – объявление о совершенном преступлении в людном месте с требованием возврата похищенного; «свод» – обязанность лица, у которого была обнаружена похищенная вещь, указать на лиц, у которых он ее приобрел, и так по цепочке до человека, не способного объяснить, где он взял эту вещь для передачи другому (признаваемому ответчиком); «гонение следа» – поиск и преследование преступника. В последнем случае, если следы вели в конкретную общину, то она и обязана была разыскать преступника и выдать его властям.

По мере формирования централизованного Российского государства приобретает соответствующий характер и розыскной процесс (сыск). Сыск вначале применялся для преследования государственных преступников, виновных в совершении тяжких преступлений, а затем распространился и на другие деяния[15].

В Псковской Судной грамоте 1467 года уже очевидно, что сыскная деятельность заявлена в качестве официальной в розыске и расследовании дел. Определенная ясность розыскного процесса последовательно развивается в Судебнике 1497 года с последующим уточнением в Судебнике 1550 года и закреплением сыскных функций в Соборном Уложении 1649 года. Низовые звенья великокняжеской администрации обязывались «изымать лихих людей, татей и душегубцев».

В соответствии с Уложением производство сыска, как правило, начиналось с «извета» (заявления), но сыск мог проводиться и по анонимным сообщениям – «подметным письмам».

Небезынтересно отметить, что в Соборном уложении 1649 года встречаются нормы, где указываются должностные лица сыска – «сыщики» и «обыщики» (употребляются как синонимы). Они являлись представителями судебно-сыскной власти и могли чинить суд над чиновниками органов местного самоуправления. Позднее появляются соответствующие акты о работе такого рода должностных лиц: «Наказ сыщикам беглых крестьян и холопов» (принят Боярской думой в 1683 г.).

Будучи представителями государственной власти на местах, они при розыске беглых и при раскрытии общеуголовных преступлений были обеспечены финансовой поддержкой и в подчинении у них были вооруженные отряды – стрельцы.

Любопытно отметить, что современные исследователи по-разному определяют юридический статус указанных и иных подобных предписаний государственной власти. Одни отмечают это в качестве форм и методов развивающегося сыска, другие, как правило, процессуалисты, говорят о зарождающихся процессуальных формах расследования и даже о начале состязательного процесса. Думаю, что и те, и другие правы. Важно подчеркнуть, что это был единый процесс, и еще очевидно: это было уголовное преследование, начинаемое с первоначального сыска по обнаружению преступников. Мы еще не раз будем возвращаться к мысли о том, что уголовное преследование – это не только процессуальная деятельность (п. 55 ст. 5 УПК РФ), оно возникает с момента обнаружения признаков преступления и лиц, к ним причастных, именно в ходе сыскной (оперативно-розыскной деятельности).

С усилением царской власти в период правления Иоанна Грозного судебная деятельность начинает осуществляться государственными «судебными местами», и судебники того времени впервые признают преступление не частной «обидой», а государственным общественно опасным деянием, которое «сыскивается государевыми людьми» путем повального обыска и выяснения народной молвы.

Создается система центральных органов управления государством, называемых приказами и в их числе Разбойный приказ (1539–1701 г.г.), сменивший несколько названий: Разбойный сыскной приказ, Сыскной приказ, Приказ сыскных дел. При этом понятия «сыск» и «розыск» рассматриваются как тождественные.

Укрепляется инквизиционный процесс[16]. «Как в основу общественного устройства положено объединение, так и судебный порядок принял то же свойство: одно начало проникало его насквозь – розыск. Судья ведает не одно решение дела, он должен, прежде всего, «сыскать допряма», сам открыть истину посредством сыска»[17].

Доказательства, на которых суд основывал свои решения, сыскивались, проверялись и формировались полицейскими чиновниками, ими же могла отправляться и функция правосудия.

Следует отметить, что царствование Иоанна Грозного отмечено и незабываемой опричиной (1565 г.), с учреждением которой царь получил возможность по собственному усмотрению учинять уголовное преследование политического характера и единолично решать вопросы о наказании. Все материалы изымались из государственных органов (Боярской думы, приказов) и переходили в ведение царя и его опричников.

Важной вехой в развитии отечественного сыска становится создание приказа Тайных дел (1655 г.). Это рождение, на мой взгляд, тайной полиции России. Одной из основных его функций являлся контроль (преимущественно тайный) за деятельностью политических приказов, в частности, за работой царских послов. Рассматривались жалобы и доносы, поданные лично царю, и другие политические вопросы, в том числе и касающиеся жизни царя и его приближенных.

Такая работа требовала высокой квалификации и соответствующих методов, что благотворно сказалось в последующем и на сыскной деятельности применительно к общеуголовной преступности.

Реформы Петра I не могли обойти и сыскную деятельность, направленную, главным образом, на охрану государственности. Этот период можно охарактеризовать, прежде всего, как усиление правовой регламентации сыскной работы. Об этом свидетельствуют указы царя о развитии политической полиции: о Тайной канцелярии розыскных дел (1718 г.), о розыскных командах, о создании фискальной службы для борьбы с казнокрадством, «мздоимством» и «лихоимством» с предписанием ей «над всеми делами тайно надсматривать», «о беспрепятственном розыске, преследовании сыщиками воров, разбойников и их сообщников». Серьезную роль сыграл Сыскной приказ для расследования и рассмотрения важных уголовных дел, подчиненный Юстиц-кол­легии[18].На службе в нем состояли так называемые доносители. Заметим, что и фискалы должны были осуществлять тайный надзор за государственными чиновниками путем привлечения доносчиков в учреждениях и выявления взяточников и мздоимцев, как бы сказали, сегодня «коррупционеров».

Предпринятые попытки создания регулярной полиции с регламентацией ее функций уже свидетельствовали, на наш взгляд, о формировании правовой основы для разделения общеполицейских и следственно-судебных функций в правоохранительной деятельности государства. Об этом, например, говорит тот факт, что полицмейстерские канцелярии проводили поиск, задержание подозреваемых, передавая их затем для следствия и суда Юстиц-коллегии в Петербурге и Сыскному приказу в Москве. Надо отметить, что на Руси в те времена самой страшной фразой и для знати, и для холопов была: «Слово и дело!» Услышав ее, любой человек обязан был доносить в Тайную канцелярию. Это порождало ложные обвинения, пытки, расправы, казни.

Таким образом, попытка радикально изменить существующее положение с разделением властей (полицейской и судебной) не увенчалась успехом, хотя и дала определенные положительные результаты.

По мнению многих юристов, это объясняется уровнем развития государственности того времени, которая в тот момент «не имела ничего, что могло быть противопоставлено частному произволу более, чем опека правительства»[19].

Изданные при Екатерине II нормативные акты «Учреждение для управления губерний» и «Устав Благочиния» произвели формальное отделение управления от судебной власти, однако не внесли больших изменений в сам порядок процесса. Производство по уголовным делам все так же осуществлялось сыскной полицией, созданной в начале 18 века. Давая оценку уголовному судопроизводству того времени, М.А. Чельцов–Бебутов отмечает, что, «учитывая эти постановления, трудно говорить об этом учреждении как о подлинном судебном органе, а тем более считать, что «Учреждение для управления губерний» провело отделение судебной власти от административной»[20].

В 1802 году в результате очередной реформы государственного управления были учреждены и министерства, в их числе Министерство внутренних дел, тем самым был образован единый орган как система управления, объединяющая полицию и сыскную работу в общегосударственном масштабе. В 1826 году при МВД было создано Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии – самостоятельный орган политического сыска и следствия.

До реформы 1864 года досудебное производство разделялось на предварительное и формальное следствие. Предварительное следствие было свободным, осуществляемым без строгих процедур. В ходе него закон разрешал использовать сыскные средства, которые не имели доказательственного значения, но, тем не менее, способствовали обнаружению следов преступления, его раскрытию и расследованию. Его задачей было выяснение того, «действительно ли случилось происшествие, заключающее в себе преступление, и для сего приводить в известность все обстоятельства и признаки обнаруженного преступления»[21]. Задачей формального следствия было «приводить обстоятельства дела в такую ясность и полноту, чтобы судебное место не могло встретить никакого затруднения или сомнения для постановления по оному приговору»[22].

Вместе с тем, расследование предварительное и формальное производилось полицией, являвшейся административным органом, подчиненным губернаторам. «Эта система уголовного судопроизводства, связывая преследование преступлений с иными частями его, не отделяла власти обвинительной от деятельности следственной и судебной. Этот недостаток гибельно отзывался на уголовных делах…. Поэтому нужно было отделить власть обвинительную, преследующую от власти следственной, исследующей, а также судебной»[23].

Переход России от феодальной формации к буржуазной ознаменовался существенной судебной реформой, повлекшей за собой и изменение правового статуса, форм и методов сыскной работы.

Началом реформы можно считать утверждение Александром II 8 июня 1860 года проектов: «Учреждение судебных следователей», «Наказ судебным следователям», «Наказ полиции о производстве первоначальных исследований», согласно которым для производства расследования обо всех преступлениях и проступках были назначены особые чиновники – судебные следователи, подведомственные Министерству юстиции и судебным местам; расследование было изъято из компетенции полиции, которой предписывалось лишь производство первоначальных изысканий для определения того, что в происшествии есть состав преступления или проступка.

Принимается серия иных нормативных актов, регулирующих работу полиции, в том числе и ее сыскную деятельность. Среди них можно отметить: «Временные правила об устройстве полиции в городе и уездах губерний» (1862 г.), «Инструкция полицейским урядникам» (1878 г.), «Положение о негласном полицейском надзоре» (1882 г), «Об устройстве полиции в Империи» (1883 г.) и др.

Особый интерес вызывают принятые 29 сентября 1862 года «Основные положения преобразования судебной части в России», закрепившие основные принципы проводящейся реформы: разделение властей, то есть «отделение власти обвинительной от судебной в судоустройстве и отделение судебного преследования от следствия и решения в судопроизводстве», признание состязательности в судебной части процесса, оценка доказательств по внутреннему убеждению.

Конкретные направления судебной реформы отражены в «Судебных уставах» (20 ноября 1864 г.). Они состояли из четырех законов: «Учреждение судебных установлений», «Устав уголовного судопроизводства», (УУС) «Устав гражданского судопроизводства» и «Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями».

В юридическую практику введено было понятие дознания, которое стало прерогативой полиции. В соответствии с Уставом уголовного судопроизводства[24] участие полиции в работе по преступлениям заключалось в дознании, осуществлявшемся посредством розысков, негласных наблюдений, опросов (ст. 254 Устава уголовного судопроизводства), применения мер «негласного полицейского изыскания» (ст. 253, 312 УУС) для приведения в известность всех обстоятельств, необходимых для решения вопроса: действительно ли совершилось происшествие, заключающее в себе преступление или проступок; розыска лица подозреваемого, собирании сведений, которые бы указывали на это лицо, «служили бы следователю к открытию его», а в исключительных случаях – проведение следственных действий до прибытия на место происшествия судебного следователя: осмотров, освидетельствований, обысков, выемок, когда были опасения, что «следы могли изгладиться» (ст. 254, 258 УУС), либо когда полиция застигла совершающееся или только что совершившееся преступление (ст. 218 УУС). Конкретизируя деятельность сыскной полиции, законодатель в статье 312 УУС наделяет ее правами «негласного полицейского разведывания», производимого разведывателем, негласным наблюдением и словесными расспросами, не производя ни обысков, ни выемки в домах (ст. 254 УУС).

В соответствующих официальных комментариях указывалось, что «повод и основания к началу следствия добываются именно дознанием, поэтому судебный следователь не имеет права на производство дознания, так как это право вовлекало бы его в роль полицейского сыщика, преследователя преступлений, то есть такую роль, которая не согласна с основными началами его деятельности – беспристрастием»[25]. Именно по этой причине закон не связывал следователя требованием производства дознания, а давал ему право поручать это производство полиции, которой, «выполняя роль сыщика, весьма свойственно поддаваться увлечению розыскной лихорадкой»[26].

После передачи материалов полиция «прекращала свои действия по следствию до получения особых поручений» (ст. 259 УУС).

Судебный следователь имел право проверять, дополнять, отменять результаты действия полиции «по произведенному ею первоначальному исследованию» (ст. 269 УУС). Однако это не было обязанностью следователя – переделывать и проверять действия полиции, если в этом не было необходимости, и следователь, говоря современным языком, не сомневался в их относимости, допустимости и достоверности. Но «неизменные и непроверенные акты полиции, оставляемые судебным следователем без отмены ея, должны быть признаны за его собственные и лежать на его ответственности»[27].

С современных позиций нетрудно увидеть определенную непоследовательность в вопросах дознания полиции, в судебной деятельности, в нечеткости понятий «дознание», «розыск» и «сыск», в употреблении их в одном значении, и ряд иных спорных положений, но следует обратить внимание и на то, что с разделением компетенций наиболее четко стали просматриваться общие задачи полиции и судебных следователей в раскрытии и расследовании преступлений, проявление принципов и форм их взаимодействия. Наиболее важные из них, в силу их объективности, актуальны и сегодня. Так, из анализа статей Устава следует, что взаимодействие полиции и судебных следователей при предварительном расследовании осуществлялось в формах:

– предоставления и принятия, проверки и, возможно, непринятия материалов полицейского дознания;

– выполнения отдельных неотложных следственных действий (ст. 258 УУС);

– выполнение отдельных поручений следователя, в том числе и розыскных.

В свою очередь, полицейские нормативные акты, разъясняя законодательные установки, нацеливали сыскную деятельность на оказание помощи и содействия следователю. Так, в Инструкции полицейским урядникам указывалось, что с «возникновением производства предварительного следствия у судебного следователя, а также с прибытием последнего на место преступления, розыскная деятельность урядников отнюдь не должна прекращаться, и продолжается под руководством прокуроров и их товарищей или следователя до тех пор, пока виновные в совершении преступления или похищенное имущество не будут разысканы или пока урядник не получит уведомления, что дальнейший розыск признается не нужным» (параграф 18)[28].

По поводу оптимального соотношения дознания и следствия профессор М.А. Шматов пишет, что «по первоначальному замыслу реформаторов судебный следователь должен был заниматься проверкой обоснованности собранных полицией улик против подозреваемого в преступлении лица…»[29].

Однако произошедшее изменение отношения правительства к установленной им системе судопроизводства, обусловленное усложнившейся политической ситуацией в России в начале 70-х годов XIX века, произвели перемены в деятельности следствия и полиции.

В правительственных сферах зарождается мысль о слиянии сыскных функций полиции с деятельностью по предварительному расследованию государственных преступлений под эгидой корпуса жандармов[30]. В 1871 году Александром II утверждается проект «О порядке действия чинов корпуса жандармов по исследованию преступлений», где уже однозначно ставилась задача сыскным подразделениям осуществлять «негласное расследование и производство дознаний в видах предупреждения и преследования преступных деяний общеуголовного характера»[31].

Впервые был принят закон «Об организации сыскной части» (от 6 июля 1908 г.). В соответствии с ним по стране были образованы сыскные отделения.

В этот период разрабатываются различные инструкции по сыску, например, «Инструкция по организации и ведению внутреннего (агентурного) наблюдения», «Инструкция по организации наружного (филерного) наблюдения» и др.

В них обращалось внимание на то, что на приобретение и сбережение агентуры, – «единственного, вполне надежного средства, обеспечивающего осведомленность», – должны быть направлены все усилия лица, ведающего розыском. Наружное наблюдение является лишь вспомогательным и притом весьма дорогим средством.

Примечательно, что эти и другие полицейские нормативные акты предостерегали сотрудников от возможных правонарушений: «В деле розыска нельзя пренебрегать никакими сведениями, но нужно научиться давать им надлежащую оценку и не считать их без проверки (дающего сведения лица и самих сведений) достоверными»[32].

Рассматриваемая реформа в целом носила прогрессивный характер, тяготела к состязательной форме процесса, пыталась опре­делить основные задачи и методы сыскной работы в борьбе с преступностью, акцентировала внимание на роли следователя и прокурорском надзоре. Однако позитивному развитию отечественного судопроизводства не суждено было состояться.

С 1917 года началась коренная ломка общественных отношений. Мы не будем касаться политических, экономических и многих иных социальных потрясений в жизни России. С правовой точки зрения эти последствия были обусловлены, на мой взгляд, провозглашением того, что «диктатура пролетариата – это не­ограниченная, опирающаяся на силу, а не на закон, власть»[33].

Приведем лишь некоторые нормативные установки того времени по рассматриваемому вопросу.

Декретом СНК от 24 ноября 1917 года институт судебных следователей был упразднен.

Позднее декретом ВЦИК и СНК РСФСР от 10 июня 1920 года было принято Положение о рабоче-крестьянской милиции. В нем в числе сотрудников милиции упоминались и следователи. Однако институт следователей просуществовал недолго и в 1921 году он был ликвидирован.

Следует отметить, что с первых лет существования новая власть уделяет особое внимание негласным сыскным методам работы. По этому вопросу В.И. Ленин писал, что «необходимо производить раскопки при помощи разведок, направленные иногда на довольно отдаленные источники или довольно кружным путем, обратить самое серьезное внимание на вскрываемые злоупотребления и преступления…, произвести через тайную следственную комиссию строжайшее расследование, сначала, безусловно, секретное. Об исполнении мне регулярно докладывать»[34].

Одновременно демонстрируется пренебрежение накопленным опытом борьбы полиции с преступностью, научным исследованиям во всех областях, ибо этот же лозунг пролетариата провозглашает тезис о том, что «в общем и целом профессора-экономисты – не что иное, как ученые – приказчики класса капиталистов и профессора философии – ученые приказчики теологов»[35].

В связи с передачей производства предварительного расследования в НКВД в августе 1920 года был принят нормативный акт, вошедший в историю под названием «Положение о следственно-розыскной милиции». Им определялась структура, задачи и компетенция следственно-розыскной милиции, объединяющая в себе оперативно-розыскную и процессуальную деятельность при отсутствии прокурорского надзора[36].

Существенную роль в развитии сыскной работы в среде общеуголовного элемента сыграло Положение об организации Уголовного розыска (1918 г.). Позднее ведомственными нормативными актами были предприняты попытки определить организационные и тактические основы оперативной работы и, прежде всего, секретных разведчиков (должностных лиц). Создаются специальные оперативно-розыскные подотделы по борьбе с хищениями, взяточничеством, фальшивомонетничеством. В составе розыска создается научно-технический отдел, который наряду с экспертно-криминалистическими вопросами пытается разрешить научно-практические проблемы оперативной работы.

Надо иметь в виду, что одним из главных методов работы уголовного розыска признавался метод «негласного расследования» (оперативно-сыскной работы).

Сложившаяся в стране сложнейшая оперативная обстановка с экономическими преступлениями, имевшими устойчивые признаки организованности и коррумпированности, заставила в 1937 году организовать специальную оперативную службу по борьбе с хищениями социалистической собственности, фальшивомонетничеством, спекуляцией и взяточничеством (ОБХСС).

Правовой аспект отличался тем, что присутствовала розыскная досудебная подготовка, где очевидно было смешение розыскных и следственных функций.

Ситуация в этом плане несколько изменилась с принятием первого Уголовно-процессуального кодекса России (25 мая 1922 г.)[37]. Это выражалось в том, что появляется организационная и в определенной мере процессуальная независимость следователя от органов дознания. Следователь вновь стал рассматриваться как носитель судебной функции юстиции. Новая редакция УПК РСФСР (1923 г.) поясняла, что под фигурой следователя понимаются народные следователи, состоящие при соответствующих судах (п. 5 ст. 23 УПК)[38].

Органами дознания являлись органы милиции и уголовного розыска (ст. 97 УПК). Институт дознания стал иметь иное значение в советском уголовном процессе, противоположное его изначально определенной практикой природе, – разведывательного поиска информации до начала судебного производства.

Режим дознания стал приближаться к режиму следствия, и эта тенденция сохранилась. В дальнейшем, как точно подмечает профессор С.И. Гирько, роль дознания в производстве предварительного расследования постоянно возрастала[39].

При этом усиливалось и прокурорское влияние на независимость следователей.

Немного позже прокуратура просто «поглотила» следствие. Постановлением ВЦИК и СНК РСФСР от 3 сентября 1923 года было внесено изменение в Положение о судоустройстве РСФСР, согласно которому следственный аппарат был передан прокуратуре[40]. А уже следующим постановлением ВЦИК и СНК от 20 октября 1924 года полномочия органов дознания практически были уравнены с полномочиями следствия.

Оценивая складывающуюся ситуацию, известный ученый Н.Н. Полянский с тревогой отмечал, что «…в советском уголовном процессе более не существует предварительного следствия в его традиционном понимании»[41]. Это привело к тому, что в 30-е годы в системе уголовного розыска было организовано следственное подразделение. Проще говоря, аппараты уголовного розыска разделили на две части: оперативно-розыскную и следственную. Точно так же произошло и в отделах ОБХСС. Руководство следственными подразделениями возлагалось на заместителей оперативно-розыскных отделов.

Последующее за этим некоторое снижение уровня преступности через короткий срок обернулось в устойчивую отрицательную тенденцию как в структуре, так и в динамике по причине некачественного расследования.

В военное время указанная структура правоохранительных органов сохранилась, но при усилении роли Особого совещания (ОСО). Подсудность ОСО не была точно определена, и к рассмотрению могло быть принято им практически любое дело. Проводимые действия по раскрытию и расследованию преступлений так и назывались – «оперативно-следственные мероприятия». Правовое регулирование ОРД было подчинено цели и задачам карательно-репрессивной политики государства и проводилось на основании секретных ведомственных актов. Информация, полученная в результате негласной деятельности, без расшифровки источника получения возникала в материалах уголовного дела как бы «ниоткуда». При этом фактически игнорировались положения нормативных актов о прокурорском надзоре за деятельностью органов дознания[42].

С середины 50-х годов начался процесс обновления законодательства. Были приняты Основы уголовного производства СССР и союзных республик (1958 г.)[43] и Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР[44], а также УПК других союзных республик, входящих в состав СССР.

Впервые законодатель предпринял попытку правового регулирования оперативно-розыскной деятельности, посвятив ей в Основах специальную норму – статью 29. После внесения некоторых изменений (1990 г.) Основы возложили на органы дознания принятие необходимых оперативно-розыскных мер, в том числе и с использованием видеозаписи, кино-, фотосъемки и звукозаписи в целях обнаружения преступления и лиц, его совершивших, выявления фактических данных, которые могут быть использованы в качестве доказательств по уголовному делу после их проверки в соответствии с уголовно-процессуаль­ным законодательством. Это был прогрессивный, смелый правовой шаг в регулировании специфических отношений, близкий по смыслу к законодательству западных демократических государств.

Союзный законодатель, по существу, определил принципиаль­ные положения, в перспективе нуждающиеся в нормативном более детальном закреплении в уголовно-процессуальных кодексах союзных республик.

Интеграция усилий следователя с органами, осуществляющими ОРД, должно было перейти в более урегулированную нормативную плоскость отношений, а результаты взаимодействия приносить практические плоды – получение совместными усилиями доказательств.

Стали появляться интересные открытые публикации ученых и практиков теории ОРД и уголовного процесса, подчеркивающие правовую доказательственную ценность результатов ОРД, показывающие конкретную перспективу улучшения раскрытия и расследования преступлений (А.И. Гуров, Е.А. Доля, Д.И. Бедняков, В.И. Зажицкий, С.С. Овчинский, С.Н. Шейфер, М.И. Шматов и др.), в их числе были и работы автора.

Однако из-за резких и существенных изменений во всем общественно-государственном укладе страны развитию законодательных идей и положений, заложенных в Основах, также не суждено было развиться. Бывшие союзные республики, в том числе и Российская Федерация, стали работать над проектами собственных уголовно-процессуальных кодексов, разумеется, без учета концепций союзных Основ.

Как видим, отмеченные социально-политические потрясения в России на различных исторических этапах закономерно негативно сказывались на правовом развитии важнейших государственных институтов, в данном случае, на прогрессивных тенденциях уголовного судопроизводства и, в частности, на деятельности органов дознания.

Справедливости ради надо сказать, что положения, содержащиеся в статье 29 Основ, нашли отражение в новой редакции закона «Об оперативно-розыскной деятельности в Российской Федерации» от 13 марта 1992 года № 2487-1, где в статье 10 было указано, что «результаты оперативно-розыскной деятельности могут быть использованы для подготовки и осуществления следственных действий и проведения оперативно-розыскных мероприятий по предупреждению и раскрытию преступлений, а также в качестве доказательств по уголовным делам после их проверки в соответствии с уголовно-процессуальным законодательством».

Особо отметим, что следственной и оперативно-розыскной практикой такое предписание было встречено фактически единодушно одобрительно. Ученые высказывали различные суждения, приступив к изучению практики, но уголовно-процессуальное законодательство на выход оперативно-розыскного закона с установкой на возможность использования результатов ОРД в качестве доказательств никак не отреагировало. Заметим, что не было никакой законодательно-процессуальной реакции и на предписания статьи 29 Основ уголовного судопроизводства.

Спустя некоторое время был принят новый Федеральный закон «Об оперативно-розыскной деятельности» от 12 августа 1995 года № 144-ФЗ, в котором уже не было главной идеи об использовании результатов ОРД в качестве доказательств. Убежден, что непоследовательность оперативно-розыскного законодательства и нерешительность процессуального – это чисто политический вариант решения юридической проблемы.

Следственная и оперативно-розыскная практика, тем не менее, пытается объединить усилия в борьбе с тяжкими и особо тяжкими преступлениями, но на ведомственном уровне.

На анализе современного состояния оперативно-розыскной деятельности и ее правовом регулировании будет сосредоточено внимание в соответствующих разделах работы.