Моральные и правовые возможности регулирования порядка в международном обществе

Конкурирующие традиции, теории и парадигмы, существующие в рамках науки международных отношений, различаются не только трактовкой главного актора, выделением ведущего процесса или интерпретацией основной проблемы. Линия водораздела между ними во многом связана и с теми позициями, которые .высказываются относительно характера возможного в сфере международных отношений порядка и средств его регулирования. Сторонники нормативного международного порядка исходят из должного: по их мнению, международный порядок предполагает реализацию теоретико-политических конструкций – своего рода социальную инженерию, основанную на представлениях об идеальных (или самых необходимых) правилах поведения участников взаимодействия. С этой точки зрения главными регуляторами международных отношений выступают универсальные нравственные нормы и основанные на них правовые императивы. Близких позиций придерживаются и сторонники транснационального порядка, считающие, что основу и средства международного порядка должны составлять нормы, структуры, институты и процедуры вненационального или даже наднационального характера. Напротив, реалистический международный порядок в качестве своей основы предполагает не должное, а сущее: сторонники этой концепции считают, что, поскольку главной движущей силой в сфере международных отношений выступают национальные интересы, а сама эта сфера характеризуется «плюрализмом суверенитетов» и отсутствием верховной власти, постольку единственным эффективным регулятором в ней может быть только сила и баланс сил¹.

Джорджа Шварценбергера, фрагменты из книги которого публикуются далее, относят, так же как и Хедли Булла, к «английской школе» международных отношений с центральной для нее концепцией «международного общества». Эта школа по своим взглядам близка к политическому реализму². И если теория политического реализма не отрицает [с.362] значения моральных ценностей и правовых норм в международных отношениях (достаточно сказать, что три из шести принципов теории политического реализма непосредственно относятся к проблеме морального значения политического действия), то теория международного общества тем более не может обойти эту проблему.

В отличие от «обычного» международное общество предстает как общество суверенных государств. Поэтому субъектами правовых и моральных норм в нем выступают не граждане, а государства, опирающиеся в отношениях друг с другом на силу, угрозы и дипломатию. Однако это не означает антропоморфизации государств: международное общество представляет собой результат определенного соглашения между людьми, действующими от имени государств, – президентами, премьер-министрами, канцлерами, министрами иностранных дел и т.д. (этим оно отличается от международной системы, где существуют независимые от акторов структуры, навязывающие принуждения и ограничения их внешнеполитическому поведению). Но люди остаются людьми, даже если они занимают государственный пост, и они не могут не соизмерять свои действия с индивидуальной моралью и своими представлениями о правовых нормах: некоторые из них и сегодня, а не только в XIX в., как пишет Дж. Шварценбергер, искренне убеждены в реальности действия международной морали. Вопрос в том, как в политической деятельности соотнести эти три уровня, или три типа морали – индивидуальный, государственный и универсальный. Ответы политического реализма, либерализма, неомарксизма, в их крайнем выражении, на данный вопрос достаточно просты. С точки зрения первого необходимо руководствоваться этикой ответственности, а не этикой убеждения, т.е. исходить в первую очередь из национальных интересов, соблюдая при этом осмотрительность, умеренность и осторожность. С позиций либерализма следует опираться на всеобщие ценности: критериями моральности политического действия могут служить общепризнанность, естественное право и соблюдение прав личности. Наконец, неомарксисты полагают, что речь должна идти прежде всего о справедливости (например, в распределении ресурсов, благ и информации) в отношениях между [с.363] бедными и богатыми странами. Этим определяется и отношение каждой из трех названных парадигм к международному праву: если для либерализма – это, по сути, единственный легитимный регулятор международных отношений, то сторонники политического реализма и неомарксизма полагают, что международное право не должно рассматриваться как «священная корова», ибо оно может противоречить национальным интересам или справедливости в отношениях между народами.

Теоретики международного общества стремятся избежать подобных крайностей. Международное право для них – бесспорная реальность, которая выполняет функции регулирования межгосударственных отношений, поддержания международного порядка. Конечно, отмечает Шварценбергер, в обществе, в котором отсутствует центральная власть, главная функция закона заключается в содействии установлению верховенства силы и иерархии, основанной на применении власти. И во множестве случаев международное право служит именно этим целям.

Подобное может быть сказано и относительно моральных норм. Внешняя политика любого суверенного государства не обязательно связана с каким-либо единым или универсальным моральным кодексом. С тех пор как политика и частная мораль сосуществуют раздельно, усилилось значение отдельных конкретных проблем (в противовес абстрактным). Однако моральные проблемы становятся значимыми, когда в указах лидеров государств содержится прямое противоречие тому, что граждане считают добрым и правильным. Классический пример – лишение человека жизни. Одна из Десяти заповедей, возвещает: не убий; но убийство врага по приказу правительства – акт глубокого патриотизма.

Шварценбергер пишет: самой важной задачей международной морали в государственной практике является укрепление государственной политики. Государства достигают своих целей, если осуществляют территориальную экспансию, не объясняя свои требования причинами экономического или стратегического характера, а ссылаясь на необходимость расширения естественных границ или естественное право выхода к морю. Когда общественное мнение поддерживает необходимость военных действий или продолжения борьбы, идеологическое использование международной морали достигает наивысшей степени. В этом случае любой конфликт декларируется как борьба за высшие моральные принципы, которые каждая из сторон ревностно защищает вплоть до подписания мирного соглашения. Таким образом, в системе силовой политики главная функция международной морали состоит не в контроле за собственным поведением, а в использовании морали в качестве силового оружия против потенциальных и реальных врагов.

Все же это не означает проповеди цинизма или призывов к аморальности. Теоретики международного общества пытаются соединить, с одной стороны, идеалистические представления о возможности построения международных отношений по образу и подобию правового общества, основанного на совместном интересе его граждан и функционировании созданных во имя его соблюдения норм, ценностей, правил и институтов, руководство которыми находится в руках централизованной власти, а с другой стороны, реалистские выводы об анархическом [с.364] характере этих отношении, каждый участник которых руководствуется собственными интересами и мало заботится об интересах тех, с кем он вступает во взаимодействие. Поэтому в своих взглядах на международное общество они исходят из так называемой ситуационной этики. Согласно этим взглядам, поскольку международные отношения являются сферой взаимопроникновения и конфликта многообразных моральных и правовых подходов, постольку наиболее ответственный выбор в этой сфере не может рассматриваться в каждом конкретном случае как заранее предопределенный. Поэтому любая нормативная политическая теория международных отношений должна быть открыта для включения реальных вероятностей и неопределенностей нравственных дилемм, что означает плюралистичность моральной ориентации³. Несомненно, международное право функционирует как регулирующий и ограничивающий механизм в мировой политике. Так же несомненно и то, что эффективность этого механизма невысока. И все же, хотя современные тенденции в международном праве демонстрируют тесную связь с мировой политикой, нельзя отрицать, что здесь происходят существенные изменения. Международное право XIX в. более раннего периода главенствовало над всеми суверенными государствами, но имело своей целью не устранение войны, а лишь ее ограничение во времени, пространстве, методах ее ведения, следовательно, установление равновесия сил. Международное право XX в. ставит своей целью установление равновесия в правосудии в условиях независимости государств и интеграции власти⁴.

Точно так же отсутствие соглашений по моральным стандартам в мировой политике не освобождает политического деятеля от ответственности за свое поведение даже тогда, когда на карту поставлены интересы внешней политики представляемого им государства. Всеобщий моральный консенсус является необходимым условием для мировой стабильности и порядка. Стремление к повышению эффективности международных организаций и достижению большей безопасности в сфере мировой политики будет сопровождаться надеждами на разрешение ссор и разногласий посредством моральных норм на протяжении всего времени, пока человеческий род ограничен единым политическим пространством и технологией. Мы не должны оставлять попыток поиска единых моральных норм до тех пор, пока они способны уменьшить напряжение и улучшить политический климат в мире. Становление [с.365] нравственных универсалий и единых правовых норм отнюдь не является однонаправленной тенденцией, исход конфликта между глобальной солидарностью и партикулярной лояльностью не предопределен, и нет никаких серьезных оснований считать, что международное общество станет обществом универсальных ценностей и норм, преодолевших и оставивших истории ценности и нормы государств, этносов и культур. И тем не менее названные попытки вовсе необязательно обречены на неуспех, так как в международных отношениях существует не только закон силы, но и закон взаимодействия и даже закон координации и согласования, на что одним из первых обратил внимание Шварценбергер. [с.366]

Примечания

¹ Существуют и иные взгляды на эту проблему. См. об этом: Girard M. Les conceptions de l'ordre dans les relations internationales // Cahiers Francais. 1993. № 263.

² См. об этом: Хедли Булл и вторая «большая дискуссия» в науке о международных отношениях // Социально-политические науки. 1997. № 4.

³ См.: Джексон Р. Политическая теория международного общества // Теория международных отношений на рубеже столетий. С. 117.

⁴ См.: Lerche C.O., Said Ir. A. Concepts of International Politics in Global Perspective. New Jersey, 1979. P. 66.

Шварценбергер Дж.

Политическая власть: изучение мирового сообщества¹

Итак, мысленно обращаясь к политике, я не имел в виду высказать что-либо новое или неслыханное, но лишь доказать верными и неоспоримыми доводами или вывести из самого строя человеческой природы то, что наилучшим образом согласуется с практикой. И для того чтобы относящееся к этой науке исследовать с тою же свободой духа, с какой мы относимся обыкновенно к предметам математики, я постоянно старался не осмеивать человеческих поступков, не огорчаться ими и не клясть их, а понимать. Бенедикт Спиноза. Политический Трактат (1675–1677. Гл. 1, § 4)