Реставрация султаната?

Едва остались позади унижения, как в руку Тиму­ра попала стрела. Не имея возможности действовать, он должен был наблюдать, как эмир Хусейн собирал­ся завоевать наследство отцов и отправился без него на север. Как только Тимур почувствовал себя немно­го окрепшим, то вмешался в происходящее. Он велел передать послание Хусейну, который двинулся через Газни и Кабул в страну Баглан, южнее Кундуза, что следует за ним. По пути к маленькому отряду Тимура присоединились несколько всадников, которые слыша­ли о том, что эмир Хусейн собирал воинов в Баглане, чтобы бросить вызов наместникам «бандитов» в Ма-вераннахре. Когда Тимур встретился с Хусейном, тот уже собрал войско в несколько сотен воинов на лоша­дях и пеших. Весть отсюда дошла также до Ильяса и Бекечика; они решили устранить опасность как мож­но быстрее и выступили с войском на юг.

Тимур и Хусейн еще не могли сейчас предстать перед этим врагом, победа над которым требовала всех их усилий. Эмиры из Андхоя и Балха (последний из рода Зюлдусов) стояли у них на пути, и нужно было сначала победить их. Но потом повернули на север. Тимур берет на себя авангард, переправляется под Термезом через Окс — и чуть не погибает; незаме­ченный разведчиками, появляется враг и захватыва­ет лагерь Тимура на северном берегу реки. Ринувшись сломя голову из палаток, воины прыгают на свои челны и плывут назад к спасительному южному бе­регу. Еще месяц после этого стояли противники на Оксе. Война зашла в тупик, ни одна из обеих сторон не отваживается атаковать. Наконец Тимур велит сжечь челны и отходит в долину Хульма, где эмир Хусейн ожидает конца кампании.

Итак, через Термез нельзя проникнуть в Маверан-нахр, поэтому нужно попытаться сделать это с вос­тока. Князей Бадахшана можно склонить к мирному соглашению. Теперь на востоке был тыл, после того как победа над эмирами Андхоя и Балха принесла не­которую безопасность на западе. Хусейн и Тимур спо­койно входят в Хотталан, по ту сторону Окса, и раз­бивают там свой лагерь. Всего они могут призвать шесть тысяч человек; вооруженные силы «бандитов» составляют, понаслышке, двадцать тысяч, и они, до­лжно быть, уже совсем близко. Эмир Хусейн пору­чает Тимуру набег с целью разведки. Тимур вскоре после этого обнаруживает врагов по ту сторону реки, через которую ведет мост. Сможет ли он удержать мост только с двумя тысячами людей, которых Хусейн ему доверил? Целый день продолжаются ожес­точенные бои. Когда наконец наступает ночь, Тимур прибегает к хитрости. На мосту он оставляет только четверть своих воинов, так как ночью битва затиха­ет. С полутора тысячами всадников он переплывает в другом месте реку и карабкается на цепь гор на вражеском берегу. На следующее утро лазутчики монголов сообщают, что они нашли многочисленные свежие следы подков, очевидно, Хусейн и Тимур делали попытку обходного маневра. Между тем Ти­мур занимает названную цепь гор и приказывает за­жечь там многочисленные огни. Монголы пугаются, они охвачены паникой, разлетаются в разные сторо­ны. Теперь воины Тимура спускаются с гор, гонятся за врагами и убивают тех, кого догнали⁵².

Местечко, в котором севернее Термеза есть доступ к Кешу, называется Каладжа ⁵³. Туда отправил эмир Ху­сейн после той знаменательной победы своего соратни­ка. Как только Тимур добрался до Каладжы, к войскам устремилось много добровольцев из его родного края. Его целью было выгнать из Кеша монгольского комен­данта. Так как Ильяс Ходжа, главный монгольский наместник, со своим войском находился только в че­тырех парасангах от этого города, штурм был бы, конечно, связан с большим риском. Тимур снова при­бег к хитрости. Всем двумстам конникам, разделенным на четыре эскадрона, приказал он двигаться вперед. Каждый конник должен был укрепить по бокам ло­шади громадный узел, чтобы он волочился по земле и поднял гигантские облака пыли. Монгольский гарни­зон Кеша ошибочно полагал, что четыре мощные во­йсковые колонны развивают неожиданное наступление. Вместо того чтобы подготовить все к обороне, окку­панты стали искать свое спасение в бегстве⁵⁴.

Наконец эмир Хусейн прибыл в Гузар, где Тимур ус­пешно форсировал расширение своих собственных воору­женных сил, так как оказалось, что предстояла великая битва с Ильясом Ходжей. В этой требующей решения ситуации было целесообразно также застраховаться дей­ственной поддержкой из области сокровенного. Гузар, как, пожалуй, любое место в тогдашнем исламском мире, имел своего святого: это Ходжа Размаз⁵⁵, могилу которого разыскивали оба, Хусейн и Тимур. Они вы­маливали благословение у покоящегося там и давали клятву друг другу в нерушимой дружбе и верности.

Посланник Бога говорит: «Хороший сон — одна из 46 частей пророчества!⁵⁶» Как только вечная воля благодаря всезнающей мудрой заботе всевышнего и святого создателя помечает локон на лбу справед­ливого богопочитания счастливчика знаком избран­ности и характеризует триумфальную фигуру сло­вами в роскошном обрамлении: «Тебя мы сделали на­шим наместником на земле» ⁵⁷, полирует также его блестящий разум платком присвоенного успеха и ос­вещает его яркой проницательностью; и в нем от­ражается облик закрытой девы сокрытого, а сокры­тые девы закрытых событий, прежде чем они про­изойдут, поднимают завесу многозначности перед его предвидящим глазом. Одно из окон в мир сокры­того, через который человеческий ум может узнать заранее будущие события, это сновидение, как сви­детельствует вышеупомянутое благословенное слово Пророка. Через это окно за много лет до того, как это стало действительностью, Иосиф наблюдал, как ему подчинялись его братья и родители... И за­воевание Мекки... явилось тем же образом подобно картине перед восприимчивым к откровениям разу­мом султана всех пророков⁵⁸. Такие чудеса выпада­ют также великим ханам и королям ради государе­вых интересов и задач, так как они унаследовали господство над миром образов. Подобное случилось и с господином счастливых обстоятельств, так как теперь, когда нужно было выдержать такую страш­ную битву, приходилось выступать с очень малень­ким по сравнению с вражеским войском. Однажды Тимур в полдень был погружен в раздумья. При этом он задремал и услышал ясно голос, произнесший чет­ко: «Будь мужественным и беззаботным, так как Бог дарует вам победу!» И когда он пробудился ото сна, чтобы развеять сомнения, спросил сопровожда­ющих: «Кто-нибудь произнес здесь слово?» — «Нет», — ответили все. Теперь он удостоверился, что тот голос донесся к нему из сокрытого, и тот свежий ветерок благоухающего радостного послания дул с поляны роз божьей милости. Его вера в помощь Бога укреплялась. С укрепившимся мужеством и в хоро­шем настроении он предстал перед эмиром и рас­сказал, что произошло. Когда все услышали радос­тную весть, они, все больше и больше ликовали и торжествовали. Если до этого у предводителей и их последователей сердца были закрыты, как буто­ны, то теперь, после этой вести, они раскрылись, как расцветают цветы при дыхании утра⁵⁹.

Тоглук-Тимур, хан северного улуса Чагатая, неза­долго до этого умер; его сыну Ильясу Ходже пришлось вернуться через Яксарт, чтобы вступить на трон свое­го отца⁶⁰. Ильяс еще находился в войске «бандитов», лагерь которого был под Кешем, но известие о кончи­не хана вызвало среди монголов нерешительность, так что они не распологали необходимой силой воли, что­бы выступить против врагов. Во всяком случае враги одержали блестящую победу. Ильяс и несколько его эмиров, среди них и мавераннахрские, которые, в про­тивоположность Тимуру, остались верны присяге, по­пали в плен. Однако «намечавшийся» правитель был снова освобожден. В обоснование этого говорилось, что натура тюрков удерживает их от того, чтобы не ува­жать хана ⁶¹. Тимур преследовал монголов через Яксарт до Ташкента. Только потом вернулся он назад и вско­ре после этого, впервые с тех пор как покинул область Хилманд, увидед снова свою жену, сестру эмира Ху-сейна⁶². Самарканд был назначен местом проведения княжеского дня, на котором хотели решить, как теперь нужно управлять страной между Оксом и Яксартом.

Так как господство хана северного улуса на юге окончилось, чистого эмирата не должно было быть. Это нарушало все традиции. Созвали всех князей юга, родословная которых восходила к Чагатаю, и обсуждали, кого нужно посадить на ханский трон южного улуса. Выбор пал на некоего Кабулшаха, которого почитали как святого дервиша и стихи которого еще в начале пятнадцатого столетия пользовались большой любовью⁶³. Этот Кабулшах, которому сначала нужно было сбросить платье суфия, прежде чем его можно было посадить на трон⁶⁴, не был, конечно, человеком, могущим каким-то образом дать отпор эмиру Хусейну, который совершенно очевидно желал для себя роль его дяди и деда и претендовал на власть в Ма-вераннахре. Напрасно Кабулшах снова и снова пред­остерегал эмира от высокомерия и произвола. Отно­шения между ними назвать хорошими было нельзя. Насколько эти замечания источников заслуживают на­шего доверия, трудно сказать. Они могут иметь цель подготовить читателя к предстоящему описанию пое­динка между Хусейном и Тимуром и способствовать хорошему впечатлению в пользу последнего. Фактом является, конечно, то, что Хусейн дал избранному им хану регентство, длившееся только четырнадцать ме­сяцев, а потом, следуя дурному примеру своего дяди Абдаллаха, убрал с дороги⁶⁵.

КОНЕЦ ЭМИРА ХУСЕЙНА

Мир, который установился после самаркандского дня князя в Мавераннахре и позволил всем родам провести зиму 1364-1365 гг. на их родных угодьях⁶⁶, держался только на улаживании интересов эмиров. Хусейн, более того, хотел обеспечить себе власть по давно известному, но тем не менее непригодному об­разцу, приказывая убивать тех мавераннахрских во­ждей, которые дружили в 1364 году с Ильясом Ход­жей, поскольку он мог их схватить. Более того, он повздорил с Тимуром, который хотел освободить не­которых пленных, так как они были связаны друж­бой с его отцом. Хусейн сначала будто бы согласил­ся с этим, но освобождение не состоялось. Все были убиты, не без последующего одобрения или даже помощи Хусейна⁶⁷. Так пала тень на отношения между Тимуром и Хусейном. Снова могло закрасться подо­зрение у Тимура, что и вокруг его шеи скоро затя­нется петля. У эмира Хусейна не могло поблекнуть воспоминание о выгоде, которую извлек из отноше­ния к северному хану его последователь.

1365 год, год змеи, принес неблагоприятное распо­ложение Юпитера и Сатурна, которого уже давно все боялись — небесное событие, с ужасом ожидавшееся на исламском западе⁶⁸. И действительно: несчастье объ­явилось, так как монголы не желали давать покоя. Тревожные известия, поступавшие весной с севера, Тимур отправлял дальше Хусейну, который приказал ему переправиться через Яксарт и двинуться в Таш­кент. Сам Хусейн следовал со своими вооруженными силами на некотором расстоянии. Когда выстроились для битвы, стало ясно, что на этот раз мааераннахр-цы превосходят числом. Полные уверенности в успе­хе, они ожидали битву. Вдруг, когда уже готовы были ее начать, разразилась страшная гроза; гремел гром и сверкала молния, дождь лил как из ведра. Монголы, которые ввиду превосходства мавераннахрцев выжида­ли и еще не начали битву, укутали в войлочные на­кидки военное снаряжение и оставались в укрытии. Они оберегали свое оружие от сырости. Нападающим такая возможность не представилась. Они были застиг­нуты врасплох этими ливневыми водопадами, обувь и одежда полностью пропитались водой, стали тяжелы­ми и жесткими. Местность мгновенно превратилась в глубокую трясину, лошади лишь с большим трудом про­двигались вперед. Луки теряли свою упругость, стано­вились расслабленными, «как дрожащие парализован­ные», перья стрел и острия стали мягкими. Вместо того чтобы отойти, войска Хусейна и Тимура продолжали атаковать с бесполезным героизмом. Когда они прибли­зились к монголам, те отбросили в сторону войлочные накидки и смогли со своими отдохнувшими лошадьми и боеспособным оружием начать битву.

В этих обстоятельствах было чудом, что монголы, которые пользовались в крайне бедственном положении волшебным средством, дождевым камнем⁶⁹, не тотчас же одержали победу. Первый день битвы, кажется, ни­чего не решил. Только на следующее утро все окончи­лось для мавераннахрцев поражением. Уже за несколько дней до этого между Хусейном и Тимуром был силь­ный спор из-за тактики в этом неожиданном повороте дела; Хусейн в своей ярости даже велел поколотить пешего посыльного Тимура. Когда теперь «бандиты» собрались для продуманной контратаки, Хусейн за­нервничал и бежал, советуя Тимуру сделать то же самое. Тимур пытался немного позже под Самаркан­дом построить линию обороны, но это не удалось и, таким образом, ему пришлось спасаться еще раз бег­ством из страны севернее Окса. С остатками своего войска он добрался до Балха. Там они отдыхали, на­бирались новых сил, вероятно, удивляясь тому, что монголы не гонятся за ними. В конце 1365 года Ти­мур узнал, что в стране между Оксом и Яксартом бес­чинствуют уже только единичные войсковые группы «бандитов»; главные силы монголов отказались от борьбы; под Самаркандом их лошади стали жертва­ми эпидемии⁷⁰. Тимур и Хусейн возвратились каждый на свою родину и оставались там на всю зиму, чтобы весной 1366 года вернуть себе Самарканд, где со вре­мен монгольского разгрома преобладала самооборона горожан⁷¹.

Поражение, вошедшее в анналы как «илистая война», и его последствия окончательно расстроили отноше­ния между эмиром Хусейном и его последователем Тимуром. Во время битвы за Самарканд оба работа­ли еще рука об руку; и Тимур еще поддерживал его вскоре после того, как Хусейн хотел взять в жены дочь правителя Хорезма и должен был собрать соот­ветствующий ныкуп за невесту. От эмиров, которые были тесно связаны с Тимуром, Хусейн потребовал значительные суммы; они роптали, но наконец сми­рились, так как требования Хусейна, пожалуй, не выходили за рамки обычного. Только количество этих требований вызывало их недовольство, их посчитали признаком жадности. Несмотря ни на что Тимур и сейчас еще не видел причины, чтобы порвать с Ху­сейном. Он выручил собственными средствами непла­тежеспособных или недовольных эмиров и даже не побоялся вручить Хусейну украшения своей жены, сестры Хусейна⁷². После этого Тимур отошел на тер­риторию Кеша, власть Тимура над которой Хусейн подтвердил ему только после настоятельной просьбы. Без сомнения, в те дни Тимур еще признавал в Ху-сейне законного властителя Мавераннахра, господст­во которого было узаконено возведением на престол Кабулшаха и который поэтому по праву ожидал по­виновения. Но, вероятно, после урегулирования сво­их дел в злобе он ушел от Хусейна, чтобы навестить свой родной край.

В окружении Хусейна, который хотел, породнив­шись с султаном Хорезма, подтвердить ранг прави­теля, равного султану, возвысившемуся над эмирами, нельзя было хорошо говорить о Тимуре. Раздумыва­ли о том, как можно было бы устранить его посред­ством интриги. Поддельное письмо, в котором шла речь о действиях Тимура, указывающих на государ­ственную измену, попало в Самарканде хану и Ху­сейну в руки. Когда Тимур услышал об этих улов­ках своих противников, он сразу же поскакал туда, чтобы доказать свою невиновность. Эмиры, которые затеяли заговор, спасались спешно бегством в Ход-жент. После этого коварства у Тимура созрело реше­ние поднять мятеж против Хусейна, человека, который окружил себя доносчиками и интриганами⁷³. В своем осуждении Хусейна Тимур был не одинок, может быть, даже не он замыслил заговор. Поддержку он нашел к тому же у ясавурьян, которые, помнится, уже однаж­ды стояли на той же стороне, что и он⁷⁴. К этому на­пряженному времени относится также смерть Улджей Тюркен Аджас, жены Тимура. Хусейн сознавал, что его бывший зять в дальнейшем не будет больше счи­таться с семейными связями⁷⁵.

Осенью 1366 года⁷⁶, года лошади, ситуация обостря­ется. Война между эмиром Хусейном и мятежниками, представителем которых теперь, по-видимому, является Тимур, кажется неизбежной. Однако Хусейн хочет из­бежать войны и несколько раз предлагает переговоры. Тимур наконец дает согласие. Его войско остается в Гузаре; только триста конников сопровождают его, из которых двести должны ждать на некотором рассто­янии от условленного места встречи. Тимур не заме­чает, что его заманивают в ловушку. Попытка пред­упредить его заканчивается крахом. Только точное знание местности помогает ему не попасть в руки врагов⁷⁷. Но его войско рассеивается в разные сторо­ны после такого неудачного поворота дел. Снова он стоит перед провалом. С трудом ему удается пробить­ся от Гузара на Карши, где он оставил своих родствен­ников. Тимур не видит иного выхода, как отправить­ся с ними в Махан, где они надеются переждать в безопасности ближайшие события у того тюркского бека, который несколько лет назад помог ему в беде⁷⁸. В дальнейшем Тимуру удается смелостью и хит­ростью уберечь себя и свой маленький отряд, к кото­рому присоединились несколько боевых товарищей, от грозящей гибели и подготовить новое предприятие. Как только он переправился через Оке, то посылает по одному посланнику к Муидж-ад-дину, правителю Ге­рата, и к Мухаммеду Бегу, по ходатайству которого Тимур когда-то был освобожден из заточения⁷⁹. Два с половиной месяца живет он в палатке южнее Окса: ни от одного из двоих нет ответа. Купцов, которые едут в Мавераннахр, он заставляет поверить, что уже слу­жит Муидж-ад-Дину. У клеветников Тимура это це­ленаправленное ложное сообщение вызывает желаемый эффект. Им становится жутко. Их предводители ос­вобождают крепость Карши, чтобы в случае внезапно­го нападения Тимура не попасть в тяжелое положение. На самом же деле Тимур всего с 243 воинами пере­правился через Окс. На некотором расстоянии от Кар­ши они сделали остановку. Ночью Тимур производит разведку, как можно захватить крепость, в которой еще находится слабый гарнизон. Он переходит вброд го­родской ров, находит главный вход засыпанным зем­лей. На башне он определяет, наконец, возможность проникнуть в крепость. Тимур поворачивает обратно, ведет по грязи свой отряд, показывает ему место, где следует установить лестницы, с сотней воинов захва­тывает снаружи ворота. Захватчики находят пьяных стражников крепко спящими; они их убивают. Топо­ром разбивают снаружи ворота, освобождают вход. Громкий крик радости из-за удавшегося нападения будит жителей⁸⁰. Тимур вернулся.

Ликование было преждевременным. Эмир Муса из рода Тайжиджутов, вражеский комендант, в источни­ках описываемый как злейший противник Тимура, сразу же увидел слабость его положения. Тимур си­дел в крепости как в ловушке. Должен ли он отва­житься атаковать противника, который сомкнул осад­ное кольцо вокруг крепости? Саиф-ад-дин, старый соратник, предостерегал: в данный момент звезды очень неблагоприятны. И опрос песка тоже принес ре­зультат, который предвещает беду. На следующее утро не было времени заглянуть через окно предска­заний в мир сокрытого. Некоторые из рубак на сто­роне Тимура не желали связывать себе руки и реши­лись на прорыв; он оказался успешным, и разгоре­лась вскоре перед крепостью кровавая битва. Она окончилась победой Тимура. Осаждающие бежали, среди них эмир Муса и его гарем, защищаемый дру­гим эмиром. Тимур крикнул ему, что он его поща­дит, только чтобы тот немедленно оставил женщин; эмир сразу же послушался, радуясь, что он легко отделался. Тимур гнался за продолжающими убегать женщинами. С ними был слуга, который натянул лук и прицелился, когда преследователь приблизился. Тимур сразу же остановился — его пронзила мысль, что было бы большим позором получить ранение во время погони за женщинами и добычей. Другие его сторонники торопились, но не смогли догнать убегав­ших. Таким образом, жена эмира Мусы, дочь Баязи-да из рода Джелаиров, которая была беременна, не была опозорена — и это знак провидения (пишет хро­нист), так как именно той Арзу Малик Адже было предначертано позже стать одной из жен Тимура⁸¹.

Зиму Тимур проводит в Карши. Ясавурьяне про­должают оставаться на его стороне, хотя на них не всегда можно полностью полагаться. Одному из сво­их предводителей, эмиру Махмудшаху, он отдает во владение Бухару. Нужно же наконец взыскивать день­ги для войн будущего года. Все отчетливее проявля­ется преимущество того, что с Маханом за предела­ми Мавераннахра приобретается святилище, так как удача в битвах вещь капризная. Часто кажется, что Тимур не может все же отстоять себя в борьбе с эми­ром Хусейном и его сторонниками. Ясавурьян выго­няют из Бухары, и они убегают в Махан. В этой за­путанной ситуации Муидж-ад-дин предлагает заклю­чить союз. Стрелка весов могла бы однозначно скло­ниться в пользу Тимура, если бы он действовал. Но он вспоминает, что Картиды уже слишком часто со­вершали предательство по отношению к своим союз­никам. Все же он решается послать в Герат своего сына Джахангира вместе с Мубаракшахом Санджари, верным туркменским другом. Он сам, на этот раз с шестьюстами воинами, — в который раз? —отправ­ляется из Хорасана в Карши, побеждает там своих врагов, добивается успеха в бою под Самаркандом, в конце все же снова терпит поражение и вынужден бе­жать через Яксарт в Ташкент, к «бандитам», так как возвращение на юг невозможно.

Там он наталкивается на нескольких мавераннахрских эмиров, которые однажды выступали против него, когда он был сторонником Хусейна в войне против главного наместника Ильяса Ходжи. Они, правда, принадлежали к группе заговорщиков, с которыми Тимур был снизан до сноего разрыва с Хусейном⁸².

Отчужденность между северным и южным улусом Чагатая давно стала непреодолима. Попытка объеди­нения обеих частей под правлением одного хана, пред­принятая Тоглук-Тимуром, потерпела неудачу. Это подтверждают следующие события. Тоглук-Тимур и его наследник смогли привлечь мавераннахрских со­юзников для восстановления порядка, учрежденного Чингисханом. Но положение, в котором находились эти эмиры, было двусмысленным. Более того, становится понятным, что бесконечные войны эмиров Ма­вераннахра, конечно, начинались из-за необузданно­го честолюбия некоторых из них, что именно это честолюбие проложило себе дорогу подобным разру­шительным образом, так как больше не было обяза­тельного порядка, в рамках которого оно могло бы стать плодотворным.

Кайхосров Хутталани, один из эмиров, отправив­шихся с Ильясом на север, праздновал прибытие Тимура, его бывшего противника. Тоглук-Тимур от дал в жены Кайхосрову дочь племянника, и от этого брачного союза родилась девочка, которую Кайхос­ров обручил теперь с сыном Тимура Джахангиром Это было для Тимура поводом для радости⁸³, так как таким, конечно, очень престранным способом кровь Чингисидов вливалась в его род. С одной стороны было благоговение перед Чингисидами, хотя отношения давно не были больше такими, которые предполагали бы превращение этого благоговения в долговечную политику. С другой стороны, на юге себя чувствова­ли мусульманами и поэтому верили, что находятся в состоянии резкой оппозиции к «бандитам» севера. Пи тали друг к другу глубокую антипатию. Когда Тимур и Кайхосров должны были отражать атаку сторонников Хусейна, они ввели также контингент войск се верного улуса Чагатая. Но те использовали ближайшую возможность напасть с тыла на воюющих на их стороне мавераннахрцев, а значит, на сторонников Тимура и Кайхосрова, и захватить трофеи. Оба эмира вынуждены были снова отбивать у своих союзников награбленное⁸⁴.

Мавераинахрским эмирам давалось нелегко объединение с «бандитами», так как это также означало уступить значительное влияние едва исламизированном северу — для осуществления идеи великого чагатайского ханства! Этот разлад объясняет спонтанные изменения в политике Тимура и других эмиров. Когда ему наконец во время его пребывания по ту сторону Яксарта стало известно, что монголы опять планируют поход на юг, он заставил себя еще раз стать на сто­рону Хусейна. Хусейн призвал мусульманских ученых Ташкента и Ходжента усовестить Тимура и отговорить его от сближения с монголами. Такой союз повергнет страну в несчастье, аргументировали они, и даже если он одержит победу с помощью варваров, они все рав­но никогда не будут хранить ему верность⁸⁵.

Благоприятную встречу пообещал господину счас­тливых обстоятельств в то время сон: Яксарт под Ходжентом вышел из берегов, и посреди потока он, Тимур, на маленьком плоту. Он упал навзничь для мо­литвы и молил Бога помочь спастись. От страха и ужаса он терял сознание. Когда он снова открыл гла­за, то обнаружил, что он на берегу реки, которая течет по направлению к Самарканду. Он оглянулся назад и увидел, как бушуют массы воды. Когда он пробудился ото сна, его благословенная проницатель­ность благодаря счастливому вдохновению указала на бушующие потоки, олицетворяющие войска, и он уз­нал, что его спасение мог обозначать только берег, лежащий по направлению к Самарканду, что все его желания будут исполняться оттуда. Теперь он пол­ностью отбросил мысль просить «бандитов»- о помо­щи и возлагать на них свои надежды⁸⁶.

Сэтого момента Тимур, действительно, снова не­которое время сотрудничал с Хусейном. Он отправил­ся на юг и встретил его в Кундузе, как раз когда тот возвращался с полных лишений боев в Бадахшане. От своего честолюбивого плана основать мощный султа­нат Хусейн ни в коем случае не отказывался. Напря­женные отношения между ним и Тимуром скоро сно­ва дали бы о себе знать. Султанат с функционирую­щим господством Хусейна над многими, которые чув­ствовали себя равными с ним, означал бы для Тимура повторение точно такой ситуации, против которой он боролся много лет жестко и непоколебимо. Осуществле­ние верховной власти над эмирами предусматривает, что должен быть установлен определенный минимум для этого управления. Как Тармаширин или так быс­тро потерпевший неудачу Абдаллах, так и Хусейн осоз­нал необходимость создать постоянную столицу, и его выбор пал на Балх, точнее на крепость Хиндуан, ко­торая находится вблизи Балха⁸⁷. Тимур настоятельно советовал отказаться от этого намерения, но Хусейн не послушался его, более того, переселил жителей старого города в расширенный им форт со рвом⁸⁸.

В 1367 и 1368 годах Тимур участвовал во многих походах на стороне Хусейна. Монголы грозились начать войну, но всю зиму оставались в Ташкенте. Хусейн, вопреки предложению Тимура, не хотел из Кеша продвигаться дальше на север. Долгое время обоим ничего не оставалось, как анализировать все за и против наступления на монголов, так как восстание в Бадахшане отвлекло все силы на восток. Местность там была чрезвычайно трудная; обрывистые скалы, узкие ущелья, испещренные трещинами обрывы поз­воляли врагам доводить снова и снова войска союз­ников до чрезвычайно бедственного положения. Ти­мур позже сказал, что та война была самой скверной из всех, какие ему приходилось вести⁸⁹.

В то время как Тимур рисковал своей жизнью за Ху­сейна, против него снова сформировалась старая коа­лиция эмиров. Ясавурьяне были снова во главе ее, Зюл-дусы были представлены Мухаммедом, сыном Байяна.

И Кайхосров забил в барабан за союз. После недавних совместных действий по ту сторону Яксарта он, видимо, видел в Тимуре своего попутчика. Он и Мухаммед Зюлдус посвятили поэтому Тимура в свои планы и сообщили ему в письме об измене Хусейна, Об этом послании узнал Хусейн. При встрече он не заговорил с Тимуром о заговоре. Поэтому Тимур был убежден, что Хусейн считает его предателем и унич­тожит при первом удобном случае, иначе он соощил бы Тимуру о подозрениях в плохих намерениях, ко­торые должно было пробудить письмо, и дал бы ему возможность оправдаться⁹⁰.

Опять мы не знаем, что уже тогда распространил Тимур для обоснования своего второго предательства и что могли потом добавить хронисты. Во всяком слу­чае подозрение Тимура получило новую пищу, так как Хусейн приказал доставить всех самых значительных людей из его родного края в Балх, а также сестру Тимура, под кровом которой находился его сын Джа-хангир. На Тимура обрушились его ближайшие со­ратники с требованием порвать с Хусейном⁹¹. Из Кеша движется войско на юг и переправляется под Терме­зом через Оке. Авангард Хусейна быстро возвраща­ется в Балх. В трех парасангах к югу от Окса проис­ходит важное для Тимура событие. Сайд Берке, ува­жаемый потомок Али аби-Талиба, предстает перед ним и дарит ему барабан и знамя. Тимур узнает в этом благоприятное предзнаменование, так как в Алидах* он чтит род пророка Мухаммеда⁹². Как Чингисиды были для него потомками завоевателя мира и мирот­ворца, избранного провидением, так во внуках и прав­нуках Пророка продолжала жить родственная им душа. Мухаммед в силу божественного вдохновения упорядочил мир. Если этот Алид теперь вручил Ти­муру барабан и знамя, знаки власти, это могло озна­чать только то, что в том царстве сокрытого, недо­ступном обыкновенным людям, правление Тимура, по­беда над Хусейном является неизменным решением.

Ввиду той удивительной встречи, которая про­изошла в начале его все разрастающейся империи, поверил господин счастливых обстоятельств соот­ветственно слову «Сура вступительная — мать Корана»⁹³ отныне в то, что каждое из его желаний исполнится и во всех отношениях счастье улыбнет­ся ему, и рукой, показывающей почтение и ищущей приюта, схватил он подол платья господина счастья, о чем говорится в откровении: «Бог хочет, люди дома, снять с вас языческие нечистоты и очис­тить все совершенно». Так воспринял он благород­ную ветвь того дерева пророчества в глубочайшем почтении, и благодаря откровенному и чистому образу мыслей Тимура между обоими возникло до­верие и любовь таким образом, что тот благосло­венный святой всю свою жизнь выбирал, подобно счастью, радостную весть которого он передал, пос­тоянное общение с щедро одаренным господином и ни в коем случае не нарушал обет. После смерти обоих положили на вечный покой под одним куполом, при любой перестановке свободный лик господина счастливых обстоятельств повернут к его лику...⁹⁴

Именно алчность эмира Хусейна⁹⁵ погнала Сайда Берке к Тимуру. Сайд Берке затребовал в Балхе при­надлежащий ему доход от некоторых благих пожер­твований, установленных в Мекке. Хусейн неохотно выполнил это, но обошелся с Саидом грубо и без поч­тения, к которому тот привык. Оскорбленный он уехал из Балха. Тимур немедленно гарантировал ему поль­зование доходами из хидшазских пожертвований и не отказывал в демонстрации глубоко прочувствованной преданности. Он уважал его так сильно, что «мир еще будет говорить об этом до скончания века»⁹⁶.

Тимур двинулся на Балх, почти все эмиры из юж­ного улуса Чагатая примкнули теперь к нему. Неда­леко от города начинается бой. Умар-заде, шестнадца­тилетнего сына Тимура, ранят. Стрела пронзает его ногу; фельдшеры вытаскивают стрелу и прижигают рану раскаленным стальным брусом, которым они протыкают ногу. При этом юноша не вздрагивает и не стонет — как с восхищением рассказывает хронист⁹⁷. Для Хусейна битва заканчивается плохо. Он окапыва­ется в сноси крепости. На призыв капитулировать он посылает в качестве посредников одного из своих сы­новей и поминального хана, которого содержал; Ху­сейн настаивает на свободном отъезде и просит объ­явить, что он хочет идти в Мекку на богомолье. Ти­мур соглашается, но так как оба друг другу не дове­ряют, до вечера ничего не происходит. Ночью Хусейн пытается убежать. Он тайно покидает крепость и пря­чется наверху в минарете покинутого старого города.

Произошло так, как уже писал Джелал-ад-дин — благослови его Бог! «Один верблюд взбира­ется на минарет и ревет: «Здесь я спрятался, не выдавайте меня!» Так как неумолимо приближался срок, свидетельство о котором перед судом было за­несено в протокол: «Ни часом позже, ни часом раньше их достанут!», то никакие усилия не помогли Хусейну. Случайно у кого-то убежала лошадь. Чело­век повсюду искал ее, и так как он ничего не нашел, ему пришла в голову мысль подняться на минарет и посмотреть, не увидит ли он где-нибудь лошадь. Когда он залез на минарет, то обнаружил наверху эмира Ху­сейна и узнал его. Хусейн, который во времена, когда он жил зажиточно и в безопасности, ни одному бога­тырю не подарил ни одного динара, в смертельном страхе выложил перед незнакомцем пригоршню жем­чуга и обещал так щедро заплатить ему, если он спа­сет его из этого бедственного положения, насколько это в его силах, и умолял его и заставил поклясться, что он никому ничего не выдаст. Тот торжественно поклялся, слез с минарета, помчался к господину счас­тливых обстоятельств, рассказал все и извинился за то, что дал клятву, хотя он все равно не мог дер­жать в тайне случившееся. Как только эмиры и во­ины все узнали, поспешили они на лошадях и пешком в мечеть. Хусейн наблюдал с минарета, как броси­лись люди в мечеть. Охваченный паникой, прощаясь с жизнью, он помчался по ступеням минарета вниз и спрятался в ужасе в углублении мечети. Но счастье уже отвернулось от него, краешек его одежды высу­нулся. Сыщики, которые искали очень тщательно, об­наружили Хусейна и доставили его закованным к гос­подину счастливых обстоятельств¹⁰⁰.

Памятуя о прежнем родстве, Тимур хотел сохра­нить жизнь Хусейну и подарил бы — что было бы неумно — этому противнику возможность для новых заговоров. Однако случилось, что один из эмиров Тимура, Кайхосров Хутталани, должен был искупить свою вину убийством Хусейна. Таким образом, Тимуру не пришлось самому осуществлять то, что было для него самым полезным. Это было осуществлено другой рукой, Тимур смог только плакать из-за бо­лезненной потери, которая была неизбежной по за­кону и согласно обычаю¹⁰¹.

«ЗЯТЬ»

Крепость, которую Хусейн приказал расширить, была разграблена, заслуживающее жалости население было снова переселено в старый город. Так были унич­тожены следы деформированного Хусейном правления — теперь был новый глава, Тимур. Для себя он опре­делил предварительный выбор при распределении га­рема побежденного и приблизился брачными связями к важнейшим родам и кланам Мавераннахра. Тимур оставил для себя: Зарай Малик Ханум, дочь хана Газана; дочь Байяна Зюлдуса; дочь эмира Хизира из рода Ясавуров, а также еще одну женщину, родовая при­надлежность которой не называется. И своим сорат­никам он выделил женщин из наследства Хусейна¹⁰².

Самое позднее после встречи с Саидом Берке в Ти­муре созрело убеждение, что его война с Хусейном проходила под счастливой звездой, даже что это была справедливая борьба, в которую он втянулся, опре­деленная в мире сокрытого, для того чтобы был вос­становлен священный порядок. Мятеж против Хусей­на получил свое неопровержимое оправдание. Тот по­рядок вещей требовал, чтобы имелся самодержец, ко­торый, принадлежа к высокочтимому роду, был бы достоин хамской власти и способен управлять ханст­вом. Персидский хронист, которому напрашиваются эти мысли, вспоминает пример израильтян, которые когда-то взывали к Богу о помощи в избрании влас­тителя и которые потом позволили помазать на цар­ство Саула рукой Джошуа*¹⁰³.

С Джосуа можно сравнить Тимура, который тог­да осознал, что его задачей является возрождение господства Чагатаидов. Разве великий Чингисхан не доверил своего сына Чагатая попечению Карасара из рода Барлас, предка Тимура? Ссылаясь на Джосуа и Саула, Коран истолковывает (так видится хронис­ту), что самодержец должен управлять миром, что­бы стало возможным мирное и полезное совместное проживание людей ¹⁰⁴. Из монгольской хроники мож­но прочитать ту же мысль. Эти сведения указывают одновременно на Чагатаидов как на хранителей Ясы и позволяют такое истолкование, что призвание Ти­мура становится очевидным: его борьба с Хусейном нацелена просто на восстановление Ясы и монголь­ского обычая ¹⁰⁵. Того и другого можно добиться толь­ко завоеванием авторитета самодержца, а назначение такой «тени Бога на з