Проявление великого всемирного закона

Не все, что рассказывает Азиз, только более поз­дняя стилизация. Из других источников мы узнаем, что молодой Бурхан-ад-дин, который в Сивасе с ув­лечением отдавался своим научным исследованиям, имел обыкновение всегда одеваться как солдат и много времени тратил на то, чтобы упражняться в охоте²⁶, о близости которой к военному ремеслу мы уже знаем. Так, говорят, он рано сам убедился в предсказаниях, которые содержал его гороскоп. Должно быть, он часто вспоминал о происшествиях в детстве, которые подтверждали его необыкновен­ное призвание. Уже маленьким ребенком он удивлял свое окружение остротой восприятия и великолепной памятью; то, что с ним когда-либо случалось, оста­валось у него на всю жизнь в памяти. «Мне было как раз два года, — рассказывал он однажды, — когда мне снилось, что с небесного купола точно над моей головой спустилась лампа, озаренная светом, и из этого света раздалось: «Я всемогущий мира!» Дро­жа от ужаса, маленький ребенок тогда проснулся, но еще не мог ничего соединить с тем словом. «Про­стая служанка Всемогущего мира», так звали жен­щину, которую он тогда знал; смысл выражения ос­тался для него скрытым, и теперь, после сна, он не мог придумать никакого толкования. Даже еще не­достаточная отличительная способность заставляла его сомневаться, слышал ли он слово со сне или наяву; но это прочно запечатлелось в его воспоми­наниях. Азиз считал это событие святым чудом, чис­тым божественным внушением, вполне сравнимым с тем, которое однажды получил Мухаммед: «Уже в юности, которая является временем невинности души... быть отмеченным таким образом молсет быть равным засвидетельствованным чудесам²⁷ пророков, как и отличительным знаком святых, так как это событие узнавания заключает в себе: лампу и свет, саморазоблачение тайны (божественного) и присутст­вие (наблюдающего), проявление и восприятие види­мого, осуществление (его) и богослужение во дворе Единого. Это переживание подобно состоянию Мои­сея в начале (его пророчества) и началу прорыва (бо­жественного) из долины, когда он услышал голос огня, который, собственно, и был сущностью света: «Поистине, я Бог»²⁸. Но «Всемогущий мира» — это указание на господство». Как говорит Азиз, арабское понятие «всемогущий» происходит от корня, смысл которого — объединение рассеянного, устранение не­достатков, исправление ошибочного. «Мир» в арабс­ком имеет родственный корень с понятием «знание»; господство будет покоиться на точной проверке дан­ного, на рациональных решениях, на совершенном понимании «пел и кого всемирного закона»²⁹, такого, каким он очевиден и не нуждается ни в каком объяс­нении. Но «лампа» — тонкая ширма между светом и наблюдателем и обозначает тонкую завесу между един­ственным, истинным, и — мыслящим. «Бог — это свет неба и земли. Его свет подобен сиянию из ниши, в которой стоит одна лампа. Лампа в стекле, стекло сверкает, как будто это искрящаяся звезда»³⁰. «Лам­па» подразумевает приближение Его: «Бог спускается к следующему небу», — гласит послание, которое передается «в стремившемся к Мустафе (Мухамме­ду) дыхании» божественного³¹.

Азизу эта картина сна, а также другие события до­казывают, что сущность Бурхан-ад-дина похожа на сущность пророка Моисея. Как рассказывается в Коране, Бог приказал матери Моисея опустить груд­ного ребенка в Нил; астрологи предсказали фараону рождение человека, который погубит его, почему вско­ре после этого вышло распоряжение убить всех но­ворожденных мальчиков³². Так обосновывает Азиз это поражающее поручение. Бурхан-ад-дин, еще ребенок, однажды играл на краю бассейна. Вдруг он сорвал­ся, и случайно отец заметил беду и спас сына — полное совпадение событий, уверяет Азиз, только с незначительным отличием, что Моисей был возвращен своей матери, а Бурхан-ад-дин своему отцу.

Моисей однажды обжег язык, а Бурхан-ад-дин опа­лил себе руку огнем. Это тоже для Азиза четкое со­ответствие жизненных путей обоих. Согласно леген­де, грудной ребенок Моисей теребил фараона за бо­роду и тараторил: «Этот человек мне не знаком!» — за что жена правителя наказала ребенку засунуть себе в рот кусок горячего угля³³, чтобы он еще раз опро­метчиво не рассердил правителя. Рука и язык имеют одинаковый смысл, как, например, исходит из слова Пророка: «Истинный мусульманин тот, в языке и руке которого уверены братья по вере». Характер Моисея и Бурхан-ад-дина отшлифован преобладанием обоих противоположных элементов, огня и воды; приписать мягкость и доброту воде означает противопоставить гнев и боевое мужество.

«Теперь нужно знать, — заканчивает Азиз свои вы­сказывания, — что тот факт, что кому-нибудь дают­ся сущность Моисея, Авраама или Соломона и пре­обладание соответствующих качеств, ни в коем слу­чае не исключает присуждения ему сущности Мухам­меда; и это не мешает упомянутому безропотно повиноваться пророку Мухаммеду. Его слова: «Уче­ные моей общины похожи на пророков израильтян», скорее подтверждают, что (послушание Мухаммеду) только, собственно, становится возможным и усили­вается. Сущность Мухаммеда — это воплощение все­го совершенства — включает в себя все степени. Если ученому исламской общины, совершенному мастеру шариата, подходит одно из свойств сущности Моисея или Иисуса, то это показывает, как должны выпол­няться многие предназначения, прежде чем кому-ни­будь может быть передана сущность Мухаммеда. (Достичь ранга Моисея) ни в коем случае не означа­ет критику, однако считается, что кроме Мухаммеда никто в его общине не может взобраться на ступень, охватывающую все добродетели, все совершенство, так как он — это мозг, у которого проявляется высочай­шее божье имя, он центр мира, квинтэссенция потом­ства Адама, соответственно слову Пророка: «В день воскрешения я — хозяин сыновей Адама — это не хвастовство! — и в моей руке будет знамя похвалы Бога — это не хвастовство!»³⁴ Так как султан (Бурхан-ад-дин) щедро наделен Богом и действует по его поручению... в нем отпечатались в любом случае ка­чества некоторых пророков, святых или мудрецов, так как это те, в которых проявляется совершенство и кра­сота; на них смотрит тот, кто ищет славы и чести; и после них приходят правители, которые стоят на стра­же шариата и при этом берут с них пример и хранят великий всемирный закон³⁵.

Что может означать стилизация Бурхан-ад-дина под второго Моисея? Что это за игра в сущность Авраа­ма, Соломона и, наконец, Мухаммеда? Давайте не­много предвосхитим ход событии, заглянем в восьми­десятые годы, в то время, когда Бурхан-ад-дин, от­ныне правитель Синаса, стал важной фигурой на политической сцене Восточной Анатолии, которую Тимур стремился защитить от Тохтамыша и на кото­рую османский султан Мурад I (прав. 1360-1389) и мамлюкский султан Баркук (прав. 1382-1399) уже бросают тень своего желания экспансии. Чрезвычай­но подавленным показался тогда Бурхан-ад-дину во сне Пророк; правитель целовал его руку, на что тот, намекая на Мурада и Баркука, сказал ему загадоч­ные слова: «Он прекрасен, и я прекрасен». Снова бро­сился Бурхан-ад-дин ему в ноги и крикнул: «О Про­рок Бога, твоя сущность есть источник и происхож­дение абсолютной красоты!» Мухаммед ответил: «Ради красоты и он и я направили взгляды друг на друга. Но теперь он потерян, теперь я должен его предостеречь. Если он воспримет предостережение, то цель достигнута, если нет, то меч Пир Али³⁶ нагото­ве!» Тогда Мурад выступил против Сербии и вскоре после этого во время удачной для Османов битвы на Косовом поле нашел свою смерть при необычных об­стоятельствах. Султан Баркук был свергнут заговор­щиками и некоторое время находился в заключении. Для обоих подтвердилось то, что Бурхану в его сне провозгласил Пророк. «Более глубокий смысл заклю­чен в том, что Бурхан-ад-дин видел пророка в одеж­де Ахмади-дервишей: Бурхан-ад-дин именно в те дни занимался «учением шейхов». Внешним поводом для этого было то, что искатель правды, шейх Садр ад-дин аль-Кунави³⁷ — да освятит Бог его могилу! — послал через шейха аль-Ислама Ала-ад-дина шейху Али³⁸ два бесценных ковра, перевязанных чистейшей чалмой с собственной головы. Дервиши, которые пос­вятили себя благочестивому образу жизни, преподнес­ли Бурхан-ад-дину как благословение «Послание муд­рости», украшенное высокоблагородной надписью шейха.

Орден Ахмади-дервишей был основан одним магрибцем* по имени Ахмад аль-Бадави, который, пос­ле того как провел несколько лет в Мекке, в 1236 году после нескольких видений отправился в Ирак, чтобы разыскать могилы учителей-суфиев аль-Гиляни (ум. 1166) и ар-Рифаи (ум. 1175) и вступить в спиритуальный контакт с этими двумя святыми, у которых было много последователей. Немного позже у Ахмада было еще одно видение, во время которого ему было велено поселиться в Танте, где он умер в 1276 году³⁹, горячо почитаемый египетским народом. Красная одеж­да и красная чалма были отличительными признака­ми Ахмади-дервишей,⁴⁰ общины, которую тогдашний шариатский ислам не мог удовлетворить перед лицом беззакония, страданий и смуты.

«И если, — продолжает Азиз, — ищущему попа­дется в руки какая-нибудь книга и он ее прочитает, то невозможно описать наслаждение и удовольствие. Поэтому, когда Бурхан-ад-Дин начал изучать это про­изведение, служащее кладезем божьей истины, сокро­вищницей чуткости веры в единого Бога и ее испы­тания, и из строчек книги, которая является источ­ником живой воды, хлебнул чистый глоток мудрости и познания, ему открылись родники божественных таинств. Его внешний и внутренний глаз был озарен светом понимания истинной су ги всевышнего», и от него требовалось совершенствовался в этой науке. Так он все больше и больше углублялся в те приносящие исцеление знания, «пока его светлой душе не откры­лись скрытые вещи мира сверхъестественного и чув­ственного, ворота добра и счастья — «а это бесцен­ное приобретение!»⁴¹.

То, что Пророк явился Бурхан-ад-дину в образе Ах-мади-дервиша, является намеком именно на это состо­яние (знающего), которое наконец выпало на долю Бурхан-ад-дина благодаря благословенной силе того сна, так как, согласно поговорке «вода имеет тот же цвет, что и стеклянная посуда, в которую она нали­та», каждый видит Пророка в одежде, которая соот­ветствует его собственному состоянию и рангу»⁴². Одежда Ахмади-дервиша наглядно показывает отход от простой учености шариата, от очевидного закона с его разнообразными отдельными определениями, и проникновение в суть великого всемирного закона, ко­торый показывает истинную и единственную перво­начальную причину всех по ту сторону письменно за­фиксированных, в споре со специалистами так или иначе истолкованных предписаний, также по ту сто­рону ощущаемого разнообразия феноменов: онтологическое дополнение создателя и созидания. В эти представления окунулся теперь Бурхан-ад-дин — мир идей, который увел бы его далеко от доверенного мира как формации, порожденной по решению Бога, а потому случайного и полностью подчиненного его господской воле. Если в суннитском исламе шариат был возложен на человека, хотя у него не было воз­можностей понять эти назначения, то по новому уче­нию понимание хода вещей должно было достичь выс­шей точки в понимании закона, которому не нужны ни провозглашения его пророками, ни сохранение пу­тем принуждения. «Послания мудрости» Ибн аль-Араби были как бы катехизисом учения о единственнос­ти бытия, который, конечно, не предлагал система­тического отхода от принципов шариата. Это резко противоречило бы его намерениям. Ибн аль-Араби скорее изображает, как в судьбах пророков от Адама до Мухаммеда проявляется истина приносящих исце­ление знаний — и только опосредованно, а именно благодаря тому, что эта истина становится очевидной, до сознания приверженца доводится то, как сильно заблуждались теология и учение шариата.

В изучение такой мудрости Бурхан-ад-дин углуб­лялся, возможно, уже пять лет, когда Азиз поступил к нему на службу; в этих обстоятельствах сочинять биографию правителя означало преобразить его жизнь в доказательство проявления всемирного закона. Пе­дантичное изображение подробностей оставалось без смысла, пока не начала высвечивать эта истина. Ука­зателей, которые облегчали работу по толкованию, было в «Посланиях мудрости» достаточно; в такие понятия, как сущность Моисея, могли вплетаться превосходные намеки, которые делали ненужными старания найти обоснованные доказательства — это была постоянная забота устаревшей науки о шариа­те. В «Посланиях» Ибн аль-Араби обстоятельно за­нимается образом Моисея, отчего, как он признается, до его сознания дошло, как отражается истинная прав­да в жизни пророков. Чтобы схватить Моисея, фара­он приказал убить много невинных детей — Моисей представлял собой итог жизни и сверхъестественных способностей всех принесенных в жертву, значит, он был одарен Богом, как ни один человек до него. Но какая мудрость заключена в том, что он был поса­жен в сундучок и опущен в Нил?

Сундучок символизирует его бытие (человека), Нил — знания, которые он приобрел благодаря своей материальности через восприятие и соображение. Как только душа овладевает телом, чтобы управлять им, Бог предоставляет в распоряжение инструменты вос­приятия и взвешивания, чтобы она «управляла этим сундучком, в котором в настоящее время находится Бог». Он был брошен в Нил, чтобы Моисей приоб­рел знания. «Так он дал понять Моисею, что хотя душа, которая им управляла, была королем, он, сам Бог, управлял ею. Именно он дал ей силы, расцвет­шие в существовании человека, смысл и суть которо­го он наглядно пояснил, истолковав значение сундуч­ка. Так управляет миром единственный, истинный Бог: Он управляет им только посредством самого себя, так же, как... зависят... последствия от своих причин: они часть мира, и все же в них проявляется управление Единственно-Истинным. И это также оз­начает: он управляет миром один через образ мира. Именно поэтому он говорит о сотворении Адама как наброска всех качеств божественного, постигаемого в сущности, признаках и действиях: «Бог создал Ада­ма по своему подобию!»... В этом благородном наброс­ке, который является «совершенным человеком», но заложил все божественные имена, все реальные фак­ты, которые выступают в макрокосмосе, вытекающем из божественного. Он сделал его душой космоса и подчинил ему ради совершенства образа Верхнее и Нижнее. И, таким образом, как ничто в мире не вос­хваляет божественное, то нет и ничего, что 'не было бы подчинено этому человеку, так как это ему при­дает его собственный образ... Это знает «совершен­ный человек», человек-зверь этого не знает. Такова была видимость, как Моисея положили в сундук и как его бросили в Нил, видимость гибели — но по внутреннему смыслу это было его спасение от убий­ства. Так он выжил, как ускользают от смерти души благодаря знаниям...»⁴³

Сущность Моисея определена прорывом к позна­нию Единственно-Истинного⁴⁴, Управляющего миром, который равен ему по сути: Моисея как воплощение утонувшего, брошенного в море науки о законе, тол­кнули к смерти и в то же время на трудный путь к спасительному знанию; гибель и спасение дополняют друг друга в критический момент духовной биогра­фии. И в гороскопе Бурхан-ад-дина элемент воды был силен — для многих плодов его деятельности. Напро­тив, огонь, второй важный элемент гороскопа, не при­нимается во внимание Ибн алъ-Араби в изложении сущности Моисея, так как для него воинственное не заложено в этом пророке; Моисей был только послан­ником Бога. Необходимое дополнение приносящего исцеление знания при помощи меча в том далеком прошлом еще не существовало в едином лице; меч, скорее, противопоставлялся Моисею в образе фарао­на, хотя в сущности оба были одно и то же⁴⁵. Только в пророке Мухаммеде проявляется естественно все обилие бытия Космоса; он является — как это мож­но назвать — пророком и воином. В нем соединились противоречия в одно упорядоченное целое, в «совер­шенного человека», отражение и совокупность мира: все, что существует, подчинено ему как часть его всеобъемлющей сущности и только благодаря этому участию может пониматься как символ полной смыс­ла данности⁴⁶. На эту ступень, на которую указал Аз из, не смог подняться никто, кроме Пророка исла­ма — даже когда в Бурхан-ад-дине встретились вода и огонь, как до этого было показано посредством го­роскопа и событий детства. Это не умаление оценки несмотря на то, что определяющей является только сущность Моисея, а тонкая, но, тем не менее, силь­ная лесть, которую далее не надо было высказывать, так как она вытекала из того, что излагал Азиз.

Азиз, вероятно, не напрасно предполагал, что Бурхан-ад-дину был известен образ мыслей и слог «Посланий».Вжизнях пророков, как учил Ибн аль-Араби, прояв­ляется то, что лежит в основе всех событий, всех феноменов. Если это так, то биография выдающего­ся человека, такого как Бурхан-ад-дин, все снова и снова совпадает с судьбой тех пророков. То, что сны когда-то вдохновляли не решавшегося вмешиваться в политику анатолийских князей Бурхан-ад-дина — до-казаюльетво участия его в сущности Иосифа⁴⁷, а то, что, Бурхан-ад-дин был однажды взят в плен врага­ми, тем более указывало на это⁴⁸. Дервиш, который посоветовал Бурхан-ад-дину — нет, не только посо­ветовал, а вообще вложил в него энергию действовать, — этим дервишем был Иисус, который однажды вдох­нул жизнь в птиц, вылепленных из глины⁴⁹.

«И если бы кое-чего из той сущности Иисуса не было и в моей душе, то тот почтенный (дервиш) не был бы так тесно связан со мной, так как настоящее братство предполагает духовное единодушие — при­надлежность к одному и тому же виду соединения». Эти слова Азиз вкладывает в уста Бурхан-ад-дина⁵⁰. Иногда, правда, биограф в своих поисках созвучий с жизнью пророков соскальзывает в банальности. В начале политической карьеры Бурхан-ад-дин отпугнул отряд рыскавших по Анатолии монголов, отвратив их нападение на Кайсери. Азизу вспомнился здесь сле­дующий стих: «Если придет Моисей и бросит свой посох, то магия и волшебник бессильны» ⁵¹.