Воспитательная функция

В жизни общества мораль выполняет важнейшую задачу формирования личности, является действенным средствомвоспитания. Концентрируя нравственный опыт человечества, мораль делает его достоянием каждого нового поколения людей. В этом состоит еевоспитательная функция. Нравственность пронизывает все виды воспитания постольку, поскольку она придает им правил ьную социальную ориентацию через нравственные идеалы и цели, что обеспечивает гармоничное сочетание личных и общественных интересов. Мораль рассматривает общественные связи как связи людей, каждый их которых имеет самоценное значение. Она ориентирует на такие действия, которые, выражая волю данной личности, не попирают в то же время воли других людей. Мораль учит делать каждое дело таким образом, чтобы от этого не было плохо другим людям.

28. Служебный этикет юриста - устойчивый порядок поведенияюриста при выполнении служебных полномочий (напр., решении юридического дела),выражающий внешнее содержание принципов морали и состоящий из правил вежливогообхождения в обществе (манеры, формы обращения и приветствия, одежда и др.).

Этикет имеет правила, которые облачены в конкретные формы,представляющие собой единство двух сторон: этической (проявление заботы,уважения и др.) и эстетической (красота, изящество поведения).

Требования этикета в юридической практике приобретают особуюзначимость, так как являются строго регламентированным церемониалом, гдеопределенные официальные формы поведения юриста не должны выходить за пределыжестко установленных рамок. Он выражается в системе правил учтивости, четкоклассифицирует правила обхождения с должностными лицами в соответствии с ихрангом (к кому как следует обратиться, кого как должно титуловать), правилповедения в различных кругах. Строгое соблюдение правил служебного этикета -важное условие высокой этической и эстетической культуры поведения юриста.

Специфика юридической деятельности такова, что юристуежедневно приходится сталкиваться с большим количеством людей и поэтому оченьтрудно выбрать правила поведения с каждым. Реальные обстоятельства настолькоразнообразны, что никакие правила и нормы не в состоянии охватить их полностью.Однако можно выделить главные из них, которыми должен руководствоваться юриство время осуществления своей профессиональной работы.

Основные этико-эстетические правила взаимоотношений междуюристом и иными участниками решения юридического дела:

Чувство такта - чувство эмоционального сопереживания скаждым из участников решения юридического дела.

Чувство такта помогает определить должную меру в выраженияхи поступках.

Такт предполагает внимательное отношение к личностисобеседника, умение юриста корректно обойти по возможности вопросы, которыемогут вызвать неловкость у окружающих.

Важно постоянно помнить, что соблюдение этикета ипроявление такта - неотъемлемая часть духовной культуры юриста как служебноголица, тем более личности руководителя. В этом смысле руководитель должен бытьобразцом для своих подчиненных, так как грубость и несдержанность роняет нетолько его авторитет, но и порождает конфликтные ситуации в коллективе.

Чувство такта должно проявляться в различных формах деловогообщения юриста:

повседневное служебное общение (прием посетителей, посещениеграждан по месту жительства, участие в совещаниях, заседаниях и т.д.);

специфические формы служебного общения (руководитель иподчиненные, между коллегами);

экстремальные формы общения (во время обыска, задержания ит.п.);

невербальные и неспецифические формы общения (телефон,деловая переписка, выступления по радио, телевидению и т.п.).

Эти и другие формы делового общения юриста требуют своихпринципов, правил и норм, которые раскрывают и дополняют чувство такта. Корректность- сдержанность в словах и манерах, исключение нелепых вопросов, чрезмернойнастойчивости и т.п.

Вежливость - внешнее проявлениедоброжелательности, обращение по имени и отчеству, душевное расположение.

Любезность - готовность оказать услугу тому,кто в этом нуждается. Точность - своевременность выполнения обещанногоили порученного дела.

Высокая самоорганизованность - планированиедеятельности и действия, направленные на выполнение плана и др.

Формула успеха юриста может быть представлена так:

G = (x + y + z) K,

где G - успех,

х - компетентность (профессионализм),

у - работоспособность,

z - умение быть сдержанным,

К - коэффициент такта (обаяния).

Главное, чтобы за строгим соблюдением этикета не былоскрытого неуважения, недоброжелательности к людям. Если этикет будет иметьчисто внешнюю, оторванную от своего нравственного содержания, форму, строгоканонизированный характер, он превратиться в официальную форму лицемерия.

29. Служебный этикет юриста - устойчивый порядок поведенияюриста при выполнении служебных полномочий (напр., решении юридического дела),выражающий внешнее содержание принципов морали и состоящий из правил вежливогообхождения в обществе (манеры, формы обращения и приветствия, одежда и др.).

Этикет имеет правила, которые облачены в конкретные формы,представляющие собой единство двух сторон: этической (проявление заботы,уважения и др.) и эстетической (красота, изящество поведения).

Требования этикета в юридической практике приобретают особуюзначимость, так как являются строго регламентированным церемониалом, гдеопределенные официальные формы поведения юриста не должны выходить за пределыжестко установленных рамок. Он выражается в системе правил учтивости, четкоклассифицирует правила обхождения с должностными лицами в соответствии с ихрангом (к кому как следует обратиться, кого как должно титуловать), правилповедения в различных кругах. Строгое соблюдение правил служебного этикета -важное условие высокой этической и эстетической культуры поведения юриста.

Специфика юридической деятельности такова, что юристуежедневно приходится сталкиваться с большим количеством людей и поэтому оченьтрудно выбрать правила поведения с каждым. Реальные обстоятельства настолькоразнообразны, что никакие правила и нормы не в состоянии охватить их полностью.Однако можно выделить главные из них, которыми должен руководствоваться юриство время осуществления своей профессиональной работы.

Основные этико-эстетические правила взаимоотношений междуюристом и иными участниками решения юридического дела:

Чувство такта - чувство эмоционального сопереживания скаждым из участников решения юридического дела.

Чувство такта помогает определить должную меру в выраженияхи поступках.

Такт предполагает внимательное отношение к личностисобеседника, умение юриста корректно обойти по возможности вопросы, которыемогут вызвать неловкость у окружающих.

Важно постоянно помнить, что соблюдение этикета ипроявление такта - неотъемлемая часть духовной культуры юриста как служебноголица, тем более личности руководителя. В этом смысле руководитель должен бытьобразцом для своих подчиненных, так как грубость и несдержанность роняет нетолько его авторитет, но и порождает конфликтные ситуации в коллективе.

Чувство такта должно проявляться в различных формах деловогообщения юриста:

повседневное служебное общение (прием посетителей, посещениеграждан по месту жительства, участие в совещаниях, заседаниях и т.д.);

специфические формы служебного общения (руководитель иподчиненные, между коллегами);

экстремальные формы общения (во время обыска, задержания ит.п.);

невербальные и неспецифические формы общения (телефон,деловая переписка, выступления по радио, телевидению и т.п.).

Эти и другие формы делового общения юриста требуют своихпринципов, правил и норм, которые раскрывают и дополняют чувство такта. Корректность- сдержанность в словах и манерах, исключение нелепых вопросов, чрезмернойнастойчивости и т.п.

Вежливость - внешнее проявлениедоброжелательности, обращение по имени и отчеству, душевное расположение.

Любезность - готовность оказать услугу тому,кто в этом нуждается. Точность - своевременность выполнения обещанногоили порученного дела.

Высокая самоорганизованность - планированиедеятельности и действия, направленные на выполнение плана и др.

Формула успеха юриста может быть представлена так:

G = (x + y + z) K,

где G - успех,

х - компетентность (профессионализм),

у - работоспособность,

z - умение быть сдержанным,

К - коэффициент такта (обаяния).

Главное, чтобы за строгим соблюдением этикета не былоскрытого неуважения, недоброжелательности к людям. Если этикет будет иметьчисто внешнюю, оторванную от своего нравственного содержания, форму, строгоканонизированный характер, он превратиться в официальную форму лицемерия.

30. Согласно высказанному мною раньше определению: "право есть внешняя свобода, предоставленная и ограниченная нормой". Нетрудно убедиться, что определение это заключает в себе именно те существенные признаки права, которых недостает другим, рассмотренным нами, определениям. Значительная часть этих определений считает характерным для права то, что оно является созданием государства или пользуется его признанием; но мы видели, что право может существовать и помимо государства, что оно предшествует государству и обусловливает его собою; точно так же несущественным является для права признание его каким-либо внешним авторитетом: ибо право обусловливает собою всякий авторитет. Другие определения считают существенными признаками понятия права принуждение, силу, интерес, осуществление мира, нравственное содержание правовых норм; однако несущественность всех этих признаков для права наглядно доказывается тем, что право сплошь да рядом осуществляется безо всякого принуждения и насилия, что существуют правовые нормы, не выражающие в себе интересов, не направленные к осуществлению мира и, наконец, безнравственные по своему содержанию.

За устранением всех перечисленных признаков право все-таки не перестает быть правом; существенными же признаками каждого данного понятия могут признаваться только те, с уничтожением коих уничтожается самое понятие; с этой точки зрения нетрудно убедиться в том, что в формулированном в начале курса определении даны именно существенные признаки права; отсутствие внешней свободы есть синоним бесправия: лицо, лишенное внешней свободы, есть лицо вполне бесправное; стало быть, внешняя свобода является необходимым, существенным признаком права. Точно так же не может быть права и при отсутствии таких правил или норм, которые бы, с одной стороны, предоставляли отдельным лицам определенную сферу внешней свободы, а, с другой стороны, ограничивали бы внешнюю свободу лица: безграничный произвол, так же, как и отсутствие свободы, есть синоним отсутствия права; стало быть, норма, кладущая предел произволу или, что то же, ограничивающая внешнюю свободу одних лиц во имя внешней свободы других лиц, также является существенным признаком права. Заключая в себе существенные признаки права, наше определение вместе с тем достаточно широко, чтобы обнять в себе все формы права: под него подойдут не только нормы права, установленные и признанные государством или каким бы то ни было внешним авторитетом, но и те нормы, на которых утверждается самый авторитет государства и всякий вообще внешний авторитет.

Существенно отклоняясь от господствующих воззрений, наше определение, само собою разумеется, вызовет серьезные возражения, с которыми так или иначе необходимо посчитаться. Нетрудно предвидеть, что большинству современных юристов оно покажется слишком широким. Нам могут возразить, что оно не выражает существенных отличий области права от других смежных с ним областей, в особенности, нравственности, что под него подойдут и нормы нравственные.

В самом деле, уважение к внешней свободе ближнего требуется не только правом, но и нравственностью: есть множество нравственных норм, которые ограничивают произвол одних лиц во имя внешней свободы других; так, нравственные нормы воспрещают красть, убивать, наносить ближним побои, следовательно, они, подобно нормам правовым, ограждают внешнюю свободу лица против насилий и всяких вообще проявлений чужого произвола. Отсюда, по-видимому, можно заключить, что данное нами определение права не заключает в себе тех признаков, на основании которых можно было бы отличить нормы правовые от норм нравственных.

Возражение это, однако, может показаться основательным только с первого взгляда. Оно могло бы иметь силу только в том случае, если бы нравственность и право были сферами, взаимно друг друга исключающими, так чтобы нравственное правило не могло бы быть вместе с тем и правовым, а правовая норма не могла бы быть вместе с тем и нравственною. На самом деле, как раз наоборот, область нравственности и область права не только не исключают друг друга, но находятся в тесном взаимном соприкосновении, так что одни и те же нормы могут одновременно заключать в себе и правовое и нравственное содержание. Как уже было раньше замечено, далеко не все правовые нормы нравственны по своему содержанию; но случаи совпадения правовых и нравственных требований далеко не редки. Вот почему нельзя требовать от определения права, чтобы оно из себя исключало все те правила и нормы, которые содержат в себе нравственные требования.

Сила приведенного только что возражения парализуется тем, что все те нравственные правила, которые ограничивают произвол одних лиц во имя внешней свободы других, суть вместе с тем и нормы правовые; так, напр., нормы воспрещающие убивать, красть, наносить ближним побои, устанавливают вместе с тем право лица на жизнь, собственность и физическую неприкосновенность. Вообще под наше определение права подходят только те нравственные правила, которые имеют правовое значение. Напротив того, нетрудно, убедиться, что оно решительно исключает из себя те нравственные предписания, которые правового значения не имеют. Так, напр., под это определение не подходит нравственное правило, воспрещающее всякую ложь, как таковую: сама по себе ложь, поскольку она не наносит никому ущерба, не есть нарушение сферы внешней свободы какого-либо лица; нетрудно убедиться, что такая ложь не есть вместе тем и нарушение чьего-либо права. Напротив того, есть специфический вид лжи, клеветы, который представляется правовым нарушением не только нравственности; нетрудно убедиться, что клевета является вместе с тем прямым посягательством против внешней свободы ближнего, против его свободы осуществлять во внешнем мире все те цели, которые предполагают доброе имя. Нравственное правило, воспрещающее клевету, несомненно, заключает в себе правовой элемент; вот почему оно и подходит под наше определение права. Нетрудно убедиться также, что под наше определение права не подходят все те нравственные правила, которые требуют от нас того или другого внутреннего настроения, напр., любви, доброжелательства или уважения к ближнему, бескорыстной преданности долгу ради самого долга. Само по себе мое внутреннее настроение не затрагивает сферы внешней свободы ближнего; вот почему оно и не может послужить содержанием его права; если мы говорим о чьем-либо праве на уважение, любовь или благодарность, то это - не более, как неточные выражения, злоупотребления языка; предметом чьего-либо права могут быть только чужие действия, а не чужое настроения, так как сфера внешней свободы каждого лица непосредственно затрагивается только действиями, а никак не настроением ближнего. Одни и те же действия могут быть вызываемы самыми различными настроениями: напр., купец может не обманывать своих покупателей или потому, что любит честность ради самой честности или же потому, что он дорожит репутацией своей торговой фирмы, или же, наконец, потому, что он боится наказания; во всех этих случаях образ действий купца будет одинаково согласен с правом: право покупателя простирается только на действия купца, которые так или иначе затрагивают сферу его внешней свободы, а не на настроение, которое выходит за пределы этой сферы.

Во множестве исследований и учебников, трактующих о существе права, одно из существенных отличий права и нравственности выражается в следующей формуле: нравственность есть закон внутренний, право - закон внешний; нравственность регулирует не только внешнее поведение, но и внутреннее настроение; напротив, право регулирует исключительно внешнее поведение, только внешнюю сферу человеческих действий - для него безразлично, из какого настроения проистекают эти действия.

Различие между правом и нравственностью выражено здесь не совсем точно: поскольку внешнее поведение обусловливается внутренним настроением, последнее далеко не безразлично для права. В частности, в праве уголовном прямо принимаются во внимание внутренние побуждения, мотивы, вызвавшие то или другое преступное деяние. Для права далеко не безразлично, совершено ли преступление с заранее обдуманным намерением или под влиянием внезапного раздражения, действовал ли преступник в полном сознании или же он, вследствие психического расстройства или умственной незрелости, не сознавал значения своих поступков; уголовное право принимает во внимание не только внешнее поведение преступника, но и степень злой воли, обусловливавшей это поведение.

Поэтому, разумеется, нельзя согласиться с утверждением, будто психическое настроение безразлично для права. Различие между правом и нравственностью выражается вовсе не в том, что право "не принимает во внимание внутреннего настроения", а в том, что внутренне настроение, мотивы, вызывающие те или другие действия, не составляют содержания права. Содержание права всегда сводится к той или другой определенной сфере внешней свободы: очевидно, что чужое настроение, поскольку оно не проявляется в каких-либо внешних действиях, не входит в сферу моих прав: тот, кто только пожелал моей смерти или моего кошелька, еще не является нарушителем моего права на жизнь или моей собственности; содержание этих прав не простирается на чужие пожелания или побуждения: оно сводится к тому, чтобы мои ближние своими действиями не нарушали моей свободы жить и пользоваться принадлежащими мне благами.

Словом, область побуждений, психическое настроение принимается во внимание правом не в качестве содержания тех или другим правомочий или правовых норм, а только в качестве источника тех или других действий, направленных к осуществлению или нарушению права. До тех пор, пока наши помыслы и намерения не выразились в каких-либо осязательных внешних действиях, праву до них нет дела: человек, только замысливший преступление, но ничего не сделавший для осуществления своего замысла, осуждается нравственностью, но он вовсе не является нарушителем права; вот почему так называемый голый умысел не карается правом уголовным: оно принимает во внимание злое намерение только, поскольку оно выразилось в злых деяниях.

Основное различие между правом и нравственностью, согласно всему сказанному в предшествовавшем изложении, может быть выражено таким образом: содержанием права является исключительно внешняя свобода лица. Содержанием нравственности является добро, или благо, причем требования добра могут касаться как сферы внутренних, так и внешних проявлений нашей свободы, как действий лица, так и его настроения. В область права входят все вообще требования, касающиеся внешней свободы лица, все те правила или нормы, которые ее предоставляют и ограничивают, независимо оттого, нравственны или безнравственны эти нормы, служат или не служат они целям добра. В область нравственности входят все вообще правила или нормы предписывающие осуществлять добро, независимо оттого, имеют или не имеют эти предписания правовое значение, касаются ли они внешней сферы действий или только внутренней сферы настроения лица. С одной стороны, нравственные предписания объемлют в себе часть нравственности; но вместе с тем существует множество таких нравственных требований, которые не имеют правового значения, и много таких правовых норм, которые или вовсе не имеют нравственного содержания или же даже прямо безнравственны. Нравственность и право в их взаимных отношениях могут быть сравнены с двумя пересекающимися окружностями: у них есть, с одной стороны, общая сфера - сфера пересечения, в которой предписания их совпадают, и вместе с тем две отдельные области, в коих их требования частью не сходятся между собою, частью даже прямо противоречат друг другу[1].

31. Основным началом правильного суда является его гласность. Публичное отправление правосудия — с присутствием в зале судебных заседаний публики, с допущением о них газетных отчетов — содействует ознакомлению общества с формами и способами разрешения процессов, внедряет в сознание слушателей начала права и тем воспитывает правосознание, наконец, вселяет в граждан уверенность, что правда торжествует в государственном суде, а неправда уличается и терпит кару. Однако для того, чтобы гласность правосудия могла открывать свои воспитательныедействия, надобно сделать судоговорение по возможности «популярным», общедоступным. Еели бы юстиция, отдалившись от народного понимания, стала изрекать решения, ни для кого не вразумительные, «говорить загадками», то польза от такой гласности свелась бы к нулю. Вот почему недостаточно провозгласить в назидание публики решение, надо, кроме того, привести основания, «мотивы». Лишь тогда слушатели узнают не только то, как разрешено дело, но и то, почему оно так разрешено. И следует осудить, как идущий против благотворных последствий гласности, наш судебный обычай — выносить из совещательной комнаты резолюцию без всякой мотивировки. В деле сколько-нибудь сложном, .где каждый из тяжущихся приводил в свою пользу солидные доводы, быть может, сумел убедить часть публики, резолюция суда, не снабженная доказательствами своей правильности, бессильна послужить светочем права в темной области смутного правосознания присутствующих граждан, а среди той их половины, которая примкнула к доводам неправой стороны, напротив, будет равнозначащей с решением прямо неправосудным. Суду нужно было разубедить предубежденную публику, а он, даже не попытавшись сделать это, ограничился провозглашением решения, непонятного ни для кого, кроме самих судей. И неудивительно, если слушатели отнесутся к резолюции суда отрицательно, удостоверясь не в том, что в стране царит правда и справедливость, а в явлении прямо противоположном.

Кроме того, гласность судопроизводства побуждает и самих судей, и поверенных тяжущихся, относиться к своим обязанностям тщательно и добросовестно, ибо выполдение дела совершается под контролем общественного мнения. «Дайте мне,—говорил Мирабо,—какого хотите судью — пристрастного, корыстолюбивого, даже моего врага, лишь бы только он действовал в виду публики». «Горой стою за гласность суда,— пишет сенатор Боровиковский.—Мало того: не сочувствую обычаю (чуть ли не всесветному) решать дела, не выходя из совещательной комнаты, если нет ни сторон, ни публики Позволю себе такое сравнение: в церкви молящихся нет, а служба совершается сполна, согласно церковным уставам. Трудно поставить точную разницу между «опущением пустых формальностей» и «халатностью».

Наконец гласность, вынося на свет Божий все обстоятельства дела, способствует полному торжеству правой стороны и посрамлению виновной. Правда, ложно обвиняемая, имеет возможность доказать свою невиность на глазах у всех, желающих ее слушать, а неправда терпит позор и обличение в присутствии публики. При негласном суде, когда самозащита привлеченного к делу ни для кого, кроме судей, неведома, невиновный никогда не будет вполне оправдан.

Однако бывают случаи, где гласность судебного исследования может быть неприятна для самих же тяжущихся или порождать соблазн среди публики. Напр., разоблачаются подробности, касающиеся интимных отношений между лицами разного пола. «Если, по особому свойству дела, публичность заседания может быть предосудительна для религии, общественного порядка или нравственности», говорит закон (ст. 325 уст. гр. суд.), или «когда обе стороны будут о сем просить и суд признает просьбу их заслуживающей уважения» (ст. 326), тогда суд может постановить о слушании дела при закрытых дверях. Судебные заседания по делам о содержании внебрачных детей также происходят при закрытых дверях (ст. 325¹ уст.).

II.В силу начала «состязательности» (см. статью: «Доказывание») стороны убеждают суд в правоте каждая своего дела, представляя доказательства, ссылаясь на факты и приводя юридические рассуждения. Но, спрашивается, в какой же форме знакомится суд с этими данными до делу? Предлагают ли тяжущиеся весь этот так называемый «процессуальный материал» в письменном виде или устно? Ибо каждый из этих способов имеет свои преимущества и недостатки. Устность, предполагающая присутствие на суде тяжущихся или их поверенных, дает в руки суда легкую возможность задавать сторонам вопросы, чтобы добиться или признания факта, что делает доказательства в его пользу излишними и сокращает или упрощает разбирательство дела, или его разъяснения и освещения, или, наконец, отрицания, снабжающего суд правом приступить к поверке доказыванийпротивника. Словесный порядок разбора, с обменом возражений между тяжущимися сторонами, создает пред глазами суда спор — этот лучший способ для уяснения и усвоения судьями всех данных по делу, как это признано всеми процессуальными законодательствами. Притом спор и состязание протекает в его наиболее удобоусвояемой для суда постановке: спор устный, представляющий вниманию всю картину дела в красочности живого, горячего слова, исчерпывающий все вопросы во время прений, ибо всех должны будут, влекомые личным интересом, коснуться противники в целях нападения или защиты. Если же суд вмешается в эту словесную борьбу, руководя прениями и их направляя, не дозволяя им отклониться всторону от главного предмета спора, умеряя излишний пыл спорящих и пресекая вольные или невольные злоупотребления, задавая наводящие и разъясняющие вопросы, то все выгодные стороны состязания будуть использованы правосудием в еще болышей степени.

В свою очередь, и письменное начало имеет свои высоко полезные стороны: прежде всего для того, чтобы подготовить правильный спор. Чтобы спорить во всеоружии фактов, доказательств и юридической логики, надо заранее ознакомиться с требованиями противника, обстоятельствами, которые он приводит, и ссылками на закон, которыми он пользуется. Для этих целей процесс заставляет тяжущихся обменяться предварительно так называемыми «состязательными бумагами», из которых первой со стороны истца и является исковое прошение. А так как эти бумаги (по нашему уставу их полагается не более двух от каждого тяжущегося) обязательно проходят через руки суда, то своевременное ознакомление с ними позволяет подготовиться к спору судье, чтобы руководить прениями с толком и задавать вопросы, действительно способствующие выяснению истины. Это же изучение бумаг даст члену-докладчику (в коллегиальном суде) возможность сделать перед заседанием доклад, чтобы выяснить сущность предстоящих прений остальным судьям и, может быть, даже самим тяжущимся. Кроме того, письменная форма наиболее содействует закреплению процессуального материала: требований истца в прошении, апеллятора и кассатора в жалобе; рассуждений суда в постановленном решении и т. д. Если бы все сохранялось только в памяти лиц — судей и тяжущихся,— то был бы возможен спор о содержании этих важнейших процессуальных моментов: бумага предотвращает всякое здесь сомнение. Кроме того, в известные акты суда — в протокол — заносится вкратце все, что было сказано и сделано при разборе и для разбора дела как тяжущимися, так и судом: речи сторон, допрос свидетелей, весь последовательный ход судебной процедуры. Если бы стороны находили в действиях судей ошибки, отступления от законного порядка и т. д., то могли бы опираться на факты, занесенные в протокол, и не зависеть всякий раз от воспоминаний или забывчивости судей, на которых подаются ими жалобы.

Процессуальные законодательства, предпочитающие письменность устности, требуют, чтобы весь процессуальный материал был исчерпан до слушания тяжбы в состязательных бумагах (например, французский процесс); доклад судьи суммирует, сводит в одно целое сущность спора, и тяжущиеся только поясняют и развивают письменный материал. Законодательства, насаждающие устный процесс, позволяют делать новые ссылки на доказателства и факты во время прений, давая право противнику, которого новый довод захватил врасплох, требовать только отсрочки заседания. Значение судебного доклада умаляется, т.к. черпая материал из состязательных бумаг, он мог и не получить в них всех сведений по делу. Отсюда же вырастает значение протокола, который в виду возможного буссилия состязательных бумаг и доклада обязан неукоснительно занести на свои страницы все существенные ссылки и доводы сторон.

Какую систему принял в этом отнощении нащ устав гражданского судопроизводства, это собственно сказать трудно. Несмотря на строгие, казалось бы, предписания ст. 314-315, заставляющие ответчика сообщить все свои возражения, факты и доказательства в первой же бумаге, Сенат разъяснил, что обмен состязательными бумагами есть право, а не обязанность сторон, ст. 331 допускает приведение новых обстоятельств или доказательств, не указанных в тех бумагах, ст. 339 обязывает суд основывать решение и на том материале, который выяснился при изустном состязании. Поэтому, все представлено фактически на благоусмотрение самих тяжущихся: захотят они – обменяются подробными состязательными бумагами, дадут богатый материал мудебному докладу, - тогда словесные прения отойдут на второй план, даже больше: стороны могут и совсем не явиться к разбору дела, прося суд решить его в их отсутствие – и получится чисто письменный процесс. Наоборот, они в праве вовсе избежать письменной подготовки дела, уклонившись от обмена бумагами; кроме иска в деле ничего не окажется, доклад сведется почти к нулю; зато на словесных прениях, к руководству которыми явится совершенно неподготовленным суд, стороны разовьют све свои доводы, изложат впервые обтоятельства и приведут доказательства – и вот создастся чисто словесная процедура, закрепленная только в протоколе, значение котрого станет прямо выдающимся по этой причине.

Однако наше позднейшее законодательство ввело процессы с преобладанием письменного начала, если не в смысле совершенного недопущения устности, то в смысле допустимости исключиельно письменных доказательств. Это сделано было в видах ускорения суда по тем делам, которые по свойству имеющихся в них доказательств со стороны истца представляются почти бесспорными»: до такой степени были бы безнадежны возражения ответчика. В сущности, последнему не о чем спорить, и если он, тем не менее, не удовлетворяет истца, то либо по небрежности к чужому интересу, либо по неимению средств, либо, наконец, по недобросовестности. Но во всех трех случаях у ответчика нет данных для защиты, и правосудию собственно нет смысла его выслушивать: требуется, как можно скорее, постановить решение о прсеуждении иска, чтобы побудить нерадивого или недобросовестного ответчика подчиниться праву. Если же правосудие открыло бы полную возможность для ответчика возражать и спорить, то эта возможность не принесла. бы существенной пользы для добросовестного тяжущегося, — зато вооружила бы средствами затянуть процесс злонамеренного ответчика, который воспользуется ими, чтобы выиграть время для сокрытия своего имущества, и, доведя до конца долговременную тяжбу, истец не найдет у своего противника материальных средств, на которые можно было бы обратить взыскание.

Процессуальные законодательства знают два способа ускорить суд по бесспорным, делам: или, во-первых, ограничить круг допустимых доказательств одними письменными актами, исключив свидетелей, или, во-вторых, даже не вызывать к суду ответчика, разрешив дело только на основании доказательств истца. Средств обжалования (апелляции, кассации и пр.) в обоих случаях не существует. Однако, если у ответчика, в том или другом случае нашлись бы (по исключению) доводы против истцовых данных, то ему предоставляется право начать обычный процесс (не ускоренный): или прося суд об обращении дела к общему порядку производства, или подав для этого новый иск к прежнему истцу. Наше процессуальное законодательство содержит правила об ускоренном суде, различные для земских начальников и городских судей и для остальных судебных мест. Ускоренный суд уездного члена окружного суда, мирового судьи и окружного суда (в последнем случае судит один из членов по выбору коллегии) называется «упрощенным порядком»; этим способом (при выборе его истцом) разрешаются дела о платеже определенной денежной суммы по векселям, закладным, заемным письмам и вообще письменным обязательствам, а также о сдаче, за истечением договорного срока, состоящего в найме имущества. Сокращаются сроки на вызов к суду ответчика и другие процессуальные действия, не приемлются никакие другие доказательства, кроме письменных, нет ни отзыва на заочное решение, ни апелляции и кассации, но проигравшая дело сторона имеет право в течение одного месяца со дня обявления решения просить об обращении дела к производству в общем порядке. Кроме того, отсутствовавший при разборе дела ответчик имеет право в годичный срок предъявить к выигравшему дело противнику иск о своем освобождении от ответственности по присужденному требованию или обратном взыскании уплаченной суммы.

Ускоренный процесс у земских начальников и городских судей (так называемое «понудительное исполнение по актам») представляется еще более суровым по отношению к должнику: не вызывается ответчик; судья решает дело на основании представленного истцом письменного акта, удостоверяющего договор, а недовольный присуждением ответчик, лишенный апелляции, может в 6-месячный срок предъявить иск к взыскателю, опровергая требования последнего. «Понудительному исполнению» подлежат приблизительно те же акты, что и «упрощенному судопроизводству», только документ должен быть непременно нотариальным.

32. Нравственные начала уголовного судопроизводства.
Нравственные находят выражение в его принципах. Правовые принципы имеют нравствен-ную основу. В ней выражаются определенные нравственные требования, этические нормы, дей-ствующие в обществе.
Судебная этика – это наука о применении общих норм нравственности в специфических ус-ловиях деятельности судей, прокуроров, адвокатов, об осуществлении нравственных принципов и требований в расследовании, рассмотрении и разрешений уголовных и гражданских дел.
Нравственные принципы уголовного процесса:
1. Принцип гуманизма означает уважение к человеку, чуткое и внимательное отношение к нему;
2. Принцип объективности – требование поступать по совести, которое подсказывает образ дей-ствия в уголовном процессе;
3. Принцип справедливости – необходимость неустрашимо, честно и бескорыстно служить зако-ну, правде и истине;
4. Принцип идейности означает преданность своему делу, профессиональному долгу, что обязы-вает юристов постоянно и неуклонно обеспечивать строгое соблюдение и правильное приме-нение законов, выполнение задач уголовного процесса, принятие законных, обоснованных ре-шений и избрание законных, обоснованных позиций по делу.

33. Объективной основой специфики морали и этики юриста являются особенности его профессиональной деятельности Юристы относятся к представителям власти, должностных лиц, осуществляющих соответствующие полномочия Они имеют особые полномочия по защите интересов государства, общества и граждан от различных посягательств Все это требует от них большой ответственности Закон нередко прямо определяет государственный характер