Из Воспоминаний О. Ф. Берггольц об исполнении 7-й (Ленинградской) симфонии Д. Д. Шостаковича

Берггольц Ольга Федоровна (1910-1975) — советская поэтесса. Годы войны провела в Ленинграде. Выступала по радио, печаталась в газетах. Автор эпитафии на Пискаревском кладбище в Ленинграде.

Первое исполнение 7-й симфонии Д. Д. Шостаковича состоялось в Куйбышеве 5 марта 1942 г., в Ленинграде — 9 августа 1942 г.

Вопросы и задачи к документу № 72:

4. На основе документа охарактеризуйте обстановку сложившуюся в Ленинграде в дни блокады.

5. Какую роль в защите и в жизни города играла интеллигенция?

6. Почему, на ваш взгляд, исполнению 7-й симфонии ленинградцы придавали столь большое значение? Приведите другие известные вам примеры, когда искусство помогало преодолевать невзгоды военного времени.

7. Как вы понимаете последнюю фразу документа?

Нигде не значило радио так много, как в нашем городе во время войны. <...>

Прежде всего по радио узнавали ленинградцы, что делается на фронтах России, — газеты с Большой Земли уже с трудом доходили до нас, — только по радио узнавала Россия, что делается в Ленинграде. Она должна была знать о нем правду. Ведь немецкое командование громогласно назначило сроки торжественного парада на Дворцовой площади и офицерского банкета в «Астории». У них ведь, как известно, даже билеты на этот банкет были приготовлены. <...> А Шостакович негромко говорил (по ленинградскому радио) в это время: «...Советские музыканты, дорогие мои и многочисленные соратники по оружию, мои друзья! Помните, что нашему искусству грозит великая опасность. Будем же защищать нашу музыку будем же честно и самоотверженно работать...»

О, они работали на оборону — музыканты единственного оставшегося в Ленинграде оркестра — оркестра радиокомитета. <...> А кроме того, почти все оркестранты несли службу ПВО и работали на оборонительных сооружениях. Скрипач А. Прессер был командиром пожарного звена радиокомитета; самую первую зажигательную бомбу, упавшую на крышу здания, потушил концертмейстер группы альтов артист И. Ясинявский; артисты Е. Шах и А. Сафонов рыли рвы и траншеи вокруг города, как раз в тот день, когда выступал Шостакович... Им и в голову не приходило, что когда-нибудь они будут играть ту симфонию, о которой говорил композитор.

<...> Наши оркестранты почти не играли зимой — не хватало сил, не хватало дыхания, особенно духовым — «диафрагме не на что было опереться». Оркестр таял. Некоторые ушли в армию, другие умерли от голода. Трудно забыть мне серые, зимние рассветы, когда совершенно уже свинцово отекший Яша Бабушкин диктовал машинистке очередное донесение о состоянии оркестра.

— Первая скрипка умирает, барабан умер по дороге на работу, валторна при смерти, — отчужденным, внутреннее отчаянным голосом диктовал он.

И все же те, кто оставался, — главным образом на казарменном положении при радиокомитете, — помимо службы ПВО, не оставляли и своей основной работы. Самоотверженно работал, репетировал с ними в обледеневших студиях какие-то наиболее доступные им по физическим силам произведения Карл Ильич Элиасберг. А когда пришла весть об исполнении Седьмой — «Ленинградской симфонии», а затем самолет доставил в радиокомитет ее партитуру, почти несбыточным желанием загорелся оркестр — исполнить ее здесь, на ее родине, в осажденном, полуумирающем, но не сдававшемся и не сдающемся городе! Но с первого же взгляда на партитуру Элиасберг понял, что это практически невозможно: гениальная, могучая партитура требовала удвоенного оркестра, — почти сто человек, а в радиокомитете осталось к весне всего пятнадцать живых музыкантов.

На помощь пришел городской комитет партии: во-первых, он выделил оркестрантам дополнительную ежедневную кашу без выреза, — кажется, к тому времени это составляло уже целых сорок граммов крупы или соевых бобов. По Ленинграду был через радио объявлен призыв ко всем музыкантам, находящимся в городе, — явиться в радиокомитет для работы в оркестре. Музыканты не могли не откликнуться на этот призыв. <...>

И все-таки музыкантов не хватало. Тогда Политуправление фронта и Пубалт отдали распоряжение прикомандировать к сводному городскому оркестру лучших музыкантов из армейских и флотских оркестров!

И вот 9 августа 1942 года после долгого запустения ярко, празднично озарился белоколонный зал Филармонии и до отказа наполнился ленинградцами.

На сцену вышли музыканты. Огромная эстрада Филармонии была тесно заполнена — за пультами сидел сводный городской оркестр. <...>

За дирижерский пульт встал Карл Ильич Элиасберг, — он был во фраке, в самом настоящем фраке, как и полагается дирижеру, и фрак висел на нем, как на вешалке, — так исхудал он за зиму... Мгновение полной тишины, и вот — началась музыка. И мы с первых тактов узнали в ней себя и весь свой путь, всю уже тогда легендарную эпопею Ленинграда: и наступающую на нас страшную беспощадную враждебную силу, и наше вызывающее сопротивление ей, и нашу скорбь, и мечту о светлом мире, и нашу несомненную грядущую победу. И мы, не плакавшие над погибающими близкими людьми зимой, сейчас не могли и не хотели сдерживать отрадных, беззвучных, горючих слез, и мы не стыдились их...

Документ № 73