Сближение тимура с фараджем
Наконец семнадцатого марта 1401 года закончились недели ужаса. Тимур со своим войском отправился на север. Художники и ремесленники, тюркские, абиссинские и индийские рабы и многие жители Дамаска были угнаны. Когда проходили через Алеппо, довершили там дело разрушения; здания крепости сровняли с землей, город сожгли109. После этого Тимур отправил часть своих войск на войну против Грузии, которая окончилась осенью 1401 года заключением мира, жесткого для проигравших110. Сам он провел лето того года в военных операциях в северном Двуречье. Сначала он окружил Мардин, но смог завоевать и уничтожить только город, не крепость; она находилась на скальном массиве, таком мощном, что укрепление нельзя было разрушить минированием. Тимур снова отступил ни с чем и выступил против Багдада. Ему очень не понравилось, что Ахмад Увайс начал восстанавливать свою власть, и, кроме того, вступил в связь с султаном Баязидом. Некоторые сложности чагатаидов в Анатолии Тимур относил на счет интриг Джелаирида, который вместе с туркменом Кара Юсуфом уговорил Османов на войну против Эрзинджана.
Ахмад доверил свою столицу одному из своих эмиров, как только узнал о приближении тимуридских соединений, и отступил на юг, видимо, в район Хиллы, где стояло его войско111. После длительной осады Багдада войска Тимура девятого июля 1401 года приступили к штурму и преодолели укрепления. Население, рассыпавшееся из-за сильного притеснения во все стороны, нашло путь к бегству закрытым; вся окрестность была оцеплена врагами; и началась резня, которая даже по тимуридским источникам достигла необычайных размеров. «И относительно мужчин и женщин, стариков и молодых, которые остались в городе, был издан приказ — всех убить. Так это случилось, и восьмидесятилетним стариком и восьмилетним мальчиком, всеми ими торговали на базаре гнева по одной и той лее цене — ураган пренебрежения властителя начал бушевать и погрузил корабль жизни в пучину гибели — буря гнева швыряла благо их существования на берег утраты». Лишь немногие, среди них прежде всего ученые и дервиши, избежали смерти, и после резни город был превращен в развалины112.
Эти бесчисленные убийства и разрушения, видимо, должны были раз и навсегда лишить Джелаирида возможности помешать порядку, за восстановлением которого нерешительно гонялся Тимур. Едва успев уничтожить Багдад, он поспешил в Азербайджан. Еще на пути туда он собрал саидов, нотаблей и ученых Ирана вокруг себя и заполнил время беседами по вопросам веры и права точно так же, как он это часто делал в Алеппо и Дамаске, а также раньше. Во время броска на север он носился с мыслью снова продвинуться в Кипчакские степи, но потом удовлетворился войной с Грузией. Кроме того, он послал войска в Эрзерун; активность Баязида внушала ему опасения. Еще в зимнем лагере в Карабахе, в который он вошел с большей частью своих войск в начале ноября, он узнал, что Ахмад Увайс летом бежал к Баязиду; тот ему посоветовал привлечь на юге Багдада новые силы, чтобы таким образом расколоть войско Тимура, который, как свидетельствуют слухи, планировал наступление на Анатолию. И действительно, Ахмад снова в своей совершенно разграбленной столице устроил резиденцию. Поэтому еще зимой Тимур двинул войска на юг, но они надолго задержались в заснеженной горной стране Курдистан, ведя малые бои. Когда они наконец прибыли в Багдад, Ахмад снова бежал в Хиллу113.
Без сомнения, Тимур за эти месяцы увидел в Ба-язиде своего самого главного врага. В отношениях между чагатаидами и мамлюками, напротив, ослабла напряженность, после того как Фарадж и многие из его эмиров поспешили обратно в Египет. Еще в то время как Тимур мучил население Дамаска, послал он одного доверенного в Каир, чтобы снова потребовать освобождение Атламиса. На этот раз его посол был принят со всем уважением; ему пообещали выполнить просьбу, правда, не проявили слишком большой спешки. Только в конце 1402 года, после победы Тимура над Баязидом, соблаговолили отпустить Атламиса, после того как Тимур еще раз энергично напомнил египтянам об их обещании. В июле 1403 года послы, которые сопровождали Атламиса к Тимуру, вернулись домой с многочисленными ценными подарками для Фараджа, среди них боевой слон, две пантеры и два сокола для охоты, но прежде всего с почетной одеждой султана; это, как полагает современный наблюдатель, должно быть, означает, что мамлюкский правитель в Египте и Сирии является теперь только наместником чагатаидов. Этот наблюдатель только предполагал, а в окружении Тимура были убеждены, что Фарадж покорился, согласился ежегодно выплачивать дань и наносить на монеты мамлюков имя «господина счастливых обстоятельств». Шами сообщает, что Тимур, после того как египетские посланники объяснили все таким образом, стал относиться к султану Фараджу «как к сыну»114 — как когда-то к принцу Тохтамышу!
ВСТРЕЧА С ТИМУРОМ
Несчастный Бурхан-ад-дин Муфлих ревностно исполнял все желания Тимура, которого интересовали не только трофеи для финансирования новых военных походов. Самарканд, столица его империи, должен был стать столицей всех искусств и наук. Он хотел общаться с самыми знаменитыми учеными того времени и перевести их, если это было возможно, во всемирный центр, который он готовился основать. Он услышал, что прославленный маликитский ученый-правовед и историограф Ибн Хальдун скрывается в Дамаске, куда он прибыл в свите султана Фа-раджа. Ибн Муфлиху было поручено доставить Ибн Хальдуна.
В угнетенном состоянии из-за неизвестности, что могло ждать его у Тимура, появился Ибн Хальдун на рассвете у городских ворот; там несколько кади ожидали момента, когда будет открыто движение. Для встречи Ибн Хальдуна сюда прибыл посланник Тимура; чтобы избежать ненужной волокиты, Ибн Хальдуна спустили на канате со стены. Его вежливо поприветствовали и проводили в палатку, разбитую совсем рядом с палаткой Тимура. Вскоре Тимур велел позвать ученого. Позже Ибн Хальдун в своих воспоминаниях описал встречу с Чагатаидом. «Я вошел в его палатку для аудиенции; он лежал на подушках, опираясь на локти. Ему подавали блюда с кушаниями, и он указывал на толпы монголов, которые сидели группами перед палаткой. Войдя, я начал свою речь к нему с «салам» и выразил свою преданность жестами. Тогда он поднял свою голову и вытянул руку навстречу мне, так что я смог ее поцеловать. Потом он велел мне сесть, и я сел там, где я как раз стоял. Из круга его доверенных он вызвал хорезмийского ханафитского ученого-правоведа Абу аль-Джаббар ан-Нумана, который был у нас переводчиком».
Тимур сначала осведомился, почему Ибн Хальдун покинул свою родину и как принял его Баркук. Ибн Хальдун доложил обо всем, также о своем назначении на пост маликитского судьи Каира. После этого заговорили о географии Северной Африки, рассказы Ибн Хальдуна не удовлетворили Тимура; он призвал своего гостя составить описание тех стран со всеми подробностями, что и было сделано в последующие дни. В конце беседы были предложены кушанья, Ибн Хальдун ел их и хвалил, что Тимур «очень хорошо воспринял. Потом я снова сел, и мы молчали. Но меня охватил страх, я все же, должно быть, думал о том, что случилось с шафиитским верховным судьей Садр аль-дин аль Мунави115. Преследующие египетское войско схватили его под Шакха-бом116 и посадили в тюрьму, чтобы выжать выкуп... Поэтому я обдумывал слова, которые хотел ему сказать, чтобы польстить ему восхвалением его персоны и его господства, так как я слышал раньше в Магрибе много предсказаний о гибельных событиях, связанных с его появлением. Астрологи, которые занимались союзами обеих внешних планет (Юпитера и Сатурна), наблюдали союз в десятом знаке гороскопа117 , который относится к знакам, подчиняющимся стихии воздуха, еще в 66 году (VIII века по мусульманскому летосчислению)118. Однажды днем 761 года я встретил в караван-мечети в Фесе Абу Али Бади-са, проповедника из Константина, который разбирался в той науке. Я спросил об ожидаемом соединении и его последствиях. Он ответил: «Оно указывает на ужасного возмутителя на северо-востоке, который происходит из народа кочевников-скотоводов, живущего в палатках. Этот народ будет покорять империи, свергать династии, завладеет большей частью мира». Я продолжал спрашивать: «Когда появится тот возмутитель?» — «В году 84-м распространится о нем весть». То же самое написал мне еврей Ибн Зарзар, врач и астролог короля франков, сына119 Альфонса. И мой учитель, великий знаток рациональных наук, Мухаммед Ибрахим аль-Абили120 — да хранит его Бог! — сказал мне, когда я обратился к нему: «Его появление близко! Если ты останешься жив, то его, конечно, увидишь».
«От магрибских суфиев мы часто слышали, что они ожидали этого события и полагали, что ему будет предшествовать Фатими, о чем говорят шииты, ссылаясь в своих предсказаниях на изречения Пророка121. Знаток магрибских святых... рассказал мне, что их учитель однажды сказал им сразу после утренней молитвы: «В этот день родится Фатими, последний властитель!» И это было в сороковые годы восьмого века. Из-за всех этих намеков я ожидал его в своих мыслях. В страхе я пришел к мысли заговорить с Тимуром о подобных вещах; может, я ему понравлюсь, и он поэтому будет питать ко мне доверие. Поэтому я обратился к нему со следующими словами: «Пусть Бог всегда будет помогать тебе! Уже тридцать или сорок лет мне хочется тебя встретить». В ответ на это переводчик Абд аль-Джаббар спросил меня: «По какой причине?» — «По двум причинам, — сказал я. — Во-первых, потому что ты султан мира, король мира земного. Я не думаю, что со времен Адама до сегодняшних дней среди творений появлялся властитель, равный тебе. Я не имею обыкновения болтать наобум, более того, я ученый! Я объясню тебе: власть короля происходит только из общности крови; чем больше эта общность количеством, тем могущественнее королевство. Теперь ученые с давних пор единодушны в том, что самых многочисленных народов человечества два — арабы и тюрки. Вы очень хорошо знаете, какая могущественная королевская власть была у арабов, когда они, объединившись верой, сплотились вокруг своего Пророка. И то, что тюрки довели правителей персов до страшного бедственного положения, и Афрасьяб, тюркский король, вырвал Хорасан из их рук, свидетельствует о том, какая высокая доля выпала тюркам в королевском правлении. Ни один из королей земли не смог когда-либо полагаться на такое сильное чувство коллективизма, ни шах Сасанидов, ни император (Византии), ни Александр или Навуходоносор... Что они все по сравнению с тюрками? Это ясное доказательство моего утверждения о королевском господстве. Вторая причина, которая поддерживала во мне желание встретить его, были предсказания магрибских астрологов и святых». И я упомянул то, что только что здесь рассказал122».
Тимур велел Ибн Хальдуну дать разъяснение по Навуходоносору; тот считался тогда персидским полководцем, а не государем; значит, его положение было сравнимо с тем, которое было у Тимура по отношению к чагатайскому марионеточному хану. На это обстоятельство указал сам Тимур. Как раз в этот момент до него дошла весть, что городские ворота Дамаска открылись; пришли судьи, чтобы подчиниться и получить прощение из рук завоевателя. Тимур, который не мог идти из-за увечья в колене, без промедления сел на лошадь и поскакал к городу в гудящем барабанном шуме. Ибн Хальдун вскоре после этого стал свидетелем беседы с судьями, во время которой речь шла и о мерах, при помощи которых можно подготовить штурм крепости. В дни, когда бушевала битва за форт, Ибн Хальдун составил в лагере Тимура затребованное донесение о географии Магриба123.
Кроме того, Ибн Хальдун раздобыл несколько подарков, которые он вскоре поднес Тимуру; великолепный экземпляр Корана, ковер для молитвы, отрывок из очень популярных хвалебных стихов Пророку, автором которых был аль-Бузири (ум. 1293), четыре шкатулки с египетским узором. Тимур все благосклонно принял, даже откликнулся на просьбы Ибн Халь-дуна выписать всем арестованным чтецам Корана, авторам диванов и так далее, которые, должно быть, будут сопровождать чагатаидов в далекий Самарканд, документ, который гарантировал бы им безопасность души и тела. Когда наконец пришел день отхода чага-таевидов, Ибн Хальдун смог отправиться в путешествие в Каир, на свою вторую родину. Он отправился в путь к побережью Средиземного моря, так как надеялся, что в Сафаде найдет корабль, который отправится в Египет. Еще до того, как он добрался до портового города, у него и его попутчиков бедуины отобрали все имущество, далее одежду. Голые, пробивались они в Сафад. Через несколько дней османский парусник приплыл в порт. До Газы путешествовали на корабле. Оттуда Ибн Хальдун продолжил обратный путь по суше124.
ЯВНОЕ И СОКРОВЕННОЕ
Обращение Ибн Хальдуна к Тимуру, в котором он в сжатой форме связал свою теорию о ходе истории с предсказаниями астрологов, читается как скрытое отмежевание веры от какого-либо влияния сверхъестественных сил на события в этом мире; только чтобы получить благосклонность Тимура и чтобы не быть угнанным в далекий Самарканд, он упомянул спекуляции магрибских суфиев с появлением Фатими. И мышление Ибн Хальдуна понималось до сих пор как относящееся к совсем земным силам — из динамики чувства солидарности общностей, которые понимаются как родственные по крови, он объясняет восхождение династий; неизбежный развал этого чувства солидарности в ходе совершенствования обычаев, которое начинается сразу после захвата власти, ослабляет боевую силу и оканчивается свержением пережившей саму себя династии. Общности с неизрасходованным чувством солидарности занимают свое место, игра начинается сначала125. Трудность в этой действительно простой теории представляла роль, которую играли религиозные пожертвования, основание ислама Мухаммедом в этом процессе становления и уничтожения господства. Ибн Хальдун помогал себе дальше представлением, что через овладение проявленной верой чувство солидарности, влияющее самопроизвольно и до сих пор неожиданное, даже вредя общности, очищается до силы внутреннего руководства, осознанного индивидуумом в своей истине, и единственному членуобщности дается возможность подчиниться руководству внешнего мира, связанному с религиозными нормами, при отказе от всех поисков собственного «я». Другими словами, коллектив с узаконенным исламским господством может избежать распада126.
Учение Ибн Хальдуна о ходе истории и его обоснованности охватывает не только социологическую и религиозную сферу, но и космологическую. Он признается в сообщении о беседе с Тимуром, как сильно его будоражат намеки сведущих в астрономии суфиев и как он сам трудится над дальнейшим разъяснением этой тайны. То, что он превозносил Тимура как того самого предсказанного, могло быть вынужденной лестью — но, напротив, нелицемерным является убеждение, что за всеми земными событиями, беспорядочность которых можно уже немного разгладить учением о влиянии чувства солидарности, царит космический порядок; он, правда, не каждому непосредственно виден, суть его, однако, может быть считана людьми, сведущими в разнообразных знаках.
Именно скотоводы-кочевники содействовали тому внушающему ужас возмутителю в том, чтобы он господствовал над миром, услышал однажды в Фесе Ибн Хальдун от Абу Али Бадиса. Кочевой образ жизни скрывал те силы, влияние которых он пытался обосновать в теории во «Ввведении» в историческую науку, написанном в 1377 году, значит, около шестнадцати лет после беседы в караван-мечети. Между обеими датами лежат годы политической и дипломатической деятельности и эффективных исследований исламской истории; свой большой исторический труд он завершил вчерне127. Его теория, следовательно, результат очень долгого духовного процесса, в котором он учился понимать эпохальные события как результат совпадения нескольких, смотря по обстоятельствам, только для себя исследованных компонентов. Грубой силы варварской клановой солидарности недостаточно, чтобы вызвать свержение данных условий господства; они, скорее, достигли определенного уровня закостенелости. Восторг, который может вызвать религиозное послание в общностях, объединенных клановой солидарностью, — еще один фактор, который нужно учитывать. Как силы, освобожденные чувством солидарности, имеют историческое значение длительное время только в соединении с представлениями о порядке, обоснованными с точки зрения религии, так и набожный энтузиазм без совместных действий с теми силами может привести только к мимолетным результатам128. Так представляется сторона истории, непосредственно доступная чувственному восприятию и разуму.
За этим скрывается действительность, которая иногда стихийно открывается святому, духовидцу, но которая может быть раскрыта и при помощи магических манипуляций. Ибн Хальдун ни в коем случае не отрицает наличие такой действительности. Что он отрицает, так это утверждение современного суфизма дервишей, что можно стать ясновидящим, не соблюдая законов шариата. Это самомнение, а не ясновидение само по себе и космологический порядок, скрытый под поверхностью явлений, доступных чувствам, отвергает он в своих сочинениях, направленных против суфизма дервишей. И во «Введении» Ибн Хальдун пишет, что в суфизме с некоторого времени принято разбирать учение о единственности бытия и о том, что святым присуща божественная сущность. Так как в Северной Африке ожидаемый человек, который будет олицетворять самое совершенное воплощение божественного, называется именем «Фатими», заимствованным из шиитской эсхатологии, то Ибн Хальдун предполагает сильное влияние сторонников партии Али на тогдашних суфиев129. В тринадцатом и четырнадцатом столетиях были действительно отдельные люди, которые воспользовались ожиданием того спасителя и объявили себя «Фатими», соответственно, и последним правителем. Они все, как замечает Ибн Хальдун, должны были потерпеть неудачу, так как у них не было поддержки сильного солидного общества. К тому же ни при наследниках Фатимы, дочери Пророка, ни при Курейшитах вообще не было заметно чувства солидарности; другие народы теперь одухотворены таким ощущением130. Уже в 1377 году Ибн Хальдун, видимо, имел в виду тюрков, так как он изложил это Тимуру двадцать четыре года спустя. В этой связи следует вспомнить также о распространенном в исламской историографии представлении, что Чингисхан был не только завоевателем, но и законодателем.
Если хочешь понять ход истории, восхождение могущественных династий, нужно связать предсказания будущих событий, возмутителя на северо-востоке, о котором было извещено союзом Юпитера и Сатурна в десятом знаке зодиака, с другими, доступными пониманию данностями; только из обобщения таких компонентов вытекает возможность понимания, которое в этом случае рассматривает также и знаки из области сокровенного. Каким бы путем ни передавалось-представление о событиях космоса, сокрытых от органов чувств — будь то творение Бога или дополнение его существования — это представление содержит неоценимую познавательную ценность. Во «Введении» Ибн Хальдун описывает некоторые методы, которые — наряду с непроизвольными видениями и снами — могут дать человеку такое представление.
Когда Ибн Хальдун написал в 1377 году «Введение», он еще очень сдержанно говорил о быстрых путях сверхъестественного восприятия, как, например, астрология, наблюдения с птичьего полета и другие; допускал, конечно, что у людей есть способности к такой деятельности и что правитель берет их на службу для своих целей. Многочисленные примеры и из исламской истории известны. Тем не менее, шариат запрещает овладевать при помощи названных методов знаниями, которые Бог вообще не разрешает получать людям, помимо некоторых исключительных случаев, в которых создатель сам раскрывает это избранным им. Ибп Хальдун верит, что подобное случается, прежде всего, в снах или это сопутствующее явление святости человека. Сверхъестественные познания, достигнутые преднамеренно при исполнении определенных занятий, могут быть, конечно, ошибочными131. Если же, напротив, сверхъестественное представление выпадает на долю суфиев, собственная цель которых — растворение в едином Боге, то следует говорить об акте божьей милости, о чуде. Примеры, которые Ибн Хальдун здесь приводит, доказывают, что он убежден в истине таких неумышленных представлений. Правда, исламский юрист, который хотел бы судить о таких явлениях в зависимости от верности шариату лиц, с которыми они происходят, ступает на зыбкую почву. Есть суфии, которые в силу того, что они, очевидно, душевнобольные, совершенно не могли бы действовать в духе шариата по закону, и все же они имели бы бесспорно высокий ранг святости. Святость не ограничивалась теми людьми, которые жили строго по шариату132. Невольно признает здесь Ибн Хальдун, как хрупка преграда, которую ученые шариата защищают от суфизма дервишей. Ибн Хальдун во «Введении» делает в одном месте наброски антропологических предпосылок сверхъестественного познания.
Чувственные впечатления человеческой души мешают вступить в связь с областью сокровенного своим, свойственным ей образом. В глубоком сне это, конечно, может случиться, когда на некоторое время сбрасывается завеса материальности, «или с помощью способности, которая находится... только в определенных людях, как, например, в предсказателях, или с помощью лишений для искупления грехов, как это делают суфии»133. Действенность определенных приемов прочтения сокровенного для Ибн Хальдуна, следовательно, вне всяких сомнений, высока. Он описывает вслед за этими высказываниями искусство предсказания с помощью «Заираджи», техники, которая, очевидно, имеет преимущество в том, что она не запрещена шариатом, так как она была разработана Мухаммедом Ахмедом аль-Марракуши, умершим в 1337 году. В 1370 году Ибн Хальдун посвящен в тайны«Заираджи». Вначале он сомневался в этом искусстве, так как не хотел верить преданию, которое связало этот метод с пророком Мухаммедом и, таким образом, объявило его допустимым, сообщает один очевидец. Но затем спросили саму «Заираджу», применяется ли она уже издавна, и выяснилось, что уже Идрис, литературный герой среди пророков доисламского периода, знал ее. Ибн Хальдун был вне себя от радости от этого ответа.
У «Заираджи» речь идет о схеме концентрических кругов, которые подчинены планетным сферам, четырем стихиям, «созданным вещам, спиритуализму и другим видам существования и знаний». Так называемые струны делят схему кругов на двенадцать сегментов, предоставленных знакам зодиака; на каждую струну пишут определенные комбинации букв, которые стоят здесь по их численным значениям. На каждые двенадцать полей заносят по семь наименований наук, например, «геометрия», или другие понятия, как «победа» или «отец и мать». На обратной стороне листа рисуют сетку из двадцати пяти квадратов, которые заполняются буквами и цифрами по установленному образцу. В запутанном методе, который подробно описывает Ибн Хальдун, можно дедуцировать ответы на написанные вопросы134.
Совершенно откровенно Ибн Хальдун не признался в том, что он получил сверхъестественные представления с помощью «Заираджи»; он только признал, что он в этом разобрался135. В его сочинении, направленном против суфизма дервишей, много места уделяется методу высматривания сокровенного, а также методам магического влияния действительности. Очень подробно цитирует он таких авторов, как египтянин аль-Буни (ум. 1251), возможно, самый главный авторитет в этой области в исламское средневековье136; он копирует его космографию, предположения для тогдашних методов познания и влияния, но также упоминает в этой связи и Ибн аль-Фарида, Ибн аль-Араби и других учителей единственности бытия. И он ни в малейшей степени не оспаривает то, что с помощью магии можно проникать в «мир природы»; это многократно проверено137.
Таким образом, и такой человек, как Ибн Халь-дун, ученый шариата и проницательный историк-философ, также оказался затронутым мощным потоком идей, теологические и космологические идеи которого были доказаны метким словом о единственности бытия. Единственность бытия означает, что все явления связаны друг с другом и что они не имеют воспринимаемых человеческими органами чувств корней в области сокровенного, которое является необходимым дополнением мира чувств. Если хочешь обосновать события, воспринимаемые миром чувств, понять историю, нужно также попытаться увидеть корни явлений, уходящие в область сокровенного.
АНКАРА
Для всех разумных людей стал несомненным факт, неоднократно подтвержденный опытом и событиями, что развитие этого мира зависит от справедливости и что любая жизнь расцветает только тогда, когда почитаются хорошие обычаи. Благодаря тому, что теперь сооружается высокая крыша мира, раскрашивается ковер земли, руководитель и подчиненный, правитель и верноподданный получили отведенное им место... Небо, которое является верхней частью космоса, было предназначено херувимам Бога, а место всех стран Бога — на земле... Если различие между высоким и низким исчезает, то устройство мира расшатывается... Чтобы помешать этому, разуму были даны полномочия отделить хорошее от плохого, благородное от пошлого... Законы, данные Богом, и стихи чудесного (божественного) откровения как искусные врачи; если смесь соков разума уклоняется от естественного убеждения, так что он предпочитает... плохое хорошему, те врачи предостерегают: «Никого нет среди нас, кто не имел бы определенного ранга!» (сура 37, 164)... Теперь в мастерской бытия царствование имеет то же самое воздействие, что и те искусные мастера: как врач может считать позволительным отделить определенный член для предотвращения общего ущерба, так и государи принимаются тоже за отделение и сортировку... и подобными мерами сплачивают мир... Эти соображения следующим образом вставляются в наш рассказ: мир долгое время был лишен тени могущественных султанов, и в любой империи кто-то захватывал власть. Так, страна Рум при царствовании Баязида погибла от молнии. Баязид с некоторого времени... хвастался своей независимостью, и теперь коварный демон вложил в его мозг яйцо переоценки самого себя, так что он стал заблуждаться в отношении своей власти, превысил предназначенный ему ранг, поставил свою ногу за пределы выделенного ему ковра и (в пику) такому величию... когда порог двора великие люди этого времени целуют губою рабства, постоянно говорил он о непослушании и направлял пошлые письма господину счастливых обстоятельств1...
Шами (ум. до 1409)