Примечание переводчика

Введение
Экономия на масштабе производства в эпоху лицензий на монопольную дятельность
Насколько “естественными” были ранние естественные монополии?
Проблема “чрезмерного дублирования”
Конкуренция
Миф о естественной монополии: производство электроэнергии
Миф о естественной монополии: кабельное телевидение
Миф о естественной монополии: телефон
Выводы
Список литературы

Примечание переводчика

Т. ДиЛоренцо в своей статье использует выражения “public utility” (буквально – общественные, т.е. государственные службы обеспечения) и “natural monopoly” (буквально – естественная монополия). В современном английском языке они, как правило, употребляются как синонимы в значении, близком к русскому выражению “инфраструктурные монополии”. При этом оба эти английских выражения неявно подразумевают изначально заданный, природный характер “государственности” и “монополизма” соответствующих отраслей и служб. В предлагаемом переводе русский эквивалент выражения “public utility” в зависимости от контекста будет передан как “инфраструктурная монополия”, “общественная инфраструктура” и т.д. В тексте круглые скобки – авторские, в квадратных приведены названия на английском языке, пояснения переводчика и номера авторских сносок.

Оригинал статьи см. на сайте Института Людвига фон Мизеса http://www.mises.org/journals/rae/pdf/R92_3.pdf

Томас ДиЛоренцо [Thomas J. DiLorenzo] – профессор экономики в the Sellinger School of Business and Management, Loyola College.

Томас ДиЛоренцо

Миф о “естественной монополии”

Само выражение “общественная инфраструктура” – абсурдно. Любое полезное благо полезно “для публики”, и практически любое благо… может рассматриваться как “необходимое”. Все попытки выделить какие-либо отрасли в качестве “общественной инфраструктуры” – абсолютно произвольны и необоснованны.

Мюррей Ротбард, “Власть и рынок”

[Murray Rothbard, “Power and Market”]

Вернуться наверх

Введение

Государственные монопольные гарантии большинства так называемых “общественных инфраструктур” [“public utilities”] связаны с тем, что их рассматривают как “естественные монополии” [“natural monopolies”]. Вкратце теория естественных монополий сводится к следующему. Если особенности производственных технологий – например, сравнительно высокие капитальные издержки – при расширении производства в долгосрочной перспективе ведут к снижению общих издержек, то возникает эффект естественной монополии. В таких отраслях, утверждает эта теория, единственный производитель в конечном итоге сможет обеспечить меньшие издержки, чем два или более производителей, тем самым приводя к ситуации “естественной” монополии. Если число производителей на рынке превышает единицу, то это приведет к более высоким ценам.

Более того, утверждается, что конкуренция осложняет жизнь потребителей вследствие строительства параллельных мощностей – имеет место, например, повторное перекапывание улиц для прокладки водопроводных или газопроводных линий. На этом основании предлагается, чтобы государство распределяло лицензии на монопольное оказание услуг в тех отраслях, где средние общие издержки имеют тенденцию снижаться в долгосрочной перспективе.

Представление о том, что вначале экономисты разработали теорию естественной монополии, а потом законодатели стали использовать ее для “теоретического обоснования” выдачи лицензий на монопольное обслуживание – чистый миф. В действительности, такие монополии возникли за много лет до того, как экономисты, выступающие за расширение государственного вмешательства в экономику, сформулировали эту теорию для оправдания задним числом действий правительства. В те времена, когда правительства еще только начинали раздавать монопольные лицензии, огромное большинство экономистов прекрасно понимали, что крупномасштабное, капиталоемкое производство не ведет к возникновению монополии, а представляет собой абсолютно необходимый аспект процесса конкуренции.

Слово “процесс” здесь имеет особое значение. Если рассматривать конкуренцию как динамический процесс соперничества предпринимателей, то тот факт, что один из предпринимателей в данный момент времени добился наименьших издержек, сам по себе не будет иметь практически никакого содержательного значения. Постоянно действующий механизм конкуренции – в том числе потенциальной конкуренции – исключает возможность появления монополии в условиях свободного рынка.

Далее, теория естественной монополии антиисторична. Не существует никаких свидетельств, подтверждающих, что сюжет “естественной монополии” когда-либо имел место. Не существует ни одного достоверно известного случая, ни одной истории о том, как некий производитель добился низких издержек в долгосрочной перспективе и тем самым установил перманентную монополию. Как будет показано ниже, во многих отраслях так называемых инфраструктурных монополий в конце девятнадцатого и начале двадцатого века существовали в буквальном смысле десятки конкурирующих фирм.

Вернуться наверх

Экономия на масштабе производства [economy of scale] в эпоху лицензий на монопольную деятельность

В конце XIX века, когда местные власти начали раздавать лицензии на монопольную деятельность [franchise monopolies], экономисты полагали, что “монополия” возникает не на свободным рынке, а является результатом правительственного вмешательства, режима лицензий, протекционизма и т.д. Крупномасштабное производство и экономия на масштабе производства рассматривались как положительный результат конкуренции, а не как монопольное зло. Например, Ричард Эли [Richard T. Ely], один из основателей АЭА – Американской экономической ассоциации, писал, что “крупномасштабное производство совершенно не обязательно означает монополизированное производство” [1]. Джон Бейтс Кларк [John Bates Clark], вместе с Эли учреждавший АЭА, писал в 1888 году, что нельзя “поспешно соглашаться” с мнением, будто крупные промышленные концерны [industrial combinations] ведут к “разрушению конкуренции” [2].

Герберт Давенпорт [Herbert Davenport] из Чикагского университета в 1919 утверждал, что в отрасли, где имеет место экономия на масштабах производства, наличие незначительного числа фирм “не означает ликвидации конкуренции” [3], а его коллега Джеймс Лофлин [James Laughlin] отмечал, что даже когда “концерн [combination] достигает больших размеров, соперничающий концерн может вступить в самую ожесточенную конкурентную борьбу” [4]. Ирвинг Фишер [Irving Fisher] [5] и Эдвин Селигмен [Edwin R. A. Seligman] [6] соглашались, что крупномасштабное производство ведет к конкурентным преимуществам ввиду экономии на рекламе, более низких торговых и транспортных издержек.

По мнению экономистов конца XIX и начала XX веков, развитие крупномасштабного производства однозначно шло на пользу потребителю. Ведь без крупномасштабного производства, как пишет Селигмен, “мир вернулся бы к более примитивному уровню благосостояния и, практически, отказался бы от неоценимых преимуществ, связанных с оптимальным использованием капитала” [7]. Саймон Паттен [Simon Patten] из Уортонского училища [Wharton School при Пенсильванском университете, фактически – экономический факультет этого университета] высказывал сходный взгляд. “Объединение капитала не приносит обществу никакого ущерба… концерны гораздо более эффективны, чем предшествующие им мелкие производители” [8].

Франклин Гиддингс [Franklin Giddings] из Колумбийского университета, как практически и все экономисты той эпохи, рассматривал конкуренцию примерно так же, как это делают современные экономисты австрийской школы – как динамический процесс соперничества. Соответственно, он делает вывод, что “конкуренция в той или иной форме представляет собой постоянный экономический процесс… Следовательно, когда нам кажется, что рыночная конкуренция подавляется, необходимо разобраться, что произошло с теми силами, которые ее порождали. Более того, необходимо выяснить, в какой степени рыночная конкуренция действительно оказывается подавленной, а в какой – продолжает существовать в иной форме” [9]. Иными словами, “доминирующая” фирма, с помощью заниженных цен подрывающая всех своих конкурентов, в каждый данный момент времени вовсе не подавляет конкуренцию, так как конкуренция представляет собой “перманентный экономический процесс”.

Дэвид Уэллс [David A. Wells], один из самых популярных экономистов конца XIX века, писал, что “мир требует изобилия товаров, и требует их дешевизны; а опыт учит нас, что достичь этого можно только с помощью крупномасштабного использования капитала” [10]. Джордж Гантон [George Gunton] полагал, что “концентрация капитала приводит не к исчезновению мелких капиталистов, а к их интеграции в рамках более сложной и масштабной системы производства, в рамках которой они могут производить… по более низким ценам для потребителей и с большей доходностью для себя… Концентрация капитала не ведет к разрушению конкуренции; все обстоит ровно противоположным образом… Привлекая больше капитала и применяя усовершенствованную технику, трест может продавать свою продукцию дешевле, чем корпорация, что и имеет место в действительности” [11].

Приведенные цитаты дают образуют не случайную выборку, а достаточно всеобъемлющий охват. Как отмечал А. Коутс [A. W. Coats], в конце 1880-х годов в США было всего лишь десять человек с профессиональным статусом экономиста на постоянной оплате [full-time] (сегодня это может показаться невероятным) [12]. Таким образом, эти цитаты охватывают практически всех профессиональных экономистов, которые в конце XIX века могли выступить с мнением о соотношении между экономией на масштабах производства и конкуренцией.

Значение этих воззрений связано с тем, что эти экономисты непосредственно наблюдали процесс становления крупномасштабного производства – и не усматривали в нем ничего, ведущего к монополии, будь она “естественной” или какой-либо другой. Они понимали, в полном соответствии с духом австрийской школы, что конкуренция – это постоянно возобновляющийся процесс, и что в отсутствие государственного регулирования, направленного на создание монополий, любое доминирование на рынке неизбежно оказывается преходящим. Такая точка зрения совпадает и с моими эмпирическими исследованиями, в ходе которых выяснилось, что “тресты” конца девятнадцатого века в действительности снижали свои цены и расширяли свое производство быстрее, чем экономика в целом – то есть они представляли собой не монопольный, а наиболее динамичный и конкурентный сектор промышленности [13]. Возможно, именно поэтому протекционистские законодатели и решили нанести по ним удар, сделав их жертвой “антитрестовских” законов.

Экономисты стали поддерживать теорию естественной монополии только после 1920-х годов, когда экономическая наука, пойдя на поводу у сайентизма, стала рассматривать конкуренцию с более или менее инженерной точки зрения. В соответствии с этой точкой зрения отрасли агрегировались в группы, однородные по критерию постоянной, уменьшающейся или возрастающей доходности в зависимости от масштабов производства [return to scale]. В рамках этого подхода, структура рынка и, соответственно, конкурентоспособность, определялись соотношениями технического, инженерного характера. Конкуренция стала рассматриваться уже не как поведенческое явление, а как технологическое отношение. Экономисты – за исключением Йозефа Шумпетера, а также Людвига фон Мизеса, Фридриха Хайека и других сторонников австрийской школы, – перестали обращать внимание на постоянный процесс конкурентного соперничества и предпринимательства.

Вернуться наверх