Тайные общества 1821—1825 гг
В 1821 г. движение декабристов вступило в новую фазу: на севере и юге страны параллельно создаются вполне зрелые революционные организации, которые разрабатывают программы всеобъемлющего преобразования России и конкретные планы их осуществления.
Раньше, уже в феврале 1821 г., сложилось Южное общество. Оно включало в себя три управы в небольших украинских городках. Центральной была Тульчинская управа, поскольку в Тульчине размещался штаб 2-й армии, дислоцированной на Украине. Возглавлял управу П.И. Пестель – любимый адъютант главнокомандующего армией фельдмаршала П.Х. Витгенштейна. Во главе Васильковской управы стояли С.И. Муравьев-Апостол и М.П. Бестужев-Рюмин, а Каменскую управу возглавляли В.Л. Давыдов и генерал князь С.Г. Волконский, внук и шурин двух фельдмаршалов, герой 1812 г., портрет которого тогда уже был написан для Военной галереи царского Зимнего дворца. Всеми управами руководила Директория из трех лиц. Ее составили П.И. Пестель (избранный председателем общества), генерал-интендант 2-й армии А.П. Юшневский и петербуржец Никита Муравьев – последний для связи с Северным обществом, которое создавалось в то же время. После отъезда Муравьева в Петербург третьим членом Директории был избран С.И. Муравьев-Апостол.
Фактическим вождем Южного общества стал Павел Иванович Пестель – сын сибирского генерал-губернатора, полковник, командир Вятского пехотного полка, герой Бородина и Лейпцига. «Его крупная фигура главенствует над заговором», – писал о нем А.И. Герцен. «Сущий Робеспьер», – назвал его следователь по делу декабристов Д.А. Боровков. Все, кто знал Пестеля, восхищались его умом и силой воли, хотя и опасались его /84/ колоссального честолюбия, находя в нем большое сходство (даже внешнее) с Наполеоном. Фельдмаршал Витгенштейн говорил о нем: «Он на все годится. Дай ему командовать армией или сделай его каким угодно министром, он везде будет на своем месте». Любопытную характеристику Пестеля оставил известный реакционер Н.И. Греч: «Особенно отличался он высоким лбом и длинными передними зубами. Умен и зубаст!» Именно Пестель составил программу Южного общества – знаменитую «Русскую Правду»[1], самый выдающийся памятник идеологии декабризма.
«Русская Правда» ставила перед декабристами две главные цели: во-первых, свергнуть самодержавие и установить республику в России, а во-вторых, отменить крепостное право. Для того чтобы сразу после революции не допустить восстановления старого режима, Пестель предлагал на время, пока не окрепнет новый порядок, вручить власть Временному верховному правлению с диктаторскими полномочиями, а затем Временное правление должно было передать всю полноту власти выборным органам. Высшим законодательным органом предполагалось однопалатное Народное вече, исполнительным – Державная дума, блюстительным – Верховный собор. Столицей Российской республики должен был стать Нижний Новгород – с учетом его географических выгод и в знак уважения к «древности нижегородской».
Сословные привилегии по «Русской Правде» уничтожались и все сословия сливались «в единое сословие – гражданское». Избирательными правами наделялись все россияне мужского пола с 20 лет без имущественного и образовательного ценза. Им гарантировалась свобода слова, занятий, вероисповедания. Вместо сословных судов (отдельно для дворян, горожан, крестьян, духовенства) вводился общий и равный для всех граждан суд присяжных. Крепостное право отменялось безусловно. «Дворянство должно непременно навеки отречься от гнусного преимущества обладать другими людьми», – гласила «Русская Правда». Крестьяне освобождались с землей без выкупа и получали по 10-12 десятин на семью, для чего Пестель наполовину урезал (хотя и не уничтожал) помещичье землевладение.
Автор «Русской Правды» считал, что «земля есть собственность всего рода человеческого», а не частных лиц, но, с другой стороны, «труды и работы суть источники собственности» и, стало быть» тот, кто обрабатывает землю, вправе владеть ею. Здесь налицо Два взаимоисключающих принципа. Пестель, однако, не стал исключать из «Русской Правды» один из них, а соединил оба. Вот как он это сделал. Вся земля в каждой волости делилась на два фонда – общественный и частный. Земли общественного фонда предназначались для производства «необходимого продукта» /85/ и не могли ни продаваться, ни закладываться. Из них каждый гражданин будущей республики получал бы надел. Этот фонд создавался за счет отчуждения половины всех помещичьих земель в стране. В крупных помещичьих имениях (больше 10 тыс. десятин) половина земли конфисковывалась безвозмездно, а в имениях до 10 тыс. десятин отбиралась за компенсацию деньгами или земельными участками в других местах. Что касается земель частного фонда (казенных и оставшихся частновладельческих), то они предназначались для производства «изобилия» и подлежали свободной купле-продаже.
Проект Пестеля был более радикален, чем реформа 1861 г., осуществленная почти полвека спустя на более высокой ступени экономического и политического развития России, в обстановке революционной ситуации. Вот конкретный пример. К 1861 г. крестьяне владели 1/3 частью всех обрабатываемых земель, причем в результате реформы 1/5 часть крестьянских наделов помещики отрезали себе. Пестель же предполагал отдать крестьянам 1/2 часть пригодной для обработки земли.
Прогрессивным для своего времени было и решение в «Русской Правде» национального вопроса. Хотя Пестель не признавал за народами России права на отделение, он уравнивал их в правах с русским народом как граждан единой (кстати, не федеративной, а унитарной) республики.
В целом «Русская Правда» Пестеля открывала перед Россией гораздо более широкие, чем в проектах М.М. Сперанского, возможности для перехода к началам демократии и правового государства. Но, даже оставшись нереализованной, она сохраняет историческое значение как первый в России проект республиканской конституции. Сам Пестель хорошо сознавал это. Будучи уже под арестом, он в минутном разговоре с кн. Волконским, еще не арестованным, сказал: «Не беспокойтесь, ничего не открою, хотя бы меня в клочки разорвали. Спасайте только «Русскую Правду»!» Однако спасти ее не удалось. Братья Н.С. и П.С. Бобрищевы-Пушкины и Н.Ф. Заикин накануне восстания зарыли ее в с. Кирнасовка, но первый из них на следствии проговорился, и 6 февраля 1826 г. «Русская Правда» была вырыта и причислена к материалам следствия.
В качестве программы Южного общества «Русская Правда» была принята в январе 1823 г. После этого Пестель и его соратники занялись разработкой тактических планов, в первую очередь координацией действий Южного и Северного обществ с целью их объединения. Для этого в течение 1823 г. Юг послал на Север пять уполномоченных, которые, однако, не добились успеха. Тогда в марте 1824 т. в Петербург отправился сам Пестель.
Что же представляло собой Северное общество декабристов к приезду Пестеля? Оно оформилось лишь осенью 1822 г., когда гвардия, в которой служило большинство декабристов-северян, /86/ вернулась в Петербург с полуторагодичных учений. Поскольку все члены Северного общества жили в столице, их общество не делилось на управы. Руководила им Дума (аналог южной Директории) из трех лиц – Н.М. Муравьева, М.С. Лунина и Н.И. Тургенева[2].
«Правителем» (председателем) Северного общества был избран активный участник всех декабристских организаций, сын воспитателя Александра I, капитан Генерального штаба Никита Михайлович Муравьев. В 1818 г. он унаследовал от деда миллионное состояние (поместья в 14 уездах, расположенных в одиннадцати губерниях), а в 1823 г. женился на богатейшей графине А.Г. Чернышевой, внучке фельдмаршала. Богатый и знатный Муравьев был превосходно образован, владел семью иностранными языками. Перед ним открывалась блестящая военная или– научная карьера, но Муравьев отказался от нее ради участия в заговоре с целью преобразовать Россию.
Именно Н.М. Муравьев составил программу Северного общества, которая вошла в историю под названием «Конституция Никиты Муравьева», – второй по значению, после «Русской Правды» Пестеля, документ декабризма. В «Конституции» Муравьева ставились те же вопросы, что и в «Русской Правде», но решались они менее радикально. Вместо самодержавия проектировалась не республика, а конституционная монархия, причем в федеративной форме, из 15 «держав» и областей. Столицей российского государства Муравьев, как и Пестель, объявлял Нижний Новгород. Высшим законодательным органом должно было стать Народное вече (как в «Русской Правде», но – из двух палат: Верховной думы и Палаты народных представителей), а высшая исполнительная власть вручалась царю. Впрочем, если бы царь не согласился с конституцией, Муравьев предполагал ввести в России парламент, а главой исполнительной власти сделать президента, т. е. готов был перейти с монархических позиций на республиканские.
Сословия по «Конституции» Муравьева уничтожались, и все россияне становились равными перед законом, но, в отличие от «Русской Правды», получали избирательные права не с 20, а с 21 года и только с имущественным цензом, хотя и невысоким (500 рублей). Зато, как в «Русской Правде», гарантировались демократические свободы и национальное равенство.
Самой сильной стороной «Конституции» Муравьева, как и «Русской Правды» Пестеля, было безоговорочное уничтожение крепостного права. «Раб, прикоснувшийся земли Русской, становится свободным», – гласила «Конституция». Однако, в отличие от Пестеля, Муравьев освобождал крестьян фактически без земли: /87/ в 1-м и 2-м вариантах «Конституции» было сказано прямо, что «земли помещиков остаются за ними», а 3-й вариант даровал крестьянам нищенские наделы по две десятины на семью.
Тем не менее «Конституция» Муравьева, поскольку она ограничивала самодержавие и помещичье землевладение, отменяла крепостное право и сословные привилегии, тоже (хотя и в меньшей степени, чем «Русская Правда») ускорила бы темпы национального развития России. В отличие от «Русской Правды», «Конституция» Муравьева не была принята в качестве официальной программы общества. Проект Муравьева выражал взгляды лишь одной (правда, большей) части северян, тогда как другая часть критиковала его за умеренность. Разногласия были столь острыми, что внутри Северного общества обособились два крыла: умеренное, конституционно-монархическое во главе с Муравьевым, Н.И. Тургеневым и С.П. Трубецким и радикальное, республиканское, которое возглавил Кондратий Федорович Рылеев – этот «Шиллер заговора», по выражению Герцена, зачинатель и первый классик русской революционной поэзии. Активными деятелями республиканского крыла (Н.И. Греч называл его «омутом Рылеева») были И.И. Пущин, Е.П. Оболенский П.Г. Каховский, братья А.А. и Н.А. Бестужевы. В противовес умеренным, радикалы выступали за республику (хотя не столь последовательно, как южане), за освобождение крестьян с землей и за бесцензовую конституцию.
В тот момент, когда в Северном обществе шла идейная борьба вокруг «Конституции» Муравьева, приехал в Петербург Пестель. Цель его заключалась в том, чтобы с помощью республиканцев-северян объединить Северное и Южное общества на платформе «Русской Правды». Это ему не удалось. Во-первых, умеренные оспорили аграрный проект Пестеля, слабость которого (дележ земель) сразу определил своим наметанным глазом Николай Тургенев – превосходный экономист, автор капитального труда «Опыт теории налогов» и тогда едва ли не самый образованный человек в России, о котором Александр I говорил, что только он, Тургенев, мог бы заменить царю Сперанского.
Во-вторых, умеренные северяне сочли чрезмерно радикальной идею диктатуры Временного верховного правления. Пестеля заподозрили в стремлении стать новым Наполеоном: «якобинец Пестель метит в русские Бонапарты». Отметим здесь, что, по свидетельству протоиерея П.Н. Мысловского, который исповедовал декабристов перед казнью, Пестель «увертками, телодвижением, ростом, даже лицом очень походил на Наполеона». «Сие-то самое сходство, – глубокомысленно заключал протоиерей, – было причиною всех его сумасбродств и самых преступлений».
Результатом переговоров Пестеля с руководителями Северного общества в марте 1824 г. стало компромиссное решение: отложить соединение двух обществ до 1826 г., а к тому времени выработать объединительную платформу с учетом как «Русской Правды», так /88/ и «Конституции» Муравьева. Вместе с тем был подтвержден согласованный ранее принцип общего членства, по которому член одного общества при переезде в месторасположение другого становился и его членом, а главное, стороны договорились совместно работать над планами восстания. Для более оперативного взаимодействия между Севером и Югом Пестель организовал в Петербурге особую, четвертую управу Южного общества во главе с М.И. Муравьевым-Апостолом.
Таким образом, петербургские совещания 1824 г., хотя и не привели к объединению обществ, закрепили в принципе идейное и организационное единство движения декабристов. Долгое время (от М.В. Довнар-Запольского до К.Д. Аксенова) у нас бытовала версия о непримиримых противоречиях между Северным и Южным обществами. М.Н. Покровский допускал даже, что, если бы в 1825 г. декабристы победили, сразу началась бы «усобица между двумя флангами победившей революции», и один из этих флангов, а именно «правый», т. е. северный, оказался бы «ближе к низвергнутому царизму, нежели к братьям-соперникам по заговору». Теперь, однако, почти все специалисты отвергают такой взгляд, полагая, что Северное и Южное общества декабристов шли к сближению друг с другом.
С весны 1824 г. декабристы и на Севере, и на Юге развернули подготовку к совместному выступлению. Активнее действовало Южное общество. Стремясь расширить свои силы и связи, оно вступило в переговоры с польским тайным «Патриотическим обществом» и рассчитывало на его содействие, пыталось даже установить контакт с французскими карбонариями через посредство эмигранта из Франции на русской службе, полковника графа И.И. Полиньяка, принятого в 1824 г. в Южное общество. Главное же – состав Южного общества значительно пополнился за счет Общества соединенных славян.
Сложившееся в начале 1823 г. Общество соединенных славян было самым демократичным из всех декабристских организаций, в него не вошла военная знать. Его состав – это почти исключительно младшие, причем армейские, а не гвардейские офицеры, среди которых выделялись авторитетом и активностью основатели общества подпоручики братья А.И. и П.И. Борисовы, а также подпоручик И.И. Горбачевский (автор известных «Записок»), поручики А.Д. Кузьмин, И.И. Сухинов, М.А. Щепилло. Главной целью общества было создание республиканской федерации славянских стран, т. е. России, Польши, Богемии, Моравии, Сербии, Молдавии, Валахии, Далмации, Кроации, а также Венгрии и Трансильвании, которые тоже считались в программе общества славянскими. В каждой из стран внутри федерации предполагалось уничтожить крепостничество и учредить республику. Первым же шагом к достижению этой цели считалась ликвидация самодержавия и крепостного права в самой России. /89/
Взгляды «соединенных славян» были радикальнее взглядов Южного и тем более Северного общества. «Славяне» ориентировались не столько на офицеров, сколько на солдат и поговаривали об участии в восстании «всех сословий». Радикализм «славян» даже шокировал членов Южного общества, которые мрачно шутили: «Собак славян надо держать на цепи». Может быть, поэтому Южное общество убедило «славян» объединиться с ним, чтобы под видом объединения фактически поглотить их. «Славяне» не отказались от своей идеи республиканской федерации, но согласились прежде побороться за республику в России. В ноябре 1825 г. Общество соединенных славян вошло в состав Южного общества на правах его пятой, Славянской управы.
Все лето и осень 1825 г. южане (как, впрочем, и северяне) энергично готовили восстание. С этой целью они вели агитацию среди солдат – продуманно, осторожно и последовательно. Сначала офицеры-декабристы привлекали к себе солдат гуманным отношением; потом заводили беседы о тяготах солдатчины, используя при этом (не только на Севере, но и на Юге) агитационные песни Рылеева, как, например, песню «Ах, тошно мне…» с такими строками:
Долго ль русский народ
Будет рухлядью господ,
И людями,
Как скотами,
Долго ль будут торговать?
Далее декабристы обещали помочь солдатам – отменить телесные наказания, облегчить условия и сократить срок службы; наконец, прямо или полунамеками возбуждали в солдатах готовность поддержать своих офицеров, когда пробьет час «божьего суда».
«Божий суд» означал вооруженное восстание против царизма. С 1820 г., когда декабристы увидели, что Александр I не желает реформ, а тем временем народы Европы восстают против монархов Священного союза, курс декабристов на восстание был неизменным. За 1823-1825 гг. они подготовили несколько планов восстания (Бобруйский и два Белоцерковских). Все они исходили из Васильковской управы Южного общества. Последний из них – так называемый 2-й Белоцерковский план – летом 1825 г. составили С.И. Муравьев-Апостол и М.П. Бестужев-Рюмин. Этот план был не только одобрен Директорией Южного общества, но и согласован с уполномоченным от Северного общества С.П. Трубецким. Вот его суть: летом 1826 г., во время царского смотра войск 3-го корпуса 2-й армии под г. Белая Церковь, члены Южного общества – офицеры, переодетые в солдатские шинели, – пойдут в караул при Александре I, убьют его, поднимут корпус и поведут его на Петербург, а Северное общество восстанет в столице и назначит Временное правление. /90/
На Юге декабристы тогда рассчитывали поднять до 70 тыс. человек, и такой расчет казался реальным: ведь в заговоре участвовали генерал-интендант 2-й армии А.П. Юшневский, бригадный генерал кн. С.Г. Волконский и семь полковников с преданными, как надеялись декабристы, полками. Сам Пестель жил в главной квартире армии как любимец главнокомандующего фельдмаршала П.Х. Витгенштейна, причем сумел даже фельдмаршальского сына (флигель-адъютанта царской свиты) вовлечь в тайное общество. Но все планы декабристов смешала неожиданная смерть Александра I, совпавшая с тревожными слухами о раскрытии их заговора.
Примечания
1 . Название дано в честь законодательного свода Древней Руси. Полный текст «Русской Правды» Пестеля впервые опубликован лишь в 1958 г.: В Д. Т. 7.
2 . Позднее уехавшего в Польшу Лунина заменил кн. С.П. Трубецкой, а заболевшего Тургенева – кн. Е.П. Оболенский.
Восстание
Кто-то из современников (полагали: сам Пушкин) так написал об Александре I, узнав, что царь, заглянувший после Петербурга и Москвы, Парижа и Лондона, Берлина и Вены в захолустный российский городишко Таганрог, там 19 ноября 1825 г. скоропостижно умер:
Всю жизнь провел в дороге,
А умер в Таганроге…
Смерть его привела к династическому кризису, междуцарствию, которое продолжалось 25 дней, до 14 декабря.
Поскольку Александр I умер бездетным, царем должен был стать (по закону о престолонаследии 1797 г.) его следующий брат Константин. Но тот давно уже дал себе зарок «не лезть на трон» («задушат, как отца задушили»). В 1820 г. он вступил в морганатический брак с польской графиней Ж. Грудзинской, тем самым отрезав себе путь к трону. Александр, убедившись, что его брат предпочел нецарственную жену царскому скипетру, 16 августа 1823 г. особым манифестом лишил Константина прав на престол и объявил наследником следующего из братьев – Николая[1]. Этот манифест Александр i упрятал в Успенский собор, где он и хранился до самой смерти царя в глубокой тайне. Отсюда и загорелся весь сыр-бор междуцарствия.
Как только Петербург узнал о смерти Александра I, власти и войска начали присягать Константину. 27 ноября присягнул ему и Николай. Константин, со своей стороны, присягнул Николаю. Началась гонка фельдъегерей из Петербурга в Варшаву, где жил Константин как наместник Польши, и обратно. Николай просил Константина приехать в Петербург и сесть на трон. Константин отказывался. «Корону подносят, как чай, а никто не /91/ хочет», – острили в Петербурге. В конце концов Николай решил стать царем и назначил на 14 декабря переприсягу.
Таков был тогда «текущий момент». Он благоприятствовал восстанию, но декабристы еще не были готовы выступать. Откладывать же выступление было нельзя: декабристам стало известно, что правительство знает о существовании и даже составе тайных обществ и готовится к расправе с ними. Доносы на декабристов поступали к Александру I с мая 1821 г. Самый подробный из них был получен в Таганроге 1 декабря 1825 г., уже после смерти царя. Доносчик – член Южного общества, капитан А.И. Майборода – назвал 46 имен самых активных заговорщиков, включая весь состав южной Директории и северной Думы[2].
Декабристы были хорошо информированы о том, что происходило при дворе и в правительстве: один из них (С. Г. Краснокутский) был обер-прокурором Сената, другой (А. И. Якубович) дружил с петербургским генерал-губернатором М.А. Милорадовичем, а Г.С. Батеньков пользовался доверием самого авторитетного и осведомленного из членов правительства М.М. Сперанского. Узнав, что на 14 декабря назначена переприсяга, члены Северного общества решили: медлить больше нельзя. 10 декабря они «по голосам» избрали диктатором восстания полковника лейб-гвардии Преображенского полка кн. С.П. Трубецкого, а вечером 13-го собрались в квартире К.Ф. Рылеева на последнее совещание. Рылеев сказал: «Ножны сломаны, и сабель не спрятать». Все согласились с ним. Решено было выступать наутро же и непременно.
Каков же был план восстания 14 декабря 1825 г.? С какими лозунгами шли декабристы на Сенатскую площадь?
Накануне восстания члены Северного общества составили новый программный документ – «Манифест к русскому народу». Автором его был Трубецкой. «Манифест» провозглашал целью декабристов свержение самодержавия и ликвидацию крепостного права. Вслед за победой восстания предполагалось создать Временное правительство из 2-3 лиц, в состав которого были намечены М.М. Сперанский и сенатор Н.С. Мордвинов[3], а из членов тайного общества – секретарь Сперанского Г.С. Батеньков. Временное правительство должно было подготовить к весне 1826 г. созыв Учредительного собрания («Великого собора»), а собор решил бы два главных вопроса революции: чем заменить самодержавие (республикой или конституционной монархией) и как освобождать крестьян – с землей или без земли. Таким образом, «Манифест» оставлял главные вопросы открытыми , что /92/ говорит о его компромиссном характере. Умеренные и радикалы к моменту восстания не успели согласовать свои позиции и отложили споры до Великого собора, положившись на его волю.
Тактический план восстания был таков. Главные силы повстанцев (лейб-гвардии Московский, Финляндский и Гренадерский полки) во главе с диктатором Трубецким должны были собраться на Сенатской площади у здания Сената, не допустить сенаторов до переприсяги и принудить их (если потребуется, силой оружия) издать «Манифест к русскому народу». Тем временем другие полки (Измайловский и гвардейский Морской экипаж) под командованием капитана А.И. Якубовича захватили бы Зимний дворец и арестовали царскую семью. Ее участь решил бы Великий собор в зависимости от новой формы правления: республика (в этом случае царская семья была бы изгнана из России) или конституционная монархия (в этом случае царю вручалась бы исполнительная власть). План восстания строился с расчетом на поддержку южан. 13 декабря Трубецкой отправил в Директорию Южного общества гонца с вестью о готовящемся восстании.
Всего в Петербурге декабристы рассчитывали поднять шесть гвардейских полков численностью в 6 тыс. человек. Им казалось, что этого достаточно для победы. Иные из них надеялись даже избежать крови, полагая, как говорил Рылеев, что «солдаты (правительства. – Н.Т.) не будут стрелять в солдат, а, напротив, присоединятся к нам, и все кончится тихо». Народ же должен был лишь вкусить плоды восстания, содеянного в его пользу, и его сочувственное присутствие на Сенатской площади декабристы считали желательным. Г.С. Батеньков говорил, что «надобно и в барабан приударить, потому что это соберет народ». Словом, бездействующий народ как фон переворота – такова была идея военной революции декабристов.
Восстание началось 14 декабря около 11 часов утра. Декабристы вывели три гвардейских полка (Московский, Гренадерский и Морской экипаж) на Сенатскую площадь и здесь узнали, что Николай Павлович привел Сенат к присяге еще на рассвете, в 7 часов. Более того, А.И. Якубович, которому было поручено захватить Зимний дворец и арестовать царскую семью, неожиданно отказался выполнять поручение, боясь возможного цареубийства. Так два главных звена в плане действий восставших отпали, надо было принимать на месте новые решения, а диктатор Трубецкой не явился на площадь. Он к тому времени понял, что восстание обречено на гибель, и решил не усугублять собственную вину, как и вину своих товарищей, решительными действиями. Впрочем, есть версия, исходящая от Николая I и проникшая в литературу (вплоть до советской)[4], о том, что он прятался рядом /93/ и выглядывал на площадь из-за угла, выжидая, не соберется ли побольше полков.
Декабристы собрали на Сенатской площади 3 тыс. солдат. Они построились в каре вокруг памятника Петру Великому. Едва ли многие из них сознавали политический смысл восстания. Весьма по-разному настроенные современники рассказывали о том, как восставшие солдаты кричали: «Ура, конституция!» – считая, что так зовут жену Константина Павловича[5]. Сами декабристы, не имея возможности и времени для откровенной политической агитации, вели солдат на площадь во имя «законного» государя Константина: «Присягнув одному государю, тут же присягать другому – грех!» Впрочем, Константин для солдат был желанным не сам по себе, а как «добрый» (предположительно) царь – антипод «злому» (это знала вся гвардия) Николаю.
Настроение в каре восставших на Сенатской площади было бодрым, приподнятым. Александр Бестужев на глазах у солдат точил саблю о гранит памятника Петру. Восставшие держались пассивно, но стойко. Еще когда на площади стоял один Московский полк, генерал Милорадович, герой 1812 г., сподвижник Суворова и Кутузова, попытался уговорить московцев разойтись и начал зажигательную речь (а он умел говорить с солдатами), но декабрист П.Г. Каховский застрелил его. Попытку Милорадовича повторил командующий гвардией А.Л. Воинов, но тоже неудачно, хотя этот парламентер отделался дешево: он был контужен поленом, брошенным из толпы зевак. Между тем к восставшим подходили подкрепления. Новые попытки склонить их к покорности предприняли третий из братьев Александра I Михаил Павлович и два митрополита – петербургский, отец Серафим, и киевский, отец Евгений. Каждому из них тоже пришлось спасаться бегством. «Какой ты митрополит, когда на двух неделях двум императорам присягал!» – кричали солдаты-декабристы вслед убегавшему о. Серафиму.
Во второй половине дня Николай Павлович бросил против восставших конную гвардию, но мятежное каре отбило несколько ее атак ружейным огнем. После этого у Николая оставалось только одно средство, «ultima ratio regis», как говорят об этом средстве на Западе («последний довод королей»), – артиллерия.
К 4 часам дня Николай стянул на площадь 12 тыс. штыков и сабель (вчетверо больше, чем у мятежников) и 36 орудий. Но положение его оставалось критическим. Дело в том, что вокруг площади собралась многолюдная (20-30 тыс.) толпа народа, поначалу только наблюдавшая за обеими сторонами, не понимая, что происходит (многие думали: учения), потом она стала /94/проявлять сочувствие к мятежникам. В правительственный лагерь и в его парламентеров летели из толпы камни и поленья, которых было великое множество у строившегося тогда здания Иса-акиевского собора.
Голоса из толпы просили декабристов продержаться дотемна, обещали помочь. Декабрист А.Е. Розен вспоминал об этом: «Три тысячи солдат и вдесятеро больше народу были готовы на все по мановению начальника». Но начальника не было. Лишь около 4 часов дня декабристы выбрали – тут же, на площади, – нового диктатора, тоже князя, Е.П. Оболенского. Однако время уже было упущено: Николай пустил в ход «последний довод королей».
В начале 5-го часа он лично скомандовал: «Пальба орудиями по порядку! Правый фланг начинай! Первое!..» К его удивлению и страху, выстрела не последовало. «Почему не стреляешь?» – набросился на правофлангового канонира поручик И.М. Бакунин[6]. «Да ведь свои, ваше благородие!» – ответил солдат. Поручик выхватил у него фитиль и сам сделал первый выстрел. За ним последовал второй, третий… Ряды восставших дрогнули и побежали.
В 6 часов вечера все было кончено. Подобрали на площади трупы мятежников. По официальным данным, их было 80, но это явно уменьшенная цифра; сенатор П.Г. Дивов насчитал в тот день 200 погибших, чиновник министерства юстиции С.Н. Корсаков – 1271, из них «черни» – 903[7].
Поздно вечером у Рылеева в последний раз собрались участники восстания. Они договорились, как вести себя на допросах, и, простившись друг с другом, разошлись – кто домой, а кто и прямо в Зимний дворец: сдаваться. Первым объявился в царском дворце с повинной тот, кто первым же пришел на Сенатскую площадь, – Александр Бестужев. Тем временем Рылеев отправил на Юг гонца с известием о том, что восстание в Петербурге подавлено.
Не успел Петербург оправиться от шока, вызванного 14 декабря, как узнал о восстании декабристов на Юге. Оно оказалось более продолжительным (с 29 декабря 1825 по 3 января 1826 г.), но менее опасным для царизма. К началу восстания, еще 13 декабря, по доносу Майбороды был арестован Пестель, а вслед за ним – вся Тульчинская управа. Поэтому южане сумели поднять только Черниговский полк, который возглавил Сергей Иванович Муравьев-Апостол – второй по значению лидер Южного общества, человек редкого ума, мужества и обаяния, «Орфей среди декабристов» (как назвал его историк Г.И. Чулков), их общий любимец. Командиры других частей, на которые /95/ рассчитывали декабристы (генерал С.Г. Волконский, полковники А.З. Муравьев, В.К. Тизенгаузен, И.С. Повало-Швейковский и др.), не поддержали черниговцев, а декабрист М.И. Пыхачев, командир конно-артиллерийской роты, предал товарищей и принял участие в подавлении восстания. 3 января в бою у д. Ковалевка примерно в 70 км на юго-запад от Киева Черниговский полк был разбит правительственными войсками. Тяжело раненный Сергей Муравьев-Апостол, его помощник М.П. Бестужев-Рюмин и брат Матвей были взяты в плен (третий из братьев Муравьевых-Апостолов Ипполит, поклявшийся «победить или умереть», застрелился на поле боя).
Расправа с декабристами вершилась жестоко. Всего, по подсчетам М.В. Нечкиной, были арестованы свыше 3 тыс. мятежников (500 офицеров и более 2,5 тыс. солдат). В.А. Федоров по документам насчитал 316 арестованных офицеров. Солдаты были биты шпицрутенами (иные – насмерть), а потом разосланы в штрафные роты. Для расправы с главными преступниками Николай I назначил Верховный уголовный суд из 72 высших чиновников. Руководить работой суда он поручил М.М. Сперанскому. Это был иезуитский ход царя. Ведь Сперанский оказался на подозрении: среди декабристов были люди, близкие к нему, в том числе его секретарь С.Г. Батеньков, который поплатился самым тяжким наказанием из всех неказненных декабристов (20 лет одиночного заточения). Царь рассудил, что Сперанский при всем желании быть мягким будет строгим, ибо малейшее снисхождение к подсудимым с его стороны было бы расценено как сочувствие декабристам и доказательство его связи с ними. Расчет царя полностью оправдался.
Суду был предан 121 декабрист: 61 член Северного общества и 60 – Южного. В числе их были звезды российского титулованного дворянства: 8 князей, 3 графа, 3 барона, 3 генерала, 23 полковника или подполковника и даже обер-прокурор Правительствующего Сената. Из крупных деятелей движения не был судим только генерал М.Ф. Орлов – ему вымолил у царя прощение брат его Алексей, царский любимец, будущий шеф жандармов (он улучил момент, когда оказался вместе с царем в церкви, рухнул ему в ноги и, призывая на помощь всех святых, уговорил его помиловать брата). Помилование М.Ф. Орлова всех удивило, а близких к царю лиц и шокировало. Великий князь Константин Павлович на коронации Николая I подошел к А.Ф. Орлову и (цитирую очевидца) «с обычной своей любезностью сказал ему: «Ну, слава Богу! Все хорошо. Я рад, что брат коронован. А жаль, что твоего брата не повесили!"».
Поведение декабристов на следствии и суде, пожалуй, несколько роняет их в наших глазах. Героически держался М. Лунин, достойно вели себя И. Пущин, С. Муравьев-Апостол, Н. Бестужев, И. Якушкин, М. Орлов, А. Борисов, Н. Панов. /96/
Однако почти все остальные (не исключая Пестеля и Рылеева) раскаялись и дали откровенные показания, выдавая даже лиц, не раскрытых следствием: Трубецкой назвал 79 фамилий, Оболенский– 71, Бурцев – 67[8] и т. д. Здесь, конечно, сказались объективные причины: «хрупкость», как выразилась М.В. Нечкина, дворянской революционности; отсутствие социальной опоры и опыта борьбы с карательной мощью самодержавия; своеобразный кодекс дворянской чести, обязавший побежденных смириться перед победителем-государем. Но, без сомнения, проявились здесь и субъективные качества таких разных людей, как, например, инстинктивно преданный чинопочитанию Трубецкой и дерзкий, независимый Лунин.
Все подсудимые были разделены по мерам наказания на 11 разрядов: 1-й (31 подсудимый) – к «отсечению головы», 2-й – к вечной каторге и т. д.; 10-й и 11-й – к разжалованию в солдаты. Пятерых суд поставил вне разрядов и приговорил к четвертованию (замененному повешением) – это П.И. Пестель, К.Ф. Рылеев, С.И. Муравьев-Апостол, М.П. Бестужев-Рюмин и убийца Мило-радовича П.Г. Каховский. Из всего состава суда только сенатор Н.С. Мордвинов (адмирал, первый морской министр России) поднял голос против смертной казни кому бы то ни было, записав особое мнение. Все остальные проявили безжалостность, стараясь угодить царю. Даже три духовные особы (два митрополита и архиепископ), которые, как предполагал Сперанский, «по сану их от смертной казни отрекутся», не отреклись от приговора пяти декабристов к четвертованию.
Казнили пятерых 13 июля 1826 г. на кронверке Петропавловской крепости. Казнь была проделана варварски. Трое – Рылеев, Муравьев-Апостол и Каховский – сорвались с виселицы, их повесили вторично. Поднимаясь второй раз на эшафот, Муравьев-Апостол будто бы сказал: «Несчастная Россия! Даже повесить как следует не умеют…»
Более 100 декабристов после замены «отсечения головы» каторгой сослали в Сибирь и – с разжалованием в рядовые – на Кавказ воевать против горцев. На каторгу за некоторыми из декабристов (Трубецким, Волконским, Никитой Муравьевым и др.) добровольно последовали их жены – юные, едва успевшие выйти замуж аристократки: княгини, баронессы, генеральши, всего – 12. Трое из них умерли в Сибири. Остальные вернулись вместе с мужьями через 30 лет, похоронив в сибирской земле более 20 своих детей. Подвиг этих женщин, декабристок , воспет в поэмах Н.А. Некрасова и француза А. де Виньи.
Амнистировал декабристов уже новый царь Александр II в 1856 г. К тому времени в Сибири из 100 осужденных выжили только 40. Остальные погибли на каторге и в ссылке.
Могли ли декабристы победить? Этот вопрос, впервые поставленный Герценом, обсуждается и поныне, причем и сегодня некоторые историки (вслед за Герценом) отвечают на него положительно, считая, что декабристы «не были одинокими» и могли опереться на «ряд лиц и деятелей» из дворянства и даже правительства[9]. Однако согласиться с такой версией трудно: совокупность всех «за» и «против» нее заставляет признать, что восстание декабристов было обречено на поражение.