Телесные и бестелесные вещи

Это разделение вещей взято из римского противоположения res corporales и res incorporales, но в европейской юриспруденции получает иное содержание. В римском праве оно касается не столько вещей, сколько составных частей имущества, в которых различаются, с одной стороны, собственность (res corporalis) и с другой - все остальные права (res incorporales). Собственность до такой степени отождествляется и сливается с вещью, которая служит ее предметом, что подмен одного понятия другим совершается сам собой, и мы говорим о вещи, когда следовало бы говорить о праве на нее (res meam est). При других правах это отождествление невозможно, и тут право разделяется от вещи, в которой оно имеет место. Таким образом, римское различие между res corporales и res incorporales исходит из смешения собственности с вещью и выражает только антитезу этого права, отождествляемого с вещью, и всех других прав, не допускающих ни такого отождествления, ни применения к себе положения, действующих относительно собственности*(446).

Указываемое различие в составных частях имущества и в правах на него переносится европейской юриспруденцией на самые предметы права, в пределах которых создается новая категория "бестелесных вещей", обнимающая собой все блага, не имеющие телесного бытия, но защищаемые объективным правом*(447). Это - не более, как фикция вещи для таких объектов права, которые, не обладая свойствами вещи, тем не менее, приравниваются к этой последней. Отсюда не следует, однако, чтобы "бестелесная вещь" была фиктивна, как объект права: она фиктивна, как вещь, но существует, как отличный от вещи и постоянно возрастающий в своем значении объект права. Сюда принадлежат, главным образом, так наз. "нематериальные блага" (immateriale Gьter), т. е. научные, художественные, промышленные и другие духовные продукты нашей деятельности, которые, проявляясь вовне, получают известную самостоятельность и имущественную ценность, сообщающие им способность быть предметом права и юридической защиты - если не того же содержания, как защита телесных вещей, то в близкой к ней форме абсолютных исков, действующих против всех и каждого. Это обстоятельство и подает повод, с одной стороны, к перенесению на юридические отношения в "нематериальных благах" положений, признанных для юридических отношений в телесных вещах, и, с другой - к созданию особой категории так наз. "прав на права" (Rechte an Rechte). То и другое одинаково неправильно.

Абсолютная защита права, как это нам уже известно*(448), совместима с различным содержанием права как по его предмету, так и по цели. И если права личности пользуются абсолютной защитой, не допускающей смешения этих прав с правом собственности, то и к принадлежащим сюда же "правам на нематериальные блага" не могут применяться ни положения, имеющие силу для телесных вещей, ни такие ходячие и в настоящее время термины, как "литературная собственность", "художественная собственность", "собственность на фирмы, марки" и т. д.

Что касается категории "прав на права", то, чуждая римскому праву, она изобретена немецкой юриспруденцией в связи с распространением понятия вещного права от его действительного предмета, телесной вещи на такие абстракции, которые не могут, сами по себе, служить предметом ни для какого права. Раз мы считаем правом защиту интересов или защищенное общественной властью пользование различного рода благами, то предметом права могут быть только эти блага: пользование пользованием, как личной прерогативой, а не объективно существующим благом, не имело бы никакого смысла. То, что называют "правом на право", есть всегда право на объект, который или передается целиком от одного субъекта другому, или в котором устанавливается, рядом с пользованием одного, и пользование или соучастие другого субъекта. Когда говорят, напр., о залоге на сервитут, то в действительности имеют дело с правом не на сервитут, а на его предмет в пределах предоставленного хозяину сервитута права распоряжения этим предметом - совершенно так же, как при обыкновенном залоге имеют дело с особым правом на вещь в пределах принадлежащего собственнику права на эту же вещь. И как залог вещи нельзя называть залогом собственности, так и залог сервитута нельзя считать "правом на право". Иначе пришлось бы признать прекращение "права на право" во всех случаях прекращения права, служащего его мнимым предметом. В действительности залог сервитута, залог обязательства и залог самого залога продолжают существовать, несмотря на прекращение заложенного права, и это потому, что предметом такого залога служит не заложенное право, а предмет этого права*(449).

Наше законодательство не знает деления вещей на телесные и бестелесные, хотя многие из наших юристов держатся другого мнения, а некоторые, как, напр., Кавелин*(450), прямо находят его в ст. 416-419 т. Х ч. I, различающих имущества "наличные" и "долговые", смотря по тому, "укреплены" ли они за данным лицом, переданы ему, им самим произведены или состоят в "долгах на других лицах" и принадлежат ему "по договорам, заемным письмам, векселям, всякого рода обязательствам". Если бы это мнение было верно, то мы были бы поставлены в необходимость признать право собственности, право владения, сервитуты, залог, авторское право и все права на "нематериальные блага" либо телесными вещами, либо долговыми обязательствами. То и другое заключение одинаково абсурдно, и мы предпочитаем видеть в различии между "наличными" и "долговыми" имуществами простое воспроизведение противоположения вещных и обязательственных отношений, что само собой лишает указываемое нашим законом различие самостоятельного значения.

Сказанным доказывается несостоятельность как представления о "правах на права", так и всего различия телесных и бестелесных вещей. Самое название "телесная вещь" представляет собой плеоназм, так как всякая вещь телесна уже в силу своего понятия, а название "бестелесная вещь" заключает в себе внутреннее противоречие, так как бестелесностью исключается то же понятие вещи. О различии между телесными и бестелесными вещами можно еще говорить в отношении к объектам права вообще, но для учения о вещах оно не имеет никакого значения. Это различие уравнивает здесь то, что не должно быть уравниваемо, и ведет к метафизическим построениям, ничего не разрешающим и осуждаемым практикой жизни. Во всяком случае, подобные приемы разработки юридических понятий не могут содействовать их определенности и ясности, и им нельзя не предпочесть точки зрения Немецкого уложения, состоящей в признании самостоятельности понятия вещи, в смысле исключительно телесного предмета (§ 90), и вытекающего отсюда строгого разграничения между вещными правами, имеющими место исключительно в телесных вещах, и юридическими отношениями в так наз. "нематериальных благах".