Прием киевской княгиней Ольгой византийских послов на Руси

После небольшого перерыва состоялась встреча русской княгини с императорской семьей, на что никогда даже не претендовали иностранные послы и владетельные особы. Здесь Ольга имела главный разговор с императором по всем интересующим обе стороны вопросам. При этом русская княгиня сидела, что также было делом неслыханным. На парадном обеде Ольга оказалась за одним столом с членами императорской семьи. Такого же рода привилегии были даны русской княгине и во время второго приема.

Конечно, все эти отступления от традиций византийского дипломатического церемониала нельзя считать случайными. Руссы, видимо, настаивали на исключительно высоком уровне приема, а греки упорствовали, стараясь сохранить дистанцию между Русью и великой империей. Теперь становится понятным долгое ожидание Ольгой первого приема: шла напряженная дипломатическая борьба по вопросам церемониала, которые в отношениях между странами всегда имели принципиальный характер и показывали уровень престижа того или иного государства, его место среди других держав. Русь требовала если не равноправия, то по крайней мере больших привилегий; империя упорствовала. Но Византии нужна была русская помощь, и грекам пришлось уступить.

Как и следовало ожидать, вопрос о христианизации занял одно из центральных мест в переговорах Ольги с Константином VII.

Русская летопись рассказывает, что Ольга решила принять крещение в Константинополе, а император эту мысль поддержал. На это княгиня ответила ему: «...аще мя хощеши крестити, то крести мя самъ». В этом собственно был весь смысл проблемы. Используя желание Византии христианизировать Русь, Ольга стремилась получить крещение непосредственно из рук императора и патриарха. Причем императору отводилась роль крестного отца. Летопись отмечает: «И крести ю (ее. — А. С.) царь с патреархомъ». В крещении русская княгиня приняла имя Елены в честь матери императора Константина Великого, сделавшего христианство государственной религией Римской империи. Видимо, обо всем этом и шел разговор в кругу императорской семьи 9 сентября 957 г.

Крещение русской княгини происходило в храме святой Софии, в главном христианском святилище империи. В знак своего пребывания здесь Ольга преподнесла храму золотое блюдо, украшенное драгоценными камнями.

Все в этой церемонии имеет огромное политическое значение.

Во-первых, сам факт крещения русской княгини. При наличии на Руси сильной языческой оппозиции, которую возглавлял молодой Святослав, опиравшийся на языческую дружину, вопрос о крещении всей страны был еще преждевременным, он мог вызвать недовольство и в русских верхах, и в народе. Но был уже опыт западноевропейских стран, когда англосаксонский и франкский короли в свое время принимали крещение при участии представителей римского папы без обращения в христианство всех франков или англосаксов. Незадолго до появления Ольги в Византии личное крещение в Константинополе приняли венгерские вожди Булчу и Дью-ла, хотя вся Венгрия приняла христианство лишь на рубеже X—XI вв. Такой путь являлся более безболезненным, постепенным. Судя по договору Игоря с греками 944 г., на Руси было уже немало христиан, в Киеве стояла церковь святого Ильи. Теперь крещение русской княгини, конечно, сильно укрепляло позиции русских христиан, делало христианизацию всей страны лишь вопросом времени. Русь в этом случае использовала примеры других крупных раннефеодальных монархий Европы.

Во-вторых, акт крещения Ольги высшими представителями светской и церковной власти империи чрезвычайно возвышал и ее личный престиж, и политический престиж Руси.

В-третьих, политическому резонансу крещения способствовало и то, что Ольга взяла христианское имя Елены, широко известной деятельницы империи, а также получила титул «дочери» императора.

Но не только вопросы крещения обсуждались во время первой беседы у императора. Речь шла и о династическом браке молодого Святослава и юной дочери Константина VII — Феодоры.

Породниться с византийским императорским домом было почетно для любого государства, любой династии, но Византия тщательно охраняла эту свою привилегию, предоставляя ее либо очень известным и сильным европейским монархиям, скажем Франкской империи, позднее — Германскому королевству, либо шла на подобные браки под влиянием обстоятельств. Так, нуждаясь в VII в. в помощи хазар против натиска персов и аваров, византийский император Ираклий обещал хазарскому кагану отдать в жены свою дочь Евдокию, если тот пришлет ему 40 тыс. всадников. В 20-х гг. X в., стремясь замирить Болгарию, Роман I Лакапин отдал за царя Петра свою внучку Марию. Впоследствии Константин VII в своих сочинениях оценил эти факты как позор империи.

Несомненно, что Ольга с ее престижными претензиями могла поставить в Константинополе вопрос о династическом браке, тем более что император просил у нее, как сообщает летопись, «вой в помощь». На это указывает и присутствие в свите Ольги таинственного родственника, которым вполне мог быть молодой Святослав.

Но если переговоры о браке Святослава с византийской принцессой и состоялись, то они кончились ничем: греки еще не считали Русь достойной династических связей. Это также не могло не задеть русскую княгиню и ее сына, который, как известно, в дальнейшем стал одним из самых упорных и опасных противников Византии.

Ольга и Константин VII, несмотря на определенные расхождения, подтвердили действия договора 944 г., в частности, в отношении военного союза. Это видно из того, что спустя некоторое время византийское посольство явилось в Киев с просьбой прислать русских воинов в Византию. Русский отряд вновь пришел на помощь империи в ее борьбе с арабами.

При Ольге сфера дипломатических усилий Руси значительно расширяется. Так, впервые после 839 г. направляется русское посольство на Запад, в земли Германского королевства. Сведения об этом имеются в немецкой хронике, принадлежащей перу некоего анонимного продолжателя хроники аббата Регинона. Под 959 г. он сообщил, что во Франкфурт, где германский король праздновал рождество, пришли «послы Елены, царицы ругов», которая крестилась в Константинополе, с просьбой «притворно как впоследствии оказалось» «поставить... епископа и пресвитеров их народу». Просьба была удовлетворена, на Русь направлен монах Адальберт. Под 962 г. тот же автор записал: «Адальберт, посвященный в епископы для руссов, не сумев преуспеть ни в чем, для чего он было послан, и видя свой труд тщетным, вернулся назад. На обратном пути некоторые из его спутников были убиты и сам он с большим трудом едва спасся». Так неудачно закончилась попытка немецких крестителей Руси.

Во всей этой истории неправдоподобной выглядит цель русского посольства, как она изложена немецким хронистом. Трудно предположить, что Ольга, имея на Руси серьезную языческую оппозицию во главе со своим сыном Святославом, сама недавно принявшая крещение по константинопольскому образцу, обратилась с просьбой о крещении всей Руси к гермайскому королю Оттону I, связанному тесно с папским Римом.

Последующие события это подтвердили. Об этом же говорят и слова автора хроники, что руссы «притворно» обратились с этой просьбой, т. е. никакого серьезного намерения крестить Русь руками немецкого епископа в Киеве у них не было.

Смысл событий заключается в другом. Русь того времени активно продолжала искать международные контакты. Со всеми окрестными странами ее уже связывали дипломатические отношения. Лишь Германское королевство, сильное европейское государство, до сих пор было вне сферы внимания русских политиков. Давнишнее и неудачное посольство 839 г. в Ингельгейм уже забылось, и теперь Русь попыталась вступить в традиционные отношения «мира и дружбы» с Германией, за которыми обычно стояли обмен посольствами, содействие в развитии торговли между двумя странами. В этих условиях русское правительство могло согласиться на допуск в русские земли немецких миссионеров. Адальберт, посчитавший себя действительно главой христианской церкви на Руси и попытавшийся внедрить новую религию среди народов, потерпел неудачу в своих намерениях. Против него возмутились киевляне, и он был с позором выгнан.

Тем не менее установившиеся правительством Ольги дружественные отношения с Германией уже не прерывались.

«Сабельный удар» Святослава

Конец Хазарии. В середине 60-х гг. X в. Русь предприняла ряд новых военных походов на Восток и на Запад. Инициатором, вдохновителем и организатором этих походов стал князь Святослав Игоревич, которому в это время было уже за двадцать и который, опираясь на верную ему языческую дружину, старых воевод Игоря, сумел отодвинуть в тень княгиню Ольгу и взять руководство страной в свои руки. Его походы в 964—967 гг. прочертили на карте Восточной Европы огромную дугу, края которой упирались в Каспийское побережье Кавказа и устье Дуная, а вершина приходилась на междуречье Волги и Оки, на леса, где жило восточнославянское племя вятичей. «Сабельным ударом» великого полководца назвал эти походы, эту дугу видный советский историк академик Б. А. Рыбаков.

Сохранился портрет Святослава, данный в «Истории» византийского автора Льва Дьякона. Это описание дополняет образ князя, нарисованный Нестором. Невысокого роста, коренастый, немногословный, в скромной одежде, отличающейся от обычной одежды воинов лишь своей чистотой, с бритой головой и свисающим по славянскому обычаю чубом — таким предстает Святослав под пером византийского хрониста. Лишь одно выделяет его среди своих соратников — золотая серьга с прекрасным рубином, которая была вдета в его левое ухо.

В течение многих поколений историки рассматривали Святослава в соответствии с этим образом, в связи с его молниеносными и грозными походами лишь как талантливого военачальника, храброго воина, вечного воителя. Такое понимание, в общем правильное, но одностороннее, затушевывало его государственную и дипломатическую деятельность, которая также отличалась крупными масштабами, смелостью решений, ясным и глубоким пониманием государственных интересов Руси.

К середине 60-х гг. внутри- и внешнеполитическое положение Руси стабилизировалось. Во главе государства стоял молодой князь, создавший многочисленную и преданную ему дружину. Русско-византийский договор 944 г. был подтвержден, а это означало, что, посылая свои войска на помощь империи, Русь в то время получила ее благожелательный нейтралитет, а в случае необходимости и военную помощь в борьбе с Хазарией.

В 964 г., по сведениям «Повести временных лет» и арабского автора Ибн-Хаукаля, русское войско двинулось в междуречье Волги и Оки, в землю вятичей.

Святослав не случайно появился в здешних местах: вятичи были последним восточнославянским племенем, которое еще уплачивало дань хазарам.

Руссы прошли сюда давно знакомым сухопутным торговым путем — от Киева в район современного Воронежа, а далее через лесостепные пространства в район Пензы и южнее Тамбова, затем через мордовские леса и степи к правому берегу Волги. Но о присоединении вятичей к древнерусскому государству нет никаких сведений, и это тоже не случайно. Уже на этом этапе Святослава интересовало не подчинение вятичей, а противник более серьезный. Русский князь лишь спросил вятичей: «Кому дань даете?» И те ответили: «Козаромъ по щьлягу (денежная единица. — А. С.) от рала ( от плуга. — А. С.) даемъ». А затем идет фраза: «Иде Святослав на козары». Уже в этом шаге виден определенный расчет русского князя: ему нужен был спокойный и дружелюбный вятичский тыл; присоединение вятичей пока не входило в его планы. Но зато, пройдя земли вятичей, Святослав нанес страшный удар по землям союзников Хазарии — Волжской Булгарии и буртасов. Руссы, по данным восточного автора, разорили земли буртасов, опустошили город Булгар и жители его разбежались. И уже вслед за этим «пришли в Хазаран, Самандар и Итиль...». Летопись рассказывает, что хазарский «каган выступил навстречу Святославу «и съступишася битися, и бывши брани, одоле Святославъ козаромъ...» Русские и восточные авторы сообщают, что руссы взяли столицу Хазарии — город Итиль, расположенный в устье Волги, и, продолжая движение на юг, нанесли удар по северокавказским владениям каганата. Там был взят и сожжен город Семендер, бывшая столица хазар. Затем руссы прошли через земли алан и касогов и вышли на хазарскую крепость Саркел, которая в русских летописях носила название Белая Вежа.

Саркел — это старое хазарское разбойничье гнездо, откуда каганат постоянно угрожал русским границам, — был буквально стерт с лица земли. Этот поход решил судьбу Хазарии. Отныне она перестала существовать как политическая сила. Византия при этом хранила полное молчание — действовал русско-византийский военный союз, заключенный в 944 г.

Если в Семендере, в Прикаспии Святослав долго не задерживался и не проявлял к этому району никакого интереса, то на Волге, в землях каганата руссы повели себя по-другому. Ибн-Хаукаль сообщает, что они попытались закрепить эти земли за собой и заключить с местной верхушкой, проявившей лояльность в отношении победителей, мирный договор. Местные жители, поначалу разбежавшиеся, затем вернулись на старые места и «просили, чтобы с ними заключали договор, и они были бы покорны им (руссам. — А. С.)». Дипломатия вновь пришла на помощь оружию.

Другие сведения показывают, что Святослав не собирался отказываться от завоеванных земель. Вместе с освоенным ранее Таманским полуостровом и устьем Днепра владения Руси охватывали теперь огромную территорию Поволжья, Приазовья и Северного Причерноморья. Лишь южное побережье Крыма с Херсонесом и прилегающие к греческим владениям земли херсонесских сателлитов в северной части Крыма оставались вне русского влияния.

В 966 г. были наконец покорены и вятичи. Они вошли в состав Русского государства.

По мере утверждения Руси в Северном Причерноморье и освоения захваченных территорий нарастало напряжение между местными византийскими колониями и Русью. Судя по сведениям греческих и восточных авторов, между ними начались столкновения. Дело кончилось нападением русского отряда на византийские климаты — область, находившуюся под защитой Византии. После отпора руссы ушли, для того чтобы, собравшись с силами, нанести врагу окончательный удар. Но глава климатов — топарх не стал искушать судьбу: он отправился к Святославу, согласился отдаться под протекторат Руси и, обласканный русским князем, сохранив управление над своей областью, вернулся на родину. В этих условиях положение Херсонеса стало угрожающим.

Посольство Калокира. Именно в это время в русской столице появился византийский посол патрикий Калокир, сын херсонесского стратига. Уже одно то, что посол принадлежал к херсонесской верхушке, указывало на серьезное осложнение между Русью и Византией в Северном Причерноморье и Крыму. Но не только эти проблемы беспокоили в то время Византию. Обострились ее отношения с Болгарией. В 966 г., т. е. в то время, когда, сокрушив Хазарию, Русь осваивала захваченную территорию и подступала вплотную к византийским владениям в Крыму, разгорелся конфликт между Болгарией и Византией. К тому времени Болгария окончательно попала в сферу влияния Византии. Во главе страны стояли деятели, настроенные провизантийски. Но в стране имелись влиятельные противники Византии. Еще живы были традиции царя Симеона, боярские и церковные круги настаивали на возвращении Болгарии на путь самостоятельной политики, на путь прежнего союза с Русью, с которой страну связывали давние политические, экономические и культурные отношения. Обострились противоречивые политические тенденции, в стране усиливалась феодальная раздробленность, приводившая к ослаблению централизованного руководства. В то же время Византия к 60 гг. X в. сумела преодолеть многие свои внутри- и внешнеполитические трудности. К этому времени она обладала превосходной армией, ядро которой составляли закованные в броню всадники. Новым императором Византии стал известный полководец Никифор Фока. Он перешел к активному наступлению на Арабский халифат, отвоевал остров Кипр, захватил ряд крепостей в Малой Азии, отказался платить дань сицилийским арабам, предпринял мощное наступление против халифата в Сирии.

Византия хотя и сумела во многом ослабить Болгарию, нейтрализовать ее, но по-прежнему боялась и ненавидела своего основного противника на Балканах, который в союзе с Русью и Венгрией мог представлять еще грозную силу.

В этих условиях острое недовольство в Византии вызвало разрешение Болгарии проходить венгерским отрядам по своей территории к византийским границам. В Константинополе подозревали, и не без оснований, что между венграми и болгарами существовал по этому поводу тайный сговор. Болгария силами венгров еще пыталась как-то освободиться от той железной хватки, которой ее держала последние годы империя.

Никифор Фока потребовал от болгарского царя Петра воспрепятствовать венгерским рейдам к югу от Дуная. Но то ли болгары не хотели удовлетворить эту просьбу, то ли у них не было сил воспрепятствовать натиску венгров на владения Византии, но венгерские нападения через болгарскую территорию продолжались. Вернее всего предположить, что в болгарском руководстве брали верх то провизантийские, то антивизантийские настроения и политика страны была переменчивой, непоследовательной.

Когда царь Петр попытался продлить действие прежнего мирного договора между Болгарией и Византией, греки согласились, но лишь при условии, что болгары окончательно закроют для венгров свою территорию, а в виде гарантии отправят в Константинополь в качестве заложников сыновей царя — Бориса и Романа. Византия диктовала свою волю ослабевшему ненавистному противнику. А в 966 г. после очередного нападения венгров на Византию из Константинополя с позором было изгнано болгарское посольство, которое явилось туда за ежегодной данью, которую, согласно условиям мира, Византия платила Болгарии, как и Руси.

Никифор Фока двинул войска к границам Болгарии и одновременно отправил Калокира к Святославу. По данным византийского историка Льва Дьякона, писавшего в X в., перед Калокиром была поставлена цель: «...чтобы он, раздавши тысяча пятьсот фунтов (15 кентинариев) врученного ему золота, привел их (руссов. — А. С.) в землю мисян (болгар. — А. С.) для ее завоевания». Византийский историк, видимо, не знал о событиях, разыгравшихся в Северном Причерноморье и в Крыму, не ведал он и о том, что Русь прочно осваивала район устья Днепра и, вопреки договору 944 г., ставила там свои зимние поселения, в одном из которых, кстати, зимовал Святослав, блокированный на порогах печенегами, после своего возвращения из похода на Балканы; неведомо было Льву Дьякону и то, что Русь и Византия к 966 г. находились в состоянии войны.

В этих условиях мы должны совершенно по-иному понимать цель посольства Калокира в Киев.

Совершенно очевидно, что сын херсонесского стратига должен был предотвратить натиск Святослава на византийские владения в районе Северного Причерноморья, в первую очередь отвлечь его от крымских колоний империи. Взамен Византия соглашалась с появлением русского войска на Дунае, в районе, который издавна притягивал к себе внимание русского купечества, так как отсюда открывались торговые пути и на Балканы, и в Византию, и в страны Западной Европы.

Византия, судя по дальнейшему развитию событий, стремилась столкнуть между собой два славянских государства, наказать болгар руками руссов, а потом при помощи Болгарии удалить Святослава с Дуная.

Свои цели были у Святослава, и это видно из тех сообщений, которые приводит тот же Лев Дьякон. Он рассказывает, что Калокир явился к русскому князю, «подкупил его дарами, очаровал лестными словами» и убедил выступить против болгар, однако с тем условием, чтобы, «покоривше их», удержать их страну «в собственной власти», а ему, Калокиру, содействовать в завоевании византийского престола. В свою очередь Калокир якобы обещал Святославу предоставить за это «великие сокровища из казны государственной ».

Византийцы пытались сделать Святослава орудием своей политики, а русский князь стремился использовать ситуацию для сокрушения главного соперника в Северном Причерноморье, Поднепровье и Подунавье — Византийскую империю. Планы его простирались далеко: он намеревался, судя по данным Льва Дьякона, которые подтверждаются и другими — русскими, византийскими и восточными — источниками, победить Византию, посадить на ее трон своего ставленника, оторвать Болгарию от союза с империей и помочь взять власть в Болгарии феодальной группировке, дружественно настроенной по отношению к Руси. Сам он стремился, как мы это увидим ниже, не к завоеванию Болгарии, а к овладению лишь Нижним Подунавьем — ключом к транзитной торговле в тогдашней Восточной Европе. Судя по тому, что в 967 г. русское войско уже появилось на Дунае, поход был запланирован ранее и Византия вовсе не приглашала туда Святослава (ей было бы невыгодно иметь рядом такое опасное соседство), а просто согласилась с его присутствием в Подунавье, пытаясь извлечь из этого для себя максимум выгоды.

Таким образом, в 967 г. Святослав заключил с византийским представителем два договора: один — официальный, как с послом Никифора Фоки, а второй — тайный, личный с самим Калокиром. По первому договору Русь и Византия вновь восстанавливали между собой мирные отношения, нарушенные столкновением из-за Херсонеса. Вновь вступал в действие договор 944 г. и одно из его главных условий — выплата империей дани Руси. Русь отказывалась от своих притязаний на византийские владения в Крыму, а Византия обязалась соблюдать нейтралитет во время предстоящего русского похода на Дунай. Второй договор показывал, что Святослав уже в 967 г. предвидел события. Руссы прекрасно понимали, что основное столкновение после овладения Нижним Подунавьем произойдет с Византией: империя не согласится с присутствием там опасного соседа. Святослав заранее готовился к будущей борьбе. Заключенный договор между Русью и Византией с момента своего появления был обречен на провал. '

Поход на Дунай.Летом 967 г. русская рать появилась на Дунае. Святослав двинулся туда не сразу, а вначале вышел к Днестру, где, по сведениям историка В. Н. Татищева, располагавшего не дошедшими до нас летописными данными, «ему помощь от венгров приспела», потому что Святослав с ними «имел любовь и согласие твердое». Это известие подтверждается и последующими нападениями венгров на Византию, и открытым военным союзом двух стран против империи, и совместным походом их войск на Константинополь.

Движение союзных войск на Дунай в 967 г. показало, что, готовясь к этому военному предприятию, Святослав направил своих послов к венграм и договорился с ними о совместных действиях.

А далее все было так, как условились Русь и Византия. Святослав одолел высланное против него болгарское войско, овладел на берегах Дуная рядом городков во главе с местным центром — Переяславцем и сел княжить, как говорит летопись, в этом городе, «емля дань на грьцех», т. е. по-прежнему получая ежегодную дань с Византии. «Сабельный удар» Святослава был завершен: конец «сабли» уткнулся в дельту Дуная, очертив огромную территорию, на которой Святослав одержал военные победы и не только сокрушил своих соперников, но, что самое главное, попытался сохранить за Русью жизненно важные районы Поволжья, Северного Причерноморья и Подунавья.

У Руси не было намерения захватывать Болгарию, как об этом тут же затрубили в Византии и как позднее об этом многократно писали буржуазные болгарские и западные историки. С лета 967 г. по лето 968 г. Святослав оставался в Переяславце. Позднее он сказал откровенно о своих намерениях: «Не любо ми есть в Киеве быти, хочю жити в Переяславци на Дунай, яко то есть середа (середина. — А. С.) земли моей, яко ту вся благая сходятся».

Летопись четко отразила стремление русского князя закрепиться в Подунавье, потому что и позднее, когда он вторично вернулся сюда после годичного пребывания на Руси, считал, что он навсегда уходит из Киева, так как разделил Русскую землю между своими сыновьями, а свою резиденцию перенес в Переяславец. Это был шаг большой государственной важности, который при удаче резко мог изменить всю последующую историю Руси.