Национализм как родовая сущность идеологии Нового времени. Объективные и субъективные факторы возникновения национализма

Государство Нового времени, выступая в качестве всеобщего, есть отрицание общества, его противополагание. Оно противопоставляется обществу как воображаемая общность действительной. Именно в этой парадигме общество Нового времени предстает в качестве "гражданского", или реального, действительного общества. В свою очередь нация противополагается государству Нового времени (мнимой общности) в качестве действительной общности, возникшей в связи с приобретением им статуса всеобщего. Таким образом, нация — это отрицание отрицания общества Нового времени и потому — синтез гражданского общества и политического государства. Но она действительна только как род, как высшее единство гражданского общества и государства. Именно в данном смысле был прав Ильин. Нация, однако, не сразу предстает в своей законченной форме. Она развивается, последовательно проходя стадии "в себе", "для себя", "для других". Сначала нация проявляет себя как антифеодальное движение; это еще стадия "небытия", своего рода "отрицательное" существование. Затем она предстает в своей непосредственной форме — как нация-государство, некое нерасчлененное единство, новая историческая общность. Это стадия "бытия", на которой нация наиболее зримо являет себя социальной реальностью, хотя ее сущность еще скрыта. Наконец, на третьей стадии нация как бы перестает быть непосредственной реальностью и раскрывается в качестве дихотомии гражданского общества и государства.

Эта стадия "инобытия" и является истинным существованием нации, ибо ее родовая субстанция открыто проявляет себя. В то же время на последней стадии нация обнаруживает присущее ей внутреннее сущностное противоречие как противоречие между гражданским обществом и государством. Вначале оно проявляется в форме различия; затем гражданское общество и государство уже противопоставляются друг другу и, в итоге, нация воспринимается лишь в качестве их опосредования. Так появляется ложный образ нации не как высшего единства гражданского общества и государства, а наподобие существующего рядом с ними "третьего", которое есть нечто большее, чем гражданское общество и государство сами по себе. В этом смысле прав Сорокин, отрицающий реальность нации как вида, действительность неких осооых, бытующих вне гражданского общества и государства национальных отношений. Таким образом, по-разному может быть истолкован национализм. Во-первых, поскольку возникновение идеологии — обязательное условие, или момент, консти- туирования нации, постольку национализм есть "родовая" сущность любой идеологии независимо от ее конкретного содержания. Во-вторых, национализм — это и одна из идеологий, которая нацелена на конституирование нации в качестве особого политического субъекта, поглощающего гражданское общество и государство, и на создание в конечном счете "национального государства". Рассмотрение национализма во втором смысле не относится к предмету настоящей статьи, хотя предложенная интерпретация проблем нации и национализма позволяет, думается, отчетливо увидеть, что так называемое национальное государство — идеологический фантом, не имеющий действительной почвы. Но первое положение подсказывает возможные ответы на вопрос о развитии идеологии. Идеология проходит те же стадии, что и нация. Рождается она в отрицательной форме как критика религии сначала скрытого квазирелигиозного, а позднее открыто атеистического характера. Затем идеология выступает как откровенная апология нации-государства; это недолгий век идеологий наполеонов и бисмарков. В развитой уже идеологии "национализм" продолжает существовать как бы в "снятом" виде. Он растворен в либерализме, настаивающем на разделении гражданского общества и государства, разумеется, в рамках признаваемого их высшего единства. От того, как идет формирование нации, всецело зависит и становление идеологии. В ней находят концентрированное выражение все особенности "нациогенеза". В то же время появление идеологии (в отличие, например, от возникновения религии) — во многом сознательно управляемый процесс, ибо она может сложиться лишь в обществе, где господствует критическое сознание*. Потому идеология отражает прежде всего состояние того общественного класса, который в эпоху Нового времени является основным носителем критического сознания. Функция этого класса по отношению к идеологии двойственна: он выступает и как основной потребитель, и как основной производитель идеологии. В процессе формирования нации происходит эволюция данного специфического класса. Выступая первоначально как "среда", сформировавшаяся вокруг господствующего класса, он постепенно конституируется как самостоятельный субъект, как "средний класс". Только сформировавшийся средний класс "производит" идеологию в ее развитой и законченной форме.

Уже давно исследователи национализма занимаются условиями его успеха, но в последние годы заметно изменились постановки вопроса.⁸ Во-первых, если раньше анализировали национализм как последствие и программу формирования наций, концентрируясь на ряде «объективных» политических, социально-экономических или этнических факторов, сейчас исследователей более интересует «субъективная», внутренняя сторона нации, т. е. пути, на которых нация становится действительной для ее представителей. В связи с этим, во-вторых, стирается различение нации и национализма. Собственно говоря, нет нации без националистической идентификации людей с ней. В-третьих, нации приписывают, в каких бы то не было обстоятельствах, чрезвычайную, как бы религиозную притягательную силу. Нация в этом смысле зависит от воли и веры своих представителей. Из этого следует, в-четвертых, общее определение национализма как движения или идеология, которые фиксированны на нацию, без определенных политических оценок. Поэтому, в-пятых, исследуют не только национальные проекты видных мыслителей или политиков, но национализм как повседневное коллективное представление и объединяющую силу. Это не значит, в-шестых, оправдать национализм и его слишком известную, разрушительную и подавляющую силу; это подчеркивает основную двойственность каждого национализма. В-седьмых, внимательнее учитывают старшие коллективные (религиозные, патриотические, этнические, вообще культурные) представления и их влияние на возникновение и победную поступь национализма. Соответственно сосредоточиваются, в-восьмых, не только на нации (и ее этимологических производных), но на национальных представлениях в другой (например народной) терминологии. Наконец, кроме общей теории национализма на передный план выдвинулись сравнительные, детальные анализы, среди них и исследования о Центральной Европе и России.

Итак, в отличии от большинства общественных теоретиков XVIII в. и политиков XX в., которые снисходительно относились к нации и обычно осуждали (и недооценивали) национализм, исследователи ныне особенно отмечают (и, может быть, переоценивают) удивительную приспособляемость национализма и свойственную ему силу, способность накладывать свой отпечаток на политические лояльности и социальные идентичности людей. Национализм как мысленная канва нации, как «культурная система» коллективных толкований⁹ – подобные метафоры вдохновляют новые подходы исследования. Но на новые вопросы не легко дать и новые ответы.

прошлом десятилетии появилось огромное число работ о национализме посвященных почти всем странам и периодам. Кажется, их никогда не было так много. Их количество еще растет и, наверно, еще будет расти.¹⁰ А чтобы оценить качество, надо знать главные тенденции в истории изучения национализма.¹¹ Сегодня часто противопоставляют как бы два лагеря исследователей – «модернистов» и «примордиалистов». Нация для одних – политические, первоначально революционные идеалы XVIII-ого века; для других она гораздо старше – органический, эволюционный принцип.¹² С первой точки зрения нация зависит от национализма, а с второй – национализм зависит от нации. Следовательно, в первую очередь надо анализировать или признания, убеждения, программы, модели и политическое действие различных групп, выступающих под знаменем «нации», или основные и довольно стабильные этнические, религиозные, языковые или государственные элементы нации.

Такая дихотомия, конечно, является упрощением, и при ближайшим рассмотрении противоречие смягчается. Те, кого в настоящих полемиках клеймят как «конструктивистов», для которых нация якобы произвольное изобретение политических и общественных мыслителей, в сущности не отрицают обусловленности национализма социальными, экономическими, политическими условиями и влиянием других идеологий.¹³ А те, кто считается «этно-националистами», кого упрекают в детерминистском превышении традиционных, культурных факторов, с удовольствием признают, что не позднее Французской революции нация получила новое политическое значение.¹⁴ Поэтому оба объяснения более дополняют, нежели противоречат друг другу; более уместно говорить о диалектике «объективных» и «субъективных» факторов национализма. Тогда нацию можно назвать – популярным выражением Eric’a Hobsbawm’a – «изобретение традиции», но изобретение не в смысле выдумывания, но в смысле коллективного творения сообщества, которое обычно ссылается на традиции, хотя и сомнительные с научной точки зрения. Для каждого человеческого сообщества память и воспоминание подобных традиций - центральный фактор в представлении о самом себе и в воспроизведении группы.