Ответственность за самовольное оставление части или места службы и дезертирства по законодательству советского периода
В соответствии с перечисленными нормативными актами до 1916 г. дезертирством (побегом) считалось отсутствие на службе в течение 6 дней в мирное время, 3 дней в военное время и 1 дня при непосредственной близости неприятеля. Однако после 1916 г. это формальное разграничение и прежний объективный критерий заменили новым - субъективным - целью ухода, в соответствии с которым дезертирством признавалось: оставление службы с целью освободиться от неё совсем, с целью уклониться от службы в действующей армии или от участия в военных действиях (даже временно).
До 1916 г. наказание за дезертирство было достаточно мягким. Дезертирство считалось совершённым с того момента, когда по фактической обстановке военнослужащий, на взгляд третьего лица, находился уже не в месте своего «служения», а вне его. Покушение на дезертирство начиналось с того момента, когда военнослужащий начинает «оставлять» место своего «служения» - подходить к воротам казармы, внешней линии лагеря и готовиться их перейти.[11]
Приведенные данные свидетельствуют о том, что на всем протяжении дореволюционного периода существовала ответственность за самовольное оставление службы и дезертирство. Это говорит о том, что борьба с уклонениями от военной службы является одной из важнейших задач по укреплению воинского правопорядка и обеспечению военной безопасности государства.
Советское военно-уголовное законодательство появляется сразу же после Октябрьской революции. Его источниками стали декреты ВЦИК, СНК и приказы по военному ведомству. Эти декреты и приказы были изданы в духе революционного правосознания, в связи с чем содержали чаще всего нормы, имевшие своей целью добиться от армейских масс понимания необходимости строгого соблюдения порядка в войсках. В них содержались отдельные вопросы об ответственности за конкретные преступные посягательства на интересы Вооруженных Сил и на установленный в них порядок несения военной службы.
Остро в те годы встал вопрос о борьбе с дезертирством. Постановлением Совета Рабочей и Крестьянской Обороны от 25 декабря 1918 г. и декретами ВЦИК и СНК, принятыми в марте-июне 1919 г., дезертирство было признано одним из самых тяжких и позорных преступлений, влекущих наказание в виде смертной казни. Однако вместе с тем, этими нормативно-правовыми актами предусматривалось положение о том, что «лица, впервые совершившие дезертирство по несознательности, в случае последующей добровольной явки в распоряжение военных властей подлежат освобождению от наказания». Думается, таким термином характеризовалась субъективная сторона дезертирства.
Первым законодательным актом, в котором было дано развернутое понятие воинского преступления, а сами составы образовывали собой систему, явился Уголовный Кодекс РСФСР, принятый 26 мая 1922 года (далее – УК РСФСР 1922 г.). Воинские преступления были описаны в главе 7 УК РСФСР 1922 г., которая включала в себя 16 статей. Статья 202 УК РСФСР была посвящена дезертирству, объективная сторона которого была выражена в самовольном оставлении части или места службы, а равно неявке военнослужащего на службу из отпуска, командировки, при перемещении и в иных подобных случаях. В отличие от ныне действующего УК РФ, УК РСФСР 1922 г. целью дезертирства называл не только уклонение от несения военной службы, но и уклонение от участия в боевых действиях. Такой побег военнослужащего в мирное время наказывался лишением свободы на срок до трех лет с конфискацией или без конфискации имущества, а побег, совершенный лицом командного или комиссарского состава, или любым военнослужащим военное время или при боевой обстановке из части или учреждения, к составу коих принадлежал бежавший, наказывался высшей мерой наказания или лишением свободы со строгой изоляцией на срок не ниже 3 лет с конфискацией имущества.[12]
Самовольное оставление части или места службы, закрепленное в статье 205 как самовольная отлучка, также нашло свое отражение в системе преступлений против военной службы УК РСФСР 1922 г.
Отсутствие цели уклониться от несения военной службы отличало самовольное оставление военнослужащим своей части или места службы от дезертирства. Кроме того, диспозиция статьи не описывала продолжительность отсутствия военнослужащего, которое считалось преступным. В связи с этим, думается, что преступной признавалась любая продолжительность отсутствия военнослужащего в части или месте службы. Наказание за самовольную отлучку в мирное время представляло собой лишением свободы на срок до 1 года, а самовольная отлучка, учиненная при боевой обстановке из части или учреждения, к составу коих принадлежал отлучившийся, наказывалась - лишением свободы на срок до 5 лет с конфискацией или без конфискации имущества.[13]
31 октября 1924 г. был принят первый общесоюзный законодательный акт об ответственности за воинские преступления – Положение о воинских преступлениях (далее – ПоВП). В нем воспроизвели все составы воинских преступлений, предусмотренных УК РСФСР 1922 г. за некоторыми изменениями, однако значение ПоВП заключалось в том, что оно установило единую для всех республик, входящих в СССР, систему ответственности за воинские преступления на территории Союза, независимо от условий ответственности «на местах».[14]
Ответственность за самовольное оставление части теперь предусматривалась дисциплинарным уставом. Правила дисциплинарного устава распространялись на военнослужащих, совершивших самовольное оставление своей части или места службы, продолжающееся менее шести суток, при условии их добровольной явки, а также на лиц переменного состава, военнослужащих, лиц кадрового состава, совершивших оставление территориальных частей за время территориальных сборов, продолжающееся не свыше двух суток.
Самовольное же оставление военнослужащим своей части или места службы, продолжающееся свыше шести суток, хотя бы военнослужащий и явился добровольно, а равно и продолжающееся менее шести суток, если военнослужащий в течение указанного срока не возвратился добровольно, или неоднократная (не менее трех раз) самовольная отлучка признавалась побегом, ответственность за который была предусмотрена УК РСФСР 1926 г.
Побег, совершенный в первый раз при наличии смягчающих обстоятельств или малой политической сознательности, наказывался лишение свободы на срок до трех месяцев, а при отсутствии смягчающих обстоятельств – лишение свободы на срок до одного года. К военнослужащему, совершившему побег во второй раз, независимо от наличия смягчающих обстоятельств, применялось наказание в виде лишения свободы на срок до двух лет со строгой изоляцией. Побег, совершенный более чем двухкратно, наказывался лишением свободы со строгой изоляцией на срок не ниже трех лет[15].
В соответствии со ст. 193.8. УК РСФСР 1926 г., побег, совершенный в военное время или при боевой обстановке красноармейцем, а равно и побег, совершенный как в мирной, так и в боевой обстановке лицом командного, административно - хозяйственного или политического состава, влек за собой применение высшей меры социальной защиты, а при смягчающих обстоятельствах - лишение свободы на срок не ниже трех лет с конфискацией имущества[16].
Неявка военнослужащих в срок без уважительных причин из командировок, кратковременных отпусков, отпусков по болезни, при переводах и перемещениях и в иных подобных случаях также влекла за собой ответственность либо в соответствии с дисциплинарным Уставом, либо в соответствии с УК РСФСР 1926 г.
Необходимо отметить, что наличие цели уклонения военнослужащего от несения обязанностей военной службы перестало играть роль для квалификации содеянного. Разграничение дезертирства (побега) и самовольного оставления части или места службы происходило по продолжительности отсутствия военнослужащего в части.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 июля 1940 г. в статью 193 УК РСФСР 1926 г. были внесены изменения, в соответствии с которыми, ответственности за преступления против военной службы, помимо военнослужащих, несли военнообязанные, призванные на военные сборы. Самовольная отлучка этих лиц признавалась уголовно-наказуемой, если она продолжалась более двух часов либо хотя и менее двух часов, но совершенная свыше одного раза, и наказывалась направлением в дисциплинарный батальон на срок от шести месяцев до двух лет, а совершенная в военное время – лишением свободы на срок от трех до семи лет[17].
Самовольная отлучка свыше суток являлась дезертирством и влекла за собой лишение свободы на срок от 5 до 10 лет, а в военное время высшую меру наказания — расстрел с конфискацией имущества[18]. Думается, что такое суровое наказание за дезертирство было призвано укрепить дисциплину в армии, в условиях уже начавшейся второй мировой войны.
Следующий этап развития советского военно-уголовного законодательства характерен принятием 25 декабря 1958 г. Закона «Об уголовной ответственности за воинские преступления» (далее – Закон).
Закон разделил понятия «самовольная отлучка» и «самовольное оставление части».
Отсутствие военнослужащего срочной службы в части или месте службы продолжительностью свыше одних суток, но не более трех суток, либо хотя и менее суток, но совершенная повторно в течение трех месяцев квалифицировалось как самовольная отлучка. Отсутствие этих же военнослужащих в части продолжительностью свыше трех суток признавалось самовольным оставлением части[19].
Квалифицированные составы самовольной отлучки и самовольного оставления части стали предусматривать ответственность военнослужащих, отбывающих наказание в дисциплинарной воинской части.
Самовольное оставление части в боевой остановке, независимо от продолжительности отсутствия военнослужащего, стало самостоятельным составом преступления, ответственность за совершение которого предусматривалась в виде смертной казни[20].
Дезертирством признавалось оставление воинской части или места службы с целью уклониться от военной службы, а равно неявка с той же целью на службу при назначении, переводе, из командировки, из отпуска или из лечебного заведения, совершенное военнослужащим срочной службы. Дезертирство, совершенное лицом офицерского состава или военнослужащим сверхсрочной службы наказывалось лишением свободы от пяти до семи лет, что более строже, чем наказание для военнослужащих срочной службы (от 1 года до пяти лет)[21].
Цель уклонения от несения обязанностей военной службы снова стала играть роль при решении вопроса о разграничении составов дезертирства от самовольной отлучки и самовольного оставления части.
Все вышеизложенное в последующем нашло свое отражение в УК РСФСР 1960 г.
3. Ответственность за самовольное оставление части или места службы и дезертирство по законодательству современной РоссииПринятый в 1996 году Уголовный кодекс Российской Федерации (далее – УК РФ) в главе 33 предусматривает ответственность за преступления против военной службы и имеет определенные особенности, по сравнению с военно-уголовным законодательством советского периода.
Воинские преступления по новому УК РФ получили наименования как «преступления против военной службы», однако объект преступлений остался практически тем же[22]. В прежнем УК РСФСР 1960 г. он определялся как порядок несения военной службы, а в новом – порядок прохождения военной службы. Вместе с тем, следует иметь в виду, что понятие «порядок прохождения военной службы» допускает более широкое толкование нежели «порядок несения военной службы», поскольку охватывает всякое посягательство на интересы военной службы.
В отличие от УК РСФСР 1960 г., который предусматривал ответственность за воинские преступления как в мирное, так и в военной время, УК РФ 1996 г., устанавливает ответственность за совершение преступлений против военной службы лишь в мирное время. Наказание за преступления против военной службы, совершаемые военнослужащими в военное время, регламентируются законодательством военного времени.
Глава 33 УК РФ содержит в себе 22 статьи о воинских преступлениях, в то время как УК РСФСР 1960 г. предусматривал 35 составов. В частности, в УК РФ декриминализированы угроза начальнику, промотание и утрата выданных военнослужащему для личного пользования предметов обмундирования или снаряжения, а самовольная отлучка и самовольное оставление части или места службы.
В целом, ответственность военнослужащих за уклонение от военной службы существенных изменений не претерпела. Однако в новый Уголовный кодекс были включены примечания к статьям 337 и 338, устанавливающие возможность освобождения военнослужащих от уголовной ответственности за самовольное оставление части или места службы и дезертирство[23].
Все объективные и субъективные признаки самовольного оставления части или места службы и дезертирства будут рассмотрены подробнее в следующих главах работы с учетом действующих изменений и дополнений.
ГЛАВА 2. Юридический анализ самовольного оставления части или места службы и дезертирства (ст. 337 и 338 УК РФ)
Объект преступлений
Понятие объекта преступления против военной службы по своему содержанию является производным от общего понятия объекта преступного посягательства, поэтому, как отмечал О.К. Зателепин определение объекта преступления против военной службы, в частности самовольного оставления части и дезертирства, должно обязательно включать в себя помимо специфических признаков, отражающих задачи военной организации государства, признаки, характерные для всех объектов уголовно-правовой охраны[24].
Итак, что же необходимо считать объектом преступления, и какие мнения по этому поводу существуют на сегодняшний день.
Одни ученые полагают, что объектом преступления выступают субъективные права, другие считают, что объектом преступления выступают правоохраняемые интересы, третьи - человека. Не можем согласиться ни с одним из перечисленных мнений, поскольку обоснованно считаем, что объектом любого преступления нужно признавать именно общественные отношения, складывающиеся в той или иной сфере, которым совершаемым преступлением наносится вред. В поддержку этого мнения приведем следующие аргументы.
Поскольку субъективное право это – мера юридически возможного поведения, то объектом преступления она быть не может априори, так как причинить вред дозволенному поведению нельзя.
По мнению Протасова В.Н., «субъективные права, представляя собой по сути лишь юридическую форму различных благ личности, общества и государства, не могут рассматриваться в качестве ценностей целей, ради охраны которых существует уголовный закон. Более того, вряд ли можно утверждать, что нарушение субъективных прав, которое имеет место при совершении преступного посягательства, составляет сущность общественной опасности последнего». [25]
С учетом сказанного, как представляется, субъективные права различных субъектов, нельзя считать объектом преступления.
В действующем УК РФ общий объект уголовно-правовой охраны представлен термином «охраняемый уголовным законом интерес». Правовым основанием для этого служат ст.ст. 37-42 УК РФ, в которых указывается, что причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам при обстоятельствах, исключающих преступность деяния, не является преступлением.
Что касается такого законодательно-закрепленного определения объекта преступления как правоохраняемого интереса, то в нашем видении, он недостаточен для уяснения его содержания, поскольку, во-первых, благом может быть любой феномен внешнего мира. Материальной основой правоохраняемых интересов является безопасность личности, общества и государства. Отсюда, объект преступления - это охраняемая уголовным законом безопасность личности, общества и государства (национальная безопасность), которой причиняется или может быть причинен вред в результате преступления. Во-вторых, «правоохраняемые интересы реализуются посредствам осуществления прав и несения обязанностей, то есть в правоотношениях, а значит, сами по себе интересы (без процесса реализации) выступать в качестве объекта преступления не могут»[26].
Признание объектом преступлений самого человека с точки зрения самого уголовного права и процесса будет неверным, поскольку при совершении преступления наличие последствия в виде причинения вреда – главное условие признания такового деяния преступлением, а значит и главное условие привлечения к ответственности. Человеку же противоправным деянием вред причиняется не всегда, поэтому и объектом преступления человек быть не может. Этот факт находит свое отражение в уголовном судопроизводстве, когда даже после совершения преступления, человек не всегда признается потерпевшим.
Некоторые исследователи все же предлагают вернуться к дореволюционной теории, в которой объектом преступления признавался человек. Конечно, данная концепция весьма удачно адаптирована в отношении преступлений против человека, но по существу вряд ли пригодна для других видов преступлений, в частности, против общества или государства. Это обстоятельство не позволяет считать ее универсальной.
Рассмотренные критерии, а они постоянно поддаются дальнейшей конкретизации, не являются единственно возможными и бесспорными. Тем не менее, они позволяют утверждать, что понятие объекта преступления должно отражать реально существующий и затрагиваемый преступлением внешний феномен действительности, обладающий свойствами ценности, в определенном состоянии которого и, соответственно, в защите которого общество заинтересовано. Причинение вреда данному феномену должно составлять сущность общественной опасности любого преступного посягательства.
В теории военно-уголовного законодательства на сегодняшний день можно выделить два подхода к сущности объекта преступлений, предусмотренных статьями 337 и 338 УК РФ. В первом из них, непосредственным объектом признается родовой объект всех преступлений против военной службы – порядок прохождения военной службы. Этот подход имеет в своей основе, с одной стороны, законодательную дефиницию преступлений против военной службы (ч. 1 ст. 331 УК РФ), а с другой - концепцию объекта посягательства как общественных отношений (правопорядка), защищаемых уголовным законом.
Термин «воинский правопорядок» был введен в научный оборот Н.И. Фалеевым в 1902 г. Однако содержание воинского правопорядка в военно-уголовной теории понималось неоднозначно. Сам Н.И. Фалеев, например, считал объектом воинского преступления воинский правопорядок в его внешнем выражении, а именно - нормы военно-уголовного кодекса. Он утверждал, что говорить о благе, нарушаемом воинским деянием, можно только в том смысле, что каждая военная норма, охраняемая правом, есть уже благо. При нарушениях формальных (каковыми являлись большинство воинских преступлений), при покушениях – «нет места нарушению какого-либо «конкретного интереса» или блага, а есть только нарушение нормы»[27].
Взгляд на воинский правопорядок как совокупность военно-правовых норм фактически не получил широкого распространения. Определение объекта воинского преступления как совокупности норм военного права (военно-уголовного законодательства) представляется достаточно формальным и, скорее всего, неверным по существу.
После окончательного утверждения в отечественном уголовном праве концепции объекта преступления как общественных отношений в теории военно-уголовного законодательства сформировался подход к воинскому правопорядку (который фактически всеми юристами признавался объектом воинских преступлений) как совокупности военно-служебных отношений. Сторонниками такого понимания объекта преступления выступали Ахметшин Х.М., Сапсай А.В., Егоров К.И. и другие.
Итак, во многих последних учебниках по уголовному праву, установленный порядок прохождения военной службы трактуется как совокупность военно-служебных отношений, закрепленных нормами Конституции РФ, законами Российской Федерации «О воинской обязанности и военной службе», «Об обороне», «О статусе военнослужащих», другими законами, а также общевоинскими уставами. Этот порядок составляет существо воинской дисциплины, строгое соблюдение которой является необходимым условием поддержания постоянной боевой готовности войск и сил флота. Последствия нарушения порядка прохождения военной службы – это всегда вред, связанный с ослаблением обороноспособности войск, их боевой способности.
Общественно опасное посягательство военнослужащего на порядок прохождения военной службы, являющийся родовым объектом всех преступлений против военной службы, отличает такое преступление от иных общественно опасных деяний, совершаемых военнослужащими, за которые они несут ответственность на общих основаниях с остальными гражданами по соответствующим статьям УК РФ. Поэтому, данный признак имеет важное практическое значение при разграничении общеуголовных преступлений и преступлений против военной службы.
Так, Военная коллегия Верховного Суда РФ неоднократно отмечала, что насильственные действия, совершенные одним военнослужащим в отношении другого, не содержащие признаков посягательства на установленный порядок прохождения военной службы, относятся к числу общеуголовных, а не преступлений против военной службы.[28]
Второй подход к сущности объекта преступлений, предусмотренных статьями 337 и 338 УК РФ, характеризуется тем, что его сторонники непосредственным объектом уклонений от военной службы, считают установленный порядок пребывания на службе, в соответствии с которым военнослужащий должен проходить службу в установленном месте и выполнять служебные обязанности в полном объеме. Анализ обзора судебной практики Верховного Суда РФ по делам о преступлениях против военной службы и некоторых должностных преступлениях, совершаемых военнослужащими, показывает, что сторонником вышеизложенной теории объекта преступлений, предусмотренных статьями 337 и 338 УК РФ, является Верховный Суд РФ. В своем обзоре он указал, что «преступления против военной службы делятся на преступления в зависимости от конкретных отношений, являющихся непосредственным объектом каждого преступного посягательства»[29], тем самым определив, что непосредственным объектом преступлений, предусмотренных статьями 337-339 УК РФ, является порядок пребывания на военной службе.
Понятие термина «пребывание»законодательно не закреплено, однако неоднократно использовано в Федеральных законах, регулирующих вопросы военной службы. Так что же означает «пребывание» на военной службе.
«Пребывание» в толковых словарях значится, как нахождение где-либо[30]. Если отталкиваться от хрестоматийного значения этого термина, пребывание на военной службе – это нахождение на ней. Думается, что по отношению к рассматриваемым видам преступлений против военной службы, само по себе нахождение на военной службе не будет иметь правового интереса, напротив, законодательно обоснованное нахождение на территории воинской части или месте службы как раз и будет подходящим определением понятия «пребывание» на военной службе.
Порядком же пребывания на военной службе будет считаться совокупность военно-служебных отношений, возникающих в связи с обязанностью военнослужащего находиться на территории воинской части (места службы), урегулированных нормами права.
Исходя из всего вышеизложенного, на наш взгляд наиболее верным является второй подход к определению сущности объекта самовольного оставления части или места службы и дезертирства, поскольку, самовольно выбывая из части (места службы) на определенный срок или вовсе, военнослужащий не соблюдает законодательно-установленную обязанность порядок нахождения там. Такой подход к определению объекта исследуемых составов преступлений представляется наиболее специальным, раскрывающим саму суть посягательства, а значит, наиболее верным.