Веймарская конституция 1919 г

Конституция 1919 г., вошедшая в историю под названием Веймарской (по месту ее принятия), стала одной из самых демократических конституций, известных в это время буржуазным странам. Она разрабатывалась в условиях, когда революция в Германии еще не была подавлена, что и нашло отражение в демократическом, сугубо компромиссном содержании ее положений, в призывах к “гражданскому миру”, “сотрудничеству всех классов”, к “свободе” и “справедливости”.

Важнейшим нововведением проекта стала глубокая реорганизация федеральной формы государственного устройства, в основу которого была положена идея единого государства, состоящего из 16 равноправных, с равной численностью в 2 млн. жителей, земель (областей).

Конституция была принята Национальным собранием в июле 1919 г. Принципиально новые правовые концепции, по сравнению с Конституцией 1871 г., нашли отражение в ее преамбуле. Это — принцип “народного единства” и “народного суверенитета” (“суверенитета единого германского народа”, который, как записано в преамбуле, “дал себе эту Конституцию”), а также принципы “свободы” и “социальной справедливости”. Провозглашением “народного суверенитета” разрушалась династийная традиция государственной власти, так как ее носителями становились выборные на основе всеобщего избирательного права рейхстаг и президент.

Германская империя провозглашалась республикой с федеративной формой государственного устройства, которая имела весьма специфический характер. Веймарская конституция отвергала формулу старой Конституции 1871 г. о “союзе династий”, способствовавшую раздробленности, засилию юнкерства на местах, обнаруживая явную склонность к унитаризму. Бывшие “союзные государства” получили название земель, а своеобразная верхняя палата имперского парламента была названа не бундесратом (Союзным советом), а рейхсратом (Имперским советом).

Земли имели свои законодательные органы — ландтагии свои конституции, которые должны были закрепить, согласно ст. 17 Веймарской конституции, республиканскую форму правления и всеобщее, равное, прямое избирательное право при тайном голосовании. Непосредственно имперской Конституцией определялся и правовой статус членов ландтагов (ст. 36—39).

Права земель были значительно ограничены в области законодательства и в финансовой сфере. В ст. 6—12 Конституции предусматривался сложный порядок распределения законодательных прав между империей и землями, основанный на главном принципе — имперское право имеет преимущество перед правом земель (ст. 15).

Империи принадлежало право не только определять размеры и порядок поступлений доходов в имперскую казну, но и вмешиваться в вопросы налогового обложения отдельных земель, издавать законы, устанавливающие принципы “допустимости и способы взимания в землях налогов” (ст. II).

Значительно больший объем полномочий сохранялся у земель в административной сфере, так как за органами земель Конституцией закреплялось право приводить в исполнение имперский закон, если “имперский закон не постановил иначе” (ст. 14). Но при этом за империей сохранялось право административного надзора за органами земель. В новой Конституции, как и в старой 1871 г., было предусмотрено право имперской “экзекуции” (ст. 48).

В соответствии с конституционным принципом народного суверенитета рейхстагукак органу народного представительства, избираемому всеобщим голосованием, отводилось в Конституции формально первое место. За ним закреплялась высшая законодательная власть, в том числе и право изменять Конституцию (для принятия простых законов требовалось большинство, а для конституционных поправок — квалифицированное большинство голосов членов рейхстага), а также вотировать бюджет. Эти права, однако, ограничивались другими конституционными органами: рейхсратом и президентом.

Рейхсрат, подобно бывшему бундесрату, формировался из представителей правительств отдельных земель. Чтобы избежать доминирующего положения Пруссии в рейхсрате, распределение голосов в нем строилось по иному принципу, чем в Конституции 1871 г. Каждая земля должна была иметь один голос плюс к этому дополнительную сумму голосов, из расчета 1 голос на каждые 70 тыс. избирателей, но ни одна из них не могла иметь более 2/5 всех голосов, т.е. обладать абсолютным большинством, которое требовалось для изменения Конституции. Более того, согласно ст. 63 Конституции, половина из 26 прусских голосов (всего рейхсрат состоял из 66 представителей земель) передавалась непосредственно прусским провинциям.

Формально рейхсрат не обладал законодательными полномочиями, но, вотируя бюджет, рейхстаг не мог без согласия рейхсрата повышать его расходную часть или включать новые статьи расходов.

Рейхсрату принадлежало право отлагательного вето в отношении законов, принятых в рейхстаге (ст. 74), “опрокинуть” которое он мог только с помощью вторичного рассмотрения и нового утверждения законопроекта квалифицированным большинством голосов. Законодательная инициатива принадлежала членам рейхстага и имперскому правительству, но правительственный законопроект нуждался в одобрении рейхсрата.

Рейхсрат, наряду с рейхстагом, обладал правом решения вопроса об изменении или внесении поправок в Конституцию. Не принятый во внимание протест рейхсрата против постановления рейхстага о поправках в Конституцию мог служить поводом для референдума, “если рейхсрат в течение двух недель потребует народного голосования” (ст. 76 п. 2).

Особое место в конституционном механизме отводилось президентуреспублики, решающее значение которого определялось его всенародным избранием, длительным сроком нахождения у власти (7 лет), правом переизбрания на новый срок. Ему как внепартийному “арбитру” и отводилась главная роль в установлении на основе консенсуса политической стабильности в стране. Независимый от парламентского большинства, президент должен был противостоять “парламентскому абсолютизму”, которого так боялись левые партии. В этой роли президент наделялся и правом отменить закон, принятый рейхстагом, с помощью референдума (ст. 73).

Наряду с правами главы государства президент имел широкие исполнительно-распорядительные полномочия. Он назначал и увольнял рейхсканцлера империи, и по его предложению, имперских министров (ст. 53), всех высших должностных лиц империи (имперских чиновников и офицеров) (ст. 46), являлся верховным главнокомандующим (ст. 47), представителем империи в международных делах (в качестве такового ему предоставлялось право заключать от имени империи союзы и иные договоры с иностранными государствами, аккредитовать и принимать послов (ст. 45); он имел право помилования в пределах империи (ст. 49). Особое место в Конституции занимала вышеуказанная ст. 48 о чрезвычайных полномочиях президента, названная впоследствии статьей о “президентской диктатуре”. На основании этой статьи президент имел право с помощью вооруженной силы принудить любую землю “выполнять обязанности, возложенные на нее Конституцией или имперским законом”, а также принимать меры в случае “серьезного нарушения общественной безопасности и порядка” или угрозы такого нарушения. При этом он мог полностью или частично приостановить действие статей об основных правах немцев.

Президент и рейхстаг обладали, по Конституции, формально равнозначными рычагами воздействия друг на друга, призванными обеспечить баланс в системе государственных органов.

Правительство назначалось президентом в принципе без учета парламентского большинства, но нуждалось в доверии рейхстага (ст. 54).

Президент же, согласно ст. 43, по предложению рейхстага также мог быть смещен со своего поста народным голосованием. Рейхстаг до окончательного решения референдума должен был вынести постановление 2/3 голосов своих членов об отстранении президента от должности. Отклонение на референдуме постановления рейхстага считалось переизбранием президента и влекло за собой роспуск рейхстага.

Статьей 59 Конституции предусматривалось и некое подобие крайне сложной процедуры импичмента, требующей предъявления обвинения президенту, рейхсканцлеру или министру в “преступном нарушении Конституции или имперского закона” не менее чем 100 членами рейхстага. При поддержке этого решения большинством членов рейхстага в 2/3 голосов обвинение должно было рассматриваться Государственным судом Германской империи.

Большое число членов Национального собрания отводило референдуму, как непосредственной (следовательно, “истинной”) форме демократии, особую роль преграды диктату партийного большинства в рейхстаге. Если, например, против принятого рейхстагом закона выступала по крайней мере 1/3 его членов и по этой причине его опубликование было отсрочено президентом, то закон по требованию 1/12 имеющих право голоса граждан должен был быть также поставлен на народное голосование. Народное голосование могло проводиться даже “по поводу бюджета, налоговых законов и оплаты служащих”, но только по решению президента (ст. 73 п. 4). Более того, 1/10 имеющих право голоса граждан предоставлялось право законодательной инициативы, но с предварительно “разработанным законопроектом”.

Левые партии, настоявшие на столь частом обращении к референдуму, явно переоценили его демократический эффект, что очень скоро нашло подтверждение в истории “Третьего рейха”.

Наделяя президента, как гаранта демократии, огромными полномочиями, парламентарии просмотрели опасность ослабления рейхстага, того обстоятельства, что президентская чрезвычайная власть может оказаться в руках человека, который использует ее отнюдь не в народных интересах. История Германии нашла скорое подтверждение и этому обстоятельству.

Второй раздел Конституции посвящен “Основным правам и обязанностям немцев”, где наряду с широким перечнем политических и гражданских прав и свобод, детализированных теми или иными правовыми гарантиями, закреплялся и ряд принципиально новых социальных прав.

Первая глава этого раздела — “Отдельная личность” начинается с провозглашения равенства всех перед законом, при этом особенно подчеркивалось равенство мужчин и женщин “в правах и обязанностях” (ст. 109). Свобода выбора профессии и свобода передвижения, закрепленные далее, сопровождались правом эмигрировать за границу, которое могло быть ограничено только имперским законом (ст. Ill—112). Принцип равенства трактовался и в смысле равенства “инакоязычных частей населения империи”, которые, согласно ст. 113, не могли быть стесняемы “законодательными и административными мерами в их свободном национальном развитии” (ст. 119). Неприкосновенность личности и жилища (ст. 115), тайна переписки (ст. 117), свобода слова (ст. 118) сопровождались провозглашением таких правовых гарантий, как предоставление возможности немедленного опротестования ареста, запрещение цензуры и пр. Все эти права дополнялись, однако, не только провозглашением гарантий, но и традиционной формулой об исключениях, “допускаемых на основании закона”.

Во второй главе этого раздела — “Общественная жизнь” закреплялись такие гражданские права, как свобода собраний (ст. 123), свобода образования союзов и обществ (ст. 124) с предоставлением им правоспособности (т.е. прав юридического лица). При этом в предоставлении правоспособности нельзя было отказать и союзам, преследующим политические, социально-политические и религиозные цели (ст. 124).

Содержание следующей главы этого раздела — “Религия и религиозные общества” стало предметом особенно бурных дискуссий в Национальном собрании, закончившихся достижением компромисса. Закрепляя свободу совести (ст. 135), Конституция запрещала государственную церковь (ст. 137, п. 1) и государственную поддержку церкви (ст. 138, п. 1), но сохраняла за церковью статус публично-правовой корпорации, что давало ей право на денежные поступления “соответственно постановлениям земельного законодательства” (ст. 137, п. 4).

“Веймарским школьным компромиссом” определялось и содержание гл. 4 этого раздела — “Просвещение и школа”, в котором закреплялась обязательность “всеобщего школьного обучения”, по общему правилу, в “народной школе”. К единой “народной” системе образования относилась и высшая школа, при этом “руководящим началом... для приема ребенка в определенную школу” должно было служить его призвание, дарование и склонность, а не “имущественное и общественное положение... его родителей” (ст. 145, п. 1). Для обучения детей малообеспеченных семей в средних и высших школах предусматривалось выделение специальных общественных пособий (ст. 146, п. 3).

На государство возлагалась особая ответственность в деле “социализации собственности” исходя из принципиально новой ее трактовки: “Собственность обязывает. Владение ею должно быть в то же время служением общему благу” (ст. 153, п. 3). Собственность, согласно ст. 153, п. 1, “обеспечивалась Конституцией, ее принудительное отчуждение могло быть предпринято только “для общего блага” и на “законном основании”. Из этого общего правила допускались, однако, исключения в соответствии с имперским законом. Так, в частности, в ст. 156 (п. 1, 2) говорилось о “возможности принудительного отчуждения без вознаграждения” и передаче в общественное управление “частных предприятий, пригодных для обобществления”, о праве государства, “в случае настоятельной надобности”, проводить объединение хозяйственных предприятий для общественных целей (ст. 156, п. 2). Предусмотренное ст. 156 право национализации собственности не было использовано даже в отношении капиталов Имперского банка Германии. Более того, закон 1922 г. об Имперском банке лишил канцлера его былых полномочий в отношении банка, который остался под контролем империи, но руководство им было передано полностью Совету директоров.

В ст. 155 Конституции предусматривался особый контроль государства за распределением и пользованием землей с целью предупреждения злоупотреблений и обеспечения “каждого немца здоровым жилищем, а всех германских семей, особенно многодетных, домашним очагом и правом работы”. Государство наделялось при этом правом принудительного отчуждения земли, “для удовлетворения потребности в жилищах, для содействия расселению, для сельскохозяйственной обработки” (ст. 155, п. 1). При этом “обработка и пользование почвой... землевладельца” закреплялись в Конституции в качестве его “обязанности по отношению к обществу” (ст. 155, п. 3).

Идеи взаимной социальной зависимости и социальной ответственности лежат в основе и других положений этой главы. Статья 116, например, “применение умственных и физических сил на благо общества” относит к “нравственной обязанности” каждого немца. Это один из характерных примеров того, как Национальное собрание пыталось ввести этические ценности в мир экономики и политики.

В Конституции особо подчеркивалась обязанность империи оказывать особое покровительство “рабочей силе”. Формы этого покровительства выражались в предоставлении рабочим права на свободное объединение в союзы, в целях “сохранения и улучшения условий труда без всяких ограничений” (ст. 159), на коллективный договор (ст. 165, п. 1), на социальное страхование “для сохранения здоровья, работоспособности, охраны материнства”, а также в случае “старости, недугов и различных жизненных случайностей...” (ст. 161, п. 1).